Стокгольмский синдром

      Матери нет дома. Значит, можно подняться в её комнату… снова…       У каждого в этой семье свои тайны, своя маленькая скрытая от всех жизнь – кроме, разве что, Кристины, и то нельзя поручиться… Вот и у него. Если никто не видит – значит, не надо и никому ничего объяснять. Это как будто и он не видит. Как будто и не было ничего. Как будто не подходил он к её туалетному столику, не рылся в её вещах – хорошо, когда ты сын копа, знаешь эти методы, чтоб ни одна вещица со своего места не переместилась, хрен кто когда засечёт, если б кому понадобилось… Почему рыться в белье – это считается у людей чем-то предельно низким, преступным? Что постыдного в белье? У женщин есть грудь – логично, есть и бюстгальтеры. Вполне себе красивые штуки из шёлка, кружев и всякого такого. И соответствующая упаковка и для того, что этажом ниже. Никто ж не считает всерьёз, что стыдное – это что у зрелой женщины, матери двоих детей, есть и некие весьма фривольные фасончики, эхо, вероятно, тех времён их с отцом второй весны? Стыдное – оно обычно чужеродно шёлку и кружевам, прячется под ними, а иногда под блузами или шортами, или под комбинезоном для беременных – он всё так же лежит тут, и будет лежать, мама никому его не отдаст, хоть ей самой он едва ли когда понадобится. Сисси Мартин-старшая подарила. Старшая, покойная. Сама тогда была в положении, обменялись тематическими подарками. В нагрудном кармашке этого комбинезона стыдному самое место, не восхитительный ли цинизм? Ему ли тут должно быть не по себе, или матери, которая эту фотографию тогда забрала обратно, и иногда, кажется, её местоположение немного меняется? А отец-то знает, интересно?       Хотя бы раз в неделю, ну раз в месяц ему необходимо было – посмотреть в лицо этого человека.       Физиономия как для обложки, да. Смазливая, обаятельная и нахальная. Бабы на таких липнут как мухи, можно понять. Просто источает что-то такое… уверенность? Сила? Животный магнетизм? Как это ещё называют? Вот таким папы подросших дочек особенно не доверяют, и правильно делают. Даже если б не самоуверенная лыба, всё видно по глазам. Зелёные они, эти глаза… как трясина на болоте. Под буйными зарослями ряски не заметишь ловушки, не поймёшь, как сбился с дороги, пока не блеснёт тебе прямо в глаза весёлая улыбка смерти – и всё, ты увяз, ты погиб…       Если б когда-то он мог быть уверен, что мать этот сундучок больше не откроет – он бы забрал эту фотографию себе…