Истинные мотивы

- Ну что, мать вашу, довольны?! – язвительно то ли шипел, то ли хрипел босс, уже не стесняясь впечатления, что он производит на окружающих. – Ну так я вас поздравляю: получила-таки эта скотина убежище в России! Это только, мать его, начало! А дальше что будет? Нам любой русский сможет открыто плевать в лицо? Вы этого добиваетесь, уроды?! Вам за что такие деньги платят? - И невеликие-то деньги… - брякнул кто-то, не подумав. Определить, кто это, возможным не представлялось, но босс отчётливо услышал скептический обрывок фразы и прямо-таки прострелил глазами зал заседания, метнув злобный взгляд аккурат в середину. - Ах, вам мало? – отчего-то обрадовался он. – Будь моя воля, я бы вам и гроша ломаного не дал за такую хреновую работу! Бараны и то лучше справились бы! - Ну так баранами бы и командовал… - послышалось уже из правого крыла. С противоположного края плеснуло нервным смешком. - Вот, значит, как? – злобно прищурился босс. – Вы договоритесь. Договоритесь до того, что русские нам на голову сядут и начнут понукать. Хочется вам этого? Валяйте… бараны! Вы хоть понимаете, что поставлено на карту? И какие возможности теперь выпадают русским, - наверняка они заарканили его накрепко, не дураки же… - он помолчал полминуты, мрачно созерцая собравшихся, и уже более спокойным тоном продолжил: - Что там по программе, доложите? Смит!* Программа – та самая «PRISM» - благодаря Эдварду Сноудену оказалась поставленной на грань полного краха. Так называемый «прощальный подарок» беглеца – головная боль на долгое время для бывших коллег и работодателей. «Червь», подпущенный им, - а может, не один даже, а несколько десятков «червей», - вроде бы на первый взгляд ничего не значили. Зато при анализе информации начиналась натуральная вакханалия, разобраться в которой становилось совершенно невозможно. Сказать, что это мешало работе – ничего не сказать. А главное – распознать и убрать «червей» до сих пор не удалось. Чёртов Сноуден издалека будто бы издевался над бывшими коллегами. Даже шёл разговор, что программу следует свернуть, однако затраченные огромные средства и усилия, а главное – время не допускали такого расточительства. - Пока ничего утешительного, - ровным, лишённым эмоций голосом заговорил тот самый подчинённый, что курировал работу группы по «реанимации» программы. Ему было пятьдесят лет, однако выглядел он старше. Довольно высокий, худощавый, но крепкий, не тощий. Коротко стриженные и совершенно седые волосы, резкие черты лица, серые «стальные» глаза. Лицо его, что бы ни происходило, оставалось абсолютно бесстрастным, словно творящиеся события не имели к нему решительно никакого касательства.** – Судя по всему, мы имеем дело с отлично подготовленной диверсией, причём, подготовка была длительной, тщательно спланированной. Тот, кто это сделал, прекрасно изучил уязвимые места, и у него было для этого достаточно времени. Его деятельность не была спонтанной, не являлась следствием так называемого «выброса эмоций», - он готовился. - Вот, что я говорил! – босс, красный, как свёкла, обвёл зал торжествующим взглядом. – У вас, баранов, несколько лет под носом орудовала крыса, а вы ни сном, ни духом! – он обернулся к докладчику: - Что ещё? - Вариант отказаться от программы не считается хоть сколько-то разумным. В ближайшее время разработать нечто подобное возможным не представляется, на это уйдут годы, - к тому же у противника будет куда больше возможностей для дальнейшей работы во вред нам. - У него и так этих возможностей выше крыши, что с программой, что без неё, - возразил босс. – А если его обработали эти русские, взяли в оборот, то эти возможности и вовсе безграничны. - Однако пока программа существует, у нас хотя бы есть возможность ему помешать. Реанимация может занять много времени, но, в конечном счете, это окупится. В наших специалистах я уверен. Босс хотел что-то сказать, но оборвал сам себя, махнул рукой и заявил: - Продолжайте работу. - Слушаюсь, - лицо подчинённого по-прежнему ничего не выражало. На фоне босса, который в угоду почтеннейшей публике вволю погримасничал, он смотрелся куда выигрышнее. Многие хотели видеть на руководящей должности именно его, а уж в последнее время и вовсе перестали это скрывать. Но все также осознавали, что это пустые мечты, - разве дадут «зелёную улицу» тем, кто так неудобен высшему руководству?.. Кабина служебного лифта медленно двигалась, пронося пассажира мимо помещений, в которые посторонних не допускали ни под каким предлогом. Небольшая скорость позволяла разглядеть и освещённый холодным синеватым светом огромный зал, заставленный металлическими стеллажами, поднимающимися до потолка, и довольно узкий бетонный коридор с рядами совершенно одинаковых выкрашенных в белый цвет дверей по обеим сторонам, и выложенную серой плиткой площадку, от которой вверх и вниз вели четыре ряда эскалаторов. На площадке пассажир вышел из лифта и направился к эскалаторам. Ступил на спускающийся вниз, проехал четыре пролёта, бездумно глядя на рифлёные ступени перед собой, и оказался на площадке, очень похожей на первую, только никакой лифт здесь не останавливался, - хотя его гул отлично слышался. Сильно разветвлённая система этажей, корпусов и коридоров приводила неопытного человека в замешательство, граничащее с паникой, - попасть в нужное место с первой попытки казалось поистине непосильной задачей. Однако за годы работы он успел изучить это место настолько, что с лёгкостью ориентировался даже в самых запутанных местах. Сразу за площадкой начинался длинный полутёмный зал с голыми бетонными стенами, освещённый лишь тусклыми люминесцентными лампами под потолком и чем-то напоминавший вестибюль станции метро. Только в глубине, за рядами мощных пилонов, расположились не рельсы, а железные двери, выкрашенные в серый цвет, с блестящими хромовыми табличками, на которых стояли лишь номера. В одну из таких дверей и вошёл посетитель. В оборудованном по последнему слову техники и довольно просторном помещении стояла удушливая вонь – смесь застоявшегося табачного дыма, кофе, горелой пыли и пластмассы и не в меру ароматных приправ, которыми обычно щедро сдабривают готовые обеды в пластиковых лотках. Было жутко накурено, и сигаретный дым, накопившийся за день, практически не находил выхода, - вентиляция и кондиционеры работали с постоянными перебоями. Однако сотрудников это, казалось, ничуть не беспокоило. Наличие красочной таблички «Спасибо, что вы не курите» - тоже. У всех у них были нездорово бледные лица и усталый застывший взгляд. При виде вошедшего все они почти синхронно замолчали и замерли за своими мониторами, словно изваяния. Или, вернее сказать, как примерные ученики при виде преподавателя. Лишь тихо шумело оборудование и неизменный гул лифтовых механизмов доносился будто из-под земли. Из-за стола поднялся худощавый шатен лет тридцати в очках в чёрной роговой оправе, - главный среди присутствующих. Чем-то он походил на Эдварда Сноудена: та же стрижка и не слишком приметная внешность, тот же проницательный, цепкий и немного рассеянный взгляд из-за очков. Однако на этом сходство исчерпывалось. В отличие от Сноудена, это был циничный и расчётливый профи, готовый идти по трупам ради намеченной цели, и пресловутые «демократические принципы» не имели к этой цели никакого отношения. И только недостаток способностей не давал этому свойству развернуться в полной мере. Это был крепкий профессионал, но, если так можно выразиться, добросовестный ремесленник. С отточенной и выверенной техникой, хорошим восприятием, но именно ремесленник, а не мастер. Он сам это прекрасно осознавал и его это злило. Потому что, ко всему прочему, он был очень амбициозным. Сноудена, кстати, терпеть не мог ещё в прежние времена, и не скрывал этого. И были все основания считать, что немалую роль здесь играла элементарная зависть. Молодой человек поздоровался и сообщил, предвосхищая вопрос вошедшего куратора: - Как будто ничего интересного. Однако кое-что всё же удалось засечь. Думаю, в дальнейшем это может пригодиться. - И что же? – заинтересовался новоприбывший. Подчинённый с готовностью разразился длинной речью, обильно пересыпая её профессиональными терминами. Смит не перебивал, слушал очень внимательно, лишь изредка задавая наводящие или уточняющие вопросы, очень дельные и лаконичные. Выслушав доклад и выспросив подробности, он занял место за компьютером «амбициозного ремесленника» и просидел за ним ровно пятнадцать минут. Убедившись, что Сноуден своё дело знает, и головной боли коллегам хватит надолго, он поднялся, кивнул: - Спасибо. Продолжайте работу, - и вышел. Возвращаться в свой кабинет он не стал. Вместо этого поднялся на лифте дальше и вышел на этаже, где помещался банкетный зал, буфет, большой зал заседаний, ухоженный зимний сад и оранжерея. Это было в нём неистребимо – уже семь лет прошло с тех пор, как он занял одну из самых видных руководящих должностей, однако ни разу не заказывал обеды в свой кабинет, хотя его статус позволял это, - предпочитал есть в буфете. Единственное, что ему подавали в кабинет – это кофе. Всё остальное он считал проявлением совершенно ненужного барства. В буфете было пусто – обед для сотрудников давно закончился. Выбрав на раздаче порцию печёного картофеля, мясной рулет, чёрный кофе и зерновой хлеб, Смит устроился за столом и принялся за еду, мысленно прокручивая в голове полученную информацию – слово в слово. Конечно, руководителю группы не удалось даже близко подобраться к расшифровке, - и не удастся, тем более что Сноуден и не подумал остановиться на достигнутом, единожды «траванув» программу, верхом наивности было бы считать иначе. А коды-ловушки, которые он столь щедро рассыпал, успешно распознавались как «ключи», что только запутывало дело ещё больше. Разделавшись с обедом, Смит вернулся в кабинет, дал указание секретарше ни с кем его не соединять и никого к нему не приглашать, закрыл дверь, сел за стол. Несколько минут посидел молча, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, и только тогда взялся за мобильный телефон «спецсвязи». - Спасибо за ваше решение. - На здоровье, - по голосу абонента можно было угадать едва заметную улыбку. - Как он? - В порядке. Всё для него практически готово. Временное гражданство сроком на год, но вы-то понимаете, что одним годом дело вряд ли ограничится. - Прекрасно понимаю… Разумеется, он понимал. Такие вещи не делаются быстро. И Эдварду придётся провести в России далеко не один год. Завершив разговор, Смит убрал телефон во внутренний карман пиджака и снова закрыл глаза, неподвижно застыв в кресле. Жаль, конечно, что во время работы Сноудена здесь им не довелось поговорить начистоту, но такая возможность есть и сейчас. Возможно, что и в ближайшее время. Альфреду стоило больших усилий скрывать своё чистое злорадство при виде того, как разбирает президента. А тот разошёлся, словно тропический ливень, подробно объясняя, что он завтра сделает с Россией, с чёртовым Сноуденом и заодно с Альфредом, который, похоже, совсем из ума выжил или неизвестно что о себе вообразил. Что, впрочем, одно и то же. Понятно, чьё это дурное влияние! О чём вообще можно так подолгу общаться с такой хитрой сволочью, как Россия! Отныне и впредь их с Россией встречи будут носить только официальный характер, пока проклятый Брагинский не лишил его, Америку, последних мозгов, которые ещё остались в голове! - Нелогично выходит, - возразил Джонс, - сами же меня к нему посылаете, чтобы я его уломал, а теперь – не общаться? - Не общаться! – отрезал босс. – А ты что, без общения с ним уже не можешь?! – он злобно прищурился, окидывая Альфреда подозрительным взглядом. – У тебя уже проявляются его привычки, Альфред! Ты думаешь, я ничего не замечаю, что я ослеп, оглох и впал в маразм? Думаешь, я не понял, что вчера ты напился, как сапожник? И что не выполнил задания потому, что это он тебя отговорил? А завтра что будет? Красным флагом начнёшь размахивать? Ты становишься похожим на него, и мне это не нравится. Совсем не нравится! «А я не сто долларов, чтобы всем нравиться, - мысленно ответил Альфред. – Привычки Брагинского, говоришь? Да, ты прав, но уж лучше быть как он, чем как ты… Ах, чёр-рт!.. Неужели я так думаю?» Осознание было похоже на удар током. Хороший такой удар, добротный. Да, он так подумал, и подумал совершенно искренне. Да что же это такое? Он ведь терпеть не может Брагинского! Ну да, он уже сам себе признался, что частично эта неприязнь – лишь мутировавшая зависть, но только частично. Они враги не только поэтому. А почему ещё? Борьба за влияние? Ну допустим. Две сильные и амбициозные державы не могли не стать конкурентами. Это же и дураку понятно, что рано или поздно одна страна захочет и попытается подавить другую. Но что-то ещё, до чего Альфред пока не мог додуматься, хотя и лежало на поверхности. Вот ведь гадство! - Альфред!.. – снова возмущённый голос президента вытряхнул его из размышлений. – Ещё раз так на меня посмотришь – пеняй на себя! Вот здрасьте. Интересно, «так» - это как? Ответ Америка получил тут же: - Мало мне того, что ты перенимаешь идиотские привычки – ты ещё и взгляд его имитируешь! Вот так номер! Альфред даже не заметил, что смотрит на скандалящего босса, как Россия. Он представил себе, как обычно смотрит Иван в таких случаях: спокойно, насмешливо и снисходительно, как на неразумного ребёнка, пытающегося побить тебя лопаткой или пластмассовым ведёрочком. О, этот взгляд Альфред знал даже слишком хорошо! И каждый раз, как ни старался себя уговорить, кипел от злости на оппонента. Так что отлично понимал сейчас, почему босс так взбеленился. А того поволокло дальше: - Я запрещаю тебе общаться с ним, если это не будет касаться работы! Ты понял меня, Альфред? – продолжал кипеть президент. «А то что? – мысленно усмехнулся Америка. – Убьёшь? Точнее, отдашь такой приказ? Ну отдай. Засмеют на старости лет… И потом - то, что ты и тебе подобные уже учинили со мной, в тысячу раз хуже…» Да, недаром говорят, что практически все открытия совершаются без бравурных маршей. Альфред Джонс понял, что хочет бороться, совершенно спокойно. Хочет перестать быть жалкой пародией на себя прежнего, оказывается, глубоко неприятным себе и даже ненавистным. Но решил бороться – легко сказать, а вот как именно это делать и как начать – чёрт его знает! Но вот чутьё – всё-таки выработал какое-никакое за триста лет, - подсказало ему, что демонстративность и хлопанье кулаком по столу в данном случае ему совсем не на руку, а то и во вред. Всё следует делать исподволь, продумывая каждый шаг. Как и что делать, он придумает позже. Сейчас же необходимо отделаться от босса. Потому Америка с делано виноватым видом выслушал злобные нотации, даже заставил себя пару раз кивнуть в знак согласия, что такого больше не повторится. Наконец, президент выговорился и, решив, что Джонса проняло, велел ему идти домой и подумать над своим поведением основательно. Альфред не заставил себя долго упрашивать и покинул кабинет, не прощаясь. И, выходя за дверь, он всё ещё чувствовал тяжёлый, подозрительный, буравящий спину взгляд. Город, оставаясь внешне таким же, как всегда, словно погрузился в незримую, но ощутимую лихорадочную атмосферу, которую Альфред не мог чётко выразить словами. Была это одновременно взвинченность, истеричность, готовность вот-вот взорваться не то возмущением, не то воодушевлением, - и в тоже время некая мутная, как известковая вода, и густая и затхлая, как несвежий кисель, оцепенелость, безразличие, апатия, ставшая настолько привычной, что превратилась в нечто обязательное, неотъемлемое. Альфред медленно шёл по Пенсильвания-авеню, внимательно вглядываясь – может быть, впервые за десятки лет, - в лица прохожих. Лица как лица. В большинстве своём, конечно, серьёзные и напряжённые. Но очень часто – гораздо чаще, чем хотелось бы, - он встречал застывший, тусклый взгляд. И преимущественно обладатели этого взгляда были ещё очень молоды. Они словно опасались смотреть друг другу в глаза, торопились по возможности уткнуться в телефоны, в планшеты. Наверное, обычное дело? Современная молодёжь, вполне понятно. Зачем нагнетать и накручивать себя? Однако Америка уже чувствовал смутную неудовлетворённость, словно что-то упустил или сделал не так, как надо, и это ощущение не получалось просто так оттереть в сторону, отодвинуть, как несущественное. Альфред остановился возле старого здания почтового отделения. Прямо на него смотрел Эдвард Сноуден. Разумеется, его не было здесь, рядом, на улице. Он смотрел с плаката с благодарственной надписью, - подобные плакаты в последние дни встречались на каждом шагу. «Спасибо, Эдвард Сноуден». Альфред задумчиво вглядывался в лицо на плакате, так похожее на его собственное, как недавно обнаружилось. «Почему ты вдруг решил действовать, зная, чем это тебе грозит? И откуда взял силы? Кто тебе подсказал, что нужно делать? Ты не действовал наобум, ты готовился, продумывал каждый шаг. Ты ведь прекрасно понимал, с кем вступаешь в открытый конфликт! Почему ты не испугался? А даже если и испугался – почему не отступил? Или не ограничился, к примеру, обычным участием в митингах? Ты – часть меня, я могу заглянуть в твою душу, прочесть твои мысли, но я уже знаю достаточно: ты правду сказал – это не деньги, не чужое давление. Тебя достала сама ситуация. Допекла так, что опасность лишиться жизни отошла на двадцатый план…» Альфред вспомнил, что говорил ему Эдвард во время их встречи: «Мы с тобой так похожи. Оба знаем, что наше правительство ненавидит нас, но всё равно делаем так, как они хотят. Я больше не мог так поступать. А ты отказаться просто не можешь». «Не могу отказаться? – Альфред задумчиво окинул взглядом оживлённую улицу. – Неужто и вправду не могу? Вроде на цепи не сижу… Но что мне делать? С чего начать?» Ему нужен совет. Ему нужен совет – и точка. Более опытного, повидавшего жизнь и многое пережившего, в том числе и похожую хоть в чём-то ситуацию. Но кто захочет ему что-то советовать? Артур? Насоветовал уже в своё время, - Альфред отлично понимал, что многое, очень многое ему передалось именно от Англии. Та же самая гордыня и невероятное самомнение, та же уверенность в том, что все средства хороши. И к чему это привело? Да и не захочет Артур с ним разговаривать не подобные темы. Табу это для него, если угодно, с некоторых пор. Рявкнет, что не заткнулся бы он, пошлёт куда подальше и всё тут. Было такое уже десятки раз. А кто ещё? Не Россия же, в самом деле! Вот уж кто первым делом ему посоветует намылить петлю да понадёжнее приладить, можно даже не сомневаться! Тем более к нему Альфред, в свою очередь, сам не пойдёт. Не настолько его ещё припекло, чтобы тащится за советом к заклятому врагу! Лучше всего сейчас будет отправиться домой и спокойно и обстоятельно всё обдумать, - раз уж решил. __________________ * Автор намеренно взял для данного персонажа одну из самых нейтральных фамилий, какие только может подсказать воображение. Смит в глазах автора – это что-то типичное, стандартное. ** Автор снова безбожно нахулиганил, - описывая внешность некоего абстрактного Смита, представлял совершенно конкретное лицо: http://cs633719.vk.me/v633719625/14bbb/Y2vtKzHiJyw.jpg