Истинные мотивы

Германия благополучно повёл собрание дальше, заострив внимание на кредитах, которые кое-кто, кажется, вовсе не собирается возвращать и, должно быть, решил, что попал в богадельню. Упомянутые «кое-кто» тут же завелись с полуоборота и вывалили тысячу причин, почему именно сейчас они не в силах эти самые кредиты вернуть, хоть из-под себя выпрыгни. Германия заявил, что никто не требует, чтобы они выделывали головоломные трюки, но раз уж берёшь деньги в долг, то отдавать придётся в любом случае, это и дураку понятно. А если нечем отдавать, зачем же брать тогда. Вот чего он никак не поймёт. Должники, пыхтя и перебивая друг друга, разразились длинной гневной тирадой. Если отпустить все нелицеприятные выражения, смысл сводился к следующему: откуда им было знать, что дела пойдут не так, как было запланировано, и в результате сделает ручкой не только ожидаемая прибыль, но и сами расходы покрыть будет нечем, то есть, даже пресловутого «бульона из-под яиц» и то особо не получится? Америка слушал эту перепалку вполуха, мрачно разглядывая свои перчатки. Ранки от стекла на пальцах и ладонях невыносимо зудели и чесались, но снять плотно прилегающие перчатки и продемонстрировать свои исцарапанные руки всем собравшимся – хрена лысого, не дождётесь! Украдкой взглянул на Россию. Тот, казалось, с интересом наблюдал за разыгравшейся стычкой, усевшись поудобнее в кресле, и до вечного оппонента ему не было ровным счётом никакого дела. В отличие от Альфреда, выглядел он вполне свежим и отдохнувшим, никаких припухлостей на лице, никакого нездорового серого оттенка кожи, - хотя американец голову дал бы на отсечение, что Брагинский устал ничуть не меньше. Альфред в который уже раз за последнее время подумал: интересно, а что Россия чувствовал, когда ему стало ясно – всё, развал Союза не за горами, и, что самое паскудное, - начальство не только не делает ничего, чтобы предотвратить катастрофу, а всячески этому потворствует? Ведь Альфред прекрасно помнил: Брагинский даже вида не показывал, будто его что-то беспокоит. Вот и он сам сейчас делает «хорошую мину при плохой игре», но такой выдержки ему не добиться. Нет-нет да и срывается – если не на своего вечного оппонента, то на кого-то другого. Пока всё это списывали на всякие превентивные меры, приёмы устрашения, но до каких пор это ещё будет срабатывать? Рано или поздно даже распоследний болван углядит за его поведением страх. Россия старше его, у него жизненный опыт намного больше, да. И распад Советского Союза для него – не первое подобное испытание. Может быть, у него выработался какой-то иммунитет? Америка вспомнил, как война Севера и Юга чуть было не стала для него самого таким вот испытанием, - всё могло закончиться для него, толком даже не начавшись. Разве он мог это допустить? Юг удалось удержать, но какой ценой, - последствия ведь не утряслись до сих пор, несмотря на вечную и затёртую до дыр песню о свободе и демократии. Этой ценой было то самое доброе имя, которое когда-то было для него дороже всего. Затем Великая депрессия, от которой он сумел оправиться с неимоверным трудом, - опять же, ценой доброго имени, - ведь, как ни крути, а развязыванию Второй мировой он всячески способствовал, и вылез из долгов благодаря тому, что снабжал оружием не только Европу, но и нацистов… А вот долги… Долги, чтоб им провалиться к чёртовой матери! Единожды покрыв их, полностью избавиться так и не удалось. Ну ясное дело, а что же ты хотел, если содержание и обслуживание военных баз, которых где только ни понатыкано, стоит денег, и немалых? Причём, эти деньги нужны регулярно и в достаточном количестве. Они нужны для того, чтобы вооружать и оплачивать свою армию, которая задарма шагу не сделает, особенно после Вьетнама. Нужны, чтобы оплачивать агентов разведки, «удобных» политиков и журналистов, просто известных людей, слово которых что-то значит. Нужны, чтобы оплачивать своевременно возникающие якобы стихийные акции протеста в разных уголках мира… Даже если все американские типографии будут работать в бешеном режиме, не прерываясь ни на минуту, а работники выбьются из сил, столько денег вовремя они не напечатают. Нипочём. Остаётся что? Правильно, занимать, занимать, занимать. Под проценты, разумеется, которые растут быстрее, чем упомянутые типографии успевают печатать. В результате долги растут, как тесто на дрожжах, и получается только минимально их покрывать, вылезая из кожи вон. Но, что вернее всего, - приходится снова занимать, занимать, занимать, продавая свои долговые обязательства кредиторам, - практически ставить себя в положение наркомана, умирающего в корчах без очередной дозы… Дьявольщина! Это всё равно, что обделаться за деньги, чтобы потом себе новые штаны купить! Каждая такая вынужденная мера «откусывала» кусочек от того идеального образа, к которому он стремился. Сначала понемногу, а потом – огромными кусками, не стесняясь и не стараясь умерить аппетиты. Пока, в конце концов, не осталась от блестящего образа «героя» одна топорно сделанная видимость. И вот теперь во всей красе предстал перед Альфредом выбор: либо очередная такая же вынужденная мера, которая окончательно похоронит его истинные цели и лишь отсрочит финал ненадолго, - либо… тоже пройти через то самое испытание, которого когда-то избежал, но другим способом. Однако в последнем случае шанс рано или поздно вернуться к истокам у него есть, а в первом – нет. Впервые за долгое время Америка вдруг подумал, что свобода выбора бывает ещё хуже её отсутствия. … Как и следовало ожидать, спор о кредитах ничем хорошим не закончился: в хлам разругались практически все собравшиеся, даже те, у кого вроде бы и не было нужды влезать в перепалку, но как тут удержаться и не поучаствовать в вакханалии! Ну что за балаган, с вялым раздражением думал Альфред, ощущая прямо-таки смертельную усталость. Изредка посматривал на Россию, желая поймать взгляд, но это ему никак не удавалось – Иван смотрел куда угодно, только не на Америку. Зато в какой-то момент пересеклись их взгляды с Сербией, и Джонса будто ледяной водой окатило. Взгляд у Мишича в этот момент был точь в точь как у Брагинского – прямой и холодный. Господи, как же они похожи! Хотя на первый взгляд так мало общего у светло-русого и белокожего, словно выточенного из мрамора, России с загорелым и темноволосым сербом. Но неуловимая схожесть, не бросаясь в глаза, проскальзывала во всём. Наверное, потому несколько лет назад Джонс совершил тот гнусный, отвратительный поступок, - терзая Сербию, он видел Россию. Воспоминания обожгли огнём, заставили против воли отвести взгляд, остановив его на собственных руках. И, как по команде, под плотной кожей перчаток снова нестерпимо заныли ранки на пальцах и ладонях. Ну что за поганая жизнь… Наконец, собрание закончилось. Альфред очнулся только тогда, когда все начали выходить из-за стола, громыхая креслами и гулко топая. Вот снова образовалась пёстрая толпа вокруг русского, - наверняка сейчас отправятся в буфет. Вот собирается и другая давно сложившаяся компания: Англия, Франция, Голландия, Япония, даже Канада. А он, как всегда, один, хоть бы одна рожа его позвала. Собственно, и в буфет ему не очень-то нужно, - ни еду, ни напитки, - ничего, кроме холодной воды, всё равно пропихнуть дальше горла не получится. Но всё-таки… Это что же получается: вроде бы вся Европа с ним заодно, поддакивает, какую бы ересь он ни нёс, а чтобы просто так его позвать попить чаю – хрен! Мэтью, брат родной, и тот уже благополучно утащился вон, чуть ли не под ручку с Францией, даже не оглянувшись в его сторону!.. Альфред почувствовал, как закипает где-то в желудке и поднимается к горлу чёрная ядовитая жижа, а привкус желчи становится невыносимым. Ну и чёрт с ними! Не нужен ему никто! Он сам по себе. Обойдётся без них прекрасно. Тем более ему некогда шляться по буфетам и чаи распивать, у него ещё куча дел. Правда, представить эту самую кучу навскидку оказалось проблемой – ничего срочного, как назло, на ум не приходило. В этот момент вдруг обернулся окружённый толпой Брагинский: - Альфред, ты идёшь? Только сейчас до Джонса дошло, что он до сих пор сидит в своём кресле, как приклеенный, тогда как все давно встали и один за другим покидают зал. - С вами, что ли? – язвительно уточнил Америка. - А хоть бы и с нами, - подал голос Мишич. – Тем более нам нужно многое обсудить. - Вам? Ну и обсуждайте, - отрезал Джонс, презрительно прищурив глаза и с удивлением понимая, что с ними-то пойти как раз смертельно хочет, но резкие слова отказа словно против воли рвутся с языка. – А мне и здесь хорошо. - Так хорошо, что ты раздулся, как пузырь, - фыркнул Пруссия. – В кресло не помещаешься. - Не твоё дело! Что тебе от меня нужно, Раша? – Америке хотелось придать голосу угрозы, но сами собой прорвались усталость и досада. - Это тебе нужно, - уточнил зловредный Брагинский. - Мне от тебя ничего не нужно. - Я бы так не сказал. - Отстали бы вы, а? – вскипел американец. – Обойдусь без ваших советов! Мне некогда, ясно? Дел по горло! - Как знаешь, - Россия не стал настаивать, только плечами едва заметно пожал. А во взгляде – чёткая уверенность, что разговор не окончен. И почему ты так уверен в этом, Россия? Правильно ты уверен, чёрт тебя дери, но откуда ты знаешь? Откуда? Зал опустел, тяжёлая дверь гулко захлопнулась за последним уходящим. Только после этого Альфред позволил себе шарахнуть кулаком по столу, стиснув зубы. Ну ты и кретин, Альфред Джонс! Сам же сидел и злился по поводу того, что тебя никто просто так чай попить не зовёт, и что в итоге? Позвали тебя, сами позвали, а ты? Почему ты отказался идти вместе с ними? Ты ведь хотел, причём, хотел, чтобы тебя позвал именно Россия. Тот, кого ты ненавидишь больше всех, но и восхищаешься им сильнее, чем кем бы то ни было, уж посмотри правде в глаза. Твоё восхищение мутировало в ненависть лишь потому, что однажды ты понял: никогда тебе не стать таким, как он. Нет, не стать. Твоя зависть не была созидательной, не толкала на честную конкуренцию, - ты захотел подавить и подчинить, заполучить в полное своё распоряжение. И не смог. Не помогла тебе твоя бравада, утрированная до отвращения самоуверенность, прущая из всех прорех гордыня, - ты всё равно продолжаешь сравнивать себя с ним. Ты сам отлично понимаешь, что тебе нужен его совет, но на что это будет похоже, если ты вот так вот прямо спросишь… Тьфу, пропасть! Хоть бы босс позвонил, что ли, вызвал «на ковёр», - хоть повод будет выплеснуть досаду. Во-от, пожалуйста! Ты себя слышишь? Ты уже рад даже предстоящей разборке с начальством, лишь бы не чувствовать, не знать, как живёт и дышит проклятая тишина вокруг тебя. Она плотная и серая, как сырой осенний туман, и всё отчётливее с каждым часом мелькает в углах твоего дома этот серый морок. Пустой дом, где не бывает гостей, - вернее, бывают, но строго по официальному поводу. А просто так, потому, что хочется проведать, - никогда. И только давно опостылевшие видеоигры, которым несть числа… Стискивая зубы, Альфред всё-таки поднялся из-за стола и отправился прочь из зала. Куда идти? Домой? Ну нет уж! Он вдруг отчётливо понял, что дома неизбежно напьётся, с таким-то настроением. Оно ему надо? Тогда куда? В гости? К кому? Куда бы он ни направился, его будут лишь терпеть, делая вид, что рады до смерти. А босс, чёртова перечница, даже и не думает звонить. Неужели до такой степени его поразил вчерашний кордебалет подопечного, что до сих пор никак в себя не придёт? В этот момент телефон в кармане, словно сжалившись над Америкой, всё-таки зазвонил. Босс. Ну вот и порядочек, подумал Альфред с каким-то мрачным удовлетворением. Сейчас повеселимся! Голос президента – что было вполне ожидаемо, - звенел от злости, но Альфред безошибочно уловил тщательно замаскированные неуверенные нотки. Пожалуй, даже страх. - Твоё вчерашнее поведение перешло все границы, - выговаривал ему босс. – И это при том, что ты самовольно решил не выполнять порученного задания, от которого зависит твоё благополучие… - Моё? – насмешливо уточнил Америка, и это закономерно привело босса в бешенство. - Немедленно сюда! – рявкнул он, ощутимо глодая телефон. – Ты меня слышишь, Альфред?! Немедленно… Ишь как его разбирает. Видимо, совершенно не понимает, что такое произошло с его подопечным, если он словно белены объелся. Что ж, хочет увидеть – увидит! Сам не рад будет! Даже не подумав ответить боссу, Альфред сбросил звонок, прервав гневную тираду на полуслове, и запихнул телефон в карман. Проснувшись ближе к обеду – впервые за два года спал так крепко и долго, - Сноуден некоторое время просто лежал неподвижно, осмысливая всё то, что произошло вчера. А произошло-то чёрт знает что, если уж начистоту! Ну к кому в здравом уме, скажите на милость, являются страны в человеческом обличии? Да ещё и общаются не только с тобой, но и друг с другом? Да мало того – с одной из этих стран – с Россией, между прочим, с бессменным оппонентом! – ты ведёшь задушевные беседы, а другая – твоя собственная страна, - тебя ещё и задушить собирается. Если бы Сноуден вчера напился до изумления или, например, таблеток наглотался, - были бы ещё объяснимы столь необычные видения. А тут – ни в одном глазу и вот вам, пожалуйста… А уж если вспомнить, какая сцена разыгралась между Россией и Америкой у него на глазах… Ведь явно их вражда – не просто результат давней и жёсткой конкуренции за власть и влияние, - нет, тут глубоко личного выше крыши! Такого, чего даже в запале они друг другу не высказали. Для посторонних ушей явно не предназначенного. И связано это частично с Сербией. Интересно, а какой из себя Сербия? И как его зовут? Хотя Иван же называл имя – Вук… Нет, Эдвард, не о том ты думаешь. С Сербией, скорее всего, связаны бомбёжки Белграда войсками НАТО в 1999м году. Это первое, что приходит на ум. Сербы – те же славяне, только южные, а у славян, как правило, очень развито чувство родства. У русских – так вообще гипертрофировано, - ради родни они готовы на всё. Стало быть, Иван зол на Альфреда за Сербию. И ещё – за Холодную войну, за распад Советского Союза. Что и говорить – обоснованно злится, Америка и сам это признал. Альфред… ну, это просто. Достаточно хорошо знать политическую обстановку и историю Америки. Он отчаянно хотел подчинить и завоевать Россию, а не вышло - и не выходит, хоть головой об пол бейся. Америка просто-напросто не понимает Россию, не чувствует его, не знает, чего от него ждать и как он ответит на удар, - отсюда раздражение, злость и невольный страх перед оппонентом. И зависть. Как ни старался Америка её спрятать даже от самого себя, - она лезла из всех щелей. Достаточно вспомнить, как ядовито и горько рассмеялся он, буквально выплюнув фразу «русские и сербы – братья навек!» Эдварду ли не знать, что никого и никогда американцы не считали братьями – равно как и их самих – никто!.. Как ни хорохорься перед самим собой, но всё же это обидно, чертовски обидно. Но было тут ещё что-то, чего не мог понять и почувствовать уже сам Эдвард. Эти двое не всегда были врагами. Может быть, в далёком прошлом если не дружили, то ладили неплохо. Хотя поверить в это сейчас может только сумасшедший. Но пробежала между ними чёрная кошка. Когда, а главное – что послужило причиной вражды? Не коммунизм, нет! Намного, намного раньше. Но что? Непонятно… А Россия удивляет. Да ещё как! Никто же – это точно! – не просил и не обязывал его сидеть почти до утра с Эдвардом, когда того скрутил жестокий болезненный приступ – самый сильный за два года. Самое главное – он сразу догадался о причинах этой боли и почему подопечный не возит с собой и не принимает никаких лекарств. Размышления прервал звонок адвоката. У него была хорошая новость – на просьбу Эдварда о предоставлении убежища и временного гражданства российские власти ответили согласием. К тому же ему уже подыскивают подходящее жильё и работу, готовят необходимые документы. Так что уже скоро можно будет покинуть отель. Ну, день начался с хорошей новости, - может быть, и в дальнейшем повезёт? И он не только останется жив, но и сумеет выполнить то, что задумал? Интересно всё-таки, адвокат знает Ивана? А если и знает, то в курсе, кто он такой? Может, всё-таки спросить у него об этом? Тем более что и раньше хотел это сделать, теперь Эдвард вспомнил. Нет, не нужно. И дело даже не в том, что за сумасшедшего примут, - просто не нужно. В этом Сноуден был твёрдо уверен, хотя и не мог толком сказать, откуда взялась эта уверенность. Всему своё время, и пока не нужно, чтобы о существовании стран в человеческом обличии узнали другие. Судя по всему, о них знает только относительно небольшой круг людей, скорее всего, это президенты и, может быть, их ближайшие подчинённые. Он, Эдвард, в этот круг попал лишь по воле случая, ничего не зависело от него. Если бы Альфред не сказал ему прямым текстом, кто он такой – и Иван заодно, - чёрта лысого сам бы догадался. Голову бы сломал в попытках вычислить что-то при помощи логики… Конечно, если это произошло с ним, то наверняка о странах узнавал кто-то ещё до него. И помимо него сейчас кто-то знает или догадывается. Нельзя исключать даже элементарную случайность. Однако это совершенно не та информация, которую стоило бы немедленно придать огласке. Если уж на то пошло, в ней нет никакого преступления против человечности. Рассудив так, Сноуден поднялся с койки и отправился в душ. То, что о вчерашнем приступе уже ничто не напоминало, его уже не удивляло.