Спокойствие

Спокойствие. Тишина в пустом доме, жалость в глазах родных, слёзы в глазах матери — всё приводит тебя в ярость. Ты хватаешь часы, стоящие на старом пошарпанном комоде, и скидываешь их на холодный пол. Тонкое прозрачное стекло разбивается на маленькие кусочки, словно вместе с этими часами разбивается твоё сердце. То слабое, хрупкое сердце, сшитое черными слабыми нитками. Вздох, и нитка порвалась. Шаг, и сердце остановилось. Дни за днями, недели за неделями. А мир вокруг тебя тусклый, серый и совсем-совсем чёрный в отдалённых местах. Запах гнили уже впитался в твою грязную одежду, пыль просела на твоих когда-то ярко рыжих волосах. Пульс остановился вместе с его пульсом. На мгновение, на малейшую долю секунды, ты понимаешь, что мёртв, что лежишь в этой промёрзшей земле, накрытой белоснежным одеялом снега, вместе с ним, рядом, держа холодную синюю руку, и шепчешь, что счастлив снова оказаться вместе. Вместе. Они лишь притворяются. У них своё светлое розовое счастье, обмотанное крепкими нитями любви. — Ну же, Джордж, улыбнись! — кричит Грейнджер в изнеможении, — Улыбнись, — уже шепчет сквозь слезы. А ты сидишь и считаешь пыль в свете солнца. Оба сидите на полу, на таком грязном, давно не мытом полу. Юбка у Грейнджер задралась слишком высоко, а волосы прилипли к сырой от слёз шее. Она снова хватает тебя за плечи своими тонкими цепкими пальчиками и резко с приглушенным вздохом, наполненным какой-то необъяснимой болью, притягивает к себе. Рыдает, словно впервые. Захлебывается собственными слезами и шепчет, шепчет что-то на ухо. Да так горячо и невыносимо противно. — Мне так стыдно. Во всём виновата я, — рыдает в плечо. От неё пахнет цветами. От неё пахнет весной. Ты чувствуешь неудовлетворённое желание кого-нибудь оттолкнуть, наорать и прогнать к чертям из дома. Из вашего с Фредом дома. Но это же малышка Грейнджер. Крикнешь — ещё сильнее будет реветь. Она не в том состоянии, чтобы читать лекции. Вот что делает война с людьми. Война — слово с терпким вкусом огня на языке, с ощущением крови в лёгких, с сыростью на твоём плече. Сжимаешь крепко кулаки, и раны вновь открываются, выпуская кровь наружу. Красно-алая жидкость стекает ей на светлую юбку, портя весь милый вид. И ты ухмыляешься гадко и мерзко, словно сделал что-то чересчур удачно-плохое. Она отталкивается и хмурится, смотрит тебе на руки и дрожит от страха. Воспоминания о крови стучат у неё в голове, и она хватает тебя за руки и ведёт в ванну. Запинается, падает. Спокойствие искажает правду. Она ревёт ещё сильнее, и тебя начинает уже раздражать весь этот спектакль. К чёрту весь этот фарс, Грейнджер! Вытирает слёзы ладошкой в твоей крови и хнычет от мысли о том, что испачкалась. Заходит в ванну и моет твои руки, нежно вытирает кровь, мягко проводит по ранам и зачарованно смотрит на тебя. Ты пугаешься всего этого, резко отступаешь обратно и так некстати вспоминаешь Фреда. Сердце пропускает болезненный удар, а кровь в голове булькает от переизбытка эмоций. — Извини, — шепчет она своими обветренными губами и мнет юбку в том месте, где капнула кровь. Переминается с ноги на ногу и ждёт ответа. Ты виновата в том, что ломаешь себе жизнь, Грейнджер! Виновата только ты. Нервничает. Обстановка, мягко говоря, не дружелюбная, и это убивает вас обоих. Словно какой-то невидимый убийца накидывает удавку и душит, таща в глубокую чёрную бездну. Бездну прошлого и настоящего. Ты надеешься, что она видела свет, потому что никому нет дела до вас да и бездна настолько глубока, что нет никаких шансов выбраться из неё. Она уходит, жалобно шепча слова извинения. Ты виновата в том, что ломаешь себе жизнь, Грейнджер!