***
В помещении царил бархатистый полумрак, который слабо разбавлял золотистый светильник, что висел у запертой ржавой двери. Этот светильник привлёк её внимание. Она смотрела на него так долго, что у неё начали зудеть глаза. В скором времени она стала замечать крохотные пылинки, что танцевали возле тонкого стекла, за которым бесновалось оранжевое пламя. А затем пылинки взволнованно расступились, пропуская из объятий тёмно-синего мрака серебристого мотылька. Насекомое активно махало полукруглыми крыльями и всё приближалось к манящему свету. Затем раздался звонкий стук об стекло, и крохотное лунное создание вновь скрылось из виду. Элис закрыла глаза и постаралась прислушаться к своему телу. Кажется, боль начала постепенно утихать. Сначала она казалась ей настолько невыносимой, что хотелось завернуться в плотный узелок и кричать до тех пор, пока не иссохнут лёгкие. А потом желание отступило. Медленно и осторожно. Капельки холодного пота покатились по её открытому лбу. Волосы были специально собраны в резинку, чтобы не мешали во время пытки. Ведь по словам судьи Элис должна была видеть, что инквизиторы собирались сотворить с её телом. А если её длинные волосы прилипнут к лицу и закроют весь обзор, то какой тогда в пытке будет прок? Сначала Элис совершенно не видела в этом никакой логики, ведь в любом случае в конечном итоге она испытает одну и ту же боль… но потом поняла, как сильно ошиблась. Разница была чудовищно большая. Когда она видела, как большие садовые ножницы легко и изящно отделяют её мизинец от ноги, ей хотелось не просто кричать и биться от боли и страха, а… умереть. Умереть, лишь бы никогда больше не видеть этой картины. Забыть о ней вовек. Потом, правда, это желание чуть поутихло, и Элис даже умудрилась как-то убедить себя, что потерянный мизинец — это ещё не конец света. Кому-то же приходится жить без ноги, руки… а тут всего лишь какой-то маленький палец. Действительно, сущий пустяк. Страшило больше то, что могло ожидать её в будущем. Когда пытка закончилась, судья сказал ей, что вернётся, и одарил её бледное и влажное лицо неприятной улыбкой. Теперь эта улыбка являлась к ней в кошмарах наравне с той секундой, когда она почувствовала холодный поцелуй лезвия на своей ноге. Прошла, наверное, ещё целая вечность, прежде чем ржавая дверь отворилась с тонким визгом и дыхнула в помещение пылью. Элис побоялась смотреть на вошедших, поэтому прикинулась, что лежит без сознания. Рядом раздался тяжёлый стук мужских каблуков, а затем воздух завибрировал от очень громкого шума, словно кто-то волок по полу огромный комод. Хоть любопытство выедало нутро, Элис всё равно не решилась открыть глаза. Она зажмурилась так сильно, что в темноте замаячили белые пятна. Она пыталась собрать из этих пятен лицо Франциска, но не успела этого сделать, так как услышала на собой приглушённое бормотание и сильный запах лука. Элис больше не могла прикидываться спящей. Она резко распахнула глаза и с паническим ужасом уставилась на вытянутые лица мужчин, которые при тусклом освещении смахивали на карикатурные театральные маски. Девушка глубоко задышала. — Прости, что потревожили твой сон, — раздался голос судьи где-то за пределами этих лиц. — Но сама понимаешь, ожидание слишком мучительно. Вскоре лица расступились, перестав так странно и пристально пялиться на Элис, и девушка увидела вдали силуэт Лорана. Мужчина стоял возле стены и со скучающим видом вертел что-то крохотное в своей руке. Он был как всегда при параде. — Ты можешь ещё сотню раз сказать мне, что ничего не знаешь, — говорил он, нарочито медленно растягивая слова. Конечно, Элис могло это привидеться, но, кажется, в его речи иногда проскальзывал слабый акцент. — И я был бы рад тебе поверить, но… есть в природе дар — такое чутьё, когда ты можешь понять, врёт ли тебе человек или говорит правду. До поры до времени я сам в это верил с трудом, ведь людская душа — это чёрный лес, в котором кроется столько всего прелестного и опасного, чего, наверное, не сыщешь ни в одной сказке. Иногда люди говорят правду с такой неискренностью, словно специально пытаются выставить себя в нехорошем свете, а иногда наоборот — лгут настолько искусно, что даже сами начинают верить в собственную чепуху. К счастью, с приходом большого опыта, я стал постепенно осваивать этот дар. Изучать людей, входить в их чёрные леса осторожно, делая шаг за шагом и прощупывая почву под собой. Таким образом, я стал вычислять даже самых заядлых лгунов. Стоит мне бросить мимолётный взгляд на человека, и я уже вижу, с чем мне придётся работать в дальнейшем, — Лоран неохотно отлип от стены и подошёл к столу, на котором лежала поникшая Элис. Когда он оказался совсем рядом, девушка с ужасом увидела в его руках свой мизинец — заляпанный капельками крови и серый. — То же самое я сделал и с тобой. Я внимательно изучил тебя, хотя ты этого даже не поняла, и пришёл к выводу, что ты непростая лгунья. Ты лжёшь мне прямо в глаза и — что самое забавное — совершенно этого не осознаёшь. Даже после пыток ты продолжаешь упрямо стоять на своём. Элис хватило сил лишь сглотнуть. Она не знала, к чему ведётся весь этот монолог. — Ты утверждаешь, что действовала всё это время самостоятельно, без чьей-либо указки. Полнейшая ересь! Мне хорошо известен твой мягкий характер, Элис Варгас. Ты никогда бы не стала идти против системы просто так, следуя собственной прихоти. Это не твой стиль. Да что уж тут мелочиться, даже твоя сестра-близнец была искренне удивлена твоим переменам. Она призналась мне, что никогда ещё не видела тебя такой жестокой и сосредоточенной. «Её как будто в одночасье подменили!» — так она мне и сказала, когда я грозил использовать на ней испанский сапожок. И, знаешь, я ей поверил. Посмотрел ей в глаза и понял, что она говорит правду. Двое инквизиторов с молчаливой учтивостью пододвинули судье стул, чтобы тот смог устроиться возле заключенной. Элис не сводила стеклянных глаз со своего мизинца, которые периодически мелькал в руке её мучителя. — И вот я снова вернулся к тебе со своим неизменным вопросом, — продолжил он после недолгой паузы. — Кто подтолкнул тебя на саботаж, Элис? Мне нужно имя этого человека или хотя бы место, где бы я смог его найти. Ненавижу, когда мою систему пытаются уничтожить какие-то мелкие сошки. Элис молчала, так как ей действительно не было, что сказать. Ответ «не знаю» судью не устраивал, она это поняла ещё тогда, когда он впервые позволил своему подчинённому поднять на неё руку. Она старалась думать о Франциске. Пыталась вспомнить его улыбку. Ещё хотя бы одно мгновение… Не дождавшись ответа, судья что-то коротко бросил инквизиторам, и те вдруг зашевелились. В полумраке Элис было очень сложно понять, что они делают, она видела лишь их одежду, мелькающую в чёрном бархате. Один из них подвёл к её столу огромное квадратное устройство, от которого тянулась целая цепочка тонких проводков, некоторые концы которых исчезали где-то под столом. Через пару секунд Элис почувствовала, как к её лицу прикоснулась холодная, как лёд рука, и ухо уловило звук защёлкивания замка. Они что-то надели ей на голову, что-то очень упругое. Элис жалобно застонала. — Ты что-то скрываешь, и это очевидно, — сказал судья, лениво наблюдая за тем, что делали инквизиторы. — Просто твой мозг почему-то блокирует правильный ответ… словно что-то мешает ему работать в полную силу. Поэтому мы должны ему помочь. Элис даже представить себе боялась, что могло скрываться под этим простым словом, как «помощь». Её глаза стали влажными от слёз. — П-пожалуйста… — У боли есть одно очень удивительное свойство, которое мне симпатично, — продолжал невозмутимо вещать судья. — При правильной консистенции она способна развязать язык любому лгуну. По-моему, великолепный стимулятор для памяти. — Прошу вас… я правда… Но судья не дал ей договорить. — Не благодари меня, Элис. Я помогу тебе вспомнить всё. Через несколько мгновений она услышала, как загудела та странная железная коробка, потом увидела, как по проводам скакнул белый заряд тока. Боль острыми иглами впилась в её виски. Элис зажмурила слезящиеся глаза, стиснула зубы с такой силой, что на её тонкой и худой шее забились синие жилки. В ушах раздался протяжный звон, словно где-то без передышки визжала мышь. Во мраке вспыхнули звёзды. Время превратилось в какой-то вязкий чёрный сгусток, который всё тянулся и тянулся в бесконечность, и ему не было конца. Затем боль отступила. Элис глубоко вздохнула и опустилась на стол. Почувствовала лопатками прикосновение холодного стола. — Ну, как? — над ней навис судья. Его улыбка казалась такой мерзкой, что ею можно было отравиться. — Вспомнила что-нибудь? Элис глубоко дышала. Её лицо блестело от пота, а грудь дрожала под тонкой сорочкой от сильного сердцебиения. — Ладно, я тебя понял. В таком случае… мы удвоим заряд.***
— Мы провозились с ней больше одного часа. Сколько бы я не увеличивал силу тока, Элис продолжала твердить мне, что ничего не знает. В какой-то момент я даже начал отчаиваться и засомневался в собственном даре. Чуть позже мне пришлось велеть подручным, чтобы те вогнали в её мозг столько тока, чтобы у неё не было сил даже на крик. Увидев, как помрачнело лицо Франциска, судья ответил ему печальным смешком. — Понимаю, такое очень больно слышать, но я хочу, чтобы ты знал всё. Правда не всегда бывает приятной, согласись? Так вот, — продолжил он привычным ровным тоном и повернул голову к Артуру, — как оказалось, я совершил правильный поступок. Разумеется, на Элис было страшно смотреть, но оно явно того стоило. После очередного заряда боли в ней что-то начало ломаться. Я сразу это почувствовал, когда увидел, какими безумными глазами она на меня посмотрела. Она раскрыла рот и начала говорить. В этот момент Артур попытался дёрнуться. Впервые за всё время он проявил характер. Но судья оглушил его лёгким ударом по лицу и продолжил: — Она говорила, что за несколько дней до своего маленького мятежа ей посчастливилось встретиться с одним таинственным молодым человеком. Он был очень мрачен, малоразговорчив и откровенно нелюдим. Но даже не это так сильно отличало его от других прохожих, которых она наблюдала в саду. — В саду? — не понял Франциск. Он пытался вспомнить, когда именно это случилось, но из-за паники не мог ничего вспомнить. Он почувствовал, как в его животе напряжённо натянулась тонкая струна. — В саду, — кивнул мужчина в маске. — Она ведь художница, не так ли, Франциск? В тот день она собралась на очередной по счёту пленер, взяла мольберт, кисти, наметила тихое и красивое местечко неподалёку от собора Нотр-Дам… — Что? — Франциск едва не опешил от услышанного. — После пыток Элис смогла не только рассказать о том, что именно с ней сделал тот нелюдимый господин, которого она застала на полюбившейся ей лавке, но также и очень досконально описать его внешность, — судья не без удовольствия обратился к Керкленду. — Худощавый светлоликий англичанин. Один глаз зелёный и холодный, а другой похож на круглое стекло, а в стекле — мрак. Таким его запомнило подсознание бедняжки. Ну-с, Франциск? — спросил он. — Что скажешь на это? Франциск не мог ему ответить. Ему показалось, что пол медленно уходит у него из-под ног. Голова стала тяжёлой, в висках противно загудело. Он пытался вспомнить тот день, ту злосчастную лавочку, того странного мрачного господина в грязном плаще… Что же именно случилось тогда? Элис забыла краску и попросила Франциск сходить за ней домой. Он охотно согласился. Они взялись за руки… а что потом? Он не помнил, как долго отсутствовал. Помнил лишь, как тяжело дышал, когда бежал через дороги, минуя сонных прохожих и ржущих бурых лошадей. Ветер был прохладный, но чистый, в нём не ощущалось никаких запахов, что было очень странно. К подошвам прилипала жёлтая листва. Что же ещё? Что ещё он мог вспомнить? Как будто это случилось сто лет назад… Воспоминания были похожи на матовое и покрытое трещинами стекло. Когда он вернулся к Элис, то застал её в полном одиночестве. Странный господин исчез, как будто его никогда и не было. Франциск хотел бы вспомнить, видел ли он его лицо, но мозг отчаянно выдавал ему в ответ сплошные белые пятна. В итоге Бонфуа закричал и обессилено впился пальцами в свои длинные волосы. Сердце отбивало бешеную чечетку. — Это невозможно! — прокричал он. Ветер подхватил его пропитанный болью и гневом рёв и унёс далеко за пределы башни. — Невозможно! — Ты так думаешь? — на фоне кричащего Франциска судья был похож на бессердечную статую. Казалось, что уже ничто в этом мире не могло его смутить. — Может, стоит тогда поспрашивать самого Керкленда? Всё же ты его считал своим другом как-никак. И, правда — не стоило так быстро терять голову, а лучше сразу расспросить самого Артура. Нужно было лишь задать правильный вопрос и добиться нужного ответа. Франциск до последнего не желал верить в то, что судья говорил правду. Он обратил взгляд, полный надежды, на Артура. «Пожалуйста, скажи, что это не так». — Он говорит правду, — вместо этого раздался пугающий ответ. — Всё, что он говорит, правда. Какое-то время Франциск не мог справиться с самим собой. Его разум как будто поделился на две ровные стороны — одна продолжала относиться ко всей этой истории недоверчиво и со скептицизмом, а вот другая… другая как раз пугала больше всего. С нею Франциск чувствовал, как в его душе пробудился гнев. Он сделал несколько неуверенных шагов назад, словно готовясь к отступлению, затем остановился и устало покачнулся на месте. — То есть… — он осторожно сглотнул, когда услышал, как в ушах сильно застучала кровь. — То есть, ты… это всё случилось из-за тебя, так? Всё это! — он обвёл дрожащими руками порушенное помещение, осыпанное пеплом и снегом. «Бред! — в отчаянии кричала первая сторона. — Они хотят тебя запутать! Сбить с пути! Не поддавайся их речам, Франц, держи голову прямо, прошу!» Он снова посмотрел на Артура. Пытался понять по выражению его лица, о чём тот мог думать, но не увидел там ничего. Лишь бледнолицего мальчишку со следами крови и ссадин. Его взгляд был направлен в пол, словно тот представлял для него гораздо больший интерес, чем что-либо ещё. Франциска это разозлило в конец. — Посмотри на меня! — приказал он, выпятив в гневе челюсть. — Немедленно! Артур послушно поднял голову и одарил его абсолютно пустым взглядом. Нет, это был не Керкленд. Кто угодно, но только не он! Франциск его не узнавал. — Что ты ещё хочешь услышать от меня? — спросил англичанин. Его острый кадык бешено задвигался на горле. Красные губы задрожали. — Да, мы встретились с тобой гораздо раньше, чем ты полагал. И всё, что с тобой приключилось после той роковой встречи, случилось по моей вине. Франциск отвернулся от англичанина и отчаянно попытался придти в себя, выровнять сбившееся дыхание, успокоить саднящее горло. Почувствовав на щеке что-то горячее, он не решился выяснять, что это такое, и в спешке смахнул это рукой. Ему казалось, что за это мгновение мир перед ним перевернулся вверх тормашками. Затем он снова развернулся и к своему разочарованию увидел ту же печальную картину — всё такого же раздавленного и тяжело раненного Артура, который смотрел на него из-под тени влажной чёлки, а позади него высокую фигуру судьи с зеркальной маской вместо лица. В груди аж защекотало от смеха. «Теперь понятно, почему Элис так смотрела на него при нашей встрече. Паршивая ирония судьбы». Франциск приблизился к судье и Керкленду с такой жуткой медлительностью, словно совершал это во сне. Артур не сводил с него своих разноцветных глаз. Один был мёртвым и белым, как молоко, другой был живым и зелёным, как блестящий малахит. И оба смотрели на Франциска с ледяным спокойствием. Бонфуа остановился. Дуло пистолета уткнулось в переносицу Керкленда. Прямо между густой чёрной бровью и розовым шрамом. — Я ненавижу тебя, — прошептал Франциск, чувствуя, как каждое его слово жжёт язык, словно адское пламя. Артур послушно откинул голову назад и глубоко вздохнул. Крылья его белого носа раздулись. — Я знаю, — прошептал он, закрыв зрячий глаз. — И полностью разделяю твои чувства. Сделай, что нужно. Франциск хотел бы прислушаться к своим ощущениям, которые взрывались в его груди, будто бешеный фейерверк, но их было слишком много. От их количества даже начала болеть голова. Он попытался надавить на курок, но в последний момент резко убрал пистолет и, с чувством чертыхнувшись, стал блуждать по помещению, точно какой-то псих. — Ты… — прорычал он. — До чего же ты… почему ты даже не пытаешься оправдаться?! Артур непонимающе нахмурился. — Но зачем? — удивился он. — Мсье Лоран прав. Из-за моего вмешательства твоя жизнь превратилась в ад, Франциск. Если я скажу, что мне очень жаль, тебя это успокоит? — Нет! Нет… Не знаю! Но ты не должен был… Зачем ты… зачем ты это сделал?! Чем мы с Элис так сильно перед тобой провинились?! За что ты так с нами? — Потому что я Керкленд, — ответил ему Артур. — Всё, к чему я прикасаюсь, рано или поздно погибает. Это моё проклятие. — Прекрати так говорить! — закричал на него Франциск. Его нос стал влажным от слёз, горло порезали невидимые шипы. — Пожалуйста, прекрати! — Ты требуешь от него невозможного, — ответил за англичанина Лоран. — Это как если бы ты пытался добиться от собаки объяснения, почему она постоянно стремится зарыть во дворе найденную кость. Абсолютно бессмысленное занятие. Лучше доверши начатое, — он кивнул на пистолет, который Франциск всё ещё держал в руках. Но Франциск продолжал блуждать по полуразрушенному помещению, не находя в себе покоя. В его глазах плескался океан. — Я искал тебя… я шёл за тобой… все эти безумные гонки по снежным сугробам… проклятая Шотландия… и за всё это время ты даже не пытался рассказать мне о том, что совершил? Ты ведь знал, что я её жених! Ты видел нас вдвоём! И после всего этого ты продолжал вести себя так, словно ничего не произошло! — Да, — сухо ответил Артур. — Почему?! Англичанин не сводил с Франциска блестящего глаза. — Потому что я… — он запнулся, внезапно покраснев. — Потому что так было лучше для тебя и для меня. Широкие плечи судьи затряслись от беззвучного смеха. — Лучше, значит, — Бонфуа тряхнул в гневе пистолетом. — Лучше?! И то, что по приезду в Париж я каким-то волшебным образом лишился абсолютно всех чувств и превратился в какого-то монстра с покалеченной памятью, тоже лучше?! Артур закрыл глаз и глубоко вздохнул. Он вспомнил, как рука Франциска нежно гладит его по бедру. Невероятное чувство. Боль в животе тут же пропала, словно её никогда и не было. — Тебе не понять. В следующий миг он почувствовал, как к его лбу прикоснулось что-то холодное. Он совершенно не сомневался в том, что это снова был пистолет, и это понимание нисколько его не огорчило и не встревожило. Он знал, что рано или поздно это произойдёт, и в какой-то степени чувствовал в душе нарастающую радость. На самом деле умереть от руки дорогого человека было достаточно неплохим концом. Уж гораздо лучше, чем если бы на месте Франциска стоял ненавистный ему судья. Он зажмурил свой зрячий глаз. Ему показалось, что весь мир внезапно окунулся под воду, звуки поникли, и он слышал лишь собственное дыхание. Мышцы его тела напряглись, готовясь к тому, чего он в глубине души боялся и в то же время страстно выжидал. Резкий звук выстрела нещадно ударил по ушам, и на мгновение Артур почти полностью оглох. «Уже умер? Как-то легко», — подумалось ему, когда он открыл глаз. Увидев перед собой всё то же гневное и белоснежное лицо Франциска, он удивился ещё сильнее. Он не понимал, что происходит. Может, это была такая своеобразная шутка умирающего мозга? Или… что? А затем, немного погодя, его взгляд проследовал по направлению пистолета и уставился на судью. Тот как-то странно, неровно стоял на ногах, слегка покачивался и размахивал руками, словно те были неживые и привязаны к его плечам. На зеркальной маске появилась белая трещина. Франциск промахнулся, но его выстрел несомненно обескуражил Лорана. В частности, тем, что он был предназначен не Артуру, а ему. — Что ты… — проговорил он, захлёбываясь влажным воздухом. — Зачем… как? С ума сошёл?! Франциск выстрелил снова. На сей раз без дрожи в руках и с завидной уверенностью на лице. Казалось, что всё его прекрасное лицо состояло из холодного мрамора, лишь пульсирующая жилка на лбу продолжала выдавать в нём жизнь. Теперь пуля попала прямиком по маске, а не чиркнула по ней, как в первый раз. Судья громко вскрикнул и растерянно упал на пол. Приняв позу эмбриона, он попытался сорвать с себя побитое стекло, но то буквально рассыпалось в его пальцах, как яичная скорлупа, выставляя на свет залитое кровью и изуродованное от впившихся в кожу осколков лицо судьи. Он всё ещё был жив, и это, наверное, удивляло гораздо сильнее. — Что ты творишь, Бонфуа? — судья корчился у его ног, брезгливо сплёвывая серебристые осколки и кровавые капли. — Что ты… почему? Франциск не смог ответить на его вопросы. Может, потому что сам не знал верного ответа или просто не хотел ничего говорить. Его губы превратились в тонкую напряжённую линию. Артур приподнялся на одно колено и схватил француза за локоть, помешав тому прицелиться. — Стой! — прохрипел он и сам искренне удивился, насколько жалко прозвучал его голос. — Не делай этого! Франциск даже не удостоил его взглядом. Его глаза — холодные и почти чёрные, как море в самый страшный и буйный шторм — смотрели только на судью. Остальное его не волновало. Артур напугался не на шутку. — Франциск! — он снова умоляюще дёрнул друга за руку, практически принуждая того обратить весь свой гнев на него. — Умоляю тебя, прекрати! Несколько секунд Франциск стоял и не двигался, точно искусно слеплённая статуя. Но затем, к великому облегчению англичанина, он сделал послушный шаг назад и опустил пистолет. Настоящая машина для убийства. Иначе его невозможно было обозвать. — Ты хочешь, чтобы он жил? — спросил он. — После всех его деяний? — Нет, — покачал головой Артур. — Нет, разумеется, не хочу. Но он должен умереть не так. Пожалуйста, Франциск, позволь мне завершить мою месть. Я понимаю, что не достоин этого… что… я очень виноват перед тобой… Франциск махнул на него рукой. — Делай, что хочешь. Твоя воля, Керкленд. «Керкленд», — до чего же больно было это слышать. Скрипнув зубами, Артур пополз за своей гипнолупой. Всё это время он слышал, как за его спиной жалобно охал судья. — Ф… Франциск, ты идиот! Ты настоящий идиот! Ты… ты сам не понимаешь, что натворил! Какое ты зло впустил в себя! Подлый грешник! Бог тебя покарает! — Пущай, — Франциск закрыл глаза и тяжело втянул воздух через ноздри. — Я с этим уже давно смирился. Артур уже был тут как тут, и его лупа победоносно сверкала ярким золотом на месте незрячего ока. — Взгляни на меня, — сказал он голосом настолько мягким, что им невозможно было не проникнуться. Судья послушно поднялся на локтях и уставился на парня. Это было что-то невероятное… волшебное… Лоран никогда ещё не испытывал таких приятных чувств. Ему показалось, что он свалился в объятия тёплого моря, и то стало ласково обнимать его своими пенистыми руками и гладить солеными ладонями по истерзанному лицу. Когда он пришёл в себя и посмотрел на Керкленда, его брови невольно поползли вверх по лбу, выдавая удивление. На месте предполагаемого Артура он увидел незнакомую женщину, одетую в городское платье. Незнакомка сидела на коленях перед телом мёртвого ребёнка и громко плакала. Мальчик выглядел значительно моложе Артура (может, лет на десять или восемь). С его тёмных, кудрявых волос густой струей стекала ярко-красная слизь. На белом, как молоко, лбу зиял черный след от круглой пули. Женщина обнимала мальчика за плечи и тихо раскачивалась, будто убаюкивала младенца. — Мой сын…мой сын… — приговаривала она сквозь громкие рыдания, от которых даже у такого черствого создания, как судья, горько стиснулось сердце. Он не понимал, как так получилось… откуда вообще взялся этот ребёнок? Но затем понимание озарило разум судьи — такое элементарное, что мужчина расхохотался, привлекая своим нездоровым смехом внимание рыдающей незнакомки. Её блестящие и красные от слёз глаза ненавистно впились в сухое лицо убийцы, словно пара крепких клешней. Опустив ребёнка на пол, она быстро поднялась и разгладила подол своего городского наряда. — Т-ты! — процедила она, указав пальцем на Лорана. — Ты убил моего сына! Убийца! — Не пытайся обдурить меня, демон! — ответил ей судья, демонстративно отходя от женщины на приличное расстояние. Что-то в душе подсказывало ему не приближаться к ней. — Я знаю, что это все твои глупые уловки! Я уже видел это! Он продолжил отходить от незнакомки, с каждым проделанным собою шагом ощущая прилив духовных сил. Он старался не смотреть на труп ребёнка, потому что всё равно знал, что это неправда. Но тут его понимание слегка пошатнулось, когда он увидел Франциска. Бонфуа сидел на коленях неподалёку от Лорана и с осуждением поглядывал на своего судью. — Ваша светлость, — произнес он голосом, полным разочарования и скорби. — Как же так? Почему вы это сделали? — И ты здесь?! — не вытерпел Лоран, абсолютно позабыв о том, что в этот момент ему следовало помалкивать. Но сам Бог видел, он не ожидал встретить в этом кошмаре Франциска. — Значит, Керкленд затащил и тебя в свои чары? И что же, собственно, я такого сделал?! — Вы убили ребёнка. — Ха, конечно, убил ребёнка! Как же! — взбешённо закричал Лоран. — У меня ведь даже оружия при себе никакого нет! Как это я мог его убить, гм? — Нет оружия? Разве? — Франциск опустил голову на руки Лорана, и тот невольно последовал за его взором. Когда он увидел, что его правая рука сжимает пальцами дымящийся мушкет, мужчина чуть не всхлипнул. — Не может быть! Ересь! Лоран посмотрел по сторонам в поисках малейшей защиты. И чем больше он вглядывался в расплывчатые предметы, тем больше его разум убеждался в том, что они уже были не на башне. Толпа любопытных горожан окружала Лорана со всех сторон, тихо перешёптываясь между собой. Ровную дорогу, выложенную серым кирпичом, заливали лучи весеннего солнца, а в воздухе витали запахи городских улиц. Лоран чувствовал себя дурно, словно его тело только что вынырнуло из ледяной проруби. Он не понимал, откуда вдруг появилось это проклятое солнце, и почему оно так сильно и яро жгло ему глаза. Также он не понимал, отчего его слух дробили голоса людей, а на языке держался сладковатый запах женских духов и парижской выпечки. Почему всё это выглядело так реально? Почему?! Лоран сделал последнюю попытку пробудиться, посмотрев на своё, как он помнил, перепачканное кровью чёрное платье. Как же сильно он удивился, обнаружив на себе новый наряд с длинным фиалковым плащом, который тяжело покачивался у него на спине. Ни единого пятнышка крови! Настоящее колдовство! Но Лоран не хотел в это верить. Его мозг начинал болеть от усиленных размышлений и попыток отыскать настоящую правду в этом большом лабиринте. — Нет… — выдохнул он. — Не понимаю… я не убивал! — Убийца! — с новой силой крикнула женщина, твёрдо указывая пальцем на судью. Франциск встал позади неё и продолжал наблюдать за картиной с нескрываемым интересом. Послышался стук железа по гладкому кирпичу — это Лоран от горького ужаса выронил мушкет. Теперь тот вряд ли мог ему понадобиться, когда весь Париж смотрел на судью с ненавистью и тоской. И что самое главное — он ведь верил в их ненависть, верил так сильно, что в порыве этого чувства совершенно позабыл о Керкленде. Мозг больше не стремился отыскать правду в этом безумстве, он напрягся пару раз, выпустив на волю последнее отчаяние, после чего благополучно смерился со своей судьбой. — Я не хотел этого! — крикнул мужчина, надеясь, что народ послушается. — Я честно не хотел! Я бы… я бы всё отдал на свете, чтобы искупить свою вину! Поверьте мне! — Лжёшь, чудовище! — взвизгнула женщина. — Ты так всегда говоришь! И будешь говорить! И вдруг его сознание поразила волна новых свежих воспоминаний, пропитанных кровью, огнём, дымом и переполненных детскими криками и мольбами о помощи. И самое главное, что он стоял во главе этих самых страшных беспорядков, о которых так больно приходилось вспоминать. — Чудовище! — кричала толпа. — Дьявол! Ты сам Дьявол! Он послушно уставился на свои руки и обомлел, когда увидел густой мех, аккуратно покрывший тыльную сторону его рук. С громким шелестом его шерсть распространялась по всему телу, становясь с каждой секундой всё более густой и жёсткой. Она уже успела разорвать в клочья его одежду, оставив его — обнажённого — на глазах судивших его людей. Далее начали меняться кости — они удлинялись, становились толще, меняли форму, изгибы… Лоран никогда ещё в жизни не ощущал более страшной и невыносимой боли, подобной той, которая терзала его тело. Вырвавшиеся из дёсен острые клыки больно вонзались в губы, глаза как будто вот-вот собирались выпасть из орбит, уши закладывало от неизвестного звона, а удлиненные пальцы жгло незримым пламенем. Лоран не мог больше терпеть такого мерзкого надругательства над своей плотью. Рухнув на колени, он впился ногтями в кирпичный пол и громко, болезненно завыл. Его разум помутнел. Он больше не был судьёй. Он был демоном. И, глядя на свою здоровую тень, он был полностью в этом убеждён. Но мысли всё ещё оставались человеческими. Немного сумбурными, полными отчаяния, боли, непонимания многих вещей… и всё же человеческими. И Лоран хотел воспользоваться этим, пока это ещё было возможно. — Да, я Дьявол, — пророкотал он. И с этими мыслями, которые всё ещё поддерживали в его уродском теле остатки прежней человеческой жизни, Лоран пронзил когтями горло.***
Гарри пытался отыскать Кевина среди клубов дыма и линий стрельбы, однако его уверенность в том, что он сможет найти своего брата целым и невредимым, таяла с каждой прожитой секундой. Корабль так и не был починен до конца. Зал скрипел и раскачивался при каждом увечье, нанесенном вражескими пушками. Запах палёного железа становился удушающим. «Я не смогу спасти тебя…» — мысленно обратился он к панели управления, которая буквально взрывалась от кучи пищащих огней. Вся система как будто прибывала в глубокой истерике. Гарри пересел с кресла пилота на своё привычное сиденье и, в последний раз посмотрев на мутный экран, по которому разрасталась белая трещина, направил паука к выходу из капитанского мостика. Добравшись кое-как до небольшого жестяного шкафчика, Гарри открыл его, возложив все свои силы на сломанные руки. Из шкафчика вывалился портфель со старым парашютом, ткань которого заметно потускнела и растянулась из-за времени. И как назло зал снова внезапно покачнулся при новом взрыве вражеских ракет, Гарри почувствовал, как медленно теряет равновесие и тяжело падает на пол вместе со стулом. Боль, будто раскат молнии, пронзила его тело. Парашют выскользнул из его пальцев и пропал в мерцающем зале. Гарри попытался подняться на ноги, но у него ничего не вышло. Что ж… оставалось передвигаться только ползком. Гарри активно заработал локтями. Бешенство, вызванное собственной слабостью, разжигало в нём желание бороться до конца. Даже если выход был очень далеко, даже если половина тела уже не принадлежала ему, даже если мозг прекрасно понимал, что до ангара такими темпами ему не суждено было добраться, он продолжал ползти вперёд, сжимая зубы до скрипа. Но тут двери сами отворились перед его изумлённым взором. Сначала Гарри решил, что это всё игры его измученного воображения, и что свет, струившийся из выхода, был ненастоящим, но, затем, в проёме появилась чья-то высокая фигура. Гарри попытался встретить незнакомца улыбкой. — Ско-отт! Это… это ты! — Разумеется, кто же ещё? — возмутился пират. Добравшись до Гарри, он опустился перед ним на одно колено и бережно взял мальчика в руки. Вот так… прямо как в детстве. — Как ты здесь оказался? А где Кевин? Он жив? Корабль сейчас… — …развалится на груду винтиков. Знаю, — оборвал его Скотт. Теперь он спешным шагом выбирался из зала, превозмогая сумасшедшие перемены гравитации, которые царили на корабле. — Рано или поздно это должно было случиться. Я этому совсем не удивлён. — Но где Кевин? — не унимался Гарри. — Скотт, пожалуйста, ответь мне! — Я велел ему найти укрытие. Когда всё закончится, мы заберём его. — Обещаешь? Скотт опустил на Гарри серьёзный взгляд. — Обещаю. Они пересекли небольшой коридор, у которого из стен вырывались тонкие полоски белого дыма. В воздухе стоял такой сильный жар, что кожа мгновенно покрывалась испариной. Когда братья очутились на перекрёстке двух коридоров, они увидели, что дорогу перекрыли порушенные балки и трубы. Проход был завален настолько плотно, что его невозможно было бы даже разгрести — железо было слишком обжигающим и тяжёлым. Понимая всё это за одну стремительную секунду, Скотт громко и злостно чертыхнулся. — Придётся идти в обход! — сказал он и ринулся по другому коридору, крепче прижимая Гарри к себе, как очень дорогую его сердцу игрушку. — Я думал, ты будешь защищать нас с тыла, — зачем-то сказал Гарри, хотя прекрасно понимал, что выбрал не самый подходящий момент для выяснения отношений. В принципе, он даже и не рассчитывал на то, что пират начнёт ему отвечать. Но, как ни странно, Скотт ему ответил. — Я тоже так думал, — произнес он с ощутимой сухостью на языке. И Гарри только сейчас вдруг начал замечать, что лицо его брата было сильно испачкано в чёрной саже и кожа на его руках блестела от пота. — Тогда почему всё пошло не по плану? — спросил испуганно мальчик. — Мой корабль уничтожили. В тот момент, когда коридор снова пошатнулся при неизвестном взрыве, пират вынужден был остановиться, чтобы поймать равновесие и не свалиться на задницу вместе со своей драгоценной ношей. Судя по тому, как тяжело он дышал через рот, силы шотландца были на исходе. — А как же твоя команда? — Кто-то выжил, кто-то погиб… в этой кучамале сложно разобраться. — Наверняка им нужна твоя помощь. Почему же ты оказался здесь? И тут Скотт резко остановился. Его взгляд с ненавистью впился в невинное лицо брата, словно пытался прожечь на его лбу дыру. Гарри поёжился в могучих руках пирата, ожидая чего-то страшного. — Надеюсь, ты шутишь, да? — холодно спросил его Скотт. — Шутишь? — Я… О чём ты? — Зачем ты спрашиваешь меня о таких вещах? Заметив замешательство в зелёных глазах Гарри, Скотт тихо зарычал и побежал дальше. Казалось, что они брели по кораблю уже больше часа. Все коридоры и каюты были окрашены в медный цвет, который благодаря визжащей сирене порою сменялся кроваво-красным оттенком. По стенам блуждали высокие чёрные тени. — Просто я знаю, как сильно ты дорожил своей командой… и потому удивлён. — Удивлён, что я оставил их и пришёл к тебе? — Скотт громко фыркнул. Он уже заходил в ангар, где царила такая же жуткая разруха, как и в других комнатах. Столы валялись на полу кверху ножками, на полу сверкали куски железа и каких-то шестерёнок. — Ну, ты и дурачок. — Обзывательство тут явно было лишним, — обиженно ответил Гарри. — Думаешь? Пока Гарри пытался привыкнуть к горячему воздуху, который гладил его по лицу и телу, оставляя за собой влажные следы пота, пират подошёл к какому-то оборудованию, на котором висела белая ткань, и рывком сорвал её с него. То, что поначалу сложно было определить по неровным изгибам, оказалось небольшим челноком. У него были крылья, гребень, а в салоне имелось два кресла, сшитых из какой-то дешевой ткани и заплаток. Короче говоря, было ясно сразу, что этот корабль собирался из всякого мусора и весьма наспех. Если бы у Скотта имелся выбор, то он, наверное, даже бы и не взглянул на эту крохотную рухлядь, которая ростом слегка превышала обыкновенного пони. — Ну же, садись, — шотландец достаточно грубо опустил брата на заднее сиденье и защёлкнул на его груди ремень безопасности. Как только с замком было покончено, он вдруг почувствовал, что дыхание мальчика усилилось и стало горячим. А затем раздался слабый всхлип. — Чего ты сопли-то распустил? — спросил он. Гарри послушно вытер рукавом солёную влагу и поднял на Скотта глаза. — Я ничего не понимаю… — он прошептал. — Я совершенно не понимаю! Почему ты и Артур… почему вы всегда пытаетесь проявить заботу таким странным образом? Скотт молча плюхнулся на переднее сидение, которое тут же протяжно заскрипело от его грузного веса. М-да, этот челночок явно предназначался не ему. — Почему ты не отвечаешь, Скотт? — Гарри положил дрожащую руку на плечо пирата и слабенько сжал его желтоватыми пальцами. На секунду Скотт даже забыл о том, что им давно следовало покинуть это место, пока их головы не завалило потолком. Но это мгновение…эта связь…которую Гарри изо всех сил пытался разжечь между ними…она казалась настолько тонкой и умилительной, что её невозможно было просто так взять и проигнорировать. И сердце пирата забилось учащённее. Не в силах больше удерживать внутри себя скопившиеся эмоции, он повернулся назад и посмотрел на своего брата со смесью злобы и какого-то странного отчаяния. — Потому что я не умею быть другим, понимаешь? Даже если бы я очень хотел бросить вас на произвол судьбы, я бы этого ни за что не сделал! — кончив сентиментальную речь, Скотт вернулся к рулю. — Да и к тому же, раз тебе это так интересно, то моя команда может постоять за себя, а вы — сопляки — только и умеете проблемы находить! Ясен хрен я попрусь спасать вас, а не их! — последние слова он прокричал с такой лютой яростью, что даже не удержался и стукнул кулаком по панели управления. Что-то щёлкнуло под толщей железа и пластика, после чего мотор неожиданно гладко замурчал. Гарри удивлённо захлопал опухшими глазами, даже не понимая толком, чему он был больше поражён — непростым признанием старшего брата или же тем, как странно работала техника… — Ох, Скотт, как же я тебя люблю! — наконец выкрикнул он в сердцах и кинулся обнимать пирата. Скотт раздраженно стиснул могучими пальцами штурвал. Когда корабль покатился со стоянки, шотландец направил его к приоткрытому люку, откуда дули сильные ветры. Поняв, что удивительно крепкие и удушливые объятия Гарри могут никогда не закончиться, Скотт мигом растерял всё своё терпение. — Гарри, сядь ровно! — рявкнул он, отмахиваясь от назойливой нежности. — Не мешай мне управлять этим корытом! — Продолжай дальше ворчать, я всё равно тебя очень-очень-очень сильно люблю! — Да отцепись ты, козявка! — уже не так злобно буркнул пират. — Сразу чувствуется воспитание Кевина. Вы одного поля ягоды. Под громкий мальчишеский смех Скотт надавил ногой на маленькую педаль. Мотор заурчал быстрее и яростнее. Вскоре кораблик рванул к приоткрытым вратам ангара, выпустив на прощание сноп желтоватых искр. Гарри в последний раз посмотрел назад и слабо помахал умирающему дракону рукой. Отныне он точно знал, что это была последняя их встреча. Впереди их ждали горящие улицы Парижа.***
Было интересно наблюдать за тем, как кровь тонкими струйками выстреливает из разорванной шеи судьи. Худое лицо искажала гримаса боли и ужаса, побелевшие глаза закатились, рот был приоткрыт, и оттуда водопадом стекало ещё больше крови, чем из шеи. Артур выглядел очень усталым: это было заметно по его позе и по небольшой лужице крови, которая скапливалась под его ногами. И всё равно он старался выглядеть стойким. Словно ему совершенно не было больно. — Вот и всё, — сказал он куда-то вдаль, где гудел воздух и виднелись чёрные очертания домов. — Всё закончилось. Вот он — счастливый финал. Жаль, что нет салюта, он был бы здесь очень кстати. Он почувствовал, что Франциск приблизился к нему, и с тихой опаской зажмурил глаз. — Спасибо, что выбрал мою сторону. Ты… снова меня приятно удивил. — Я и сам не мало удивлён, — Франциск говорил как-то холодно, от его голоса хотелось поёжиться. — Но я не мог тебя убить. Даже после того, что ты сотворил со всеми нами и что пытался сотворить… К тому же, ты так и не смог внятно ответить на вопрос. — Какой именно? Их было так много, что я уже немного запутался… — Почему ты позволил судье схватить себя? Артур шелестящее рассмеялся. — Я разве сказал что-то смешное? — Бонфуа поморщил нос. — Это же действительно было слишком глупо! Ты мог хотя бы попытаться выстрелить в него. Он не так уж и близко стоял ко мне, между нами даже имелось какое-то расстояние… — А если бы я попал в тебя? — Керкленд поднял на Франциска осуждающий взор. — Сказать честно, в умении стрелять я не далеко от тебя ушёл. А если уж говорить совсем откровенно, то мы с тобой топчемся примерно на одной шкале по точности. То есть, это где-то минус сто. И тут впервые за всё время Франциск засмеялся — да так ласково, так знакомо, что Артур готов был прослезиться. Наконец-то он увидел родного ему Бонфуа. До этого момента он даже не догадывался, как же сильно по нему скучал. Бонфуа присел рядом с ним и положил локти на колени. — Так почему всё-таки? Мою невесту ты не пощадил, а меня… — Мне очень осточертело терять людей, которые мне… дороги. — Дороги, значит? Хех. По твоим деяниям так не скажешь. Ты что-то стёр в моей памяти, Керкленд. Я не то что бы знаю, просто хорошо чувствую это. Голова как будто соображает несколько иначе. Наверное, я не стану спрашивать, зачем ты так поступил. Мне интересно только одно — оно вообще того стоило? Артур с грустью посмотрел на профиль француза и закусил губу с такой силой, что на языке почувствовался солоноватый вкус крови. — Не знаю. Хотелось бы верить. Ему очень нравилось это мгновение — они снова сидят вдвоём и смотрят друг на друга, изучают, наслаждаются тишиной. Артура это и удивляло, и забавляло одновременно. Он думал, что, когда сотрёт Франциску память, тот продолжит вести себя также отчуждённо, как в их первую… вернее, вторую встречу. Что он снова начнёт бояться Керкленда и вести с ним несмелые диалоги. Но вместо этого получилось что-то иное: Франциск действительно не помнил о том, что между ними произошло, но при этом даже с пустой памятью его продолжало неустанно тянуть к Керкленду, как будто к его телу был пришит магнит. И снова эти странные диалоги, этот тихий смех, понятный только им двоим, эта невероятное тепло, которое лучилось из его светлых глаз. Всё, как в прошлый раз. «Наверное, это именно то, что мне не под силу уничтожить одним гипнозом, — подумал про себя Керкленд. — Память — само собой разумеется, но не чувство». Внезапно что-то острое пронзило ему живот. Артур застонал и положил руку на влажную рану. Чёрт подери, из-за случившегося он совершенно позабыл об этой треклятой пуле! Да и Франциск, судя по его растерянному лицу, тоже. — Что с тобой? Становится хуже? — он резко подскочил на ноги, как кузнечик, и принялся хлопотать над Керклендом. — Подымайся и пошли отсюда! У нас ещё есть время! — Д-думаешь? — Артур неохотно принял помощь от француза. Живот как будто сковали холодные цепи. На висках заблестели капельки пота. — А, по-моему, времени уже совсем не осталось, Франциск. Десять минут давно прошли, не так ли? Франциск ответил ему нервным смешком. Он помог Артуру закинуть его праву руку себе на шею и осторожно — как мог — понёс раненного друга в сторону люка. — Трепло, — пробормотал он без злобы. — Какое же ты трепло, Керкленд. — Не называй меня так. — Мне казалось, ты дорожишь своей фамилией. — Не настолько. Вдруг над их головами начал обрываться потолок. Нечто длинное, упругое и железное пролетело между двумя мужчинами, расцарапав глубокую черту. На какое-то время это нечто пропало. Пока Франциск пытался придти от нахлынувшего шока, оно вновь вернулось, разрушив потолок уже в другом месте. Франциск не успел даже закричать, ибо часть подвала буквально отрезалась от здания и быстро провалилась в красные клубы дыма. Сверху повалились крупные балки. Образовавшийся из неоткуда балкон вынужден был сильно наклониться над пропастью, не в силах удержать на себе слишком большой вес. Окровавленное тело Лорана быстро покатилось по наклонной, размахивая тряпичными руками и ногами, пока не исчезло на самом краю. То, что так легко умудрилось разрушить часть здания, оказалось всего-навсего драконьим хвостом. Когда Артур увидел его — безмятежно раскачивающего прямо над своей головой — он даже разочаровался. Тем временем Франциск умудрился вырвать себя из страны грёз и подняться на ноги. Увидев сквозь алую пелену знакомый белый силуэт, спрятанный за толстыми балками, которые утопали в густом огне, француз направился к Артуру, невзирая на свою кривую походку. Добравшись до друга, он снова взял его за руку и повёл к выходу. — Каков упрямец, — слабо выдохнул англичанин. — Спасаешь меня даже сейчас. Не слишком ли много усилий? — Замолчи, — грубо ответил ему Франциск. — Достал своей философской болтовнёй. Я обещал себе, что вызволю тебя отсюда, и я это сделаю. И мне плевать, что ты думаешь по этому поводу. На губах Артура промелькнула слабая улыбка. Но затем она исчезла, и лицо англичанина исказила гримаса жуткой боли. Резко наклонившись вперёд, Артур устало рухнул на пол и вцепился свободной рукой за рану. Он чувствовал, как под кожей скачет бешеный пульс. Силы утекали слишком быстро, он даже не успевал ничего предпринять. Всего пару секунд назад он ещё мог ходить, а сейчас не был способен даже поднять руку. Кости как будто отяжелели, а кровь продолжала течь тонкой струйкой из живота. Франциск снова попытался поднять друга. — Прекрати валяться! Помоги мне хоть немножечко, ну? — Не получается, Франциск… — прошептал Артур, посмотрев на француза слезящимся глазом. Его гипнолупа была такой чёрной, что в неё даже страшно было глядеть. — Вообще не получается, понимаешь? Я… я не могу больше… — Нет, сможешь! — Франциск хотел взять Артура на руки и закинуть себе на плечо. — Франц! — англичанин в отчаянии схватил мужчину за плечи и притянул к себе, чтобы посмотреть в его глаза. Пару минут назад в этой лазури бушевал синий шторм, а теперь там ощущался лишь слабенький штиль. — Пожалуйста, хватит! Я, правда, не могу больше идти! Вообще не могу, мне больно! — И что ты предлагаешь делать? Остаться тут? — кажется, Франциску аж самому стало тошно от такой перспективы. Его лицо поморщилось так сильно, словно он съел неспелый лимон. — Да не в жизнь! Артур не мог объяснить это словами, но его душу охватило очень странное, сладковатое чувство. Оно пьянило его, как после большого бокала ирландского эля. Вместе с ним Артур почему-то совершенно не чувствовал страха. Осознание того, что он должен был остаться здесь, не вызывало в нём острого шока. Он просто понимал, что так должно было случиться. Наверное, похожие чувства настигают каждого, кому в спину рано или поздно начинает дышать смерть. Когда тело абсолютно смеряется со своей участью и просто следует течению. Мысли затихают, глаза слипаются. Но Франциск не мог понять этих ощущений, они были ему чужды. Да и вообще — он был упрям до мозга костей. Его рука так крепко держала Артура за локоть, что на коже наверняка остались красные следы. — Франц… — у Артура больше не было выбора. Он уже давно осознал, что спорить с Франциском нет никакого смысла. Это всё равно, что пытаться перекричать бурю. Поэтому Керкленд преступил к плану «б». — Франц, позволь мне кое-что сделать… — Что, опять твой гипноз? Не думай, что я поведусь. До люка осталось немного, шагов десять, наверное. Нужно лишь слегка поднатужиться! — Да нет, не это… другое, — Артур готов был расплакаться — настолько сильно его грудь прожигала тоска. — Оно очень важно для меня. — Ну… ладно, — Франциск очень неохотно остановился. — Что там у тебя на сей раз? — Дай мне свою руку. Несколько секунд Бонфуа колебался. После того, что ему удалось пережить, он старался во всём искать подвох. И всё же лицо англичанина выражало настолько прелестную невинность, что в конечном итоге пришлось сдаться и исполнить его просьбу. Он боялся, что Артур что-нибудь сделает нехорошее с его рукой. Например, попытается проткнуть ладонь каким-нибудь осколком или сломает палец. Но вместо этого Керкленд просто прижался лицом к его ладони и жадно задышал. Так они стояли друг напротив друга, замерев. Артур старался насладиться каждой секундой их молчания и мягкостью чужой руки. Ох, как он по ней скучал. Воспоминания об их ночи вспыхнули в его памяти, как робкий огонёк света внутри тёмного и затхлого царства. Он вспомнил, как эта же ладонь задумчиво ерошила его волосы. Как пальцы массировали кожу на голове. К горлу снова подкатил горький ком. Хотелось кричать от такой несправедливости. Они ведь могли жить вместе… в одном доме. Наслаждаться обществом друг друга, заполняя мимолётную скуку разговорами о пустяках. Он бы даже попытался найти нормальную работу. Какую-нибудь. Фермерскую? Может быть, хотя Артур совершенно ничего не смысл о сельском хозяйстве и немножко побаивался куриц. Но ради Франциска Бонфуа он бы попытался это изменить, преодолел бы все свои страхи. Он мог бы… — Артур, — Франциск смотрел на товарища с недоумением. — Что ты… — Когда встретишь моих братьев, скажи им, что все данные о Питере лежат в личном кабинете судьи. В Лувре, — оборвал его на полуслове Керкленд. Он старался говорить быстро, так как боялся, что совсем скоро ему не хватит сил даже на то, чтобы шевелить языком. — Питер не в Париже, он где-то в другом месте… но они умные мальчики, они найдут его, я знаю. — Артур, я не… — И Скотт! — тут же в спешке крикнул англичанин. — Передай Скотту, что я его прощаю. — Я не стану… — И-и… В Лондоне, где я жил, сохранилась наша квартира. Когда возникнет возможность съездить туда, навести её, ладно? Там есть море полезных вещей… некоторые можно продать за хорошую цену. — Да прекрати ты уже сыпаться пафосом, словно уже давно себя похоронил! Вот он — удачный момент. Франциск окончательно увлёкся собственной бранью, перестал видеть в Керкленде угрозу, и этим нужно было срочно воспользоваться. Артур спешно приманил француза к себе. — Спи, — прошептал он и слабо подул на его светлое лицо. Франциск послушно закрыл глаза и провалился в густое и чёрное беспамятство.***
Когда он открыл глаза, то обнаружил, что стоит в ином месте — это был не тот полуразрушенный балкон, охваченный пламенем. Это был другой этаж, и Франциск вспомнил его, хотя и не сразу. Да, точно, вот знакомые фонарики игриво подмигивают ему во мраке, вот засохшие следы чьей-то крови, по которым он когда-то следовал, отчаянно сжимая в потной руке пистолет. Теперь его заботил другой вопрос, куда более важный — как он здесь оказался? И почему он один? Где Керкленд? Франциск специально внимательно посмотрел по сторонам, в надежде отыскать знакомую светлую шевелюру где-то в тенях коридора. Но Артура нигде не было видно. — Что произошло? — спросил он сам себя, приложив ладонь к раскалённому лбу. Кровь продолжала шуметь в ушах. Невыносимое ощущение. — Я не помню, как здесь оказался… как я… о, Боже! — догадка вспыхнула в его глазах, и она была настолько ужасающей, что у Бонфуа побежали по спине мурашки. — Неужели он заставил меня уйти, а сам… ах, ты упрямый осёл! — Франциск тут же ринулся обратно к лестнице, благо, та всё ещё стояла на месте и выглядела такой же прочной, как и тогда. Всего несколько секунд, и он уже был на самой вершине — взбешённый и взмыленный. Он попытался толкнуть крышку люка, молниеносно сочиняя в голове различные варианты брани. Но вот напасть — крышка люка почему-то не поддалась его удару, хотя в прошлый раз открылась очень легко, ведь её не удерживал никакой замок. Франциск нахмурился и ударил снова. Результат оставался прежним. Что-то, наверное, лежало там наверху и мешало люку открыться. Или кто-то… — Артур! — Франциск аж охрип от собственных усилий. — Открой! Но если Керкленд его и слышал, то не придавал этим отчаянным крикам никакого значения. Боясь упасть в пропасть, в которой плескался огонь, он отполз поближе к стене, которая с виду выглядела достаточно прочной. Красная полоска неумолимо ползла следом за ним. Почувствовав лопатками горячее покрытие железной стены, Артур расслабленно выдохнул. Ну вот, теперь можно было успокоиться. Торопиться некуда. Все пути закрыты, все потенциальные защитники далеко. Теперь он был полностью предназначен самому себе. Он спокойно поднял руку и взглянул на окровавленную ладонь слегка затуманенным взором. Затем на его губах появилась ленивая усмешка. Он опустил голову и отвернулся. Ожидание начало постепенно его раздражать. Где эта проклятая смерть, когда он уже был готов встретить её с распростёртыми объятиями? «Ты уверен, что поступил правильно?» — раздался прохладный голос где-то в голове. Артур поморщился от непривычки. — Понятия не имею, — ответил он. — Надеюсь, что да. Рана выглядит паршивенько, с таким обычно не выживают. Если бы я дал Франциску возможность вывести меня из башни, то… то всё равно ничего бы не поменялось, верно? Я бы только зря подарил ему надежду. Да и самому себе… тоже. Голос ему не ответил. Наверное, такой развёрнутый ответ более чем удовлетворил его любопытство. Артур так до конца и не смог понять, кому он мог принадлежать. Не ему ли самому? А, хотя, это уже не важно. — Здесь уже не так шумно, — проговорил он, лениво разлепив обескровленные губы. — И даже по-особенному красиво… Над его головой раздался какой-то странный грохот, словно на башню сверху свалился метеорит. Но Артур даже не обратил на это внимание. Его глаз был устремлён куда-то далеко-далеко за пределы башни и храма. Куда-то, где не было всего этого горящего безумства, этой войны, ненависти и прочего. Там, куда направлялся его взор, было спокойно, и жаркое лето водило свои цветочные хороводы круглый год. И небо всегда было бирюзовым и безоблачным. И где-то там, вдали, ловко изгибаясь всем телом и издавая величественный рык, порхали живые драконы. Артуру очень нравилась эта легенда. Она была опьяняюще привлекательной и в то же время очень далёкой от реальности. «Ты умираешь», — снова голос, похожий на тот резкий звук, когда острый нож срезает кусок бумаги. — Ага, — Артур попытался сменить позу. — Неудачно вышло, не так ли? На мгновение ему показалось, что он увидел рядом с собой Кевина, Гарри и Скотта. Они смотрели на него с интересом, но не проявляли попытки хотя бы помочь. Артур быстро осознал, что это были обычные миражи. Чуть позже миражи скрылись вместе с новой волной взрыва. Что-то опять взорвалось где-то в глубине башни, Артура это уже даже начало откровенно раздражать. «Могла бы уже упасть ради приличия!» Боль в животе стала понемногу затихать, оставляя на месте лишь убаюкивающий пульс. Дыхание становилось каким-то тяжёлым. В глазу возник седой туман. Он попытался вспомнить, как его зовут, а когда это сработало, пошёл ещё дальше. Его разум быстро пролетел по всей памяти, начиная с самого раннего детства, где пахло весной, светило солнце и в кустах кричали вредные насекомые. Артур шёл по траве, высоко поднимая свои короткие ноги, и каждый следующий шаг вынуждал его проявить в этом деле всё больше усидчивости и проворства. В нос залетела какая-то пыльца, лицо защекотало, глаза заслезились, и он чихнул — громко, визгливо. За спиной раздался счастливый смех старших братьев. Далее разум скакнул вперёд, картинки сменяли друг друга, не давая мозгу заскучать. Здесь было много всего: были радостные моменты, от которых восторженно замирало сердце и в глазах появлялись горячие слёзы, были печальные, даже немного постыдные, о которых хотелось бы навсегда позабыть, но, вопреки своему глубочайшему отвращению, Артур их помнил. Какое-то время это путешествие во времени могло показаться ему чем-то бесконечным, пока вдруг в самый неподходящий момент у этой тропы начал намечаться конец. Артур понял это по тому, что последние воспоминания вдруг стали обретать сочность красок, запахов и эмоций, ещё незабытых, не затёртых до глубоких дыр, не заезженных глупыми сомнениями. Воспоминания последних дней. Улыбающийся Франциск, его блестящие в ночи глаза и мягкие волосы, пахнущие ранней зимой. Он прижимается щекой к его груди и ощущает томный стук сердца. И тонкие пальцы приятно массируют кожу, теряясь в ворохе непослушных волос. На лице Керкленда застыла мягкая улыбка, обращённая в никуда. Его дыхание замерло.***
Очередной по счёту взрыв разорвал небо на куски. Балкон не выдержал напора, затрещал и наконец-то отвалился. Потеряв точку опоры, дракон полетел вниз, подобно здоровой крылатой бомбе. Ударившись о землю, он проломил её, асфальт захрустел под его мощным ударом и рассыпался, выставляя напоказ голые трубы и тоннели, утопшие в белой завесе влажного пара. Закипела речная змея. Дрожь в земле продолжалась ещё долгое время, пока звуки крошащих в песок кирпичей в конец не замолкли и не обрекли мир на долгожданную тишину.***
Франциск не желал принимать это затишье. Кое-как расшатав крышку люка, он всё же сумел отпереть её, подняться наверх и увидеть своими глазами, что от этажа остались лишь кривые обрубки труб. Он присел на корточки и почувствовал, как неостывший жар под толщей металла обжигает ему пальцы. — Это всё гипноз, — сказал он сам себе. Сказал так слабо, будто боялся, что трубы подслушают его и попытаются осудить. Но вскоре смелость начала возрастать на душе. И оттого голос становился громче и твёрже. — Это гипноз. Гипноз! Кому он пытался это доказать? Кругом же никого не было. Артур пропал. Скорее всего, его унесло вместе с кораблём. — Это гипноз! Боже! — вспышка гнева озарила его разум, будто пробудившийся вулкан. Франциск сердито забарабанил кулаком по железному полу, не жалея своих костяшек. Не прошло и пары секунд, как гнев отступил, плоть снова стала чувствительной, и разбитый кулак заныл так сильно и неистово, что хотелось рыдать. Франциск тут же повалился на бок и, прижав повреждённую и заляпанную в крови руку к своему животу. — Не может быть… — глухо сказал он. — Этого просто не может быть… Белый и живой свет быстро заскользил по полу, вспыхнул на блестящей алой луже, и продолжил своё блуждание до тех пор, пока не заметил скрюченное и дрожащее тело Франциска возле открытой крышки люка. Бонфуа же не видел и не чувствовал ничего, кроме собственного горя. Его тонкие, чёрные пальцы дрожали от горящего под кожей жара. А облако света тем временем продолжало с интересом изучать его согнутую спину, точно не зная, жив ли был тот мужчина или нет. — Эй, мсье! Поднимите руку, если вы в сознании! Немного помедлив, Бонфуа протянул окровавленный кулак и почувствовал, как прохладный воздух прилип к его горящей коже. Вскоре он услышал шумные шаги позади себя, а позже кто-то схватил его под руки и неопрятным рывком попытался поднять с пола. Франциск оторопело поднял глаза на своих спасителей и увидел совершенно незнакомое цыганское лицо. — Есть ли здесь кто-то ещё? — спросил незнакомец. Тем временем его камрады уже прочищали помещение. Их белые фонари блуждали по испорченным проводам, стараясь не пропускать ни единого тёмного уголка. Кругом сразу стало так людно и шумно, что хотелось поскорее снова улечься на пол и приложить ладони к ушам. — Живее проверяйте! Башня вот-вот рухнет! — Здесь чисто! — Больше никого! Франциск почувствовал, как его куда-то повели. Не так грубо, как он предполагал, но достаточно торопливо. — Уходим отсюда! У раздробленного балкона их поджидала небольшая капсула, которая держалась на воздушном шаре. Франциска посадили в салон, где под сидениями слышалось умиротворенное бурчание мотора, а воздух пах свежей кожей. Вскоре балкон остался далеко позади, а вместе с ним и полуразрушенный храм. Франциск даже не посмотрел на него на прощание. Его пустой взгляд был опущен к ногам. С разбитой руки тонкими струйками стекала кровь, а грязные волосы спадали с лица неряшливыми прядями. В скором времени усталость окончательно его поработила, и Франциск отключился под тихий говор двух смуглых мужчин, которые сидели напротив него и пристально его изучали.***
Придя в себя, Франциск почувствовал себя укутанным в одеяле. Хоть глаза и болезненно слипались, это не помешало ему осмотреть место, в котором он прибывал. То была палатка — совершенно небольшая, обыкновенная и очень холодная. Когда Франциск попытался встать с кушетки, его голова начала гудеть, а во рту было очень сухо и горько. За тонкой тканью палатки иногда звучало какое-то слабое движение и по стенке плыли людские тени, но от этого у Франциска не возникало сильного желания выбираться наружу. Он неспешно прощупал каждую повязку на своём теле, которая перекрывала его раны. Шершавая, желтоватая марля — определенно не первой свежести, да и затянута очень грубо и небрежно. Особенно на горле. Оставалось лишь сидеть и гадать, кто же этот смельчак, кто не воспротивился оказать ему первую помощь. Внезапно движение за пределами палатки усилилось. К ней подбирались чьи-то высокие тени. Испугавшись незваных гостей, Франциск поспешил обратно под одеяло и притворился спящим. Послышался шорох тонкой ткани, затем задул пропитанный лесными запахами ветер. Франциск сделал вид, что только-только пробудился после крепкого сна. Прищурив глаза, он уставился на вошедших людей. Их было двое. Высокий и широкоплечий мужчина с гривой иссиня-чёрных волос, часть из которых была аккуратно заплетена в цветные косы. Он был одет в потёртую куртку из лошадиной кожи и в чёрные брюки, на которых сверкали брызги грязных луж. Мужчина держал в руках арбалет, а указательный палец напряжённо массировал курок. Рядом с ним стояла женщина с короткой стрижкой и недовольным взглядом. Франциск достаточно легко узнал в ней ту безымянную цыганку, которую ему посчастливилось встретить в квартире Кьяры. Ему казалось, что с того момента прошло очень много времени. Женщина поприветствовала его взмахом забинтованной руки. На её смуглом лице кое-где виднелись крохотные ссадины, а на правой щеке темнел свежий синяк. Видно, эта ночь была тяжёлой не только для Франциска… — Ты проснулся. Хорошо. Женщина достала из тёмного угла палатки раскладной стул и поставила его у койки, где лежал Франциск. Затем она села, повернув спинку стула вперёд. Какое-то время её зелёные глаза с особым вниманием изучали пациента, словно искали в нём что-то конкретное, пока в конце на разбитых и сухих губах цыганки не заиграла дружелюбная улыбка. — Не думала, что встречу тебя после всего этого безумия. — Ирония судьбы? — предположил Франциск. В последнее время только это словосочетание и вертелось на языке. — Верно. Ирония судьбы. Я дала тебе тогда маленькую наводку, абсолютно не лелея надежду, что она сможет к чему-то тебя привести. Но ты приятно удивил меня, Франциск Бонфуа. Мало того, что ты нашёл Керклендов, так ты ещё постарался собрать целый флот из пиратов разной степени паршивости и привести их всех в Париж. Не знаю, то ли в твоём тихом омуте водятся какие-то совсем особенные черти, либо тебе просто довелось родиться в рубашке. Такая удача улыбается отнюдь не всем. Далеко не всем, Франциск. — Всегда пожалуйста, мадам, — ответил мужчина. — Полагаю, вам удалось отбить Париж. — Ну… — женщина неловко провела ладонью по своим коротким волосам. — Что-то вроде того. На самом деле, война только начинается, и позапрошлой ночью было лишь её вступление. Скажу честно, вышло оно более чем прекрасно. Давненько я не чувствовала в теле такого мощного адреналина. Мои знакомые сказали, что инквизиторы и их сторонники бежали в сторону Лиона, и уже там в купе с местными баронами активно разрабатывают план ответного удара. Чувствую, это затянется надолго. — Вы готовы к войне? Цыганка ответила ему глухим смешком. — К ней никогда не бываешь готовым. Под неё можно лишь подстроиться. И то не всегда. Несколько секунд они просидели в молчании. Казалось, что каждый тщательно думал о чём-то своём. Первой не выдержала цыганка. Судя по тому, как скривились её губы, она была чем-то сильно взволнована. — Наверное, странно это спрашивать прямо сейчас, если учесть, что ты только-только пришёл в себя, — она отвела взгляд в нерешительности. — Но ты случайно не знаешь, куда подевалась Кьяра? — Кьяра? — Франциск чуть не поперхнулся воздухом от услышанного. Чёрт! Он совсем позабыл об Элис и её сестре! Какой ужас! Да как он вообще посмел?! — Я… не знаю, мадам. Честно. А что такое? Женщина пожала плечами. — Мои люди прочистили башню, но так и не смогли отыскать её. Ни её тела, ни тела её сестры. В целом, мы обнаружили десяток убитых горожан и ещё дюжину фениксов. Если учесть, что происходило снаружи, парижане отделались малой кровью. Франциск озадаченно закусил губу. — Что ж… очень жаль, что ты ничего о ней не знаешь. Она была хорошей подругой и великолепным солдатом… А знаешь, всё же после завершения боя мне удалось встретиться кое с кем, — женщина вдруг улыбнулась, да так странно, словно ей не терпелось скорее похвастаться, но лишь правила хорошего тона и недетский возраст мешали ей растянуть улыбку до самых ушей. — Я до последнего не могла поверить в случившееся. Но это точно был не сон. — С кем же вы говорили, если не секрет? — С Керклендом. Увы, на тёплую и долгую беседу за чашкой чая это не было похоже. Мы обмолвились с ним парочкой слов, да и то, это были лишь небольшие напутствия на будущее. — Керкленд? Он здесь?! — Франциск мигом оживился. На мгновение, он подумал о том, что эта цыганка могла говорить с Артуром. — Нет, не думаю, — та махнула рукой. — Он очень торопился, а у меня не было причин его удержать. — А… а как он выглядел? — волнение горячей магмой растеклось по его внутренностям. Франциск готов был начать скакать на кушетке, как возбуждённый ребёнок. — У него были светлые волосы?! — Красные, — поправила его женщина и слегка прищурила глаза. — У него были красные волосы. Перстни на пальцах, кольцо в ухе, странные ожерелья и нарядная одежда. В общем, пират до мозга костей. — Скотт, значит… — Франциск заметно поник и опустил взор на свои руки. — Что ты сказал? — Это хорошо, что вы его встретили, — солгал он, боясь, что цыганка не поймёт его разочарования. — Наверное, вы грезили об этом всю жизнь. — Не смеши! Я встречала Керклендов ещё задолго до этого дня. Один из них когда-то приходил ко мне и требовал собрать людей для саботажа. — Вы ему отказали? — Ну, разумеется! Я хорошо тогда оценивала свои силы и пришла к выводу, что тогдашний бой был невыгоден моим людям, — цыганка позволила себе криво ухмыльнуться, словно это её забавляло. — Я велела мальчишке возвращаться домой и ждать более удачного момента для своих соблазнительных предложений. Он, конечно, был очень недоволен моим ответом, но ему хватило ума не наговорить мне гадостей в лицо и покинуть нашу обитель без скандала. — А что же вас заставило выйти на войну прямо сейчас? Цыганка окинула француза внимательным взглядом. Наверное, она пыталась выяснить, шутит ли он или задаёт эти вопросы на полном серьёзе. Сам Франциск не особо понимал, нужны ли ему были ответы… ведь пустота в груди росла, становясь всё шире и холоднее. — Не знаю, — наконец услышал он простой ответ. — До сих пор не могу понять, что мною двигало… но когда в мой кабинет прибежала девочка и сказала, что видела в небе дракона, я не смогла стоять на месте. Я понимала, что там — на поверхности города — происходит что-то удивительное, и мне очень захотелось стать частью этого невероятного события. А потом… случилось всё это. До сих пор мне кажется, что я вижу сон, настолько всё это нереально. — А что случилось с драконом? — Франциск не успокаивался с вопросами. Всё же, они были ему интересны. — С драконом? — цыганка недовольно нахмурила тонкие брови. — Он лежит под городом. Не представляю себе, как это случилось, но мои люди видели собственными глазами, как эта ящерица сорвалась с башни и шлёпнулась всем своим телом об асфальт, а потом и вовсе скрылась в проклятых руинах. Под Парижем пролегает сеть давно забытых тоннелей, — поспешно объяснила она Франциску, когда увидела в его взгляде озадаченность. — Некоторые из них выглядят такими старыми, что даже мы побоялись их досконально изучить. Да что уж там — туда даже крысы не суются! — Там так опасно? — Нет, просто место само по себе очень старое и шаткое. Один раз крикнешь во всю глотку, вызовешь лавину из камней и поминай, как звали. Поэтому туда никто никогда не ходит. Треклятый керклендский дракон умудрился проломить несколько этажей этих тоннелей и свалиться так далеко, что до него теперь даже свет от фонаря добраться не в силах! — женщина разочарованно хлопнула себя по карманам брюк. — Обидно! Я была бы рада обзавестись такой игрушкой в качестве трофея… — Может, вам всё же удастся вытащить его оттуда? — Может. Но это случится явно не скоро. Не завтра и не послезавтра, и, вероятно, даже не через месяц. Сейчас самое главное для нас — это укрепить свои позиции и постараться выиграть гражданскую войну, а о драконе подумаем и после. Согласен, Франциск? Франциск ответил ей вялым кивком головы. Он же не мог признаться, что его совершенно не волновала судьба упавшего дракона. На языке вертелось лишь одно имя, и оно не давало покоя. «Когда-нибудь они спустятся туда, — думал он, наблюдая за тем, как цыганка и её личный охранник медленно покидают палатку. — И, возможно, найдут там не только остатки дракона… но и его тоже». — Ваше высочество, — услужливо произнёс подопечный цыганки, когда та соизволила открыть палатку и выйти в объятия зимы. — Ваше высочество? — Франциск вдруг резко встрепенулся. Почему-то сие обращение показалось ему очень нелепым и неуместным. Да и сама цыганка была одета слишком просто для королевы. Женщина резко остановилась у выхода из палатки и посмотрела на Франциска через плечо. — Бытует в народе такая легенда, что много лет назад местный монарх, будучи достаточно любвеобильным человеком, рискнул согрешить с одной миловидной прачкой, которая являлась во дворец среди недели чисто по рабочим интересам. Когда же народ восстал против короны и монарха обезглавили, бедная женщина была уже на восьмом месяце беременности. Ей пришлось бежать из дворца и долгое время скрываться, ибо обезумевший и жадный до крови люд готов был линчевать любого, кто имел хоть какое-то отношение к французской короне. Родившегося мальчика назвали Рошелем в честь небольшого портового городка, где он, собственно, и появился на свет. Рошель слыл самым лютым мятежником своего времени. Поговаривали, что всю свою юность он прожил под личиной юнги на одном из пиратских кораблей, а когда подрос и возмужал, вернулся обратно на родину, где его ожидали ещё недоконченные дела. К примеру, свержение нынешнего правителя, который был сильно ему не по душе. О том, что он являлся бастардом, знала лишь его престарелая мать, а та умерла ещё до того, как Рошель обрёл настоящую известность. К тому же, внешность у него была далеко не королевская — смуглая кожа и зелёные глаза. О манерах можно даже не заикаться — он даже слова такого никогда не слыхивал. Франциск усмехнулся. — И причём здесь вы? Мсье Рошель, если я не ошибаюсь, умер лет двадцать назад, если того не больше. — А притом, — ответила ему цыганка, — что Рошель был моим отцом. Франциск на секунду замер, не веря в услышанное. Но затем всё же самообладание победило, и он, глубоко вдохнув в себя прохладный воздух, спросил: — И что же из всей этой легенды правда? Женщина ответила ему странной улыбкой и поспешно покинула палатку. Вскоре её шаги стихли, сменившись звуками леса.***
Когда лагерь уснул, Франциск досчитал до двадцати пяти, сполз со скрипучей кушетки и принялся за поисках своих сапог. Вскоре он обнаружил их, аккуратно поставленных возле входа в палатку. Истёртые, рваные, они до сих пор удерживали в себе запахи огня. Стоило Франциску на секунду вдохнуть его в себя, и он вновь невольно оказывался на шаткой Эйфелевой башне. События, пережитые им, ударили по разуму, будто штормовые волны. Франциск ничего не мог поделать. Ему приходилось снова и снова видеть лицо Артура, прижавшееся к его мягкой ладони. Его последняя улыбка, его взгляд, устремлённый на Франциска… Всё это настолько хорошо отпечаталось в памяти француза, что от этой точности немного становилось жутко. Но не было времени на сентиментальности… Франциску требовалось ещё многое выяснить. Он должен был узнать, что сталось другими Керклендами и, в частности, с Элис. Душу грызла вина за то, что он почему-то совсем забыл о ней. А вдруг она не выбралась из башни? Вдруг её снова схватили в плен и удерживают в холодной клетке? А она сидит, сбившись в углу, и тихо глотает слёзы… О, нет-нет-нет! Всё плохо! Всё очень-очёнь плохо! «Я должен быть с ней, а не здесь! Как я мог? Боже…» Он буквально пулей вырвался из палатки навстречу лесному воздуху. В бесконечном небе плыли сумерки, белые звёзды изредка появлялись среди чёрных облаков. Над невысокой травой сновал вечерний туман, который лениво обволакивал маленькие кучки палаток. Наверное, их здесь было больше сотни — в темноте всех и не разглядишь. «Что мне теперь делать? Куда идти? — думал Франциск, устремляя тревожный взор на звёзды. — С чего опять начинать поиски?» Где-то неподалеку громко зарыдал ребёнок, и Франциску пришлось уйти к чаще, дабы никто и ничто не смело разглядеть его фигуру в ночи. Следующая поляна была полностью заросшей травянистым покровом. Тёмно-зелёные колосья маячили прямо перед носом, точно желая привлечь хоть чьё-то внимание. Франциску приходилось с неохотой разводить их руками, будто длинные, влажные и острые, как бритва, шторы. Вскоре на него вновь начала накатывать усталость. В костях заухала мерзкая боль. Франциск не заметил, как снова очутился на земле, на этот раз на коленях. Влажная почва противно хлюпала под ним, жадно прилипая к штанам. Спохватившись, Франциск собрался поскорее подняться на ноги, но тело едва ли подчинялось его приказам. — О, не-ет! Руки заскользили по блестящей земле, и Франциск, ничего не успевший поделать с этим, упал лицом в сырую, пропахшую болотом, почву. Как же мерзко, думалось ему всё это время, пока он отчаянно пытался хотя бы перевернуться на спину, чтобы снова начать дышать полной грудью. Он мог бы закричать, но рот был полон песка, а сухое горло никак не желало издать хотя бы хрипящий звук. Но вскоре Бонфуа понял, что зря развёл панику. Своими глупыми поступками он только тешил матушку природу, не более того. Как же, вероятно, нелепо смотрелось его худое тело, скрюченное на мягкой земле… Но затем насмешливые мысли пропали… будто ушли куда-то далеко во мрак леса. Теперь разум француза переполнялся странными голосами. Голосов было великое множество, можно сказать, это был целый хор, который кричал и нещадно бил по ушам. Франциск попытался задрать голову повыше, чтобы осмотреться, но земля слишком крепко держала его в своих объятиях. Не нравился ему этот громкий хор, ибо тот начал вдруг собираться воедино, пока не стал одним-единственным голосом. Голосом, вызвавшим в душе бурю горячих эмоций. — Посмотри на меня, — сказал ему этот голос. Франциск слабо дёрнул правой рукой, желая вытащить её из-под себя, но одного желания и слабого жеста оказалось недостаточно. Пальцы продолжали неумолимо утопать в прохладной жиже. — Ты доверяешь мне? «Что это? — Франциск стиснул зубы от боли, которая зарядом пронеслась в его голове, заставив мышцы тела напрячься. — Что со мной происходит?!» Он не знал, как объяснить то, что творилось в ворохе его мыслей и воспоминаний. Они просто всплывали в серо-синем тумане, и голова становилась неимоверно тяжелой. «Хватит! — кричал он своему мозгу. — Я так больше не могу! Мне тяжело! Откуда эти мысли? Это… это не мои воспоминания…!» Но он ошибался… картины, которые мелькали пред его глазами… всё это казалось слишком реальным для обычного бреда. В какой-то момент Франциск просто почувствовал, что теряет сознание. Он закрыл глаза и позволил своему воспалённому уму уйти в небытие. Так было даже лучше.***
— Как ты думаешь, долго он ещё будет валяться в беспамятстве? — Никак я не думаю. Я же не врач. — Это верно… но лучше бы ему поскорее придти в себя… я жуть, как волнуюсь! — Не ты один. Два дня мы блуждали по этим лесам и болотам, искали его, а он — на те — сам к нам пришёл. Чудеса, да и только. Франциск с трудом различал голоса, которые выплывали из кровавого тумана, что стоял у него перед глазами. Кто были эти люди? Люди ли? Или же он опять по глупости предался своим фантазиям? Но нет, эти голоса были чересчур живыми. Настоящими. В этом невозможно было усомниться. Слабый огонёк радости мелко затрепетал в глубине его бьющегося сердца. Резко поднявшись с постели, в которой он уже во второй раз очутился каким-то забавным чудом, Франциск умудрился удариться лбом обо что-то шершавое. Низкий потолок? Нет… это был здоровый корень древа, который рос высоко над землёй. Мужчина испуганно замотал головой, пытаясь всячески сбросить с себя вспышки тупой боли, и затем удивленно распахнул глаза. Как оказалось, он лежал в спальном мешке, находясь под столетним дубом, тяжелые ветви которого уходили далеко в чернильный и бархатный небосвод. Испачканная в грязи кожа с трудом различала движение ветра, оттого воздух казался немного сухим и лишь слегка прохладным. Дав возможность своему телу оправиться после сна, Франциск расстегнул молнию на спальном мешке, и спешно выбрался на холодную траву. Где-то поблизости его слух сумел распознать потрескивание костра. Голоса звучали уже не так громко, как ему казалось вначале, когда он был полностью сконцентрирован только на них, а не на окружающей природе, но это не помешало Франциску подняться на ноги и, покачиваясь, направиться к огню, который ярко поблескивал среди теней деревьев и кустов. Рядом с кострищем сидели какие-то люди… Франциск практически не видел их лиц, зато отчетливо замечал острые тени, которые налегали на их сгорбленные спины. Когда мужчина подошёл чуточку ближе, люди обернулись к нему и удивлённо закричали: — Ну, наконец-то! Очнулся! — Пить… хочу пить… — пожаловался Бонфуа, падая на колени перед костром. — Кевин, сбегай, пожалуйста, за водой! — Может, наш гость хочет вина? — Кевин, не выделывайся! — Хорошо-хорошо! Франциск устало спрятал лицо в своих грязных и сухих ладонях. Перед его глазами всё плыло. Вскоре он почувствовал тяжесть на правом плече и вздрогнул. Кто-то из незнакомцев протянул ему жестяной стакан с водой, от которой сильно пахло рыбой. Впрочем, не время сейчас было брезговать. Франциск с жадностью вылил всю воду себе в рот и проглотил её с такой рьяностью, что у него заболело горло. — Ого, да ты, видно, из пустыни к нам пришёл. Услышав ирландский акцент, Франциск поднял затуманенные глаза на человека, который принёс ему воду, и увидел знакомые огненно-рыжие кудри. — Кевин? — спросил он с вялой улыбкой. Затем оглядел оставшихся людей, которые сидели вокруг костра и пребывали в таинственном молчании. — Гарри, Скотт, Кьяра… — Ну, надо же, — вздохнул пират, прижавшись подбородком к своему кулаку. — Всех угадал. — Элис… Элис! Сердце пропустило несколько болезненных ударов. Не помня себя от радости, Бонфуа поднялся с земли и ринулся навстречу Элис, счастливо вытянув вперёд руки. Когда они обнялись, он испытал в душе облегчение, поняв, что всё это не могло быть обычным сном, иначе бы он проклял собственное сознание за столь жестокие шутки. Но это действительно была Элис… его Элис. Он не мог спутать ни с чем другим этот родной запах её кожи и волос. — Ах, мой дорогой, мой милый Франциск, — произнесла девушка, прижимаясь плотнее к своему жениху, будто мечтая всем сердцем стать с ним одним целым. — Я так за тебя волновалась! — Ну, может, вы, наконец, отстанете друг от друга? — спросил недовольный Скотт, которому, вероятно, осточертело наблюдать за приторными нежностями двоих влюблённых. — Вы тут не одни. Ну вот, опять этот знакомый до изжоги сердитый тон. Франциска как будто снова унесло в недалёкое прошлое, он снова увидел того разъяренного Скотта, готового жечь и убивать за малейшую провинность. — Тш-ш, Скотт! — Гарри хотел стукнуть своего брата по плечу, но не смог этого сделать в силу того, что его руки были плотно окутаны бинтами. — Почему ты всегда такой нетерпеливый? — Я уже достаточно терплю. Уже два дня! — Тебе так не терпится снова ринуться в бой? — Кевин присел между двумя братьями, тем самым снижая до нуля возникновение ссоры из ничего. Гарри тут же воспользовался этим и с довольной улыбкой положил голову на колени ирландцу. — Я думал, ты насытился парижскими беспорядками. — А то, — Скотт расстроено сплюнул в танцующее пламя костра. — Я лишился почти всей команды, лишился любимого корабля с его пожитками, и теперь у меня на хвосте сидит один старый полудурок, которому я когда-то кое-что задолжал… Даже не знаю, что может быть лучше такого момента? Остальные братья предпочли промолчать. Наверное, потому что им нечего было сказать на эту сердитую тираду. Но тут как нельзя вовремя треск костра нарушился смущённым кашлем. — А… раз тут такое дело, то… могу ли я попасть к вам в команду, сэр? — тихо поинтересовалась Кьяра. — Вам наверняка в скором времени понадобятся лишние руки и… не думайте, что я хвастаюсь, но я кое-что знаю о вашей профессии и… полагаю, эти знания вам могут пригодиться. Скотт с неохотой поднял на неё зелёные глаза, и его губы сжались в тонкую линию. Наверное, в этот момент он должен был дать свой ответ, ведь именно этого все от него и ждали, но и тут нашлось место сюрпризу. Вместо пирата голос подал Кевин, который выглядел так, словно его хорошенько огрели палкой по голове. — Постойте, миледи, вы… вы это предлагаете на полном серьёзе? Вы действительно хотите пойти под крыло этого человека? — его мозолистый палец упёрся в могучее плечо Скотта. Как только пират скосил на него свои полные злобы глаза, ирландец поспешил оправдаться. — Нет, братец, ты только не думай, что я пытаюсь тебя унизить, просто… Скотт открыл, было, рот и приготовился что-то возразить, но его снова нагло оборвали. На сей раз это была Кьяра, у которой почему-то горели щёки, а волосы вмиг стали какими-то всклокоченными, словно она яростно ворошила их руками. — Позвольте, а вы вообще кто такой? — Я? — Кевин нахмурился. — Я ваш спаситель, забыли? Его ответ мигом вызвал в Скотте нервный смешок. Мужчина лениво покачал головой и снова сплюнул в самую гущу рыжего пламени, на что костёр ответил ему презрительным фырчаньем. — Спаситель, ага. Видел я, как ты спасал этих двух барышень, — пират указал ладонью на Кьяру и Элис. — Если бы я вовремя к вам не поднялся, вы бы так и сидели в том полуразрушенном коридоре, как потерянные котята. — Но-но-но! — тут же резво вспылил ирландец, словно слова Скотта задели его за живое. — Вообще-то мы были близки к спасению, как никогда прежде! Рычаг почти нам поддался! — Ага, разумеется. — Постойте, о чём вы оба вообще говорите? Я всего лишь хотела податься в пираты, а вы… — Кьяра выглядела разочарованной. Она посмотрела на Кевина так угрюмо, словно тот умудрился испортить ей всю жизнь. — Вы могли бы и помолчать. Спасибо, конечно, за попытку вызволить нас из башни, но это вовсе не значит, что теперь вы отныне и впредь обязаны контролировать каждый мой шаг. Густо покраснев, Кевин потупил взгляд. — Давайте мы позже это обсудим, — сказал Скотт, отрывая взгляд от Кьяры и устремляя на Франциска, который, похоже, уже не знал, куда себя деть от ощущения глубокой неловкости, словно ему удалось подглядеть за кем-то в душе против его же воли. — Меня сейчас волнует кое-что другое. Предчувствуя впереди долгий и, вероятно, очень непростой разговор, Франциск медленно и осторожно присел на землю. Элис села рядом с ним, продолжая неумолимо обнимать своего жениха за плечи. — Да, Бонфуа, ты всё правильно понял, — Скотт сложил пальцы в замочек. — Ты уже знаешь, что именно я намереваюсь у тебя спросить. Так давай же не будем тратить драгоценное время на напрасные вступления. Куда делся мой брат? Как по команде, Гарри и Кевин посмотрели на Франциска с живым вожделением. Яркий, красный огонь освещал их бледные лица, делая братьев очень похожими друг на друга. Франциск постарался собраться с мыслями. Их было слишком много… язык путался во рту, словно ему не хватало там места… сердце пропускало бешеные и болезненные удары через рёбра… Но, несмотря на оживший комок страха, который медленно скручивался где-то в животе, Франциск вынужден был что-то рассказать. И он рассказал. С одной стороны каждое последующее сказанное им слово очень больно резало слух. С другой же стороны, когда Бонфуа удалось высказаться, его разуму стало чуточку легче и спокойнее. Будто он, наконец, сумел убрать скопившийся в голове лютый бардак. И Керкленды слушали его в зловещем молчании. Их лица оставались неизменными — каменными, бесчувственными, и лишь их глаза сверкали при свете пламени, как пара горящих точек. Вскоре его страшная история с описаниями произошедшего на Эйфелевой башне подошла к концу, и Франциск замолчал, с томительным волнением ожидая от братьев страшной кары. Но Керкленды продолжали пребывать в тишине, будто специально оттягивали назначенную казнь над французом. В их глазах ощущалась искренняя озадаченность. Словно они ожидали услышать чего угодно, но только не такой исповеди. Первым нарушил тишину Скотт. Громко и грязно ругнувшись, он резко поднялся со своего места и быстро удалился в тени деревьев, где его невозможно было увидеть. Следующим подал жизнь Гарри. Склонив голову, он прислонил к лицу свои перебинтованные, как у мумии, ладони. Кажется, он плакал. Последним оживился ирландец. — Ты смеешься над нами? — недоверчиво спросил он, игнорируя шумное и сбивчивое дыхание младшего брата. — Хочешь сказать, что Арчи… мёртв? Когда эта новость прозвучала из чужих уст, Франциску совсем стало тошно. — Я…не знаю, — произнёс он ослабевшим голосом. — Но всё случилось именно так… я пытался спасти его, но он упирался до последнего. Он как будто хотел умереть. — Чепуха! — Кевин тоже вскочил на ноги и, вцепившись в свою шевелюру, зашагал следом за Скоттом. Но в отличие от пирата, ирландец вернулся практически сразу. — Это безумие! Он же обещал нам… обещал, что вернётся! — Может, хватит уже вести себя, как взвинченный маятник? — раздраженно попросила Кьяра. В отличие от остальных она выглядела самой спокойной. Конечно, у неё же не было основательных причин придаваться грусти. — Маятник? Маятник?! — Кевин метнул в Кьяру холодный взгляд. — Да кто вы такая, сударыня, чтобы указывать мне? Теперь настал черёд краснеть Кьяре. Тем временем Гарри осмелился оторвать лицо от своих рук и с надеждой в голосе обратиться к Франциску: — Нет, умоляю вас, скажите, что вы просто так неудачно подшутили над нами. Франциск был бы рад это сделать. Но не мог. Ведь он говорил серьёзно. — С другой стороны, — Кевин решился прекратить блуждание по кругу и приземлил свой зад рядом с Гарри. — Мы знаем лишь то, что он исчез вместе с падением нашего короля. Его тело никто не нашёл, верно? Франциск как-то озадаченно пожал плечами. В словах Кевина крылось зерно истины. — То есть, — Гарри обратился к ирландцу, заметно повеселев. — Ты думаешь, что он мог выжить? — Почему бы и нет? Арчи хитрый лис, уж наверняка он специально инсценировал свою смерть, чтобы его меньше искали. — Знаешь, Кевин… — Гарри медленно стёр с глаз выступившие крохотные слёзы. — Вероятно, ты прав… — Да даже если и так! — внезапно вернулся Скотт. Теперь его лицо искажала гримаса лютого гнева, которого Франциск раньше никогда не видел. — Даже если он и жив, то где же нам его искать? А Питера? Про Питера вы, чёрт вас дери всех разом, как-то быстро позабыли! — Отнюдь, Скотт, — возразил ему Гарри с видом оскорблённого человека. — Мы никогда не забывали о Питере. И к тому же, мы действительно не знаем, где он может быть… я не видел его среди беженцев… — Не видел, потому что его там и нет! — закричал рассерженно пират. — И не было никогда! Этот белобрысый ублюдок специально раздразнил нас, чтобы с нашей помощью утолить исключительно собственные желания! И он этого добился! Вот этого Франциск уже был не в силах вытерпеть. Видя, как стремительно поливают доброе имя Артура грязью, он понял, что настал час поведать ещё кое-что, о чём решился умолчать вначале. — Я хочу заверить тебя, Скотт, — сказал он пирату. — Ты сказал всё верно за исключением одной важной детали. — И какой же? Просвети нас, лягушонок! — Скотт, — недовольно воззрился на брата Гарри. — Я хочу сказать, что ты прав. Питера нет в Париже. Перед тем, как ум… кхм… исчезнуть, Артур успел попросить меня, чтобы я передал вам кое-какие важные сведения, которые он выяснил, когда штурмовал церковь. — И какие же? — хором спросили Керкленды. — Артур сказал мне, что все ответы находятся в Лувре. — В Лувре? — Верно! — воскликнула вдруг Кьяра. — Там же находится личный кабинет судьи. Уверена, что все важные документы он хранил при жизни именно там. — Отлично, — буркнул Скотт, устало присаживаясь рядом со своими братьями. Франциску показалось, что за несколько минут беседы пират умудрился заметно постареть. — То есть, вы все намекаете на то, что наши приключения не закончились? Что нам опять придёт лезть в самое пекло? Гарри и Кевин обратили свои взгляды, переполненные надеждой, на старшего брата, как будто последнее слово было за ним. Хотя, что уж тут лукавить, так оно и было. — Гр-р, чёрт с вами, — наконец сдался шотландец. — Ради Питера я готов ещё немножко попотеть. Через секунду он уже утопал в тёплых и благодарных объятиях своих братьев. Наблюдая за тем, с какой искренней радостью Керкленды тянулись друг к дружке, несмотря на свой тяжёлый, порою совершенно необузданный характер, Франциск страшно жалел о том, что не видел рядом с ними Артура. Без этого светлоликого безумца его семья выглядела какой-то неполноценной и даже несколько тусклой.***
Вечер неустанно продолжался. По тёмно-лиловому небосводу лениво проплывали тени облаков, а за макушками стройных деревьев игриво подмигивал серебристый лунный серп. Франциск почему-то никак не мог найти в своей душе покоя. Вместе с Элис они лежали на небольшом, травянистом холмике и ждали, когда их посетит падающая звезда. Он долгое время мучился, не зная, с чего же начать разговор. Каждая придуманная тема рано или поздно возвращала его к не самым счастливым воспоминаниям из прошлого. Элис частенько не отвечала ему, но по ней было видно, что она готова была выслушать любое откровение своего жениха, каким бы оно ни было кошмарным. Вскоре, устав от обоюдного молчания, Франциск поднялся на локтях с холодной травы и отряхнул свою одежду от приставучей листвы. — Что-то не так? — бровки Элис удивленно нахмурились. — Всё прекрасно, — прошептал Бонфуа. Он приблизился к лицу девушки и мягко поцеловал её в губы — Всё замечательно. — Обманываешь как всегда, — вздохнула Элис. — Думаешь, я этого не замечаю? Ты так бледен, словно тебя что-то нескончаемо тревожит. Затем она взглянула на свою искалеченную ногу, где вместо мизинца алел крохотный обрубок, похожий на шишечку. Она попыталась пошевелить им, но у неё ничего не вышло. — Иногда я чувствую, что он на месте, — тихо призналась она. — Он начинает неприятно зудеть, а я наклоняюсь, чтобы почесать его, а потом, когда пальцы начинаю массировать воздух, вспоминаю о своей потере и смеюсь сама над собой. Это так глупо… — она вздохнула, прильнув к груди Франциска. — Ты ведь в курсе, что всё это случилось из-за него? Из-за того паренька, которого вы всё время обсуждали за костром? — Знаю, — бесцветно ответил Бонфуа. — Он всё рассказал мне в башне. «Не он, а судья… но это не важно». — Когда я творила все эти беспорядки, — продолжила Элис, как будто не слыша жениха, — я… в глубине души я осознавала, что не хочу этого делать, но тело как будто вышло из-под моего контроля. Я чувствовала себя марионеткой, но не могла никак понять, почему это со мной происходит! Почему именно со мной, а не с кем-то другим, а? А потом благодаря судье я вспомнила всё и… почему ты не рассказал об этом Керклендам? — вдруг резко вспылила она. — Зачем? — В смысле…? Они должны были знать! Франциск опустил на неё спокойный взгляд. — Они потеряли брата, — проговорил он, вглядываясь в медовые глаза возлюбленной. — Не думаю, что им сейчас интересно выяснять, кто был изначально виноват во всей этой истории. Да даже если бы они и узнали, то какой именно реакции ты ожидала бы от них увидеть? Элис тут же замолчала. Наверное, почувствовала стыд за своё поведение. Или же просто давилась в тихой злобе на Франциска и на его принятые решения. — Когда я узнал правду, — тем временем продолжил Бонфуа всё также спокойно и как-то равнодушно, — я хотел его убить. Я держал в руках пистолет и был готов в любой момент нажать на курок. Мною как будто демоны овладели. Я испытал к Артуру такую ненависть, что у меня от жажды мести даже затряслись ноги и в горле пересохло. Я, правда, думал, что убью его. — И почему же не убил? — смущённо спросила Элис. — Не смог, — пожал плечами Бонфуа. — Заглянул в порыве злости в его лицо и увидел там… что-то вроде сильного раскаяния… и передумал. Знаешь… — Да? — Думаю, он согласился помочь мне из-за тебя. Возможно, он действительно очень грезил мечтой всё исправить. И спасти тебя он хотел даже сильнее, чем мне могло показаться. — Хм… — Элис озадаченно нахмурила брови. — Никогда не думала об этом в таком ключе… Франциск отвёл взгляд и попытался залюбоваться лысым кустом, который издали смутно напоминал ему кошку со сгорбленной спиной. Позади неё возникло какое-то движение, словно кто-то проворно боролся с неприступной чащей. Возможно ли, что этим кем-то был Артур? Раненный и грязный от земли и липучек, он рвался сквозь узкие и колючие ветви, яростно круша их разбитыми в кровь кулаками, и гнев вперемешку с болью и усталостью горел зелёным пламенем в его одиноком глазу. И вот он оказался возле Франциска и Элис — взмыленный, как загнанная в угол лошадь, и обезумевший после череды кошмаров, случившихся в Париже в день восстания. Он опустился перед Франциском на колени. Вернее, упал на них с громким и сердитым стоном, а затем оглядел обомлевшего француза с ног до головы, точно изучая каждый сантиметр его тела. Сверял, насколько целым выглядел Бонфуа, и каким разбитым и убогим был на его фоне он. — Ты жив! — Франциск не поверил своим глазам. — Ну, разумеется, жив. Жив и, как видишь, здоров. Рана оказалась не такой уж и смертельной. Немного поныла, да отпустила со временем. Англичанин подполз поближе к французу и приложился спиной к древесной коре. — Славное вышло приключение, не так ли? — Ага, — Франциск ошарашено смотрел на знакомый юношеский профиль, в котором до сих пор ощущались слабые нотки минувшего детства. Его светлые волосы были похожи на ворох золотистой соломы, кончики которого приходили в движение при малейшем дуновении лесного ветерка. Тонкие губы чуть приоткрылись, обнажая мелкие и узкие зубы. — Но раз ты знал, что не умрёшь, то почему заставил меня тогда уйти? Артур ответил ему хриплым смешком. Он всегда так поступал, когда стремился уйти от ответа. — Ты сам знаешь, почему. — Франц? Ты что, задремал? Франциску пришлось сделать большое усилие, чтобы заставить себя разлепить веки. Он рассеянно посмотрел по сторонам. Сначала увидел всё тот же горбатый куст, похожий на кошку, а позади него безмолвный синий лес. Чуть погодя его внимание переключилось на Элис. — Да… — прошептал он, чувствуя в горле знакомую горечь. — Немного…***
Позже он проводил Элис в её палатку, которую она делила вместе с Кьярой. Пожелав ей доброй ночи и уйдя на достаточно большое расстояние от её спального обиталища, Франциск громко и облегчённо выдохнул. Горечь в горле всё никак не пропадала, а лишь наоборот — становилась всё больше с каждой минутой. Франциск ушёл в чащу леса, где было тихо, спокойно, и где его никто не мог увидеть. Присев там на кривой камень, намертво приросший к земле, француз тяжело сгорбил спину и приложил указательные пальцы к своим больным висками. — Да что же это такое? — спросил он самого себя с отчаянием. Голова гудела так сильно, будто по ней стучали железным молотком. — Что со мной творится? — А ты до сих пор не понял? — услышал он за своей спиной низкий голос. Франциск резко оглянулся назад и со страхом уставился на фигуру Скотта, которая неподвижно стояла среди кустарников, сливаясь с высокими стволами деревьев. Лишь кончик сигары продолжал разрезать синий полумрак, вырисовывая в нём красную каракулю. — Не думаю, что ты можешь меня понять, — несмотря на опаску быть убитым одним взмахом могучего шотландского кулака, Франциск постарался глядеть на Скотта с бесстрашием. — Ступай обратно к братьям и оставь меня одного. — Вот как мы заговорили, — Скотт, видно, вовсе не планировал прислушиваться к просьбам француза. Вместо этого он вознамерился подойти к Франциску вплотную, дабы тот смог обратить внимание на его руки, с которых падали капли крови. — Раньше ты мог заткнуть меня только в особые моменты, в частности, когда Кер… когда Артур был поблизости. Как будто рисовался перед ним. Но сейчас же его нет рядом, а ты продолжаешь говорить со мной, словно мы с тобой давно закадычные друзья. «Оставь меня одного» — ишь ты! А ну! — Скотт грубо хлопнул Франциска по плечу. — Подвинься. Франциск послушно занял уголок камня, позволив Скотту занять почти всю львиную долю его хорошо пригретого и уже отчасти полюбившегося места. Скотт взял двумя пальцами правой руки сигару и отделил её от своего рта. Огонёк его курева прекрасно отражался в его чёрных, как бездна, глазах. — Дай угадаю, — проговорил он спустя минуту напряжённого молчания. — Память буквально распухает от бесконечного потока забытых воспоминаний. Я догадался? — Что же… это такое? — Франциск в свою очередь судорожно обхватил себя за плечи, желая не то защитить себя, не то справиться с внезапным ознобом. — Что с нами происходит? — По-моему, всё более чем очевидно. Хорошая иллюзия не может жить без своего иллюзиониста. Пробелы в твоей памяти постепенно восполняются. Всё, что ты когда-то не мог вспомнить, возвращается на свои места, — пират недовольно поморщился, будто в этот же момент его голову поразила вспышка острой боли. — Одно плохо — это не всегда происходит без последствий. А иногда хочется выть, завернувшись в клубок и скрывшись от посторонних глаз. Ты ведь до последнего не знаешь, как долго ещё это восстановление будет продолжаться. И ещё эти проклятые голоса в голове… — мужчина устало смежил веки и прислонился губами к кончику недокуренной сигары. В воздухе уже ощущались мягкие запахи табака. — Думаю, они ещё очень долго будут держать меня на коротком поводке. — Это всё из-за Артура, верно? — Умный лягушонок, — пират глубоко вздохнул, вытолкнув из себя клубок светло-синего дыма. — Вероятно, ты уже догадался, в честь чего этот маленький засранец вздумал вскрыть твою черепушку. Чувствуешь, как твоё лицо охватывает жаркий стыд от прошлого, которого ты не помнил? Франциск испуганно сглотнул. — Я пока что… обрывками вспоминаю, — прошептал он совсем неуверенно. — Тогда тебе крупно повезло. А мне вот нет. Я уже вспомнил всё, о чём прежде мог лишь смутно догадываться. — И что? Настолько всё паршиво? Скотт повернулся к Франциску и внимательно вгляделся в его лицо. — Тебе, правда, так интересно? Хочешь послушать мою исповедь? — Нет, но мне ведь всё равно не отвертеться от неизбежного, не так ли? — попытался улыбнуться Франциск. — Ты прав, — Скотт с любопытством посмотрел на свой окровавленный кулак, кожа которого заметно припухла вокруг образовавшихся острых ран. Интересно, с кем он успел подраться за такое короткое время? Для Франциска это осталось неразрешенной загадкой. — Всё началось с моего детства. Для кого-то оно считается одним из самых светлых периодов взросления, а для кого-то… — мужчина немного помолчал, словно собирался с мыслями. — В общем… Мы с Кевином жили в Англии, и нас опекала женщина — настолько жестокая, гадкая и подлая, каких я никогда не встречал в своей жизни. Она ругала нас, давила своим авторитетом, унижала при малейшей возможности, совершенно не страшась бранных выражений. Она была Дьяволом во плоти, и мы с Кевином всё никак не могли понять — почему? Почему она жила с нами? За что отец вообще любил её? И почему она никогда не пыталась полюбить нас? На эти вопросы я до сих пор не знаю ответа, и Кевин, думаю, тоже. Мы никогда не говорим о ней, ибо даже малейшее упоминание об этой персоне причиняет нам нестерпимую боль. Как ты, наверное, успел догадаться, она была… — Матерью Артура, — почти без сомнения в голосе закончил за него Франциск. Его лицо было бледным и как будто светилось при луне. Скотту показалось это забавным, но он продолжил свой рассказ. — Точно, — он снова закурил. — В скором времени она понесла ребенка и спустя месяцы родила его с большими мучениями. Как только я увидел лицо этого мелкого пищащего существа и услышал его громкий и омерзительный вопль, я возненавидел его всем сердцем. В нем было так много от матери, что от этого сходства становилось как-то не по себе. Однажды я даже попытался убить его, но… — Скотт замялся, выдохнув клуб синего дыма. — Но не смог. Смалодушничал немного. После той неудачной попытки я возненавидел Керкленда… Артура ещё сильнее. А вместе с ним возненавидел и самого себя за то, что чуть не сделал, и за то, как сильно я этого желал. Я молился перед всеми богами, которых знал, чтобы этот ребенок… этот поганец… Чтобы он вырос таким же, как и его мать: жестоким, злым, бессердечным ублюдком. Чтобы я больше никогда не чувствовал себя виноватым, чтобы моя ненависть к нему обрела хоть какой-то смысл, — Скотт замолчал, но лишь на пару секунд, чтобы собраться с духом и продолжить снова. — Но боги посмеялись надо мной, и в итоге злым и бессердечным ублюдком вырос я. Артур же, конечно, был немного странноватым мальчиком, но он любил свою семью, дорожил каждым из нас, хотя никогда не показывал этого открыто. Я же продолжал тихо презирать его существование. Всё детство я либо избегал его, либо проявлял к нему щепотку своей ненависти, но не так сильно и яро, чтобы, не дай бог, он мог что-то заподозрить. Скорее всего, Артур чувствовал это, но, к счастью для себя, никогда не пытался узнать причину моей ненависти. — А что было потом? — Потом из-за него погиб отец. Конечно, это было для нас большое горе, но в глубине души я ликовал. Я так долго ждал того момента, когда для моей ненависти возникнет повод, и вот он произошёл. Теперь я мог ненавидеть Артура открыто. Я измывался над ним денно и нощно. Я презирал его, бранил, я в буквальном смысле изживал его, и никто — ни Гарри, ни Кевин — никто из них даже не пытался меня остановить. А знаешь почему? Потому что они осознавали, что на этот раз был прав я, а не он. Я издевался над ним так долго, что в итоге Артур не вытерпел, собрал все свои вещи, которых, на деле было не так уж и много, и ушёл в неизвестном направлении. — Ты чудовище, — в сердцах прошептал Франциск. — Разумеется, — Скотт кивнул головой. — А ещё я пират, представь себе, какое диво. Но прошлого уже не воротить. Я постарался забыть о том, что было реальной причиной моих… чувств к нему. Я забыл даже мое неудачное покушение, ибо оно было единственным в моей памяти, что делало меня перед Артуром виноватым. К счастью, об этой тайне знал лишь я один. До поры до времени… Скотт хрипло посмеялся, перекинув сигару на другой угол рта. — Однажды, когда вы с Артуром явились ко мне и попросили покинуть мой корабль, мы… на какое-то время остались с ним вдвоем. Тогда я и сказал, что прекрасно осведомлён о вашем романе. — То был не роман! — А что же ты так покраснел, лягушонок? Франциск тут же прикусил язык. — В любом случае, оно ли теперь важно? Был роман, не было романа… Между нами произошла небольшая потасовка, и Артур вышел из неё победителем с помощью своей адской лупы. Он загипнотизировал меня, и я в свою очередь рассказал ему всё, даже то, что было давно забыто, — Скотт нервно глотнул горького дыму. — Он высушил меня, как какой-то фрукт… Мы поменялись местами. Я был полностью разбит. Видел бы ты, как он смотрел на меня, когда я хватался за его штанину и умолял сделать с этим проклятым прошлым хоть что-то… лишь бы боль исчезла. Лишь бы я снова стал прежним. Артур мог отказать мне, тем самым отомстив за испорченное детство, мог уйти из каюты, бросив меня одного. И знаешь что, лягушонок? Он этого не сделал. Хоть я и видел в его взгляде отвращение к такому засранцу, как я, вопреки всему он согласился помочь моему горю. Прежде чем стереть память, он сказал, что именно я позабуду, и попутно устыдил меня в моей трусости. Знаешь, что он сказал? «Ты выбрал самый лёгкий путь, Скотти. Я никогда тебя за это не прощу». Вскоре Скотт умолк и опустил голову себе на грудь. Если бы не тлеющая в его губах сигара, можно было подумать, что он заснул. Молчание затянулось до такой степени, что Бонфуа уже начал уставать и елозить на камне, слегка задевая задом угрюмого Скотта, чье суровое лицо скрывали чёрные тени лесных веток. — Скажи хоть что-нибудь, — наконец раздался в тиши его хриплый голос. Франциск не мог понять, что именно в этот момент чувствовал этот пират и чего именно он вообще добивался. Но выглядел он усталым и как будто постаревшим на двадцать лет. — Хоть что-нибудь. Иначе я сойду с ума. Франциск открыл рот и вдохнул в себя немного холодного и пахнущего сырью воздуха. Честно говоря, он сам ощущал в себе нечто похожее. Что он сходит с ума. — Ну… — Бонфуа закусил губу от нерешительности. — Он… он тебя прощает. — Кто прощает? — не понял пират. — Артур. Он сказал мне, что прощает тебя, — казалось, что все мышцы, что находились у Франциска под кожей, стали твёрдыми, как камень. Даже дышать стало трудно. — Ты шутишь, видно… — из уст Скотта раздался сухой смешок. — Пытаешься меня утешить, да? — Это вряд ли, — пожал плечами Бонфуа. — На месте Артура я бы сделал всё на свете, чтобы ты мучился до конца своих дней, Скотт Керкленд. Скотт снова посмеялся. — Всё же ты слишком много от него перенял. Даже больше, чем я мог предположить. Больше они не говорили. Франциск молчаливо наблюдал за своим собеседником из-под вороха чуть опущенных ресниц, а Скотт пытался скрыться в своих широких ладонях. Иногда из тишины можно было вытянуть совсем тихий и полный безнадёги всхлип. Франциск мог бы выяснить, плакал ли Скотт в тот момент или боролся с насморком, но не стал этого делать. Ему было всё равно.***
На заре воздух был как всегда прохладным, но при этом сладким, приятным и лёгким. Лесная тишина начала постепенно восполняться звуками проснувшейся природы. Франциск стоял на самой опушке леса, находясь по колено в высокой траве. Казалось, он не чувствовал прихода рассвета, не видел начала новой жизни, которая распускалась вокруг него, подобно молодому цветку. Его взгляд был полон непонятной боли. Когда его разум начинал о чём — то волнительно думать, вспоминать, француз невольно кривил губы. В его небесно-голубых глазах отражались очертания города, который пустовал уже третьи сутки, и которому было суждено пустовать ещё много лет. Раньше Париж поражал туристов своей красотой, живописностью улиц и фасадов, простотой своего существования и каким-то таинственным волшебством, которое жило в каждом окне парижского дома или дворца. Теперь же он обратился в какое-то бесформенное существо, которое мирно дремало, огородившись от лесов и посёлков россыпью глубоких трещин. Изредка здешний воздух сотрясал лишь одинокий удар старого колокола. Над крышами порушенных домин проплывали тёмные тучи дирижаблей. Флаги с малоизвестными эмблемами мелькали практически всюду. Но стоило услышать позади себя шорох травы, Франциск мигом отбросил все мысли в сторону. К нему подошли Гарри и Кевин, переодетые в дорожные костюмы. Так как Гарри был слаб и переломан, он передвигался на своём незаменимом пауке. Остановившись возле Франциска, Кевин с прищуром глянул на столицу, которую будто бы закрасило черной пастелью, и спрятал руки в карманы хлопчатых брюк. — Мы улетаем, — сказал он, наконец. Встав лицом к ветру, он попытался насладиться его лёгким дуновением. Франциск последовал его примеру. Прикрыв глаза, он чуть наклонил голову и медленно втянул носом свежий воздух. Зима пахла влагой. Если бы не тоска, залёгшая на сердце, он бы смог удивиться своему открытию. — Сейчас. — Почему сейчас? — Такова прихоть Скотта. Он боится, что Седой Джон в скором времени придёт по его душу, — ирландец указал рукой на чёрный город, — но пока здесь творится хаос, он не станет нас искать. Скотт думает, что этим надо воспользоваться. — Что же, — расправив плечи, Франциск решился встать и протянуть руку двоим братьям для пожатия. — Желаю вам удачи. — Удача нам не помешает, — сказал Гарри. Посмотрев на Париж… точнее на то, что от него осталось, мальчик продолжил с большей воинственностью в голосе. — Может быть, если нам повезёт, мы найдем там Артура. Кевин весело усмехнулся. Франциск же почувствовал, как что-то ледяное и колкое потекло по его груди. — Надеюсь, что скоро вас снова станет пятеро… — произнес он с дельным энтузиазмом. — Я был бы счастлив… — И я тоже! — Кевин радостно подмигнул своему брату. — А вы… — Франциск закусил от волнения губу. — Вы не нуждаетесь в проводнике? — Проводника мы уже нашли. Сказав это, Кевин указал на девушку, которая легкой походкой выходила из тёмной чащи леса. Её загорелая кожа блестела при утреннем солнце, а темно-каштановые волосы шевелились при ветре, будто копна живых змеек. — Всем доброе утро! — сказала Кьяра без ноток особой радости. Её голос всегда звучал твердо и строго. — Капитан сказал, что мы сейчас же отчаливаем, — она была одета в просторную бежевую рубашку, затянутую кожаным поясом, и в обтягивающие брюки, которые, однако, совершенно не сковывали её ходьбу. — Кьяра? — Франциск был искренне удивлён в выборе проводника. Не то, чтобы он был против… — Так ты уходишь с ними? — Я всю жизнь об этом мечтала! — сказала она, оказавшись совсем близко к мужчинам. Франциск никогда ещё не видел столько гордости в каждом её движении, взгляде и, особенно, в голосе. — Капитан велел мне забрать вас, уважаемые мсье. — Что же, — Гарри повернулся лицом к Франциску. Улыбка на его губах стала ещё шире, однако от неё сильно веяло скрытой грустью и нежеланием расставаться. — Думаю, мы скоро увидимся с вами, Франциск. Ну, а если не увидимся, то знайте, друг мой, что мне было приятно иметь с вами дело. — Вероятно, я подпишусь под каждым словом своего дражайшего братца, — Кевин бодро похлопал Франциска по плечу, будто они были давними товарищами. — С вами было весело, мсье Бонфуа! Поверьте, если бы я только мог поменять вас местами со Скоттом, я был бы вдвое счастлив иметь под рукой такого милого и симпатичного родственника, как вы. — Кевин! — Гарри стукнул ирландца паучьей лапкой. — Да я пошутил! Кьяра лишь раздражённо закатила глаза. — Ох! Мсье Гарри, нам пора отбывать, — произнесла она, не вытерпев долгих прощаний. — Капитан Керкленд будет страшно недоволен, если вы начнете мешкать. — Отбывать? — не понял их Франциск. — А на чём? — Вы думаете, что Скотт отправился на эту войну без лишнего плана? — усмехнулся Кевин. — Тогда вы его совершенно не знаете! Он умеет подстраховываться гораздо лучше, чем некоторые из нас. И вообще он что, ожидает только одного Гарри? — вдруг резко взвыл мужчина. — А как же его покорный слуга? — Ах… про рыженького он тоже что-то упоминал… Короче говоря, прошу вас поторопиться, — и перед тем, как покинуть опушку леса, девушка с суховатой любезностью кивнула Франциску. Для них двоих это значило что-то вроде прощания. — Р… Рыженького? — побагровев до самых ушей, ирландец гневно топнул ногой, когда Кьяра была уже далеко и не могла услышать его недовольной брани. — Вообще-то я тоже Керкленд. Я Керкленд! Никакой я не рыженький! — Успокойся, братик, — Гарри сочувственно погладил Кевина по руке. — Нет, ну ты слышал? Рыженький! Рыженький, мать вашу за ногу! Она не может запомнить моё имя! Зато вот перед Скоттом стелется, как кошка! Хотя кто её спас? Я её спас! Сумасшедшая! Страшная! Эгоистка! Осознавая, что этот гнев невозможно угомонить одними только утешающими словами, Гарри постарался просто увести Кевина подальше от того места, где его самолюбие было так жестоко и хладнокровно подорвано непробиваемой женщиной. — До встречи, Франциск! — перед тем, как исчезнуть в холодной и сыроватой чаще, Гарри радостно подмигнул своему другу. Когда громкая и разъяренная ругань Кевина, наконец, оставила в покое здешний воздух, Франциск почувствовал, как кто-то подкрался к нему сзади, и услышал взволнованное дыхание. — Даже не верится, что она так легко меня оставила, — Элис встала рядом с Франциском, сложив руки на груди. — Хотя, может, оно и к лучшему… С ней ничего не случится ведь, правда? — Думаю, нет, — Франциск нерешительно пожал плечами. — Хотя, это же Керкленды. Непредсказуемые ребята. Элис понимающе кивнул головой. — Ты с самого утра какой-то печальный, Франц, — начала она снова чуть осторожно, словно боясь спугнуть удачу. — Неужели тебя так сильно коробит смерть того парня? Франциск закрыл глаза и увидел в образовавшейся тьме знакомое бледное лицо с одиноко мерцающим зелёным глазом. Словно в одно мгновение он снова оказался в том проклятом номере… вернее, они вдвоём. Сплетающиеся молочные тела среди складок белья, пальцы, царапающие кожу, и долгий, мучительно-сладкий стон, сдувающий огни масляной лампы. Франциск открыл глаза и тяжело выдохнул скопившийся в горле воздух. Он боялся, что заплачет. — Расскажи мне всё, — вдруг решительно сказала Элис, отчего Бонфуа встрепенулся и изумлённо заморгал. — Ты… уверена? — спросил он, охрипнув. — Тебе это не понравится. Возможно, потом ты даже возненавидишь меня. Элис взяла Бонфуа за руку и прижалась к нему, точно ища у него тепла. Ведь утро было нещадно холодным. — Всё равно расскажи. Неведение ужасно. Ты сам это прекрасно понимаешь. Франциск сделал ещё один решающий вдох и попытался собраться с силами. Рассказ обещался быть долгим и утомительным, как для него, так и для его слушательницы. Затем он взглянул украдкой на её забинтованную ногу и после этого заговорил. Во время его истории, в которой он больше не пытался ничего скрыть и рассказывал всё, как помнил, Элис не задавала вопросов и не перебивала его. По её восковому лицу было вообще сложно определить, о чём она думала и что чувствовала. История длилась долго, и на самом её завершении у Франциска даже пересохло горло. Он чувствовал, как поцелуи утреннего ветра ласково облепляют его кожу, как волосы назойливо липнут к губам, чувствовал, как с каждым произнесённым словом его душа уходила всё дальше и дальше во мрак. Сердце стало тяжёлым и горячим, как большой кусок угля. Ему показалось, что меж деревьев, где проступали кусочки зимнего солнца, вновь показался Артур Керкленд. Он увидел ореол его светлых волос. Но лишь на мгновение, и потом мираж вновь пропал. Наверное, навсегда. Закончив свой рассказ, Франциск поспешно опустил взгляд к траве, где поблёскивали частички зимы. Он боялся заглядывать Элис в глаза, боялся увидеть в них то, чего, несомненно, ожидал. Ледяного осуждения. Но вместо этого он почувствовал, как её рука — тёплая и маленькая, точно детская — крепче обхватила пальцами его влажную ладонь. — Хорошо, что ты рассказал мне всё, — Элис говорила с улыбкой, что было совершенно для Франциска непонятно. Даже несправедливо. Ведь в глубине души он очень хотел, чтобы она возненавидела его. Чтобы ударила его по плечу и ушла обратно к повстанцам, роняя на ходу горькие слёзы. Ведь так было правильно, разве… разве нет? — Прости, — он чувствовал, что язык абсолютно не слушается его. — Я совершенно не достоин тебя. — Возможно, — Элис продолжала странно улыбаться ему. Под её светло-медовыми глазами собиралась россыпь маленьких и тонких морщинок. — Но для этого выяснения у нас ещё в запасе достаточно времени, не так ли? — Что же ты предлагаешь теперь нам делать? — изумился Бонфуа. — Попытаемся начать всё с чистого листа. А там… как получится. Элис ласково погладила мизинцем ребро его руки. Было в этом жесте что-то такое… нежное и приятное, отчего Франциск испытал на душе знакомую, но давно забытую теплоту. Сердце продолжало отвечать ему болью, но уже какой-то тихой и робкой. Словно боялось пробудить в своём хозяине гнев. Приблизившись к Элис, он обвил её тонкое тело руками и заключил в объятия. Услышал на своей груди её волнительное дыхание и слабый, полный горечи смех. И он засмеялся ей в ответ.