Стокгольмский синдром

      Ещё двоих нашли на улице. Ещё теплыми. Парень даже был ещё жив… Впрочем, недолго, и ввиду пробитой трахеи ничего сказать не успел. Задыхающаяся от ужаса девушка, выскочившая чуть ли не под колёса патрульной машине, только и смогла вымолвить – что там, в тупике у парикмахерской, чёрный человек с огромным ломом убивает её подругу.       Дело было так. Они вместе с Каролиной, её коллегой и по совместительству лучшей подругой, закончили сегодня последними. То есть, закончила последней Каролина, но так уж у них повелось – ждать друг друга, выходить вместе. Потому что да, хорошо тем, кто заканчивают раньше, и могут выйти через главный вход, а им вот приходится – ставить здание на сигнализацию и выходить через служебный, в этот мерзкий тупик с мусорными баками, где сроду не работало освещение. Вдвоём всё-таки не так страшно. Она выходила первой, и двух шагов сделать не успела – дорогу перегородил двухметровый нетрезвый детина, схватил её за руку и поволок за мусорные баки с недвусмысленными намереньями. Каролина дала дёру, даже не оглядываясь. А она отбивалась как могла, сломала два ногтя, укусила этого гада в руку… Помощь пришла неожиданно – сверху на насильника обрушился удар лома…       Придавленная умирающим, подвернувшая ногу, ещё до этого пару раз с размаху приложенная головой о стену, она долго не могла выбраться. Она видела – ну, не столько видела, сколько слышала – как убийца догнал Каролину, притащил её обратно, в этот тупик… Она наконец смогла выбраться из-под тела и бросилась наперерез услышанной машине – за помощью.       – Вы его видели? Вы можете его описать?       Ну на какие ж описания можно рассчитывать в этой зловонной клоаке, словно созданной, чтоб тут кого-то потрошили, от девушки, которую начал отпускать адреналин и она осознаёт, что вся с ног до головы в нечистотах и чужой кровище, а Каролина мертва? Он был в чёрном. Весь. Даже на голове какой-то противогаз…       – Отлично. Гарри Уорден, тьфу, Том Ханнигер теперь у нас борец с преступностью. Растёт парень, на глазах.       – Да, интересно получается… На прежнюю его тактику это не похоже – прежде-то Ханнигер мочил всех без разбору. Этот не тронул ни несостоявшуюся жертву насилия, ни там, в мотеле, народ в других комнатах. С мотелем ещё понятно – может, многовато их там ему показалось…       – Раньше его такие мелочи не останавливали, больше народу – веселее мясорубка…       – Да не скажите, вообще-то, система и раньше была. Сперва он мочил тех, кто бросил его тогда одного в шахте, ну и свидетелей, конечно, под замес, это правда. Потом – тех, кто препятствовал закрытию шахт. Система должна быть и здесь, надо только понять, какая. Должна быть какая-то зацепка… Вот это «Ты плохой мальчик», хотя бы…       – Таких плохих мальчиков в городе, знаешь ли… Насолили много кому.       – Да о чём вы говорите, как это может быть он, как он мог выжить? Он упал с моста, в него стреляли…       – Тогда, знаешь ли, тоже стреляли…       – Уже установили личность убитого?       – Да, личность примечательная, Грэй Моррис, помните, ему в прошлом году давалось предписание покинуть город? Так вот, никуда он его не покинул. На что всё это время жил – только догадываться остаётся… Ну, комнату снимал на Джексон-стрит, большой такой пятиэтажный кошмарный дом – там не мотель как таковой, но комнаты сдаются, очень дёшево, ну, вы знаете…       – Джексон-стрит, кошмарная пятиэтажка… Это как раз возле этой парикмахерской злосчастной? Так, а съездим-ка туда прямо сейчас. Сдаётся мне…       – Они… Они тут с вечера крупно ссорились, да… - парень с часто моргающими, как будто заплаканными глазами видом своим доверия не внушал, но был приятен уже тем, что первый давал хоть сколько-то связные показания, - они уже с неделю как ссорились… Я что, я не лез, я и дверь эту, смежную, всегда закрытой держу… Но слышать – слышал…       – Из-за чего ссорились?       – Ну как… Он её бросить собирался, даже велел из комнаты выметаться. Она… Она сказала, ей аборт делать надо, а денег нет, а он сказал, что не его это проблемы, что может, вообще это ребёнок не его. Что с него вон какой-то перец, забыл имя, денег ждёт, очень надо, но и он не получит, он с этими деньгами лучше свалит куда подальше, в общем, не разобрался я, куда и из-за чего он валить собрался, я не прислушивался… Она когда выскочила, я её в коридоре поймал, дал немного… Ну, ей не хватит, конечно, но хоть сколько-то… Всё, больше из комнаты не выходил.       Это, конечно, не «Райский уголок». Хотя так посмотреть – то же самое, в том же ироничном смысле. В квартирах-клетушках из обязательного – сортиры, иногда даже гипсокартоновой перегородкой, как здесь, не отгорожены, всё. Душевые есть уже не везде – ну, большинство местных обитателей и не вдруг-то вспомнят о такой потребности, холодильник тоже роскошь – что в него класть? Выпивка у них прокиснуть не успевает… Здесь, впрочем, даже кровать есть. В соседних обходятся матрасами.       – Во сколько это было?       – Часов, может быть, в восемь.       – Хорошо, что было дальше?       – Дальше… Дальше я слышал, как он ходит туда-сюда по комнате, меня эта его манера раздражает, и я лёг читать, в наушники влез. Потом как будто что-то грохотнуло за стеной, раз, другой… Я подумал, он опять бесится, он когда раздражён, любит стулья о стены швырять. Потом… Потом заглянул Грэй, злой, долго, говорит, в дверь долбился, вы, мол, умерли тут все, что ли, стучал к Шеллу – он не отозвался… Хотел денег на выпивку занять, хотя и так, по правде, был хороший уже. Я сказал, что денег нет, он сказал, что морду мне сейчас разобьёт, я ему тогда отдал бутылку, что у меня была. Он её выдул, как бы подобрел слегка, долго уговаривал «пойти вместе цеплять цыпочек», я его еле вытолкал чудом каким-то…       Где они все работают? Ну, этот вот – билетёр в парке… где придётся, там и работают, кто на лесопилке, кто на заправке, куда возьмут, где получится чего-то перехватить на сегодняшний день, а завтра будет завтра. Какие там мысли о будущем, у них его нет.       – Во сколько это было?       – Вот врать не буду, не скажу, тут я на часы не смотрел.       – Ну, а по вашим ощущениям?       Благо, и сам понял, что смешное что-то спросил.       – Да я, знаете ли, с временем вообще не дружу, 15 минут прошло или три часа – иной раз сразу и не соображу. А потом я спать лёг…       – Всё сходится, межкомнатная эта и правда не отпиралась с чёрте когда, - Керк мрачно созерцал очередное высокохудожественное «Ты плохой мальчик, Шелл», - а эта была заперта изнутри, убийца спустился через окно по пожарной лестнице, возможно, что так и проник. Возможно, что в тот момент, когда Грэй стучался к Шеллу, убийца ещё был в комнате, и слышал разговор Грэя с Марком. Решил ли за ним проследить, или случайно так пересеклись, но убил, так сказать, за вечер двух зайцев.       – Похоже на то.       Да уж куда он отсюда делся – яснее ясного, Грею было пять минут спуститься на первый, завернуть в проулок и там с распростёртыми объятьями встретить как раз закончивших рабочий день девок, а убийце ровно столько же – спуститься по пожарной лестнице, возникнуть из темноты за спиной и не дать Грею внести очередной вклад в статистику изнасилований. Интереснее вопрос, что дальше. Это, мать его, тупик. Патрульные там секунд через пять были – нашли Каролину, наполовину торчащую из мусорного бака, хрипящего свои последние хрипы Грея – и больше никого. Куда делся? Куда, куда… Кому в тот момент было до вопроса, что дверь чёрного хода Каролина так и не заперла. Там и отсиделся, и переоделся… Лопухи, ой, лопухи… Да толку орать. Впервой что ли Гарри Уордену после совершённого испаряться, ровно как подобает дьяволу?       – Кстати, убийства, похоже, происходят примерно в одно и то же время… Даёт нам это кое-что?       – Вот это наверняка даёт, - Аксель кивнул на приколотую к стене фотографию, кровь на неё почти не попала, - похоже, и Шелл, и Грэй нередко гостили в «Райском уголке»… Так что друзья, как ни крути, общие есть. Рискну предположить – у всех жертв. И где-то среди этих друзей надо искать того, у кого на все эти дни и часы не было алиби.       – Нет, нет, нет! Я ничего не знаю, я не хочу ничего знать, ясно? – Юджин размахивал рукой-культёй так яростно, что чуть не попал Ною по носу.       – Юджин, Сайрас, каким бы он ни был – твой друг. Возможно, твой единственный настоящий друг. И сейчас он в участке, по подозрению в убийствах – которых не совершал, это-то тебе известно. У него на все эти чёртовы вечера нет абсолютно никакого алиби – у остальных есть хотя бы на один, даже два – а его в эти вечера не видели нигде в баре или в магазине или где ещё, потому что все эти вечера он был здесь, с тобой. Вы ширялись и смотрели мультики по ковру, он уползал под утро, перед тем, как твоей матери вернуться с работы, чёрт возьми, он никого не убивал, но кто это знает? Он наркоман, он не местный, он без малого бродяга, у него с крышняком проблемы – кто поверит, что он просто не мог это сделать? Ты можешь спасти его – просто обратившись в полицию, просто подтвердив его алиби.       У миссис Эванс есть мечта, слишком прекрасная, чтоб сбываться – накопить денег и переоборудовать дом, поставить всякие эти подъёмники и пандусы, а ещё провести высокоскоростной интернет, чтоб Юджин смог не только общаться с друзьями по несчастью из других городов, но и освоить какую-нибудь профессию, связанную с компьютерами, работать… Пока, увы, хватило только на эту старую коляску – ею и с двумя здоровыми руками управлять, наверное, непросто б было, и старенький же компьютер с кинескопом, от которого у бедного Юджина болят глаза. А ведь тратиться приходится не только на лекарства и всякие необходимые для жизни вещи, мальчику нужны какие-то развлечения. Хотя бы эти дурацкие диски с музыкой и фильмами… И Юджину так важно покупать их самому. Заказывать по каталогам, самому рассчитываться с курьером. О том, что большинство дисков из проката или кем-то отданы от щедрот, миссис Эванс не догадывалась. Для неё всё это было однообразным невразумительным шумом, который она терпела потому, что какие-то малые грехи сыну-инвалиду простило б и самое чёрствое сердце. Сын давно предпочитал сэкономленные деньги тратить на грехи несколько большие – наркоту, а если уж диски, то с порнушкой, то и другое ему с великой охотой притаскивал Сайрас. И его даже можно было понять – он мечтать, как мать, не умел, он понимал прекрасно, что перспектив у него в жизни никаких, стать компьютерным гением ему не хватит мозгов, ещё сколько-то лет он будет обузой на шее надрывающейся на двух работах матери, а потом, когда она окончательно надорвётся – тихо и неизбежно сдохнет и он. Может, и лучше просадить остатки здоровья вот так…       – Сказать, что он завсегдатай в моём доме? Ты совсем ку-ку, или как? Я должен публично признаться, что ширяюсь? Ты представляешь, что с моей матерью тогда будет, и что она со мной сделает? Она сразу поймёт, что деньги тогда взяли никакие не воры… Мне полный капец тогда, Ной!       – Это ему сейчас полный капец. Юджин, подумай, если б ты не сидел в инвалидной коляске и не был одноруким – сейчас там, по подозрению, мог бы быть и ты. Но ты ничем не рискуешь. А он – рискует. Он твой друг, что для тебя может быть важнее дружбы?       – Моя собственная жизнь, чёрт возьми!       Какая жизнь, очень хотелось жестоко рассмеяться. Но смысл? Если б хотел, Юджин в своём жалком положении нашёл бы способ суицида. Но и более отъявленные торчки предпочитают убивать себя медленно, со вкусом, с оттяжечкой. Юджин свою двойную, с обеих сторон убогую жизнь, можно сказать, даже любит.       – Тебя даже не просят врать, выдумывать алиби, просто подтвердить то, что есть. Просто спасти друга. Между прочим, вот он молчит о том, что был у тебя – говорит, у друга, но не уточняет, у какого.       – Отлично, вот пусть молчит и дальше. Да и скажет – кто ему поверит-то?       – Вот именно, что никто не поверит. Юджин, ты можешь сказать, что вы просто зависали вместе – ну, за просмотром ужастиков, игрушками на компе, не знаю, скажи, что вы любовники!       Сам бы ещё верил в то, что говорит. Любому ж понятно, где Сайрас – там наркота. Признаться в такой дружбе – это действительно расписаться…       – Ещё чего такое придумаешь? Слушай, какое тебе дело вообще! Думать надо о своей жизни… вот я и думаю. У меня на две дозы осталось, что я дальше-то делать буду…       – А я тебе говорю – мы должны это сделать!       Джосси невольно поёжилась – ей очень не понравилось, каким больным огнём горели сейчас глаза её старшей подруги.       – Люси, опомнись. Вспомни, что то, что ты предлагаешь – преступление. Я понимаю, как тебе больно сейчас, но границы переходить не надо!       – Джосси, твои дети пока живы, потому ты так и говоришь. Трой был хорошим мальчиком, я горько каюсь, что из-за работы не могла проводить с ним больше времени, но пусть я была плохой матерью – он не был плохим сыном! Это она, эта ведьма убила его и других парнишек… Разве не понятно – она сумасшедшая, она всему миру мстит за своё женское несчастье! Разве ты не хочешь, чтоб она убралась наконец из твоего дома? Ты, конечно, терпишь её – ради сестры… Глупышка Ванда всегда была невероятно наивной, но ты… Разве тебе не жутко с нею рядом? Разве не страшно за своих детей? Мы только поможем правосудию, Джосси!       Джосси проклинала день, когда согласилась на приезд сестры вместе с этой её подопечной. День, когда в кулинарном клубе подружилась с Люси Уиллер. День, когда родилась, наконец.       – Как это – поможем, Люси? Подложив улику в мой собственный дом? Введя в заблуждение полицию?       – Она же была там, я уверена, Джосси. Она убила. Но полиция ничего не хочет слушать, они воображают, что это снова Том Ханнигер, или кто-то там ещё… Но если мы подбросим ей в комнату пару вещей Троя, а потом ты их как бы найдёшь и заявишь в полицию – им придётся прислушаться. И они наконец заберут её от тебя, в тюрьму или в психушку, уже не важно… Разве это не главное? Разве не стоит совершить такое простое действие ради спокойствия своей семьи?       Джосси колебалась. Ей, по-честному, эта самая Амелия ведь и правда… ну, никем не была. Нет, её жалко, и ей можно совершенно искренне пожелать… ну, если уж не выздоровления и сказочного счастья, в чудеса такие большие девочки уже не верят, но по крайней мере, покоя, преодоления ужасных воспоминаний и некой тихой бессобытийной жизни с простыми радостями… но если уж как ну духу, куда легче было б желать с несколько большего расстояния! Ради сестры она, конечно, молчала, терпела – в конце концов, они ж не навсегда приехали. Но её иной раз до смерти пугало, когда эта Амелия не спала ночами, ходила туда-сюда по комнате – слышно не так плохо, а уж тем более когда, встав ночью в туалет, видишь её безмолвный силуэт у окна в сад. У неё часто бессонница, Ванда рассказывала это ещё до их приезда. Да уж можно представить… и можно понять, что всё время на снотворных сидеть не будешь, они так могут перестать действовать. А если вот однажды ночью зайдёт и прирежет кого-нибудь? Кто знает, что в голове у этих психов, тихие-тихие, а потом… Сколько бы ни уверяла Ванда, что бедняжка Милли, мол, кроткий агнец…       – Ладно, может, ты и права. Хотя всё-таки это нехорошо… Хорошо, давай так. Мы можем сделать это сегодня. Сегодня как раз у Фрэнка выходной, и мы планировали все вместе куда-нибудь выбраться – возможно, в кино. Я вернусь, под предлогом, что что-то забыла, и подложу это… Кстати, что, ты уже выбрала? А потом, когда вернёмся, я под предлогом смены постельного белья или ещё чего-нибудь это обнаружу. Ну, в идеале, таким образом, всё сегодня и закончится.       – Это было бы чудесно, Джосси. Мы наконец освободимся…       Но не пошло всё так, как планировалось, не пошло. Нет, выходной Фрэнка не сорвался, и от идеи сходить на премьеру какой-то семейной комедии он отнекиваться, против обыкновения, не стал. Сам понимал, мало времени с семьёй проводит. И даже увязавшаяся с ними эта девчонка, Сисси Мартин, не сильно раздражала.       – Я заплачу за себя, это не проблема. И даже, если хотите, за Амелию. Мне просто правда хочется пойти вместе с вами.       Джосси невольно нахмурилась. Теперь уже она не была всецело согласна с Вандой в том, что в этой дружбе нет ничего тревожного. В конце концов… действительно ли Люси Уиллер не права? Может быть, ей сердце материнское подсказывает, в какую сторону смотреть, на чьих руках кровь её сына? Действительно ли Амелия Уайт не могла убить всех этих людей? Полиция её не проверяла, потому что она никак с жертвами не связана, им же мотив нужен. Да какой может быть мотив у сумасшедшего? А вот есть ли у неё алиби на все эти случаи? Она часто исчезает – утверждает, что гуляет с Сисси… Нет, гуляют-то они обычно днём, по крайней мере, пока ещё светло… На резню в «Райском уголке» как будто есть, они все вместе тогда смотрели сериал до… а до скольки? И ведь кажется, она ушла в свою комнату раньше всех? Ох нет, нет, лучше вообще об этом не думать, это работа полиции – выяснять, кто когда где был, а они вон, выясняют-выясняют, а опять, говорят, возле парикмахерской нашли два трупа…       – Деточка, а тебя отец не потеряет? – попробовал ухватиться за вариант Фрэнк.       – Меня? Отец? Исключено. В такие дни лучшее, что я могу сделать для отца – это не отвлекать его от работы.       Амелия трогательно и жалобно вступилась за юную подругу… Ладно, чёрт с ней…       Но когда Джосси, вроде как за сумочкой с желудочными таблетками, вернулась в дом и сразу бросилась в комнату Амелии – бывшую детскую Кайла…       – Джосси! – раздался сзади окрик сестры. Она стояла на пороге. Она шла следом. Это был провал.       – Ванда, я…       Проклятая Люси Уиллер! Вот сама и подкладывала б, если так уверена в своих шпионских дарованиях! В самом деле, она б якобы забыла запереть дверь, Люси дождалась бы, пока они отъедут подальше… ну почему такая мысль даже в голову вовремя не пришла? Всякая чушь вот за здорово живёшь приходит, а такой вариант, чтоб не пришлось сейчас стоять перед собственной сестрой, как школьница, застигнутая за курением…       – Не хочешь же ты сказать, что искала желудочные таблетки в комнате Амелии? Джосси, чего ты никогда не умела, так это врать. Ты с этим внезапным возвращением выглядела настолько подозрительно, что я просто не могла не пойти следом. Вот как заботливая сестра. Но сейчас мне что-то ещё тревожнее. Что это такое у тебя в руках, что ты прячешь? Покажи руки! Покажи руки, я сказала! Что это ещё такое? Чьи это диски? Дай сюда! «Трою от любящей Энджелы»? Вот как? Джосси, я…       А за спиной у Ванды, как логическое завершение кошмара, нарисовались и они. Две черномазые подруги. Тоже пошли следом.       – Ванда, нет… Ты не поняла… Я нашла это под матрасом Амелии!       – Я просто глазам своим не верю. Я в кошмарном сне не видела, что моя сестра на такое способна. Что моя. Сестра. Способна. На предательство! На клевету! На подлог! Ты, видимо, не знала, что я каждый день прибираюсь в комнате Амелии, и давно бы знала, если б в её вещах было что-то такое? Джосси, я тебе верила! Если ты не хотела видеть Амелию здесь – ты могла просто сказать мне! Но не плевать так в душу – что там, не ей, мне!       Следовало быстро что-то придумать. Быстро-быстро. Но ничего не придумывалось, и Джосси было так нехорошо, как никогда в жизни. Будь проклята её жалостливость, вот что! Сначала пожалела эту Амелию, позволила сестре её привезти, уболтала Фрэнка («Да какая тебе разница, ты всё время на работе, ты и не заметишь»), потом пожалела Люси Уиллер… Сказать, что Люси заставила её? Ну в какой-то мере, так ведь можно сказать!       – Тихо! – их перепалку разорвал звонкий шёпот Сисси, - вы слышите?       – Что? – встрепенулась Джосси, - я ничего не слышу. Что, дверь? Фрэнк пошёл нас искать?       – Там, внизу… - глаза Амелии стали огромными, казалось, в пол-лица, - шаги… сюда, по лестнице.       – Я не слышу… Может, шум за окном мешает…       – На вашем месте я б доверяла её слуху, - лицо Сисси стало предельно сосредоточенным, - поверьте, ей есть с чего уметь различать малейшие шорохи… И если она говорит, что кто-то очень тихо крадётся к нам по лестнице – значит, так, чёрт побери, оно и есть!       – Да… Ванда, боже, я тоже слышу! Это не Фрэнк, боже, это не Фрэнк, он не стал бы так красться!       – Тише! Путь вниз отрезан… Осталось попытаться через окно. В этой комнате окно не открывается, верно?       – Да, Кайл в детстве лунатил, и с тех пор…       – Ясно. Значит – Ванда, берите Амелию и бегите туда, где есть открывающееся окно. Сигайте вниз, поверьте, лучше пару костей сломать, чем…       – О боже, ты хочешь сказать, это он?!       – Миссис Коубел, второй телефон ведь в вашей спальне? Хотя возможно, он уже перерезал шнур… Хотя бы проверьте, если быстро набрать, возможно, полиция успеет, его наконец удастся схватить… Я пока продвинусь к лестнице, чтобы посмотреть, что там. Если что – я его задержу.       – Нет, Сисси, не сходи с ума, это опасно! Побежали все вместе!       – Кто-то должен его задержать, чтобы дать вам уйти!       – Пусть это буду я! Ты ребёнок, ты должна бежать в первую очередь.       – Ванда, при всём уважении – я чемпион школы по спорту, я реально сильнее вас, и вот именно потому, что я ребёнок, я и быстрее, и незаметнее. Спасайте свою подопечную, вы за неё отвечаете, в конце концов! Хватит препираться, он уже близко!       Джосси казалось, что она видит кошмарный сон. Как в кошмарном сне, было темно – она не зажгла свет, когда вошла, а теперь боялась. Как в кошмарном сне, каждый шорох и звук мог означать беду. Там, в комнате Верити, Амелия и Ванда сражались с окном, вот, слышно, открыли его, вот выбираются на козырёк над входом – с него прыгать уже не так страшно… Темнота поглотила отважную Сисси, там, в темноте, она с абсурдной смелостью крадётся навстречу вероятной смерти. И самое горькое – и слёзы жгучего стыда и раскаянья текут по щекам – теперь она понимает, теперь как нельзя лучше видит, что едва не оклеветала невиновную. Там, в темноте, шумно дышит и крадётся к ней убийца с киркой. Это не Амелия. Это, чёрт возьми, никак не Амелия.       К чёрту всё, пусть она не сможет спасти Сисси, но она спасёт себя! Она мать двоих детей, она любимая жена своего мужа, надо думать об этом! Душа в горле отчаянный визг, она бросилась в комнату дочери, к спасительному окну… Удар настиг её на пороге.       – Ванда! Сисси! Где Джосси? Что, чёрт возьми, произошло?       Встревоженное лицо Фрэнка – он ещё не понимает, не хочет верить, что произошло. Он примчался, услышав звон разбитого стекла – это высадила окно Амелииной комнаты Сисси, в отчаянном прыжке спасая свою жизнь. Она упала в каких-то двух метрах от них, израненная, окровавленная. А Джосси… Джосси осталась в доме. И боже, до конца дней теперь не забыть Ванде этот чёрный силуэт в окне, сверкнувший, словно глазом чудовища, налобным фонарём. В том окне, из которого недавно выпрыгнули они с Амелией. Так вот, как выглядит он, оживший кошмар…       – Тётя Сара! Вы-то что здесь делаете?       – Я приехала к Кристине, меня вызвали… Что случилось, Сисси, боже! Вы попали в аварию?       – Можно и так сказать, тётя Сара. Что такое с Кристиной? Что-нибудь серьёзное?       – Пока неизвестно, я жду… Сисси, что произошло? На тебе живого места нет!       – Ох, не преувеличивайте, тётя Сара, две царапины… хорошо, три. И вывих, его уже вправили, почти не больно. Когда я в 8 лет упала с дерева, было страшнее, не так ли?       Эта девчонка из титанового сплава, сказал тогда Аксель. Она думала тогда, умрёт от шока на месте. А Сисси сидела, смотрела на выбитый сустав и спокойно рассуждала, сколько минимум ей нельзя будет бегать и как она будет потом навёрстывать упущенное.       – Бедовая девчонка… совершенно не жалеешь отца. Да и он тоже хорош. Гордится твоей бедовостью… Я надеюсь, ты ему сообщила? Или сейчас ответишь, что не собираешься дёргать его по каждой своей царапине?       Да, сколько раз говорила Марти – нельзя так попустительствовать, ты к её совершеннолетию совершенно седым станешь. А всё же… горько, и самой себе по щекам надавать хочется, а думается – чего б не отдала, чтоб Кристина была такой. Чтоб бегала, плавала, уворачивалась от материной руки, тянущейся к синякам и ссадинам, смеялась – пустяки, всё пустяки… Врач сказал ждать. И вот она сидит и ждёт, привычно. Привычная тянущая, сосущая пустота внутри…       – Ну, тётя Сара, вы и сами всё понимаете. Им с дядей Акселем сейчас есть чем заняться, точно не считать мои царапины… ох, простите. Со мной-то действительно всё хорошо, а вы сейчас вся в тревоге за Кристину, и вам бы, наверное, хотелось, чтоб и дядя Аксель был сейчас здесь…       Хотелось? Ох, если б самой понять, чего б ей хотелось. Сидеть сейчас дома в тишине и одиночестве, пережидать этот проклятый февраль, как все эти дни… Или чтоб Аксель всё же пришёл, вырвался от чёртовой работы хоть ненадолго, и… и что? Кристине он тем, что тоже будет сидеть вот тут потерянным жалким истуканом, не поможет. А ей? Ей поможет? Ей ещё можно помочь?       – Вдобавок я не могу дозвониться ещё и до Ноя.       Приди, милый мой, и развей мои тревоги, что-то такое любила напевать за какой-нибудь домашней работой Сисси-старшая. Хорошо, когда милый действительно может развеять тревоги. Хотя бы понять… Из-за Кристины? Ох, хотелось бы быть хорошей матерью и сказать – да. Но это не первое ухудшение состояния Кристины, это стало… привычным? Из-за Ноя, который продолжает шариться допоздна – в такое-то время?! Из-за Акселя… всякой добропорядочной жене и матери положено крыть работу мужа последними словами, когда она накрывает медным тазом планы на выходные или вот как сейчас… Но чёрт возьми, кому-то надо работать в полиции. Потому что кому-то сейчас куда хреновее, чем ей, сидящей тут и надеющейся, что Кристину и в этот раз откачают, и она, поцеловав гипсово-белый лобик дочери, отправится восвояси в свой объятый тишиной дом… их детей уже никто и никогда не откачает. И вот за то, что Аксель сейчас надрывает жилы, чтоб такого было поменьше, ему можно простить половину грехов.       – Ох, ну Ноя-то вы знаете, он сейчас на тренировке, телефон отложил, ну как всегда. Я тоже в такое время не могу ему дозвониться, а потом он сам перезванивает. Сейчас он наверняка уже дома, спит без задних ног.       Подошли Ванда с Амелией, обе украшенные синяками и пластырями, Сара вымученно улыбнулась. Тревога скребла и скребла, и ещё тошнее было от того, что она не могла определить источника, средоточия этой тревоги.