***
Когда святые очнулись после прикосновения крыльев Паскунджи и с удивлением обнаружили, что все раны исчезли, Этери рассказала им о том, что послужило причиной исцеления. Сизиф внимательно выслушал рассказ о странной горлице и впал в глубокую задумчивость. Практически весь следующий день он провел в размышлениях о чем-то своем, молчал всю дорогу и говорил только тогда, когда к нему обращались. По пути отряд завернул в одну деревеньку, чтобы пополнить припасы. Когда необходимое было куплено, и пришла пора двигаться дальше, вдруг обнаружилось, что пока все были заняты, Святой Стрельца куда-то пропал. Эль Сид оставил Этери с Джумбером и Куршей и отправился его искать. Он обошел деревню и в конце концов, к своему большему удивлению, обнаружил Сизифа в лавке, где продавались украшения и ткани. Эль Сид вошел в лавку как раз тогда, когда его друг с помощью жестов и ломанного грузинского выяснял у торговца стоимость янтарных бус. Перед ним на прилавке лежали, по всей видимости, уже купленные золотые серьги, золотой браслет, изящный женский гребень, инкрустированный перламутром, и красиво расшитый шелковый платок. Обернувшись на скрип двери и столкнувшись взглядом с Эль Сидом, Сизиф смущенно и виновато потупился, а затем снова повернулся к торговцу и, расплатившись, поспешно завязал все купленное в платок. Рыцари покинули лавку и за всю дорогу обратно к своим спутникам не сказали друг другу ни слова. Святой Стрельца молчал оттого, что чувствовал себя очень неловко, Святой Козерога же попросту не имел никакого желания лезть в личные тайны товарища, а потому от вопросов воздержался и вел себя так, как будто ничего не произошло. Хотя все это, конечно, показалось ему довольно странным. Безделушки Сизиф брал явно не для себя и не похоже, чтобы для княжны. Ничего такого, что могло бы свидетельствовать о зарождении чувств, в их обращении друг с другом не проскальзывало. Тогда для кого? Маловероятно, что он сошелся с кем-то из местных девушек – за время миссии познакомиться с кем-нибудь из них особо возможности не было - разве что в той деревне, где они останавливались после битвы с эриниями, или у дэвов. Но в деревне своего жилища Сизиф почти не покидал из-за ран, а после выздоровления они сразу отправились в путь. Хозяйкой же того дома, где их разместили на постой, была пожилая женщина с уже довольно немолодой дочерью-вдовой и семилетним внуком. Ну а дэвы... Тоже едва ли. Ночью Сизиф поднялся, достал из вещевого мешка платок с украшениями и направился в сторону леса. Все уже спали, и видел, как он уходил, только стоявший на посту Джумбер. Однако юноша отлучки рыцаря предпочел тактично не заметить. Святой Стрельца отсутствовал всю ночь и вернулся под утро и уже без платка. Может быть, Дали все-таки сменила гнев на милость, а может быть, Сизиф просто пробродил всю ночь по лесу и, не найдя ее, оставил подарки где-нибудь под деревом. Как все было на самом деле, увы, доподлинно неизвестно.***
Обратный путь до деревни, где остался отряд Реваза Дадиани, прошел спокойно и без всяких происшествий. Зато в самой деревне было получено известие, из-за которого святым пришлось немного в Грузии задержаться. Джумберу передали письмо от отца, в котором сообщалось о том, что в ближайшее время должна была состояться свадьба его сестры – не одной из тех, которых предлагали в жены святым, а самой старшей, к тому времени уже просватанной. Кроме того, Зураб Гуриели в своем письме приглашал на свадьбу в качестве почетных гостей Сизифа, Эль Сида, азнаура и княжну с братом и сестрой. Рыцарей это приглашение слегка поставило в тупик. Идти на свадьбу им не особо хотелось, да и цель приглашения была более чем очевидна – торговец все еще не оставил надежды устроить судьбу своих младших дочерей. Однако отказываться было крайне нежелательно – свадьба для грузин является очень важным событием, и не прийти на нее или не принять приглашение означало нанести тяжелое личное оскорбление. Иногда подобное пренебрежение приводило к многолетней вражде между семьями. Конечно, святые грузинами не были, и как иностранцам, им бы это может и простилось, но все равно проявлять неуважение к чужим традициям было как-то нехорошо. Да и отказывать в такой малости человеку, который помог им добраться до Грузии и дал своего сына в проводники, Сизифу и Эль Сиду не хотелось. А то еще разобидится и подумает: «Вай, какая молодежь у них в Святилище непочтительная и капризная! Жениться, значит, не хотят, на свадьбу идти - тоже не хотят… Безобразие!» К тому же золотого руна у Сизифа и Эль Сида не было, и на необходимость поскорее отвезти его в Святилище они сослаться при отказе не могли. В общем, приглашение святым пришлось принять. Азнаур и княжна же согласились пойти на свадьбу без особых раздумий. Оба они были родом и северных областей страны, где нравы были проще, дворянство являлось вещью довольно условной, между сословиями глубокой непреодолимой пропасти не пролегало, и даже крепостного права, как такого, не существовало, а потому принять приглашение от купца им не казалось чем-то ниже своего достоинства. Этери же еще и обрадовалась тому, что благодаря свадьбе отбытие святых откладывается. Правда, когда почетные гости прибыли в дом купца, обнаружилась небольшая загвоздка. Одежда, которая была с собой у святых, за время пути очень сильно поистрепалась. Для путешествия по дорогам она еще вполне годилась, но на торжество в ней являться было определенно нельзя. Однако как только это обстоятельство открылось, на выручку тут же пришел Зураб Гуриели. Он немедленно потащил Сизифа и Эль Сида в свою лавку и в два счета подобрал им все, что было необходимо, наотрез отказавшись брать плату. Европейских костюмов, к сожалению, в наличии не оказалось, поэтому из комнаты за прилавком святые вышли одетые на грузинский манер - в чохи, сорочки-ахалухи, пояса, штаны, сапоги - чем изрядно позабавили Джумбера, азнаура и княжну, пришедших в лавку вместе с ними, а также всех находившихся в лавке покупателей. Первым оделся и вышел из-за прилавка Святой Стрельца. Он немного посмеялся вместе со всеми над своим внешним видом и поотшучивался от одобрительных возгласов и замечаний, а затем принялся подтрунивать над появившимся следом Эль Сидом. Тот же, несмотря на то, что ему пришлось примерить странную и непривычную одежду, по-прежнему сохранял спокойный и невозмутимый вид. - Слюшай, да тэбэ же идет, генацвале! – весело воскликнул Сизиф, подражая акценту Джумбера. - Вот так всэгда и хады! И в Святилище тожэ хады. Только обязатэльно хады! – а затем добавил: - Нет, правда, мне с моим цветом волос и глаз все это совсем никак, а ты в такой одежде действительно даже чем-то на грузина похож. Еще бы папаху и все – без труда затеряешься среди местного населения. Княжна тихонько посмеивалась вместе со всеми, склонив голову и прижав ко рту вуаль. Вот только глаза ее были печальны. Она смотрела на Эль Сида, и ей было жаль, что он действительно не родился в той же стране, что и она. Ведь если бы это было так, то, может быть, она могла бы иногда видеться с ним, когда он возвращался на родину, и может быть даже однажды… Но девушка тут же отогнала эти мысли. Прошлое переписать по своему желанию невозможно, поэтому рассуждать о том, что было бы, если бы все было по-другому - дело бесполезное, а грустить из-за этого и подавно глупо.***
Между тем время шло, и свадьба неуклонно приближалась. За два дня до нее к Эль Сиду подошли Джумбер и Васо с предложением научить его традиционным танцам. Затея эта святому совершенно не понравилась, и он всеми силами принялся от нее отнекиваться. Мол, танцы – это совершенного не по его части, и ничего хорошего из этого все равно не получится. Однако Васо и Джумбер сдаваться не собирались… - Да ладно, господин Эль Сид. Все у вас получится! Это же очень просто! Намного проще, чем сражаться на мечах! Вот увидите! Мы вам покажем, что надо делать, потом вы повторите несколько раз и обязательно все запомните. - Джумбер правильно говорит. А то что это получается? Все будут танцевать, а вы будете один сидеть вместе со стариками? - Почему один? А Сизиф? – попытался возразить Эль Сид. - А господина Сизифа мы позавчера научили, – гордо подбоченясь, ответил Васо. Святой Козерога тяжело вздохнул. Все пути к отступлению были отрезаны. - Ну а чтобы вам точно все было понятно, сделаем вот как, - воодушевленно продолжал Васо, - я позову сестру и попрошу ее нам помочь. Она ведь женские движения в танце лучше знает, чем я и Джумбер. С нею вместе будет легче показать, как полностью танец выглядит, и разучить ту часть, где нужно с девушками танцевать. Сказав это, мальчик побежал в дом и уже через пару минут вернулся, таща за собой за руку сестру. Когда они приблизились, девушка взглянула на брата, затем на святого и виновато улыбнулась Эль Сид тяжело вздохнул. Ну что же, зато когда придет время сдавать отчет Его Святейшеству, в графе «Результаты и достижения» можно будет так и указать: «Золотое руно привезти не смогли, зато научились мастерски танцевать Мтиулури и Ачарули [1]».***
Свадьба, как и принято в Грузии, прошла с большим размахом - были и танцы, и огромное количество гостей, и бесконечные тосты тамады, и пожелания счастья молодоженам. Невеста с искренней нежностью улыбалась жениху, а тот смотрел на нее с бесконечным обожанием. Молодожены выглядели по-настоящему счастливыми, и это действительно было так. Обычно в Грузии жениха или невесту для своих детей выбирают родители, и их воля в этом вопросе играет решающую роль. Этим двоим повезло – их случай оказался из тех редких случаев, когда воля родителей полностью совпала с желаниями детей. Довольный отец невесты в перерыве между танцами, застольем и тостами то и дело заводил громкий разговор с родственниками о том, как же хорошо, что его дочь наконец обрела свое счастье и о том, как бы неплохо было бы пристроить поскорее оставшихся двух дочерей, и бросал при этом многозначительные взгляды на сидевших за столом недалеко от него святых. Да вот только те намеки дружно игнорировали. Однако несмотря на царившее веселье, праздник оставил горький осадок в душе у княжны. Она поначалу искренне радовалась за молодоженов, но затем, глядя на невесту, невольно задумалась о своей собственной судьбе. Ведь ей уже четырнадцать, а это значит, что уже довольно скоро встанет ребром вопрос о ее собственном замужестве. Да, крестный, которого, как своего лучшего друга, ее отец назначил опекуном над своими детьми, когда придет время, выберет для нее самого достойного из местных дворянских юношей. Но что если она к тому времени так и не забудет святого и попросту не сможет полюбить своего будущего мужа? Ведь сколько Этери не думала об этом, она никак не могла представить себе, что когда-нибудь разлюбит Эль Сида, а мысль о том, что ей придется терпеть прикосновения нелюбимого и ненужного человека вызывала у нее отвращение и негодование. Да, княжна когда-то уже отмела мысль о том, чтобы последовать за тем, кого любит, как невозможную, потому что она не хотела оставлять своих брата и сестру и потому что боялась подвергнуться обвинению в нарушении приличий и таким образом бросить тень на свою семью. Однако теперь она уже была не так уверена в своем решении. Этери терпеть не могла лжи, но если она останется, ей придется жить во лжи всю жизнь. Именно такую цену ей придется заплатить за сохраненные приличия и следование долгу. Не слишком ли высока эта цена? И так ли хорошо следовать долгу и традициям, если для этого приходится лицемерить? Да, она, конечно, будет верной женой, но ей придется притворяться, будто бы все хорошо, будто бы она любит своего мужа, изображать счастье, лгать всем вокруг и лгать тому человеку, который окажется ее мужем. Возможно, очень хорошему человеку, единственная вина которого будет заключаться в том, что он - не Эль Сид. Из-за этих раздумий настроение княжны сильно испортилось, и она уже не могла веселиться вместе со всеми. Реваз Дадиани в конце концов заметил ее понурый вид и выбранил ее за то, что свадьба идет, а она сидит как на поминках, и отправил танцевать. Девушка повиновалась и оставшуюся часть празднества изо всех сил старалась выглядеть веселой. Делала она это не только потому, что не хотела показаться невежливой. Этери боялась того, что крестный мог что-нибудь заподозрить. С того самого момента, как она присоединилась к танцующим, она ощущала на себе его внимательный испытывающий взгляд, и это ее насторожило. По этой причине княжна старалась казаться особенно беспечной и непринужденной, когда в танце она встречалась с Эль Сидом. При встречах она лишь вежливо улыбалась и кланялась рыцарю и ничем не выдавала владевших ею чувств.***
Ночью княжна никак не могла заснуть. Сначала она долго сидела у открытого окна и бесцельно вглядывалась в ночную тьму, а затем, не зная, что делать и чем еще себя занять, решила выйти на крыльцо и немного подышать свежим воздухом. Когда Этери снова вернулась в дом и шла по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж, кто-то позвал ее скрипучим голосом: - Что это ты, княжна, полуночничаешь? Не спится? Вот и мне тоже… А раз так, иди-ка ты сюда ко мне. Посидим, поговорим, время скоротаем. И мне не так скучно, и к тебе, глядишь, от моего бормотания сон придет. Девушка испуганно обернулась и тут же с облегчением вздохнула. Она увидела, что дверь в кухню, мимо которой она проходила, была открыта, и там за столом при свете свечи сидела Русудан – девяностолетняя старуха, бабка купца Гуриели – именно она и позвала ее. Отказывать было невежливо, и Этери послушно вошла в кухню и села за стол рядом со старухой. Некоторое время они молча сидели и глядели на оплывавшую на столе свечу. А затем Русудан внезапно нарушила тишину: - Эх, хороши наши юноши, да только молодой чужестранец среди них все равно что ястреб среди воробьев. Жаль только, что не летать ему в наших горах, - проговорила она, а потом повернула голову и чуть подмигнула девушке. - Ну что, княжна? Верно я печаль твою сказываю? Этери встрепенулась и испуганно взглянула на старуху. Неужели все было настолько заметно? Она ведь так старалась себя не выдать. А вдруг другие тоже что-нибудь поняли? - Да не волнуйся ты, - тут же успокоила ее Русудан. – Я никому ничего не говорила и говорить не стану. А кроме меня никто ничего понял, можешь в этом быть уверена. Всем не до того было. Но даже если кому-то и было до того, то углядеть бы они все равно ничего не смогли. Это просто у меня, старухи, одно только единственное развлечение и осталось – все за другими подмечать. Вот я и навострилась в этом деле так, что людей почти насквозь вижу. Провести меня трудно. Ну что, любишь ты его? Этери лишь вздохнула и сказала: - Они скоро обратно возвращаются. Я его больше никогда не увижу. - Ну раз ты его любишь, так и уезжай вместе с ним, зачем дело-то стало? – удивилась старуха. Девушка изумленно вскинула на нее взгляд и ответила: - Ну что вы, госпожа Русудан… У меня брат и сестра, как же я их оставлю? - А что брат и сестра? Разве они без тебя пропадут? Они ведь, как-никак, княжеские дети, а не сироты нищие да безродные. Разве нет людей, которые могут о них позаботиться, да еще и лучше тебя? Или ты считаешь, что крестный и его жена без тебя не справятся? - Ну госпожа Русудан, я же их старшая сестра! Я должна быть с ними, - попыталась возразить Этери. Однако в глубине души она понимала, что Русудан где-то и права. Если подумать, не так уж она и незаменима. Да и что такого полезного она может для них сделать, для чего ей необходимо было бы быть рядом с ними днем и ночью? К тому же ей так и так придется их однажды покинуть. Ее выдадут замуж, она уедет и часто видеть брата и сестру не сможет. - Да что ты заладила - «госпожа» да «госпожа»! Тоже мне, нашла госпожу. Зови меня просто – бабушка Русудан, – перебила девушку старуха, а затем проворчала: - Да все я понимаю, не зря почти сто лет на свете живу. В тебе сейчас наша дурацкая женская природа говорит. Нас же, баб, хлебом не корми, дай только за кого-нибудь собой и своим счастьем пожертвовать, а потом до конца жизни мучиться и своим мученичеством кичиться. И неважно даже, что это мученичество бесполезно и на самом-то деле никому не нужно - ни нам, ни тем, ради кого мы на него идем. Вот любим пострадать почем зря, и все. Да только кичиться тут, дитя мое, нечем. Эти бесполезные добровольные страдания и жертвы - никакой не подвиг, а всего лишь глупость и тщеславие. Правильна и благородна только та жертва, которая приносится тогда, когда в ней действительно есть необходимость, а жертва ненужная, навязываемая другим и приносимая только ради того, чтобы потешить свое самолюбие и возвысить себя в своих глазах и в глазах людей – мол, смотрите, какая я самоотверженная – то жертва ложная, и самоотверженность такая тоже ложная. Но как же отличить необходимую жертву от ложной? Да очень просто – сначала задай вопрос самой себе: «А что плохого случится, если я на эту жертву не пойду?» Ну а потом спроси тех, ради кого ты собираешься на нее идти, или поставь себя на их место и хорошенько подумай, действительно ли она им нужна. Может, ты им ее из тщеславия навязываешь? Представь себе, что бы было, если бы твои брат и сестра вдруг узнали, что из-за них старшая сестра прожила всю жизнь несчастной? Обрадовались бы они этому? Нет, их неизбежно бы начало мучить чувство вины, и они бы тоже несчастными сделались. А сейчас, узнав о том, что ты собираешься от своего счастья отказаться ради них, хотя в этом и нет особой нужды, разве они стали бы тебя упрашивать это сделать? Вот так-то. - Погодите, бабушка, еще ведь крестный… Как я ему все объясню? Он понять неправильно может. А если я просто так сбегу, толки могут пойти. Как я потом людям в глаза смотреть буду? Да и он… Он ведь меня не любит совсем… - Но ведь ты-то, ты-то его любишь или нет? Если да, то еще раз говорю тебе – иди за ним. Не можешь пойти как жена и невеста – иди как друг и боевой товарищ. Отправляйся вместе с ним в Святилище и тоже стань святой. Туда ведь женщин принимают. Так ты сразу двух зайцев убьешь – и с тем, кого любишь, не расстанешься, и убегать тайком не придется, и перед людьми чиста будешь. А любовь... Любовь может со временем и прийти, если повезет. Однако сразу предупреждаю тебя, путь женщины-воина - это путь не из легких. Не всякая способна его пройти. Тебе сначала придется выдержать тяжелую подготовку, а потом сражаться и подвергать свою жизнь опасности наравне с мужчинами. Ну, конечно, если ты боишься смерти или трудностей, - Русудан развела руками и пожала плечами, - тогда тебе туда лучше не соваться. Оставайся дома, выходи замуж, за кого скажут, а о любви своей и думать забудь. - Нет, трудностей я не боюсь. Если для того, чтобы остаться с ним, мне нужно последовать по одному с ним пути и стать воином, то я на это готова! - голос Этери дрожал от возмущения, так как обвинение в трусости уязвило ее до глубины души. – Но я не знаю, как мне быть. Если пойду к крестному и скажу ему о том, что решила стать святой Афины, мне придется как-то объяснить причину такого решения. Не могу же я сказать ему, что я собираюсь это сделать, потому что полюбила святого! Тогда он точно меня никуда не отпустит. Да, я хочу уйти, но не хочу, чтобы из-за этого поднялся шум. Мне нельзя портить отношения с крестным и родственниками! Если я это сделаю, мне могут запретить видеться с братом и сестрой! Русудан сокрушенно вздохнула, что-то нечленораздельно пробормотала себе под нос, а потом сказала: - Знаешь, что в тебе, княжна, плохо? А то, что прямая ты, как палка. Нет в тебе женской хитрости. Чтобы где-то слукавить, где-то извернуться – ты о таком даже не помышляешь. А без этого в нашей жизни никак. Не всегда прямыми дорогами идти можно, иногда окольные пути искать приходится. Ну да ладно – это ты просто молодая еще - поживешь, глядишь, ума и наберешься. Крестному скажи, что за семью отомстить хочешь, вот и решила посвятить свою жизнь сражению с союзниками тех демонов, которые убили мать, отца и старших братьев. Ты же знаешь, что у нас месть за кровных родственников – дело чести. Это все понимают и за такое решение тебя осуждать не возьмутся. Этери ничего не ответила. Она молча смотрела на огонь свечи и раздумывала о том, что только что услышала. Да, на словах Русудан все выходило очень гладко, даже слишком гладко. То, что она говорила, казалось вполне разумным и по-своему правильным. Только правильность эта была немного не та, к которой привыкла княжна… Какая-то неправильная правильность. Разум и сердце были целиком и полностью с ней согласны, а вот совесть, взращенная на нравственных устоях, принятых в той среде, где Этери провела всю свою жизнь, принимать ее не спешила. Русудан некоторое время сверлила взглядом девушку в ожидании ответа, а потом с раздражением отвернулась от нее и пробурчала: - Эх, что за девушки нынче пошли... Не кровь в жилах, а водица… Вот то ли дело в мое время... А может, ошиблась я. Не любишь ты его. Если бы любила, то не сомневалась бы, идти или не идти. При этих словах Этери побледнела, а потом резко поднялась со скамьи, намереваясь уйти, но старуха схватила ее за руку и не пустила. - Ладно, не обижайся. Это я уже лишнее сказала. Да ведь не со зла я это сделала – жаль мне тебя. Помочь хочу. Ну а раздумья ты свои брось. Не всегда они пользу приносят, иногда и навредить могут. Думай не думай, сердце твое ведь уже тебе не принадлежит – отдала ты его. Уедет он и увезет его с собой. А как же ты тогда без сердца жить будешь? Нет, милая, не нужна тебе такая жизнь. Горькая она, жизнь без сердца. Поверь мне, я знаю, о чем говорю – сама уже семьдесят лет так живу… Княжна села на место, снова придвинулась к столу и тихонько сказала: - Расскажите мне, как так вышло, бабушка Русудан? - Ну что же, слушай мою историю.***
Родилась я в купеческой семье. Пока росла, ни в чем нужды не знала. Родители во мне души не чаяли – единственным ребенком у них я была. К четырнадцати же годам я превратилась в настоящую красавицу, да такую, что краше меня девушки в деревне не было. Все парни наши на меня засматривались. Сейчас, конечно, на меня глядя, поверить в это сложно - вся истлела за годы, как головешка, ничего не осталось… Ну вот тогда-то, в четырнадцать лет, меня и украл мой первый муж. Приехал он как-то раз в нашу деревню к своим родственникам и по дороге к ним со мной встретился. И как увидел меня, так сразу и влюбился. Он за мной ухаживал все то время, пока у родных гостил, а как пришла пора уезжать, пошел просить у родителей моей руки. Да только получил отказ. Парень он был хороший, пригожий, нравился мне, но любви у меня к нему не было. Не хотела я замуж без любви выходить, поэтому и попросила своих родителей, чтобы отказали ему. Они меня неволить не хотели, поэтому так и сделали. Пришлось уехать парню ни с чем. Однако забыть меня мой будущий муж так и не смог и через месяц не выдержал. Приехал он тайком в наши края, подстерег меня у ручья, куда я за водой ходила, накинул на меня мешок, связал, да и увез к себе. Потом он этим же мешком от меня и схлопотал. Нрав-то у меня был горячий, строптивый. Как только он меня привез домой и освободил, я у него сразу же мешок из рук вырвала и давай что есть мочи его по лицу и бокам хлестать. Да только делать нечего, раз украли, придется, хочешь не хочешь, замуж выходить. Со временем я его простила, и мы поладили. Любил он меня очень сильно, а я полюбить его так и не смогла. Относилась хорошо, но все же не любила. Четыре года мы прожили, а на пятый его убили – в драке зарезали. Жаль мне его было. Плакала, помню, тогда очень сильно. Вернулась я в родительский дом, да только все грустная из-за смерти мужа ходила и никак отойти от своего горя не могла. Через полтора года мой отец отправился по делам в Грецию и меня с собой взял. Надеялся, что на новом месте моя тоска немного развеется. Так оно и случилось. Я работала по дому, учила язык, а когда выучила, стала помогать отцу в лавке, и за повседневными заботами мне удалось позабыться. А потом я встретилась с человеком, которого полюбила по-настоящему. С моим Акио… В тот день я пошла на рынок за покупками. Народу там и так всегда много – не протолкнешься, а в тот раз ни с того ни сего еще и давка началась. Сейчас уже даже не вспомню, из-за чего – может, городская стража вора-карманника ловила, всех с дороги разгоняла, может, загорелось что-то где-то, может, еще что. Рванула толпа между прилавками с места и меня с собой потащила. Просто я так неудачно стояла, что оказалась в самой ее гуще. С обоих боков меня зажали и свернуть, чтобы выбраться, я не могла, а если бы остановилась, то сразу бы меня задавили. Так и пришлось двигаться, куда все. Но мало одного этого, так меня еще, когда давка внезапно закончилась, кто-то так сильно толкнул, что я упала. Да только не наземь, а на некстати очутившегося рядом парня. В руках у меня корзина была тяжелая. Она у меня из пальцев выскользнула, и все, что я успела купить, из нее высыпалось. Парень от неожиданности тоже на ногах не устоял и упал, а сверху на него я и все мои припасы. Масло с молоком вылились, приправы рассыпались… Хорошо хоть все посудины были глиняные и довольно крепкие, и совсем уж вдребезги ничего не побилось, а то оба еще пораниться могли. Я вскочила, начала извиняться, а потом внимательно посмотрела, на кого упала, да так и руками всплеснула и обомлела. На парне-то форма была из Святилища. Изгваздана же она после падения была так, что смотреть страшно. "Ну, - думаю, - все - нажила дура неуклюжая себе и отцу неприятностей. Это еще ладно, если он простой солдатик, тогда уладить все не особо трудно будет. А если кто поважнее? Как знать, постоянно же они в доспехах не ходят, и ранг у них на лбу не написан. Тогда, если он рассердится, пренеприятная история может выйти". Ну, я давай еще пуще извиняться, а сама с опаской за ним слежу и понять пытаюсь, сильно обиделся или нет. Однако оказалось, что боялась я зря. Он даже слова грубого не сказал. Спокойно поднялся, быстро собрал в корзину все, что уцелело, и протянул ее мне. Да еще после этого с улыбкой поклонился и очень вежливо извинился. Потом он хотел уйти, но я его остановила. Мне было неловко, что из-за меня ему придется возвращаться в Святилище в таком виде, и я пригласила его к нам, чтобы дать чистую одежду. Парень поначалу отказывался, но мне в конце концов удалось настоять на своем. По дороге мы разговорились. Я рассказала немного о себе, а потом стала расспрашивать своего спутника о нем и о его жизни. Оказалось, что его зовут Акио, родился он в Японии - далекой стране, расположенной на островах в Тихом океане, и жил там до восьми лет. В восемь лет Акио остался без родителей и долго бродяжничал, а потом случайно встретился со святым, который прибыл в Японию по делам, и тот принял его в ученики и увез с собой в Грецию. Акио еще много чего рассказывал о своей родной стране и о жизни в Святилище, а я тем временем смотрела на него, да все насмотреться не могла. Красив он был очень, высокий, стройный как кипарис, волосы черные, прямые, блестящие – так и хотелось рукой по ним провести. Глаза тоже темные, чуть раскосые, а черты лица тонкие, правильные, изящные, почти как у девушки. Дошли мы до дома, дала я ему чистую одежду и отправила в одну из комнат переодеваться. Когда Акио вышел во всем новом, я предложила ему оставить его грязную форму мне, чтобы я могла постирать ее, а потом вернуть. Однако он отказался и, когда я, уговаривая его, попыталась забрать форму у него из рук, отпрянул в сторону, как будто бы чего-то испугавшись. Мне это показалось странным, но настаивать я не стала и вскоре забыла об этом случае. С тех пор Акио стал очень часто бывать в лавке отца. Приходил он то за тем, то за другим, и мы иногда болтали о чем-нибудь. Узнав, по каким дням я хожу за покупками, Акио стал стараться, если это было возможно, выбираться на рынок в то же время. Там он находил меня и помогал донести покупки до дома. А потом мы начали встречаться и просто так, безо всякого повода. Выкраивали время, когда у нас обоих не было дел, и гуляли в какой-нибудь тихой роще или сидели на скамейке в саду возле дома. Отец был не против наших встреч. Акио понравился ему, а потом они даже в некотором роде и сдружились. Отец доверял ему и в тайне лелеял надежду на то, что в скором времени сможет выдать меня замуж во второй раз. Чем дольше я общалась с Акио, тем больше он мне нравился. Он был парнем добрым, жизнерадостным и смешливым. Даже когда я приходила к нему чем-то расстроенная, он несколькими словами развеивал мою печаль. Мне никогда не было с ним скучно. Мы часами могли болтать о чем-нибудь, шутить и смеяться, не замечая, как бежит время. Однажды он услышал, как отец зовет меня Русико [2], развеселился очень из-за этого и с тех пор меня так и звал. Оказалось, что многих женщин в его стране зовут на «ко», и это ему о родине напомнило. У него самого были когда-то две старших сестры - Ханако и Рейко. Надо сказать, что о своей семье мне Акио никогда толком ничего не рассказывал, и это был единственный раз, когда он о ней заикнулся. До этого я пробовала его расспрашивать, но всякий раз он мрачнел и замолкал. Было понятно, что вспоминать о ней ему больно, и поэтому я никогда больше таких разговором не заводила. Вскоре я начала замечать, что просто живу встречами с Акио. Несколько дней, прожитых без него, стали казаться мне вечностью. Когда нам по какой-то причине не удавалось увидеться, или он опаздывал, я просто места себя не находила от беспокойства. Видеть его, слышать его голос стало для меня так же необходимо, как дышать. Никогда со мной раньше подобного не случалось. Я первый раз в жизни влюбилась по-настоящему. И то, как Акио говорил со мной, то, как он смотрел на меня, свидетельствовало о том, что моя любовь была взаимной. Однако имелось одно обстоятельство, которое меня смущало. Встречались мы уже очень долго, и за все это время Акио, несмотря на свою влюбленность, держался, как мне казалось, как-то отстранено. Ни разу он не попытался выразить свои чувства так, как это делают влюбленные. Никогда не садился ко мне слишком близко, не касался украдкой моей руки, не пробовал меня обнять или поцеловать. И я все гадала, почему? Может, он не уверен в том, что я его люблю, и боится меня ненароком оскорбить? А может нравы в стране, где он родился, еще стороже, чем у нас? А может он просто очень скромный и неопытный, а потому стесняется? Хотя, странно это. Он был старше меня на пять лет. Неужели с его-то красотой и веселым нравом ни одна женщина его ни разу не приветила? Как бы то ни было, я принялась делать ему легкие намеки, чтобы он понял, что я его тоже люблю, и стал вести себя немного смелее. Но пользы это никакой не принесло. Никаких проявлений нежных чувств с его стороны я так и не дождалась. Наконец я не выдержала и неожиданно для него попыталась поцеловать его сама. Однако стоило мне обнять его и потянуться к его губам, как он тут же в ужасе вскочил и с отчаянным криком: «Нет, Русико! Нет!» оттолкнул меня от себя. Сказать, что в ту минуту мою душу переполнили обида и гнев, значит не сказать ничего. Я ударилась в слезы и принялась осыпать его упреками: - Да что с тобой такое, Акио? Я что, противна тебе? Почему ты коснуться меня брезгуешь, как будто я жаба какая или прокаженная? Акио устало покачал головой. Лицо его побледнело, а глаза поблекли и стали какими-то пустыми и безжизненными. - Нет, Русико, дело не в тебе, а во мне. Если кого здесь и можно назвать «прокаженным», так это меня. Я пораженно всплеснула руками: - Так ты болен, Акио? Что же ты молчал все это время? Неужели боялся, что я тебя из-за этого брошу? Хорошего же ты обо мне мнения! Нет, я тебя не оставлю и обязательно сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе вылечиться. Ты скажи, может тебе лекарства какие нужны? Или врачи… Я отца попрошу, и он самых лучших врачей найдет. Он меня любит и не откажет. Надо будет, так все что у меня есть, все платья, все украшения распродам, ничего не пожалею! Акио печально улыбнулся и ответил: - Спасибо тебе, Русико, но ты меня не так поняла. Я не болен, врачи и лекарства мне не нужны. Со мной совсем другое… Что же, я знал, что рано или поздно мне все равно придется тебе все рассказать. Похоже, пришла пора это сделать… Я родился в семье дайме, по-вашему – владетельного князя. Всего у моих родителей было трое детей – я и две мои старшие сестры. Когда мне было восемь лет, отца, мать и сестер вероломно убили. Политический противник отца решил от него избавиться и для этого вступил в сговор с человеком, которого отец считал своим другом и которому безгранично доверял. Этот человек пригласил нашу семью в гости и за обедом подсыпал нам всем в еду яд. Отец, мать и сестры умерли, один я чудом остался жив и сбежал. Долгое время мне пришлось скитаться и скрываться от людей врага моего отца, но в конце концов они меня настигли. Меня бы убили, если бы поблизости случайно не оказался золотой святой. Этот святой был Золотым Святым Рыб. Он спас меня, а потом забрал с собой в Грецию. В дальнейшем выяснилось, что то, что я единственный из своей семьи остался жив, хотя тоже ел отравленную пищу, не было простой случайностью. Оказалось, что я наделен от природы невероятно сильной устойчивостью к ядам. Эта особенность делала меня первым претендентом на золотой доспех Рыб в том случае, если бы человек, носивший его в то время, погиб в бою. Святой Рыб предложил мне стать его учеником. Он сделал это потому, что сила Святого Рыб очень важна для Святилища, и мой наставник боялся, что если с ним что-нибудь случится, доспех надолго останется без хозяина, потому что люди, наделенные устойчивостью к ядам, рождаются очень редко. На тот момент я был единственным человеком, кому он мог передать свою силу. Из благодарности за свое спасение я согласился стать его учеником, хотя и понимал, что повлечет за собой это решение. Кровь Святых Рыб отравлена, находиться слишком близко с нами опасно, и поэтому при общении с другими людьми нам приходится быть крайне осторожными, а лучше и вовсе этого общения избегать. Мой наставник так и жил до самой своей смерти затворником, но у него и самого по себе характер был замкнутый. Я же другой, и в компании одних только ядовитых роз мне было невыносимо одиноко и тоскливо. По этой причине после гибели моего наставника и получения доспеха я не заперся у себя в храме и не смог заставить себя отказаться от общения с людьми. Я продолжил жить так, как жил раньше, правда вел себя очень аккуратно и соблюдал все необходимые предосторожности. Конечно, это довольно безрассудно с моей стороны, но иначе я просто с ума бы сошел. Закончив свой рассказ, Акио некоторое время удрученно молчал, а потом печально взглянул на меня и произнес чуть хрипловатым голосом: - Прости меня, Русико, за то, что все так вышло. Это я, дурак, во всем виноват. Понимал ведь, чем это закончится, и все равно… Мне не следовало после того случая с формой приходить к вам снова. Но ты мне очень сильно понравилась, и я не смог удержаться. Как мне не хватило воли на то, чтобы жить в одиночестве, так мне и не хватило ее на то, чтобы не повидать тебя еще раз. При этом я утешал себя мыслями о том, что ты мне просто интересна, что я хочу быть тебе другом, и что если будет необходимо, я сам в любой момент смогу прекратить наши встречи. Я не рассказал тебе с самого начала, кто я, хотя это и надо было сделать, потому что не хотел тебя сразу пугать. Знай же, мы с тобой никогда не сможем быть ближе, чем сейчас, потому что это слишком опасно. Поэтому, сама понимаешь, мужем я тебе стать не могу, как бы сам этого ни хотел. Ну вот, теперь ты знаешь все. Если хочешь уйти, можешь уйти сейчас, ты имеешь полное на это право. Я тебя пойму и не буду осуждать за твое решение. Я же уходить никуда и не думала. У меня сердце на части разрывалось, оттого что я видела Акио таким несчастным и расстроенным. Я немедленно принялась его утешать и уверять в своей любви и в том, что мне нужен только он, каким бы он ни был, а все остальное неважно. Даже если мы никогда не сможем прикоснуться друг другу, то это тоже ничего, я не против того, чтобы все между нами осталось, как есть. В общем, после того, что случалось, встречаться мы не перестали. Однако в глубине души я не смирилась с тем, что никогда не смогу даже поцеловать Акио, и день и ночь думала о том, как с этой бедой быть. Ну и наконец, в один прекрасный день, додумалась и ненаглядного своего той задумкой ошарашила. На очередном нашем свидании я сказала ему: - Акио, как я поняла, до того, как ты пошел в ученики к святому Рыб, твоя кровь была как у всех людей, и только потом она стала ядовитой, ведь так? Расскажи, как это случилось? Твой наставник провел какой-то ритуал, или она со временем пропиталась ядом? Акио с удивлением посмотрел на меня и ответил: - Да, ты права, раньше моя кровь была как у других людей… А почему ты хочешь об этом узнать, Русико? Я не обратила внимания на его вопрос и вместо этого задала вдогонку еще один свой: - Скажи, а насколько кровь одного Святого Рыб опасна для другого Святого Рыб, ну или, вернее, будущего святого, его воспитанника? Яд же у них по своей сути один и тот же, и оба к нему невосприимчивы, потому что иначе бы отравились собственной кровью. - Это зависит от силы. Если силы примерно равны, то если кровь одного святого попадет на другого, то ничего не случится. А если кто-то из них сильнее, он может отравить того, кто слабее. Но я не понимаю, Русико… Я решительно подняла на него глаза и выпалила: - Сделай меня такой же, как ты. Если для этого необходимо стать твоей ученицей, то я согласна ей стать и с радостью буду сражаться с тобой бок о бок. Я буду усердно трудиться и сделаю все, чтобы сравняться с тобой по силе. Когда это случится, мы сможем быть вместе, ничего не опасаясь. Как только я это произнесла, Акио вскочил и с ужасом воскликнул: - Что ты такое говоришь, Русико?! Ты хоть представляешь, чего просишь и на что себя хочешь обречь? А ты думала о том, что с тобой будет, если я выполню твою просьбу, а потом меня убьют? Ты останешься одна навсегда! Нет, не буду я этого делать! Даже не проси! Однако я не отступила. В ход опять пошли слезы, упреки, клятвы, увещевания… Я всячески убеждала Акио, что кроме него все равно никого больше полюбить не смогу, поэтому нет разницы, с ядовитой кровью я в одиночестве останусь или без. В конце концов мне удалось пошатнуть его решимость. - Хорошо, Русико, - устало ответил он. - Я могу проверить тебя так, как проверяют претендентов на доспех Рыб. Если ты пройдешь проверку, то будь по-твоему. - А что это за проверка? - сгорая от любопытства, спросила я. - Единственное обязательное требование, предъявляемое к будущему святому Рыб, это устойчивость к ядам. Проверка эта как раз предназначена для выявления ее уровня. Скажи, тебе когда-нибудь случалось отравиться? Какие у тебя после этого были ощущения, и как быстро ты потом поправлялась? - Нет, никогда я не травилась, - ответила я, а у самой аж в горле пересохло. Испугал меня немного этот вопрос, но девушка, как уже говорила, я была отчаянная, и поэтому решила идти до конца. - Хм, понятно… Ну если ты действительно твердо решила пройти проверку, давай приступим. У Акио в руке непонятно откуда возникла большая алая роза, и он протянул ее мне. - Возьми, только осторожно. Смотри, ни в коем случае не уколись о шипы. Я осторожно двумя пальцами взяла цветок за стебель и принялась с опаской его разглядывать. Лепестки алые, шелковые… Даже не верилось, что такой вот красавицей можно запросто человека угробить. Тем временем Акио объяснял мне, что от меня требовалось: - Ты должна медленно семь раз вдохнуть ее аромат. Если тебе удастся это сделать – испытание пройдено. Если почувствуешь, что сможешь сделать больше вдохов - попробуй. Я во время своего испытания сделал четырнадцать вдохов, но обязательными являлись только семь. Остальные были нужны для того, чтобы получить наиболее полное представление о пределах выносливости. Ну все, можешь начинать. Я буду следить за тобой. Как только я увижу, что тебе нехорошо, я прекращу проверку. Если ты сама почувствуешь, что больше не можешь, раньше, чем я замечу, говори немедленно об этом. Я закрыла глаза, собрала все мужество в кулак, сделала первый вдох, а затем прислушалась к своим ощущениям. Все, что я почувствовала – это легкое головокружение. Обнадеженная таким началом, я сделала второй вдох. Головокружение усилилось в разы, а в глазах начала ощущаться легкая резь. Третий вдох – желудок заявил о себе болезненным спазмом, а во рту появился противный привкус крови. Четвертый вдох – резь в глазах стала невыносимой, желудок скрутило так, что впору было согнуться пополам, перед глазами все поплыло. Я почувствовала, что земля уходит из-под ног, и я начинаю терять сознание. Но я все же упрямо вслепую склонилась к розе, чтобы сделать пятый вдох. - Все, Русико, довольно! Акио ударом выбил цветок у меня из рук, а потом подхватил меня, не дав упасть на землю. Провалилась моя затея. Все мои надежды рассыпались в прах… Как только я это поняла, то мне так обидно и тошно стало, такая невыносимая злость взяла и на саму себя, и на весь свет, и на судьбу, что слезы по щекам потекли. Вырвалась я из рук Акио, пошатываясь, бросилась домой и даже ни разу не оглянулась. С тех пор мы больше не встречались. Больно мне было его видеть. А когда мне пришла пора возвращаться в Грузию, я даже не сказала ему, что уезжаю, и не сходила попрощаться. Вот такая дура была…. Прошло два года. За это время я одумалась и очень сильно пожалела о том, что так поступила. К тому же забыть Акио у меня так и не получилась. Тосковала по нему очень сильно, жизнь совсем не мила стала. Еле дождалась я того дня, когда отцу снова нужно было в Грецию отправиться, и напросилась ехать вместе с ним. Я решила, что должна найти Акио и извиниться перед ним. Я понимала, что после того моего поступка любви его я не достойна, но наделась, что упрошу его, чтобы он позволил мне с ним видеться, как другу и сестре. Единственное, чего я хотела – это снова быть с Акио. Хотя бы просто рядом, а как и кем – все равно. Когда на следующий день после прибытия в Грецию я вышла из дома, то заметила, что люди в городе чем-то сильно напуганы. Из подслушанных разговоров мне удалось выяснить, что на холме неподалеку от города идет сражение между Святым Рыб и каким-то темным рыцарем. Ни теряя ни минуты, я бросилась туда. На опасность мне было плевать, я хотела немедленно увидеть Акио, хотя бы это мне и стоило жизни. Очень скоро я оказалась неподалеку от холма и смогла сквозь окружающую его красноватую дымку разглядеть сражающихся… И тут старуха внезапно замолкла. - А что было дальше, бабушка? – с нетерпением спросила ее Этери. Когда Русудан только начала рассказывать о своей молодости, ее лицо будто слегка посветлело, а глаза заблестели. Сейчас же она снова помрачнела, а ее взгляд потух. - А ничего… Сражавшимся Святым Рыб оказался какой-то мальчишка пятнадцатилетний. Опоздала я, княжна … Не было к тому времени Акио уже давно в живых. Как я это поняла, так сердца во мне и не стало… Вернулась домой как в воду опущенная, все мне с той поры безразличным сделалось. Ну а что дальше со мной было? Пришлось как-то жить. Спустя какое-то время я вышла замуж, но опять не по любви. После Акио я больше некого не любила. Отец уговорил – внуков хотел и не хотел, чтобы я так одна и состарилась. Мне же уже все одно было. Согласилась я. Вышла замуж за хорошего человека, пятьдесят с лет с ним прожила, детей родила. Да только настоящего счастья у меня в жизни не было… Так что смотри, княжна, как бы и ты не опоздала, как я в свое время. Если опоздаешь, всю жизнь потом жалеть будешь. Ведь кто знает, какой ему и тебе срок отпущен? Акио вот совсем недолго прожил, а я зажилась на свете, чему и сама не рада. Все жду не дождусь, когда наконец свижусь с ним и смогу прощения у него попросить. Свеча тихонько догарала на столе, девушка сидела и смотрела на пламя, склонив голову и сцепив руки на коленях, погруженная в собственные мысли, а старуха, помолчав немного, принялась негромко напевать: Мы смотрим друг на друга влюбленными глазами И не знаем, что за огонь пылает в наших сердцах. Ты одарила меня желанным взглядом, и я в ответ смутился и рассмеялся от всей души. Как странно! Ты ведь мне совсем чужая, и я даже имени твоего не знаю… Зачем же ты теперь прячешь глаза? Разве смотреть друг на друга грешно? Все равно ты пойдешь своей дорогой, а я своей. А раз так, то что с того, если я тебе даже и спою немного о своей любви? Нет, нет у меня другого выбора. Надену я свои сапоги, посажу тебя на лошадь и увезу с собой как пленницу вдоль Арагвы. Что же ты наделала, девушка? Зачем ты растревожила мое сердце и заставила меня поверить в то, что у любви не бывает возраста?[3] «Нет у меня другого выбора… - повторила про себя Этери и еще сильнее сцепила пальцы. - Его путь отныне мой. И каким бы трудным и каменистым он не оказался, я пройду его с ним до конца. Пускай даже и не рядом… Уже одного того, что я буду идти по тому же пути, что и он, мне вполне достаточно… Девушка резко поднялась с места и сказала: - Спасибо вам большое, бабушка Русудан. Старуха прервала песню и, прищурившись, посмотрела на нее. - Вижу, ты все-таки решилась? - Да, - кивнула Этери, - завтра утром я поговорю с крестным. Сказав это, княжна пожелала Русудан спокойной ночи и вышла из кухни. Старуха некоторое время молча смотрела ей вслед, а потом хмыкнула и пробормотала: - А чего меня благодарить? На самом-то деле ты сама уже давно для себя все решила.***
На следующее утро Этери стояла возле двери комнаты, отведенной торговцем для Реваза Дадиани. Пару минут девушка собиралась с духом, а потом трижды громко постучала и, получив разрешение, вошла в комнату. Азнаур сидел за столом, склонившись над какими-то бумагами. Когда Этери подошла к столу, он поднял голову и вопросительно посмотрел на нее. Стараясь выглядеть как можно спокойнее и увереннее, княжна объявила крестному о том, что хочет уехать в Святилище, чтобы стать святой Афины, и просит на этого его дозволения. Она объяснила причину своего решения так, как советовала это сделать Русудан - сказала, что хочет посвятить свою жизнь борьбе с союзниками тех, кто погубил ее родителей и братьев, и таким образом отомстить за их гибель и защитить других людей от подобной судьбы. Все то время, пока княжна говорила, Реваз Дадиани смотрел на нее испытывающим взглядом, а когда она закончила излагать свою просьбу, он покачал головой и сказал: - Нет, Этери, даже думать забудь. Я не могу позволить тебе это сделать. Война – дело не женское. Однако княжна была готова к тому, что первый ответ окажется именно таким, и отступать от своих намерений не собиралась. Она могла долго колебаться и сомневаться, но раз приняв решение, всегда шла до конца, а появляющиеся на ее пути препятствия только разжигали ее желание добиться своего и укрепляли решимость. Поэтому отказ, вместо того, чтобы охладить и напугать, придал ей храбрости. Этери принялась с жаром разубеждать крестного. Она приводила в пример героинь прошлого – Тину Цавкисели, Тамро Вашлованели и Маю Цхнетели, которые, несмотря на принадлежность к женскому полу, прославились на поле битвы. Разве они не являются примером того, что при желании и старании женщина вполне может сражаться наравне с мужчиной? Нет, она вовсе не утверждала того, что может равняться с этими героинями. Но раз у них получилось, то вдруг получится и у нее? Азнаур, слушая крестницу, хмурил брови и становился все мрачнее и мрачнее. В какой-то момент в его глазах мелькнул опасный огонек, и Этери, заметив его, испуганно замолкла. Реваз Дадиани тяжело приподнялся с места, опершись руками о столешницу, и рявкнул: - Который из двоих?! Этери с ужасом отшатнулась от стола и непонимающе уставилась на него. - Отвечай! Я хочу узнать, ради кого дочь моего друга ни с того ни с сего решила стать новой Тамро Вашлованели. Ведь дело же не в мести, правда? Я пойду и поговорю с ним по-мужски. Молчишь? Язык проглотила? Ну да все равно пойду и сам выясню… Конечно, они много сделали… Но предел есть всему! Я не допущу, чтобы на семью моего друга лег позор! Азанур вышел из-за стола и шагнул к двери, но Этери бросилась к нему и повисла у него на шее, не давая идти. - Нет, крестный! - в отчаянии воскликнула она. - Стойте! Все не так, как вы подумали! Он ни в чем не виноват! Он не любит меня, и никогда не подавал мне на этот счет никаких надежд! И он не знает, что я его люблю! Резваз Дадиани удивленно замер. - Это так? - Так, – устало вздохнула девушка, отпуская его. Азнаур вернулся к столу, снова сел и, склонив голову и запустив пальцы в волосы, пробормотал: - Тогда я вообще ничего не понимаю. Если между вами ничего нет, он не знает о твоих чувствах и никаких знаков внимания тебе не оказывал, то чего ради ты все это затеяла? Говори сейчас же начистоту и не морочь мне голову! Княжна прямо посмотрел в глаза крестному и твердо произнесла: - Я хочу быть его соратником. Хочу сражаться за то же, что и он. И это не просто прихоть, крестный. Мое сердце подсказывает мне, что именно такой и должна быть моя дальнейшая судьба. Я долго сомневалась в правильности своего решения, но под конец мои сомнения рассеялись, и я поняла – это действительно тот путь, которым я должна следовать, а любой другой приведет меня в никуда. Кроме того, я чувствую, что если ступлю на этот путь, то принесу больше пользы, чем если останусь здесь. Ведь став святой, я смогу защищать людей и служить добру... Прошу вас крестный, отпустите меня. Позвольте последовать туда, куда меня зовет мое сердце. Азнаур долго молчал, а потом подошел к княжне, приподнял ее лицо двумя пальцами за подбородок, пристально посмотрел ей в глаза и проговорил: - Ну, знаешь, я, конечно, мог бы тебе запретить ехать в Святилище и для надежности запереть тебя где-нибудь. Но стоит ли тратить силы, если это все равно ничего не даст? По глазам вижу - ты все твердо решила. И если тебя запереть, ты просто-напросто сбежишь, ведь так? - потом он отпустил девушку и отошел к окну, заложив руки за спину. – К тому же если бы твоя мать узнала, что я тебя неволю, то она этого бы не одобрила. Поэтому поступай, как хочешь. - Вы разрешаете мне ехать, крестный? – не веря своим ушам, переспросила Этери. Азнаур обернулся. - Разрешаю, но не одобряю. Более того, считаю твою затею в высшей мере безрассудной. Хотя, стоит ли удивляться? Если Сулико и Нестан пошли в мать, то ты, Шанше, Сандро и Васо – дети своего отца. Сейчас вот смотрю на тебя, невольно вспоминаю все его отчаянные выходки, все переделки, в которых нам пришлось побывать по его милости, и то, как мы из них выбирались, и меня берет тоска по прошлому… Кроме того, вполне возможно, что в твоих словах о судьбе есть доля правды. Помнишь ту историю, которая произошла с тобой в десять лет? - Реваз Дадиани кивнул на висевший у Этери на поясе кинжал. - Может, тогда ты его не просто так выбрала. Может, выбрав его, ты тем самым выбрала собственную судьбу. Кто вас, ведьм, знает… Затем азнаур нахмурился и помрачнел, а в его голосе зазвучали стальные нотки. - Твоя сказочка про месть, конечно, прекрасно сгодится для того, чтобы оправдать твой уход и избежать толков. Но меня беспокоит то, что будет дальше, и поэтому я хочу тебя кое о чем предупредить. Женщина, уходя в Святилище и становясь святой, приобретает относительную свободу и самостоятельность. Единственные законы, которым она должна подчиняться - это законы Святилища. Воля ее семьи и традиции ее страны больше для нее не указ. Святая свободна от необходимости следовать им, и никто не может наказать ее в том случае, если она их нарушит. Некоторые, оказавшись в подобном положении, начинают вести себя слишком вольно. Так вот, не вздумай и ты поступать так, Этери! Хотя переступив порог Святилища, ты и освобождаешься от влияния своей семьи, ты остаешься частью ее – не забывай об этом! И любое пятно, которое ляжет на твою честь, ляжет и на честь твоей семьи. Сразу говорю, я не буду обращать внимание на мелкие праздные слухи – они часто появляются безо всякой причины, и даже люди с безупречным поведением не защищены от них. Однако если я получу надежное подтверждение… То, сама понимаешь, я откажусь считать тебя дочерью друга и с братом и сестрой видеться не позволю. - Не беспокойтесь крестный, ничего такого я не допущу, обещаю вам, - тихо ответила Этери. Реваз Дадиани подошел к ней и положил руку на ее плечо. - И еще, Чхеидзе всегда славились военной доблестью. Раз уж ты решила стать воином, будь добра сражаться достойно и не срами память своих предков, - хотя слова эти и прозвучали сурово, в глазах азнаура, когда он произносил их, мелькнула тень улыбки. - Спасибо вам большое, крестный. Я буду стараться изо всех сил, - кивнула девушка. - Хорошо. Сегодня после обеда зайди к ко мне. Мы вместе пойдем к святым, сообщим им о твоем желании и узнаем их мнение на этот счет. А то вдруг они тебя еще и не захотят брать? Что ж, это все, можешь идти. Этери еще раз поблагодарила крестного и направилась к двери. Когда она подошла к двери, то внезапно услышала, как азнаур побормотал за ее спиной: - Так ты мне и не ответила, который из них. Лучше, конечно, если все-таки младший. Девушка замерла на месте и потрясенно обернулась. - Почему вы так считаете, крестный? - Сизиф человек хороший, но слишком мягкий. Тебе же с твоим безрассудством нужен кто-то, кто, если ты сгоряча куда-то не туда полезешь, без лишних разговоров мог бы тебя за косу схватить и на место вернуть, - проворчал азнаур. Этери, прижимая ко рту рукав, чтобы не рассмеяться, выбежала из комнаты.***
Объяснение со святыми прошло без каких-либо осложнений. Они, конечно, удивились решению Этери, но возражать против него не стали. В конце концов, в Святилище даже детям разрешали становиться рекрутами, а княжна уже не ребенок, и ей тем более нельзя было этого запретить. Раз таков ее выбор, значит, так тому и быть. Однако девушке предстоял еще один разговор, и перед ним она волновалась даже больше, чем перед разговором с крестным. Ей было необходимо объявить о своем отъезде брату и сестре, и она боялась того, как они воспримут эту новость. Но, оказалось, крестный опередил ее и успел рассказать все Васо раньше, чем она. Когда Этери вошла в комнату, младший брат подошел к ней со сложенными на груди руками и, серьезно посмотрев на нее, спросил: - Так ты и правда уезжаешь от нас, сестрица? Перед тем как войти, девушка тщательно продумала, что и как будет говорить, но под пристальным и серьезным взглядом брата ее захлестнуло чувство вины. Все доводы и объяснения смешались у нее в голове, и она смогла только произнести: - Да, Васо. Прости. - Ничего, - важно ответил Васо. - Ты идешь просто потому, что настало твое время идти. Все так, как и говорил папа, - и, в ответ на вопросительный взгляд Этери, пояснил: - Папа говорил, что девочки всегда уходят из своей родной семьи, такова их судьба. И что когда придет время, ты, Нестан и Сулико нас тоже покинете. Мальчики же никуда не уходят. Они остаются в своей семье, потому что продолжать, поддерживать и защищать свой род - это их предназначение и обязанность. А раз я теперь единственный мужчина в роду, то это теперь моя обязанность. Моя, а не твоя Этери. Поэтому ничего не бойся и иди спокойно, как тебе по твоей судьбе и положено. Я присмотрю за Сулико, пока не настанет и ее время уйти. Ну а если кто-нибудь там далеко тебя обижать станет, то ты мне об этом скажи. Когда вырасту, найду его и побью, – угрожающе добавил он. Этери улыбнулась. Ну что же, с таким мужчиной о судьбе рода действительно можно не беспокоиться. Сулико тем временем внимательно слушала, о чем говорили ее брат и сестра. Когда разговор закончился, она, расстроенная тем, что Этери собирается уехать, жалобно скривила рот и хотела разреветься, но потом внезапно что-то пришло ей в голову, и она резко передумала. Вместо того, чтобы заплакать, она подошла к старшим, подергала их за рукава и деловито спросила: - А если Этери поедет в Святилище, то ей дадут красивый золотой доспех с крыльями, как у господина Сизифа? Васо и Этери переглянулись между собой и расхохотались. - Ну, золотой и с крыльями не обещаю, но какой-нибудь, может быть, и дадут, – просмеявшись, ответила девушка, а затем опустилась возле младшей сестры и обняла ее за плечи. - Если, конечно, трусить и от занятий отлынивать не будет, - фыркнув, прибавил Васо. - Тогда пусть едет, – насупив брови, важно дала свое разрешение Сулико. - Только пускай возвращается поскорее. - Скоро, наверное, не получится, Сулико. Но обещаю, что как только закончится обучение, я сразу приеду к вам на побывку, – поднимаясь с колен, торжественно пообещала Этери. Одной рукой обнимая сестру, она привлекла к себе другой рукой Васо, принявшегося тут же ворчать про девчачьи нежности, и крепко обняла их обоих.***
Корабль лениво покачивался на волнах, а на его борту, готовясь к отплытию, суетился экипаж. Этери последний раз взглянула на пристань, где стояли провожающие, и помахала им рукой. Брат, сестра и Джумбер, который оставался вместе с подаренной ему Куршей следить за лавкой отца, радостно помахали ей в ответ. Крестный тоже махнул ей рукой пару раз, а потом насмешливо ухмыльнулся и на прощание погрозил пальцем. Девушка улыбнулась в ответ и кивнула. Наконец швартовы были отданы, якорь поднят, и судно отчалило. Княжна стояла, ухватившись одной рукой за поручни, а другой придерживая платок на голове, чтобы его не сорвало ветром, и наблюдала за тем, как берег постепенно таял в дали. Когда наконец даже горы исчезли из виду, ее сердце невольно кольнула тоска. Кто знает, суждено ли ей снова увидеть родную землю? Сможет ли она вернуться, как и обещала? За время обучения ведь всякое может случиться. Однако тосковала девушка недолго. Качание палубы под ногами, скрип мачты, шелест парусов, шум волн – Этери, которой еще ни разу не случалось путешествовать по морю, все это было в новинку, и новые впечатления очень быстро заглушили грусть. Вскоре княжна поймала себя на том, что если когда-то она боялась уехать, то теперь с невольным содроганием думает о том, что могла поддаться страхам и остаться. Если бы она осталась, то вся ее жизнь так и прошла бы в приделах того маленького мирка, в котором она выросла. Все время она бы проводила в поместье крестного, лишь иногда выезжая на прогулки и совершая поездки к родственникам. Потом было бы замужество, а затем опять череда похожих друг на друга дней. Теперь же перед ней открывался огромный неведомый и непредсказуемый мир. Она сможет познакомиться с новыми людьми и увидеть дальние страны. Ее ждала совсем другая, непривычная жизнь, таившая в себе неизвестность. Однако эта неизвестность Этери не пугала, и она ждала встречи с ней с легким волнением и радостным предвкушением.Конец первой части
Примечания: 1 - Мтиулури и Ачарули - народные грузинские танцы. Мтиулури - этот танец по праву считается воплощением мужества грузинского народа. Его смысл заключается в мужском соревновании за женщину и территорию. Женщина при этом тоже участвует в танце и демонстрирует свои сильные стороны. Быстрый темп музыки придает танцу еще больше эмоциональности и огня. Ачарули - это очень лёгкий по своему настроению танец, который исполняют одновременно мужчины и женщины. Танец наполнен игривостью и лёгким флиртом, который практически всегда возникает между незамужними женщинами и мужчинами. Этот танец выглядит очень красиво, и воспринимать его невероятно легко. (Описания танцев взяты с различных сайтов). 2 - Русико - уменьшительно-ласкательная форма имени Русудан 3 - Примерный перевод грузинской народной песни "Chven exla erturts". Грузинского я не знаю, поэтому перевод создавался путем сверки друг с другом имеющихся в сети любительских переводов, выборки из них и последующего легкого корректирования (чтобы по-русски более-менее складно звучало, а то у многих вариантов с этим было немножко не очень), поэтому за точность не ручаюсь. Саму песню, правда, исполняемую не старухой, а симпатичной молодой девушкой, можно послушать здесь: http://www.youtube.com/watch?v=4B6slh5U6sY Лично мне исполнение нравится. Есть что-то такое "былинное" в тембре ее голоса и интонациях.