Мои алые паруса

Прекрасно зная, что я - не любитель стандартных и общеизвестных туристических маршрутов, Мелани очень творчески подходит к процессу ознакомления меня с городом и на следующий день после моего приезда устраивает мне поход по местам - ассоциациям, связанным с теми или иными событиями её детства, и не только его. Мгновенное погружение в жизнь реального Лондона даёт просто непередаваемый эффект, и я раз за разом ловлю себя на мысли, что вряд мои впечатления были настолько сильными и запоминающимися, если бы ограничивались рамками обычного путеводителя. Мы блуждаем по каким-то переулкам, забираемся во дворы, подъезжаем на попутных автобусах, спускаемся в подземку, выбираемся на поверхность и снова ныряем в хитросплетения улиц, которые то, будто бы, совершено случайно пересекаются с какими-то известными местами и достопримечательностями, то, напротив, уводят нас как можно дальше ото всех возможных туристических троп. Домой мы возвращаемся уже затемно, еле передвигая ноги, и трудно сказать, кто из нас пребывает в большем восторге: я, открывшая для себя один из самых чудесных городов мира, или Мелани, впервые за долгое время оторвавшаяся от повседневности и увидевшая свой родной Лондон заново, совсем другим, незамыленным постоянной беготнёй взглядом. В сон я проваливаюсь сразу, едва коснувшись головой подушки, успевая разве что подумать о том, что раньше обеда меня трогать бесполезно. Поэтому моему удивлению нет предела, когда, раскрыв наутро глаза, я вижу, что стрелки на циферблате показывают начало седьмого, и это явно не вечер. Но мне совершенно не хочется больше спать, и это вызывает ещё большее удивление, так как уже довольно давно, в процессе традиционных определений «сова» или «жаворонок», мы с друзьями сошлись на том, что я – сурок. А как, собственно, назвать того, кто сам, без будильника, не в состоянии проснуться раньше одиннадцати утра, но при этом после десяти вечера уже мало что соображает? Вот, и я про то же. Ещё немного поудивлявшись, решаю, что моё сегодняшнее пробуждение - не иначе как результат смены часовых поясов, и, умывшись, спускаюсь вниз. В доме тихо. Мелани ещё спит. Ну, ещё бы! Какой ненормальный по своей воле подорвётся в шесть утра, особенно после того километража, что был накануне? Нет, я не в счёт, я себя к нормальным никогда не относила. Иду на кухню, намереваясь сварить кофе. Зернового варианта так и не нахожу, но пакет уже молотого обнаруживается на столешнице рядом с кофемашиной. Кофемашина. Хм. За два дня пребывания у Мел я, конечно, отметила её наличие, но пообщаться пока не пришлось. И не только здесь, но и вообще. Потому что технический прогресс в лице всяческих посудомоек и мультиварок в принципе как-то прошёл мимо меня, почти не задев. С другой стороны, не настолько же я дремуча, что не смогу разобраться с парой-тройкой кнопок? Ставлю свою чашку в нишу и смело жму на одну из них, возле которой блёкло, но ещё распознаваемо, обозначена ёмкость самого большого размера. Внутри что-то недолго шумит, но больше ничего так и не происходит. Индикатор начинает мигать оранжевым, а на дисплее появляется услужливая поясняющая надпись. Поясняющая, правда, немного не то слово. Потому что иероглифы – это последнее, что могло бы мне что-то пояснить. Твою ж налево! Полмира сидит на международном английском языке, а в стране английского языка – бытовая техника, болтающая по-японски! Или, может, по-корейски? Внимательно приглядываюсь к рисункам на кнопках, но, то ли от времени и частого использования, то ли в результате неудачной чистки, картинки настолько невнятны и затёрты, что понять, какое конкретно изображение там нарисовано, практически невозможно. Ладно. Придётся использовать метод тыка. Крышку контейнера, куда засыпается кофе, открыть получается со второй попытки. Кофе ожидаемо отсутствует. Исправляю этот факт и снова запускаю машину. В этот раз она шумит гораздо дольше, после чего, рвано булькнув, опять затихает. Теперь-то что не так?! Нахожу, куда заливать воду, пополняю запас. Но, когда и в третий раз ничего не происходит, я чувствую, что начинаю звереть. Молча буравлю угрюмым взглядом аппарат, который, помигивая оранжевым индикатором, тщетно пытается объяснить мне, в чём дело, раз за разом прогоняя по экрану ничего для меня не значащие символы. Ну и чёрт с тобой, золотая рыбка! – в конце концов, решаю я, бросив попытки наладить контакт с техникой, и лезу в шкаф за какой-нибудь кастрюлей, которую можно было бы использовать вместо турки. Однако сегодня мироздание решило всерьёз заняться борьбой с моей кофейной зависимостью. Судя по объёмам найденной тары, у Мелани прогрессирующая форма гигантомании, и, перебрав всё содержимое полок, я так и не нахожу ничего, подходящего по размеру. Хотя не исключено, конечно, что я просто не там ищу. Кофе, тем не менее, хочется, и хочется всё сильнее, так что мне остаётся либо ждать, когда проснётся Мел, либо пойти прогуляться и поискать какое-нибудь кафе. Недолго думая, выбираю последний вариант. Интересно, правда, в такую рань хоть что-нибудь открыто? Вот, заодно, и узнаю. Везёт мне не сразу. Большая часть из попадающихся мне на пути заведений начинает работу либо с 8-ми, либо с 9-ти. Но, как раз тогда, когда я расстроено подумываю вернуться, замечаю приветливую надпись «Open» на двери, спрятавшейся под тенью синего навеса. Как ни странно, в кафе уже сидят люди, хотя и немного – двое мужчин за барной стойкой и пожилая женщина за столиком. Занимаю место возле окна. Перекидываюсь парой фраз с улыбчивой девушкой-официанткой, мимоходом жалуясь на свою неудачную попытку попить кофе дома. Смеёмся, после чего я, наконец, делаю заказ и устраиваюсь поудобнее в ожидании. - О, доброе утро! Машинально поворачиваюсь на приветствие и понимаю, что здороваются именно со мной. Один из мужчин у стойки сидит, глядя в мою сторону. Когда я вошла, он читал газету, развернув её во всю ширину, так, что видны были только ноги в светло-серых брюках. Но сейчас его лицо и фигуру можно разглядеть очень хорошо. Хотя в данном случае тембра голоса мне вполне достаточно. Увидев, что я его узнала, Бенедикт спрыгивает со стула и направляется ко мне. - Можно? - Да, конечно, - поспешно отвечаю я, видя, что он спросил не просто так, формальности ради, а действительно не собирается садиться за мой столик, пока не получит от меня «добро». - Не ожидал тебя здесь встретить, да ещё и в такое время. Привет ещё раз. Ассоль? Он слегка хмурится, и имя звучит то ли вопросом, то ли утверждением. - Вообще-то, Марина, - говорю я. - О, извини… Мелани, вроде, звала тебя по-другому… Он выглядит немного сбитым с толку. Наверное, опять корит себя за дырявую память. -Да, по-другому, - спешу внести ясность. – Просто, она любит называть меня именем героини одной книги. - И о чём же эта книга? – смотрит с любопытством. Ждёт. Интересно, что его интересует не название, что, в данном случае было бы гораздо естественнее, а содержание. - Ну, если вкратце, то о том, что чудеса можно делать своими руками. И о том, что сказка может стать реальностью, если в неё очень сильно верить. - Значит, у тебя тоже есть своя сказка?.. О, прости,- прижимает костяшки пальцев к губам и морщит нос, смущённо глядя исподлобья. – Кажется, я лезу не в своё дело. В английском языке нет принятого у нас при обращении разделения на «вы» и «ты». «You» - и понимай, как хочешь. Но сейчас я как раз очень хорошо понимаю, что этап «Вы» у нас уже пройден, и пройден буквально в тот же день, когда и начат. И это касается не только обращения. - Мою сказку сгубили нервы, - смеюсь я, чувствуя, как неприятная горечь, с таким усилием загнанная внутрь, снова царапает где-то в области сердца. – Так что, можно сказать, что чудеса закончились. Осталась лишь суровая реальность. Вот, например, именно по причине суровой реальности я сегодня вынуждена страдать от острой кофейной недостаточности и бегать по окрестностям в надежде её восполнить, - переход не сказать чтобы очень удачный, но действует. Бенедикт смеётся, одновременно выражая сочувствие. Оказывается, он слышал, как я рассказывала официантке свою утреннюю эпопею с кофемашиной. И тут же, один за другим, начинает вспоминать похожие забавные случаи, связанные с его поездкой в Японию, превращая короткие рассказы в настоящий театр одного актёра, увлекательный и завораживающий настолько, что наблюдать это хочется бесконечно, забыв про всё на свете. И я, действительно, забываю – даже про кофе, мимоходом благодаря официантку за принесённый латте, но не спеша за него приняться, и делаю глоток лишь после того, как в импровизированном сете юмористических миниатюр наступает антракт. - А тебя что сподвигло на посиделки в кафе с утра пораньше? – задаю вопрос, вызывающий у меня, как сурка со стажем, довольно живой интерес. - У меня интервью, - смотрит на часы. – Через сорок минут. - Интервью в восемь утра?! – недоверчиво переспрашиваю я. - И такое бывает, - усмехается он, пожимая плечами. – Просто потом я буду очень занят. А так как у меня вредная привычка опаздывать, то пытаюсь хотя бы сегодня быть пунктуальным. Странно, но дома процесс пробуждения через утреннее чаепитие происходит почему-то гораздо дольше, чем где-то ещё. А это кафе открывается раньше всех. Улыбается, поджав краешки губ, и выглядит совершенно как мальчишка, оправдывающийся перед учителем за забытый дневник. Как, всё-таки, необычно наблюдать вживую того, кого до этого видел только на экране телевизора или на страницах журнала. Не покидает ощущения некого сюрреализма. Будто персонаж художественного полотна вдруг ожил и непринуждённо переступил через раму. Этакий знакомый незнакомец, которого ты вроде как знаешь, потому что не раз видел это лицо и слышал разные интервью, но при этом понимаешь, что не знаешь совершенно, потому что многие вещи, по которым можно составить своё собственное мнение о человеке, остаются вне зоны видимости теле и фотокамер. Как, например, разные бытовые мелочи и реакции, которые говорят зачастую о человеке гораздо больше, чем пространные интервью. А Бенедикт, ухватившись за новую тему, уже увлечённо рассказывает о том, как здорово бывает совершить ранним утром пробежку по Хэмпстед-Хит, или просто постоять у окна, встречая рассвет. Правда, в последнее время, всё чаще ленится, предпочитая лишний часок поспать, если есть такая возможность. И я снова не могу удержаться от вопроса: - Ты всегда такой открытый? Он на секунду замолкает. Пожимает плечами. - По-разному. Не знаю. После чего, по-детски бесхитростно добавляет: - Наверное, тогда, когда чувствую себя в безопасности. И тут же, дурачась, пока я прихожу в себя от такой откровенности, строит трогательно-просящую физиономию и умоляюще шепчет: - Надеюсь, ты не сдашь меня журналистам? И опять, резко переключив обороты, легко смеётся, снова становясь собой: - Хотя я постоянно сам им себя вот так вот «сдаю». Всё время боюсь быть неправильно понятым, поэтому ответ даже на самый простой вопрос превращаю в максимально-подробный трактат. Наверное, это результат того, что между мной и прессой уже не раз встречались недоразумения. Улыбаюсь и медленно собираю ложечкой со стенок чашки остатки молочной пены. - Страх быть непонятым – это знакомо, даже очень. Меня спасает то, что не нужно давать интервью. Смеёмся. - Но, - продолжаю я, - любой ответ, даже самый точный, всегда можно порезать на фразы и скомпоновать так, что смысл станет прямо противоположным. Поэтому многословность, наверное, играет скорее на руку им, чем тебе. - Ну, в таком случае, остаётся только уповать на честность посредников - тех, кто потом понесёт мои ответы на страницы своих газет. Хотя, я уже начинаю склоняться к тому, чтобы вообще промолчать, чем пытаться что-то объяснить. Поднимаю глаза, внимательно вглядываясь в его лучистое, живое, мальчишески-обаятельное лицо. И думаю про себя, что нет, не получится, как бы он ни пытался. Он слишком увлекающийся и слишком остро воспринимающий происходящее. Таким людям трудно оставаться в стороне. Он будет держать дистанцию, но в какой-то момент, сам того не заметив, на волне энтузиазма, снова подпустит к себе и откроется. И всё повторится. Но, наверное, мне не стоит говорить это вслух. Может, я и ошибаюсь. В конце концов, кто я такая, чтобы судить о человеке, с которым лично знакома всего три дня? - А ты всегда так рано просыпаешься? - в свою очередь спрашивает он. Ну что ж: откровенность за откровенность. Улыбаясь, качаю головой. - Напротив, это скорее исключение. А после вчерашнего марш-броска думала, что вообще просплю до обеда. - Что, Мелани устроила экскурсию-интенсив? - Ну, можно и так сказать. Поход по местам боевой славы. Воспоминания о лучших моментах жизни через лондонские улицы. - Интересная мысль. Надо взять на вооружение. И где вы успели побывать? - О, если я начну рассказывать, то ты рискуешь пропустить своё интервью, - шучу я. - Хотя бы начни, - улыбаясь, настаивает он. – Мне, как лондонцу, очень интересно послушать твои впечатления. - Ну... прежде чем мы начали осваивать намеченный маршрут, я захотела посмотреть Ковент-Гарден. Мой профессиональный пунктик, Мел в курсе. Куда бы я ни приезжала, меня сразу скашивает на музыкальную тематику. Помню, в Венеции, все традиционно пошли к дворцу Дожей, а мы – искать театр Ля Фениче… Постепенно увлекаюсь, восторженно делясь впечатлениями о нашей с Мел прогулке, и с не меньшим удовольствием внимая комментариям Бенедикта, который, с живым интересом воспринимая мой рассказ, просто не в состоянии удержаться только в роли слушателя. Я снова растворяюсь в его голосе и своих воспоминаниях, забыв обо всём остальном, и только телефонный звонок, внезапно вторгаясь в нашу беседу, прерывает это блаженное ощущение вневременья. - Куда ты сбежала с утра пораньше? – интересуется Мел, вместо приветствия сразу приступая к сути дела. - Пошла искать, где можно выпить кофе. - А кофемашина на кухне чем тебя не устроила? - Мы с ней не нашли общего языка. Какого лешего она у тебя изъясняется иероглифами? - Тьфу, чёрт! – ругается Мел. – Я и забыла. Сама-то уже привыкла, и не замечаю. Там где-то должен быть английский, мне просто лень было читать инструкцию. Сегодня настроим, как надо. Так, где ты там? - Улица? Эмм.. Кажется, Флит-Роуд? – запинаюсь и вопрошающе смотрю на Бенедикта. Он кивает и шёпотом подсказывает мне название кафе, которое я послушно повторяю. - Эк тебя занесло! Ладно, жди, сейчас подъеду. Откладываю телефон, и как раз в это время возле нашего столика кто-то останавливается. - Мистер Камбербэтч? Женщина, одетая в деловой костюм. Под мышкой держит кейс, а в руках – мобильник, диктофон, и, видимо, по старой привычке - блокнот и ручку. Здоровается со мной, с Бенедиктом, и окидывает меня цепким любопытным взглядом. - Доброе утро! – Бенедикт привстаёт и лучезарно улыбается ей в ответ. – Вы присаживайтесь пока, - машет рукой в сторону свободных столиков, - Простите, я буквально через пару секунд. - Ну что ж, пора за работу, - смеясь, говорит уже мне, проводив взглядом отошедшую журналистку. - Удачи! – искренне желаю я. - Спасибо. Он кивает, встаёт и, махнув мне на прощание, перебирается в дальний угол кафе, за тот столик, где в ожидании его расположилась представительница прессы. А я, оставшись в одиночестве, какое-то время бесцельно пялюсь в окно, пытаясь сдержать рвущуюся откуда-то изнутри дурацкую восторженную улыбку, потом допиваю последний глоток уже остывшего напитка, и, расплатившись, выхожу на улицу - как раз вовремя, чтобы увидеть остановившийся у обочины скутер, и Мелани, стягивающую с головы шлем.