... and I will try to fix you

Дождь барабанил по зонту, отбивая свой собственный ровный, но непонятный ритм. От быстрых шагов по лужам разбегались круги, мутящие грязную городскую воду, и пальцы, крепко сжимавшие ручку зонта, мелко тряслись. Вот только сама Лайтнинг не могла понять от чего: то ли от холода, то ли натянутых до предела нервов. Смешанные в кучу мысли копошились в голове, и приготовленные фразы казались такими неестественными, фальшивыми, что ее саму коробило от них. Нарастающее внутри беспокойство вставало комом в горле, Клэр казалось, что ее чувства сродни тем, которые испытываешь на важном экзамене. Вот только к ним примешивалась неловкость, робко повторяющая: «Может, не надо?». Однако совесть упрямо гнула свое, перебарывая сомнения и страх. Она вцепилась в Лайтнинг своими острыми когтями и обвилась вокруг шеи, грозя затянуть петлю вины. Именно поэтому девушка сейчас шла по направлению к городской больнице, до отчаяния сжимая черный зонт. «Извинюсь и скажу, что мне очень жаль», - твердила она про себя, чеканя шаг и пытаясь успокоить себя саму и совесть, которая все туже обхватывала шею. Уже на подходе к больничному комплексу, на улице, Лайтнинг почувствовала сладковатый запах лекарств, приторный, едва ли не тошнотворный. Живот слегка, но все же неприятно, скрутило от ощущения болезненности, витавшей в воздухе. Больница остается больницей, местом, куда люди приходят не за лучшей жизнью, даже за лоском отремонтированных зданий. Рука, мелко дрожа, потянула пластиковую дверь, и Фаррон, глубоко вздохнув, вошла в светлое фойе. Там находилось всего несколько сидящих на темных креслах человек, что вполне нормально для утра выходного дня, отметила про себя Клэр. Сложив зонт, она прошагала к регистратуре, сжав руки в кулаки, но внешне осталась абсолютно спокойной. Молодая женщина, нахмурившись, разбирала какие-то карты и справки, поглядывая в какую-то книгу, и не сразу заметила подошедшую Лайтнинг. Клэр нарочито кашлянула, привлекая внимание и почему-то начиная заводиться. Появилось непонятное чувство раздражительности на всех, и на себя в первую очередь. Зачем повелась на поводу своей гипертрофированной совести и справедливости? Женщина подняла голову и, улыбнувшись только уголками губ, доброжелательно спросила: - Я могу вам помочь? Фаррон не улыбнулась в ответ и, жестко контролируя свой тон, рискующий сорваться на грубость, сказала: - Не могли бы вы сказать, в какой палате лежит Клауд Страйф? Его привезли вчера ночью. К стойке регистратуры подошел подросток, лет четырнадцати-пятнадцати, держащий в руках стопку карточек. Он чуть наклонил голову, отчего светлые, даже белесые, волосы легли почти что на самые глаза, и Лайтнинг бросила на него короткий недовольный взгляд. Он, поймав строгий взор, чуть отвел в сторону глаза, но Клэр поняла, что он все так же прислушивается к разговору. - Извините, вы родственница или подруга пациента? – поинтересовалась женщина, вновь начиная перебирать карточки и что-то записывать. Эта нарочитая небрежность в отношении выводила Лайтнинг из себя, но она, приказывая себе не ослаблять контроля, заставляла себя говорить спокойно, хоть и с некоторым нажимом. - Подруга, - скороговоркой сказала она, сжимая ручку сложенного зонта. Спокойствие, только спокойствие. - Извините, но пациента в настоящее время могут навещать только родственники, - с фальшивым сожалением произнесла служащая регистратуры. – Дальше. А, Хоуп… Лайтнинг до боли сжала зубы и, хлопнув рукой по поверхности стойки, отошла в сторону, пропуская подростка. Глубокое дыхание для успокоения нервов, как в фильмах, вот только сейчас это дало обратный эффект – Клэр ужасно хотелось ударить эту женщину, которая, судя по всему, с самого начала не собиралась говорить, в какой палате лежит Страйф. Она сжимала и разжимала руки, приводя в мысли в порядок и начиная думать, как достать информацию. - Извините… Фаррон обернулась и увидела того самого мальчишку, который стоял за ней в очереди. Он немного робел, но взгляд серо-зеленых глаз выражал ничего, кроме упрямства. Лайтнинг слегка прищурилась и, сложив руки на груди, иронично ответила: - Да, я слушаю. Губы подростка слегка сжались от неприкрытой насмешки в тоне, но он сделал шаг вперед, решив уже не отступаться. - Я могу проводить вас в палату Клауда Страйфа, - шепотом произнес он, бегло оглядываясь по сторонам и пряча руки в карманы джинсов. Сердце Клэр радостно и вместе с тем тревожно забилось в груди. С одной стороны совесть будет спокойна, но с другой… Она совершенно не знала, что сказать при встрече с парнем. «Здравствуйте, я та, из-за которой вас сбила машина»? «Извините»? «Спасибо, что вернули мне телефон, который мне в руки страшно брать»? Сомнения опутывали тонкими, легко рвущимися сетями, но их было так много, что она тонула в этих переплетениях собственных мыслей. И как резкий взмах ножа, рассекающего все нити сетей, прозвучали слова подростка, позволяя совести вести главную партию: - Знаете, ему сейчас кто-нибудь нужен. Ну… Это мне так кажется, - паренек замялся и, подняв глаза, неловко спросил, - мисс, как вас зовут? Слабая тень улыбки дрогнула на губах, отражаясь в светлых глазах. - Лайт. Так, где он лежит? *** Повязка так непривычно лежала на лице, что Клауд каждую минуту трогал ее, будто удостоверяясь, что она все так же плотно закрывает невидящие глаза. Бинты под пальцами были приятно шершавыми, но он искренне недоумевал: зачем слепому повязка? Пусть он и временно не видит, но смысл в ней не наблюдался. А вообще он чувствовал себя странно: как будто играешь в жмурки, ориентируешься на звуки, на осязание, но никого поймать не можешь. Поэтому Клауда не отпускало ощущение потерянности, словно бы он отделился ото всех и воспринимал мир только по звукам. Он читал в книгах, что люди различали шаги, дыхание и по ним узнавали человека, но сейчас для него это все превратилось в мешанину звуков и мыслей. Почти как «Угадай мелодию». Он глубоко вздохнул, и грудь прорезала стремительная, но сильная, как вспышка, боль. На мгновение ему показалось, что он сейчас утонет в этой боли, захлебнется в ней, как слепой котенок. Но вспышка прошла, оставляя лишь размеренное неглубокое дыхание. Раньше он дышал неосознанно, как и все люди вокруг. А сейчас приходилось контролировать любой вдох, чтобы сломанные ребра не напомнили о своем существовании. В душе начала закипать злость на собственное тело, не способное сейчас ни на что. «Спасибо, что хоть не оглох», - с раздражением подумал Страйф, дотрагиваясь до повязки. Он устал от собственной беспомощности, которая длилась всего второй день, но уже стала невыносимой. Вдруг до слуха донеслось, как скрипнула дверь, и линолеум также оповестил о госте, глухо отозвавшись на шаги. Клауд осторожно приподнялся, так, чтобы не потревожить ребра, и повернул голову в сторону источника звука. - Доктор? – сипло спросил он, не понимая, почему бодрый врач молчит вместо того, чтобы привычно поинтересоваться о состоянии пациента, приправив все шуткой. Однако в палате стояла тишина, нарушаемая лишь двумя дыханиями. *** Лайтнинг молчала, вглядываясь в лицо молодого человека. Голова была абсолютно пуста, словно заполнена ватой, не дающей даже мыслить. Поэтому глаза лишь лихорадочно смотрели на бинты, скрывшие глаза и неестественно белеющие на лице с россыпью бледных веснушек. Ком встал в горле, словно умоляя ее молчать, ничего не говорить, потому что все, что она скажет, будет лишь полуправдой. Ей жаль? Это ничего не скажет о том, как ее душит вина перед ним, лежащим на больничной койке. Извинение? Да разве ее совесть успокоится простым извинением. Только осознание того, что она уже полминуты стоит в палате, глядя на парня, пострадавшего из-за своего добродушия, заставило ее выдавить: - Здравствуйте. Клауд непонимающе наклонил голову, так, что если бы он видел, то смотрел бы на нее искоса. Казалось, что он пытается уловить каждый звук ее голоса и понять, кто она такая. Сухие губы на автомате ответили ей приветствием. - Доброе утро, - произнес он и попытался кашлянуть, чтобы хоть как-то восстановить свой голос, вместо которого вырывались то сип, то хрип. Но мгновенно черты лица, не скрытые повязкой, исказились, и Страйф застонал сквозь плотно сжатые зубы, съеживаясь от сковавшей боли и пытаясь ее унять. Страх ударил Лайтнинг, словно пощечина, всколыхнув в груди тревогу и беспокойство, и два быстрых шага к кровати были сделаны по инерции. Тело всегда отзывается быстрее мыслей, опережая их на долгие секунды. Взгляд заметался в поисках лекарств, но рядом на тумбочке лежала только черная «раскладушка», и голос вырвался из горла вскипевшей беспомощностью: - Какое лекарство нужно? Позвать врача? Клауд помотал головой из стороны в сторону и сидел, сжавшись, еще несколько секунд. Потом он выпрямился и, все еще слегка морщась от оставшейся боли, поднял лицо к ней, словно пытался разглядеть ее сквозь повязку. - Если при каждом неправильном вдохе звать врача, то больница превратится в стадион, - устало заметил Страйф и откинулся на подушку, размеренно вдыхая запах лекарств, пропитавших постель, одежду, волосы и даже кожу. В палате повисла неловкая тишина. Лайтнинг понимала, что надо что-то сказать – имя, извиниться… Да хотя бы брякнуть пару слов про погоду! Но почему-то молчала, глядя на широкие кисти с узловатыми пальцами, сохранившие линию контраста загара на запястьях. Клауд, видимо, растерялся от этого непонятного молчания и мягко, не тревожа сломанных ребер, произнес: - Как тебя зовут? Клэр покоробил переход на «ты», и она едва не съязвила, что на брудершафт они не пили, но вовремя прикусила язык. Но сухие нотки все равно проскользнули в голосе, когда она четко сказала: - Лайтнинг. Я по поводу аварии. Лицо Клауда не дрогнуло, но его черты будто закостенели. Линия рта словно стала жестче, около нее залегла складка, и Клэр поняла, что начала все- таки не с того. Но отступать было поздно. - Я… Это мой телефон был у тебя, когда тебя… - замялась она, судорожно подбирая слова. Сказать «переехала машина» было бы жестоко, и она пыталась выбрать подходящее выражение. Лайтнинг чувствовала себя отвратительно. Привычка говорить все своими словами сыграла плохую роль, и сейчас она просто терялась перед этим парнем, из-за своей вины подыскивая верные слова. - Когда меня сбила машина? Значит, ты та девушка, которая потеряла телефон?.. – без улыбки спросил Страйф, вгоняя Фаррон в еще большую растерянность. И как понять, что он испытывает к ней? Ненависть? Презрение? Неприязнь? - Да, - твердо сказала Лайтнинг и, не зная, куда деть руки, сложила их на груди, приготовившись на всякий случай защищаться от нападок. Но Клауд молчал, подняв к ней голову, и ей казало, что он пытается рассмотреть ее даже сквозь кипельно-белые бинты, скрывшие глаза. Отчего-то стало не по себе, и она продолжила, - я хотела извиниться. Мне… очень жаль. Загорелые кисти дрогнули в желании сжаться в кулаки, но тут же расслабились, выделяясь на светлом одеяле. - Но я же не умер, чтобы было жаль, - тихо, едва слышно произнес Клауд, опуская голову. – И извиняться не за что.