... and I will try to fix you

«Я не умер, чтобы было жаль». Отчего-то эти слова не выходили из головы Лайтнинг, постоянно прокручиваясь в мыслях неестественно спокойным голосом Клауда, и от этого становилось жутко… - Как можно так относиться к себе?.. – пробурчала она, намыливая тарелку после ужина. Визит к Страйфу оставил не столько неприятный, сколько тревожный осадок. - Что? – спросила Сера, оторвавшись от книги и подняв голову. Голубые глаза выражали вопрос и немного раздраженности – наверное, она оторвалась от какого-то захватывающего момента. Лайтнинг покачала головой и поставила вымытую тарелку в шкафчик. Странный парень. Нет, скорее, необычный. Любой другой на его месте, пожалуй, впал в истерику или депрессию, а Клауд воспринял это как должное. Даже когда она неосторожно спросила, как он относится к собственному состоянию, он, немного помолчав, сказал, что просто не повезло. Не повезло? Не везет – это когда препод задает именно тот вопрос, на который не знаешь ответа, или спускается шина у велосипеда на середине пути. А такие травмы – это куда страшнее, чем простое невезение. Сначала могло показаться, что он строит из себя «бедного мальчика, который пытается быть сильным в этом жестоком и продажном мире». Но потом она поняла, что ему просто все равно. Он совершенно спокойно относился к собственному состоянию – или же очень хорошо притворялся. - Сера, ты завтра никуда после обеда не уходишь? – как бы невзначай спросила Лайтнинг, вытирая руки небольшим махровым полотенцем с новогодними елочными шариками. Внезапная мысль пустила корни за считанные мгновения, одобренная внутренним голосом, и Клэр доверилась собственным ощущениям в полной мере. - Нет, - не отводя взгляда от страниц, проговорила Сера, полностью захваченная происходящим в книге. – У меня в понедельник контрольная по физике, буду задачки решать. - Конечно, - с сарказмом проговорила Лайтнинг, складывая руки на груди. – Скорее всего, это будет происходить в наушниках и фейсбуке. Фаррон-младшая оторвалась от книги и взглянула на сестру честными-пречестными глазами, искренними, как речи Христа, и невинно промолвила: - Нет, я правда буду готовиться. - Ладно, - прикрыв глаза, зевнула Лайт и прикрыла раскрытый рот ладонью, - дело твое. Я все равно завтра уйду. - Понятно, - пожала плечами Сера и снова уткнулась в книгу. Если сестра не сказала сразу, куда собирается, то и расспрашивать не стоит. Все равно не скажет. *** Тишина окутывала своими ватными объятиями, закрывая прохладными ладонями уши, и ласково улыбалась Клауду пустыми глазницами. Дрожь скользнула по телу вдоль позвоночника, как только воображение нарисовало эту картину, и рука непроизвольно сжала одеяло, не давая страху остудить голубые реки вен. Клауд начал бояться тишины. Она, как бесплотный призрак, стала его кошмаром, сковывая в вакууме собственного разума и сжимая громкое сердце холодными пальцами. Она была всем и ничем одновременно – тишь была восхитительно пуста, пока не становилась зловеще звенящей. И если раньше он мог полагаться на глаза, то сейчас чувствовал себя только что родившимся котенком, беспомощным и полагающимся на свою мать. Вот только матери здесь не было, только уставшие, оттого и равнодушные, врачи и больные, которые сейчас или спали, или смотрели в потолок. Тишина была спутницей атаки, она предшествовала разверзшемуся аду свинца, обрывающего жизни, и пороха, оседающего на ладонях. Только она не была настолько коварной – просто тяжелой, давившей на нервы и сжимавшей горло. Вот только в голове крутились слова, сказанные с отчаянной дерзостью и улыбчивым прищуром голубых глаз, толкали вперед, словно крепкая дружеская рука лежала на плече и делилась волей к жизни. «Ребят, главное, чтобы каждый сражался за свою честь. Но что важнее – возвращайтесь живыми». Вот только сейчас никто не потреплет Клауда по голове теплой мозолистой ладонью, вызывая бурю негодования, и не скажет: «Рядовой Страйф, не спать! Клауд, пошли с нами, тут ребята снова травят байки!». Он остался наедине со своими страхами, которые мерзко цеплялись мелкими острыми коготками за грудь, желая добраться до сердца. - Здесь есть кто-нибудь? – Хрипло, негромко голос разнесся по палате отдаленным эхом потерявшегося в горах путника, заставляя голодные тени тронуться из своих темных углов. Кровь судорожно заструилась по льдам вен, вдыхая отчаяние в слепые глаза, и он громче выпалил в темноту: - Кто-нибудь! Тишина коснулась мертвецки холодными ладонями лица, ласково пропуская сквозь пальцы жесткие соломенные пряди, вселяя тихий ужас в беспомощное тело. Кисти водой ледников скользнули вниз, и руки сомкнулись на шее, сжимая ее стальными тисками. Легкие сжались как под напором воды, разрывая грудную клетку и ломая ребра. Судорожные попытки вдохнуть, и он чувствует себя рыбой выброшенной на берег – беспомощный и жалкий… - Мистер Страйф! – Громкий ломающийся голос кинжалом вспорол скользкий шелк тишины, разрывая тупым лезвием прочные нити, и теплые руки, жалобно трясущие за плечи, мягко, но решительно выхватили его из обманчиво нежных рук тишины. Глубокий вдох – и Клауд Страйф проснулся, дрожа и обливаясь холодным потом. - Мистер Страйф, вы кричали. – Голос робкий, мальчишеский. Теплый-теплый. – Вам приснился кошмар? Рука потянулась к горлу, удостоверяясь, что это был просто сон. Просто кошмар. - Да, - сипло пробормотал бывший солдат и добавил, будто пытался успокоить себя, - просто плохой сон. - Я посижу с вами, после таких снов страшно оставаться одному, - негромко сказал подросток, и пододвинутый стул отозвался скрипом, шаркая ножками о линолеум. Дрожь чуть отпустила тело, и Клауд просто тяжело дышал, пытаясь вспомнить только что приснившийся ужас. Но воспоминания о нем уже исчезали и растворялись в круговороте забившихся мыслей, постепенно усыпляющих молодого человека. - Как тебя зовут? – тихо спросил Клауд, проваливаясь во тьму сна без видений, и перед тем, как она сомкнула над ним свое покрывало, он услышал: - Хоуп. «Надежда, да?»