***
Гайде очнулась буквально сразу после того как нубиец Али, подчиняясь приказанию своего хозяина, доставил девушку обратно в ее покои. Едва Энрика очутилась у ее ложа, как веки молодой госпожи дрогнули. Невольница пришла в себя и разразилась бурными рыданиями. Сквозь поток слез и всхлипов пролетали какие-то бессвязные слова и реплики, различить которые не представлялось возможным. Служанка не мешала девушке плакать и лишь слегка гладила ее по спине. Слезы это груз, отягчающий нашу душу, опасно хранить этот груз слишком долго. Лучше позволить им пролиться, и придет успокоение, пусть кратковременное, но оно подарит душе сил и стремлений для новой жизни. Все это мудрая женщина понимала на собственном опыте. Она не была знакома с историей жизни молодой невольницы, никто не посвящал ее в эту тайну, а сама Гайде несмотря на юный возраст была слишком замкнутой, и Энрика при всем своем любопытстве не могла бы проникнуть глубоко в ее помыслы. Все, что она ощущала, так это то, что девушка пережила слишком много страданий и она искренне ей сочувствовала. Гайде, плакать которой никто не мешал, довольно долго не могла успокоиться. Накопившиеся слезы, казалось, рвались у нее из самого сердца, разрывали всю душу, но одновременно приносили облегчение. Боль не стала меньше, но несколько отступила. Когда рыдания сошли на убыль, невольница подняла покрасневшие глаза на служанку. - Энрика, - из груди вырвался очередной всхлип. - Энрика... Женщина обняла невольницу и коснулась губами мягких, точно черный шелк волос Гайде. У пожилой служанки никогда не было дочери, хотя, когда ее выдали замуж, первенцем была именно девочка, но та родилась мертвой, и хотя позже у Энрики появилось два прекрасных сына, она никогда не могла забыть ту малышку, которую Бог призвал к себе еще до появления на свет. Сейчас в ней говорили именно материнские чувства. Она жалела Гайде, как жалела бы собственную дочь. - Тише, тише, не плачь, - ласково приговаривала она, поглаживая невольницу по голове. - Утри слезы, твой господин не должен их видеть. Гайде это знала. Хныкать и рыдать можно только тогда, когда тебя не видят. Это она уяснила еще воспитываясь у Эль-Коббира. Она научилась не плакать когда больно. Но сейчас, почему-то они рвались наружу сами собой эти горько-соленые, непокорные ее воле слезы. - Зачем я еще жива, Энрика? - спросила она, в отчаянном исступлении хватая женщину за руки. - Зачем Бог позволил мне жить? Почему не забрал себе мою душу? Служанка только головой покачала и пробормотала, что на все воля Аллаха - в отличие от молодой невольницы, Энрика была мусульманкой. Девушка в ответ на это смогла издать лишь странный звук, который одновременно можно было принять как за всхлип, так и за вздох. - Госпожа, не надо, не плачьте, - повторила женщина. Сейчас ее голос звучал тверже. В нем появились командные нотки, которых прежде Гайде не замечала. - Невольница не имеет права плакать. Она должна быть веселой и радовать улыбкой своего господина. Сделав над собой колоссальное усилие, девушка выпрямилась. В глазах служанки промелькнуло уважение. - Принести вам воды? - спросила она у своей госпожи. В ответ невольница только покачала головой. - Как я здесь оказалась? - Последнее, что она помнила, это страшные моменты казни. Закрыв глаза, она могла бы вновь увидеть каждую деталь, сопровождавшую это событие. Но самыми страшными были даже не эти воспоминания, ни на секунду не отпускавшие невольницу, а те, что мучили ее в ночных кошмарах до сих пор. Голова отца, насаженная на копье, труп матери, ее нелепые детские попытки поднять мертвое тело, крики и плач. Увиденное вновь пробудило то, что и не думало засыпать, всполошило ту боль, которая не утихала. - Вас перенес Али, по приказу господина. Сам он некоторое время еще оставался на месте и наблюдал за действиями, происходящими на площади. Нубиец привез вас, и поручил моим заботам. - Энрика, это было ужасно... - голос молодой невольницы задрожал. Она умолкла и опустила глаза, чувствуя, как щекочет щеку случайная слезинка, машинально смахнула ее рукой. Служанка проявляла просто колоссальное терпение и не мешала Гайде справляться со своими переживаниями. Женщина слушала с пристальным вниманием, отчасти из-за приказа, который получила от графа, отчасти, потому что эта юная княжна действительно вызывала у нее чувство жалости, острой, как осколок кувшина, который она на днях случайно разбила. - Много лет я пыталась забыть. Прошлого не вернешь. Ничего нельзя исправить. На все воля Господа, и надо смириться и нести до конца свою ношу, - девушка уже казалось, обращалась не к служанке, а к самой себе. Энрика отметила, что взгляд невольницы стал совершенно иным. Она смотрела прямо на женщину, но в тоже время, складывалось впечатление, что она не видит ее. Смотрит, но не видит. - Но сегодняшняя боль, показала, насколько сильны мои душевные раны. Много лет прошло, но больно по-прежнему. - Вам нужно отдохнуть, госпожа, - реплика служанки осталась без внимания. Гайде судорожно вздохнула и набрав полную грудь воздуха выпалила на одном дыхании, точно боясь передумать, и не сказать тех слов, что рвались наружу. - Помоги мне бежать, Энрика, - девушка даже зажмурилась, очевидно, слова, сказанные на эмоциях испугали ее саму. Так и было. Много лет она жила в рабстве, так много, что уже практически не помнила себя свободной. И даже не знает, какая она свобода... На что похожа? Теплые мамины руки, любящий взгляд отца... Вот, что такое свобода. И этого у нее уже нет. И никогда не будет. Отнято. Разбито. Уничтожено. Она осторожно взглянула на собеседницу, желая понять, какую реакцию вызовут ее неосторожные слова. - Бежать? - служанка опешила. Гайде умоляюще протянула руки, но Энрика отшатнулась, точно увидела ядовитую змею. Несколько минут они молчали, но затем, взгляд невольницы потух. Очевидно, силы в очередной раз изменили ей. Руки безвольно упали на колени, а голова склонилась вниз под бременем тяжких размышлений. Однако Энрику это не разжалобило. Женщина поднялась. В ее облике появилось нечто значительное. Она взглянула на свою подопечную сверху вниз. - Госпожа, вам не следует даже думать о подобном, - голос Энрики возвысился и подобно громовому раскату обрушился на поникшую невольницу. - Вы должны стоически переносить все тяготы, что посылают вам небеса! Это ваша судьба. И сейчас ваша судьба в руках вашего хозяина... Гайде не шевелилась. Все так же она сидела с видом полной обреченности. В душе у старой служанки шевельнулась досада. - Если я вам понадоблюсь, позовите меня, - сухо добавила она и оставила невольницу. И выйдя, натолкнулась на графа Монте-Кристо.***
- Вот, так было дело, господин, - немного неловко закончила свое повествование служанка. Она явно боялась, что за не осторожную просьбу Гайде, придется держать ответ ей. Она ждала гнева, со стороны графа, но взгляд его был не грозным, а скорее задумчивым. - Помогите ей, Энрика, - наконец произнес он после паузы. - Простите, господин... - если от слов Гайде служанка опешила, то сейчас она впала в самый настоящий ступор и напоминала рыбу, вытащенную из воды. Несколько раз удивленно моргнув и открыв и закрыв рот, Энрика ждала пояснений от своего повелителя, и не дождавшись, насмелилась задать вопрос. - Помочь ей с чем? - С побегом, - коротко ответил граф. - Не мешайте ей. А еще лучше помогите. Она останется, если такова воля Провидения. Граф поднялся с кресла, служанка поднялась следом. Монте-Кристо направился к выходу но обернулся у порога. - Помогите ей. Но помните, вы отвечаете за нее.