Спокойствие

Лёгкий стук в дверь выдёргивает тебя из сна. Сон для тебя — это маленькая радость, в особенности, если это сон без кошмаров. Яд войны, кажется, ещё течёт в твоей крови, оставляя болезненные следы. Фред. Сколько твоей боли в этом имени, сколько твоего безумия и одиночества? Вся вселенная сосредоточилась в твоём сердце. Движения отдаются болью в висках и малейшим напоминанием о смерти. СМЕРТЬ. Ты кричишь, кричишь в пустоту и рыдаешь, прислонясь к дверному косяку. Крушишь все, что находится вокруг тебя без палочки. Так слаще. Губить всё то, что вы сделали с Фредом, губить своими руками. Сладостная и мучительная радость — разрушать картины, записи, книги, поджечь светлые шторы и кричать в душевном истощении, задыхаться от дыма, истекать кровью. Да. Первые дни тебе кажутся губительным круцио. Нет. Авадой. Ты умер вместе с ним. Умер с его воспоминаниями, шутками, смехом. Ты мучаешь себя тем, что живёшь в том доме, где прошедшая радость так и сочится из трещин, выливается радугой, улыбками детей. Стук становится сильнее и напористей. Зажмуриваешься, прячась от неприятностей. — Здравствуй, Джордж! — приветствует Грейнджер. Ты чертыхаешься вслух, чтобы эта «зазнайка» слышала. Она морщится от противного слова и подходит ближе, медленно, осторожно. Странно то, что именно мисс Грейнджер посетила твою обитель, грязную, не ремонтированную после нашествия Пожирателей. Пришла и не уходит. — Послушай, пожалуйста, прежде всего я пришла извиниться за ту истерику. Я не могла дать волю своим маловажным чувствам. Ты лежишь на диване с закрытыми глазами и вместо её слов слышишь стук её сердца и прерывистое дыхание. Она волнуется. Заламывает пальцы в неистовой боли, но не выдаёт волнение. Голос медленный спокойный, но дыхание… Оно громче разговоров, громче криков и слёз. Она ломает себя и держится изо всех сил. Такая противоречивая и правильная эта Грейнджер. Фыркаешь и открываешь глаза. Она стоит напротив тебя слишком грустная: маленькие морщинки на лбу вовсе и не портят её до тошноты серьёзный вид, а глаза слишком красны от пролитых слёз по ушедшим — и не пугают тебя во все. Это будет/было с каждым. Ты отводишь глаза от её испытующего взгляда и начинаешь рассматривать потолок. Вот в том углу отходит доска, а совсем рядом на стене отваливается штукатурка. Магазин и маленькая квартирка не в самом лучшем состоянии. Но так ведь легче? Ты чувствуешь, что она совсем тихо и аккуратно пытается сесть к тебе на диван и поговорить, утешить Её холодная рука нащупывает твою под старым грязным пледом и крепко сжимает. Да так крепко, что становится больно. В этой маленькой девочке неимоверная сила и стойкость. И тебе кажется, что это вовсе и не Грейнджер приходила в тот ужасный день. Слишком противоречивы воспоминания с явью. — Джордж, это моя инициатива — прийти к тебе, понимаешь? Меня никто не просил, — объясняет она как маленькому мальчику, — И, знаешь, для тебя же лучше будет… — она сглотнула, словно опасаясь твоей реакции, — сходить к родителям. — Нет, — отвечаешь ты ей охрипшим голосом слишком резко. Грейнджер встаёт резко, поджимая губы, и смотрит на тебя таким взглядом полного обиды и суровости, что невольно хочется согласиться на её глупое предложение. Но ты прекрасно знаешь, что не переживёшь взглядов со стороны отца, матери, Джинни и остальных, поэтому и не соглашаешься. Этот поход в «гости» пройдёт слишком болезненно, и твоё хрупкое сердце сломается, как фарфоровая статуэтка, приобретённая на блошином рынке. Прекрасная, но пустая внутри. — Ну, пожалуйста, Джордж! Прежде всего, будет легче твоей матери. Ты же знаешь, что ей плохо. Пожалуйста. — Что ты от меня хочешь, Грейнджер? — спрашиваешь её, приподнимаясь с дивана. Она опускает голову и начинает мямлить: — Я прекрасно знаю, что для тебя это будет слишком тяжело и невыносимо, но легче будет твоей семье. Твоей маме очень плохо, она не справится с этим, — после этих слов она словно оживает: поднимает голову и с маленькой каплей вызова начинает смотреть на тебя. Всё же Грейнджер слишком уверенна в себе, чересчур уверена. Ты встаешь с дивана и подходишь ближе к девушке. Каждый малейший шаг отдаётся болью в голове. Ты не чувствуешь усталости, грусти или апатии. Лишь ужасная боль. Она хватает тебя за низ твоего свитера и аппарирует. Быстро, решительно и безумно. Тебе хочется толкнуть Грейнджер сильно, сильно. Ругаешься на неё, проклинаешь и злишься. Водоворот неприятных воспоминаний затягивает тебя с невероятной силой в мутную яму. Легкие стягивает в неприятном ощущении, и ты закашливаешься. Еле удерживаешься на ногах, когда вы резко приземляетесь на почти развалившийся порог вашего дома. — Чёрт, Грейнджер… — шипишь ты, надвигаясь на неё. Её палочка уже упирается тебе в кадык, а она дрожит на осеннем холоде. Ветер разгоняет потрёпанные осенью желто-коричневые листья. Под вашими ногами скрипят прогнившие доски старого крыльца, и скрип этот уносится вдаль губительным ветром. Ты замечаешь, что её начинает трясти то ли от страха, то ли от холода. Нос мгновенно краснеет, а кожа покрывается мурашками. Она всхлипывает и ещё сильнее надавливает на палочку. Ты ухмыляешься тому, насколько все же быстрая реакция у «заучки». Грейнджер начинает хмурится, а в её янтарно-карих глазах блещет решимость и грусть. — Прекрати, Джордж, — как-то двусмысленно говорить она и медленно, невыносимо медленно убирает палочку, смотря тебе в глаза. Пожалуйста, Грейнджер, останови этот бред!