ПВП-драбблы с фандомной битвы (2011)

Она помнит его совсем мальчишкой… Когда выдергивает из круга обступивших его бангаа, жаждущих крови и молодого тела, закидывает в седло ховера, кричит: – Держись крепче, идиот! – и выжимает газ до упора. Он ложится щекой на её плечо, обнимает рукой за талию и бьется в конвульсиях смеха. По её плечу течет его кровь, у него разодрана шея, когти чудом не задели артерию. Ноздри щекочет запах крови, запах пота – потные хьюмы так воняют! – и едва уловимый запах душистой воды. Дорогой розаррийской воды, кого из этих шлюх он тискал в переулке? Чем заплатил? – Безнадежно глупый, безнадежно юный идиот, – шепчет она потом, вжимая его голову в ложбинку между своих грудей, путаясь пальцами в волосах, цепляя ногтями раковинки таких коротких, круглых и совершенно лысых ушей. Он согласно сопит, обдавая горячим дыханием кожу, и касается её внутри неловко, но бережно и так сладко, что шерстинки на спине встают дыбом. После секса он больше не пахнет дрянью. Пахнет ним самим – и нею. … помнит молодым… Когда он вваливается на корабль опьяненный победой и водкой, распитой со стражниками, она встает из кресла пилота, бьет его сперва кулаком, а затем коленом. Сбить с ног пьяного хьюма – не такая уж и сложная задача, особенно если он не ударит тебя в ответ. – Я предупреждала, – зло говорит она, затягивая ремень на его запястьях, – я предупреждала: если ты пойдешь на дело один, я запихаю добычу тебе в задницу. Он улыбается, даже когда она стягивает с него штаны: – Ну, будет тебе, дорогая, пошли в кровать… – но хмель выветривается, когда она потрошит его сумку и из всей добычи выбирает статуэтку Фарама Милосердного. Он тяжело сглатывает, но она сперва все равно облизывает пальцы и вдвигает в него. Ей хочется жестко, чтоб запомнил, а получается опять нежно, и он ерзает под ней и стонет совсем не от боли. – Понял, больше без тебя – ни-ни! – шепчет он горячо. – Не богохульствуй? Мраморный Фарам очень удачно сложил руки на груди, среди выступающих частей статуэтки нет острых. И когда кусок холодного камня входит в растянутое отверстие до квадратного постамента, она заглядывает в распахнутые карие глаза и проникновенно спрашивает: – Без меня – никуда? Он согласно кивает, подается к ней, когда она перекидывает ногу через него и насаживается на твердый, заждавшийся член. Она знает – обещания ничего не стоят, но ей нравится слушать, как он обещает. … и опять молодым. Когда он забирается в её дом-среди-ветвей и видит её такой, какой она стала. Видит волосы – не белые, а седые, видит одряблевшую кожу и морщины. Она улыбается, стараясь не показывать поредевшие, желтые зубы. Она думает, что знает, что он скажет и не хочет этого слышать. Всё должно было быть наоборот, но она рада, что уже не увидит его старым. А он подходит к ней, обнимает, и шепчет: – Даже за тысячу лет отсюда нет такой напарницы, как ты, представляешь? Он целует её, она ловит языком вкус его слюны – пыль времен не забрала этого вкуса, вкус её хьюма не изменился. Он шепчет: – Я скучал, – и от этих слов, от его голоса у неё под ресницами скапливается влага. Едва ли не впервые за всю её долгую жизнь.