Дальняя застава

20 Если уж быть до конца откровенным, Джаред, конечно, понимал, что секс – это не панацея от всех бед. Благодушное настроение у Дженсена продлилось совсем недолго, и Джаред быстро понял, что он может погасить лишь некоторые мелкие конфликты таким вот незамысловатым образом, но не все, не все точно! Что-то медленно, подспудно вызревало, копилось, замалчивалось, и Джаред понятия не имел, что с этим делать. А еще появилось кое-что довольно неприятное. Например, провокационное поведение. Или его раньше это не так задевало? И Джаред с беспокойством отметил возросшую активность своего ненаглядного помощника. Казалось бы, Дженсен должен был стать спокойнее. Он получил, что требовал – даже не просил, а именно требовал, если вспомнить ультимативную форму, в какой Джареду было предложено встречаться. Но нет, засранец не успокоился. Он был относительно безопасен лишь первую неделю, возможно, просто привыкал к новому ритму жизни и занят был, эм, некоторыми ночными экспериментами, но после новизна отношений, перешедших на новую стадию, притупилась. Джаред удивлялся, откуда Джен черпает энергию: тот носился по всей крепости, как заведенный, с отвращением смотрел на бумажную работу, ел за двоих, болтал и смеялся за четверых, и все не с ним! С Джаредом, как ни странно, Дженсен не заводил особых разговоров, впрочем, Джаред и не возражал. Просто удивлялся. И пристально наблюдал за этим новым, незнакомым ему пока типом. Иногда Джареду казалось, что Дженсен энергетический вампир. Но сам он тоже чувствовал прилив сил, так что не сходилось. Джаред перестал ощущать себя словно в вакууме, вновь проявились вокруг него сослуживцы, Дженсен больше не заслонял собой весь мир, перестал бесцеремонно привлекать внимание к себе, и это было немного странно и даже… немного обидно. Как будто Дженсен потерял к нему интерес. Как будто ему действительно нужно было только одно и, получив это, он обратил свое внимание на всякое другое. На других. Это трудно было объяснить, но по-настоящему Джаред не ревновал, глядя на совсем освоившегося в крепости Дженсена. Его не сильно напрягало, когда он видел Дженсена с Зоулом или с Зиневрой, с которым он все-таки помирился и даже откровенно флиртовал. Кололо в груди, только когда Джаред видел его с Сэн, но это тоже было больше похоже на беспокойство, чем на ревность: тяжелое чувство поднималось в нем, перехватывало дыхание, и стоило большого труда унять необоснованный страх. Все сомнения отступали ночью, когда Дженсен приходил, пользуясь врученным ему ключом, открывал дверь, проскальзывал в спальню, скидывал торопливо одежду и нырял к нему под одеяло, прижимаясь горячим твердым телом, сталкиваясь с ним неловко и выдавая нетерпение коротким, прерывистым стоном в ответ на объятия и поцелуи. Тогда Джаред не сомневался. Не сомневался и утром, любуясь на разметавшегося во сне любовника. Глядя на него, вот такого, умиротворенного, расслабившегося, хотел верить, что все у них получится. Или у него получится. Потому что Дженсена, судя по всему, устраивало все как есть. Джаред активно боролся с растущим в душе недовольством. Он согласился, сам, он должен быть счастлив тем, что есть. Но это, видимо, свойство человеческой натуры: мы всегда хотим больше, чем имеем. То, что раньше казалось недостижимым, в настоящем кажется нищенской малостью… Браслет Дженсен продолжал носить, он служил отличным средством связи, и Дженсен против него давно не возражал, а Джаред отслеживал все перемещения своего неугомонного помощника. Джаред мог в любой момент проверить, где именно находится Дженсен. Сейчас он должен был бы уже вернуться. Ревизию на складе обмундирования Дженсен, в составе комиссии, закончил, и зеленый огонек на браслете оповестил Джареда, что его помощник решил полчаса перед обедом провести в обществе майора медицинской службы. Сэн. Джаред скрипнул зубами и по неизвестно откуда взявшейся привычке принялся ходить из угла в угол, меряя кабинет по диагонали длинными ногами. Почему Дженсен так активно дружит с нелюдимой докторшей? И что их связывает? Неужели она так важна ему, важнее многих, важнее, черт побери, и его тоже. Нет, это не ревность! Это смешно, ревновать к доктору, к женщине, когда знаешь, что ночью Дженсен будет его, полностью, без остатка, как умеет отдаваться он один, одним взглядом, вздохом, улыбкой разрушая все его сомнения. И так жестоко и бесцеремонно возрождая их на следующий день. Непостижимый. Один такой. Редкая сволочь. *** — Дженсен, ты мне не нравишься. — Это не моя проблема. Сэн, в самом деле, ну что еще? — Ты... не вертись, сейчас, уже скоро. Мне надо закончить осмотр. Я же о другом, ты понимаешь, не притворяйся. — Я не притворяюсь. Все давно зажило, как на собаке. — И опять притворяешься. Даже сейчас. Знаешь ведь, я не об этом. Вижу... да, ты прав. Как на собаке. Одевайся. Сэн отошла от кушетки, на которой сидел, болтая ногами и сверкая голым животом, Дженсен в распахнутой рубашке, села за стол и, подвинув к себе журнал, принялась заполнять его. Дженсен пожал плечами: — И не думал притворяться. Все нормально. Все, как я хотел. — Ты уверен, что хотел именно этого? — пробормотала себе под нос докторша, продолжая писать. Дженсен соскочил с кушетки, подошел, с любопытством заглядывая ей через плечо, возразил без энтузиазма: — А почему нет? Нормально все. Что ты? Сэн, дописав последнюю закорючку, привычно нажала на «Сохранить» и «Выключить». Панель журнала прощально мигнула синим и отключилась, а Сэн повернулась лицом к Дженсену и сказала задумчиво: — Может, и нормально. Только кажется, что… Ты не выглядишь счастливым. Довольным — да, как кот, объевшийся сметаны. Но не счастливым. — Сэн, ну что за наивная любовь к романтике! – Дженсен с нескрываемой досадой покачал головой и начал одеваться. — Это сказки все. Счастье... Можно поймать лишь минуты, нет, даже секунды счастья! И все, нет такого, чтобы оно длилось вечно. — Ну и какие, по-твоему, это секунды? Когда? — Сэн скептически смотрела на него. Джен развел руками: — Ну... не знаю. Вкусная еда. Когда голоден — кусок хлеба уже счастье! — А еще? — Секс. Отличный секс, — сказал Дженсен и мягко улыбнулся. — Серьезно. Я не шучу. Советую очень, с этим твоим, несчастным, не тянуть больше... — Джен! — краснея, прикрикнула докторша. — Мы сейчас о тебе говорим! — Почему обо мне? О счастье. Как ты его понимаешь. — Именно, что как ты понимаешь, а не я. У тебя слишком все просто выходит, удовлетворение животных инстинктов, всего лишь. Джен, это... неправильно. Это слишком мало, понимаешь? Дженсен вдруг замкнулся, изменился в лице, будто раковина захлопнулась. Застегивая последние пуговки на мундире, сказал невыразительно, глядя на нее прозрачными холодными глазами: — Этого вполне достаточно. По крайней мере, пока. Сэн лишь вздохнула, досадливо хмурясь. Сказала расстроено: — Я не хотела тебя обидеть. Прости. Дженсен секунду колебался, потом все же сбросил маску высокомерия, сказал все так же негромко, но Сэн услышала за его словами тщательно скрываемую боль: — Сэн, я понимаю. Но... когда ты говоришь так со мной, я чувствую себя как... как инвалид какой-то. Будто ты требуешь, чтобы я бежал, но у меня нет ног, или... хочешь, чтобы я спел, но у меня нет голоса. Прости. Может быть, потом все изменится. Но пока так. Сэн долго молчала, потом спросила: — А Джаред? — А что Джаред? — Дженсен контролировал свой голос, но в нем проскользнуло беспокойство, и Сэн поняла и улыбнулась с таким явным облегчением, что Дженсен поднял брови и спросил снова: — Что? Сэн, что такое? Неужели ты думаешь, что я тебе это скажу, мальчик? Нет. Мне нужен Джаред, и говорить я буду с ним. Судя по твоей реакции, он — это единственное, что действительно важно для тебя, как бы ты ни противился. И только он может помочь тебе. А я подумаю, как это можно сделать. И нужно ли вообще вмешиваться? Нет, нет. Разве что... чуть-чуть подтолкнуть. Намекнуть. Подсказать... Сэн обычно обедала у себя, в маленькой уютной комнатке, предназначенной для отдыха. Ей и еще двум ее помощникам-санитарам, а также редким больным приносили еду из столовой, и Сэн предложила Дженсену пообедать с ней. Но Дженсен упорно тянул ее на улицу: — Пойдем, прогуляешься. Пропахла лекарствами среди своих склянок, тебе тоже надо подышать свежим воздухом. Сэн забеспокоилась: — Ты что-то скрываешь? Впрочем, чего это я. Ты как обычно скрываешь, но одна из миллиона твоих тайн так и рвется наружу? Дженсен потупился, Сэн немедленно подступила к нему: — Говори. — Да ничего серьезного, — замямлил Дженсен. — Я… мне просто… ну, давай все же пройдемся. Я не могу тут оставаться, и Джей… то есть Джаред, он… в общем, он наверно, уже сердится. — Но ты скажешь? Дженсен таки выманил Сэн на двор, и они медленно шли по нагретым солнцем каменным плитам по направлению к офицерской столовой. Дженсен шел, задумавшись, глядя себе под ноги, а Сэн посматривала на него настороженно, гадая, зачем она ему понадобилась. Дженсен шел все медленнее и, наконец, встал, и у Сэн лопнуло терпение. Потеребив его за рукав, она позвала: — Эй, там, на орбите! Как самочувствие? Дженсен, приходя в себя, медленно перевел взгляд со своих сапог на Сэн, и спросил: — Сэн… Скажи, ты… Вот ты. Если ты люб… если тебе дорог кого-то… Нет. Не знаю, как сказать. — Ну-ну, — Сэн поощрительно закивала, — ну говори же! Джен, ну не тяни. Дженсен явно затруднялся, и это было бы даже забавно, если б Сэн не видела, что для него это действительно что-то очень важное, но он не может объяснить, в кои-то веки дерзкому говоруну не хватает слов. — Ну… Вот смотри: ты же не стала бы носить на груди портрет человека, который… которого ты не любишь? А? — Я бы и если бы любила, не стала бы носить всякие... А, погоди-ка! — Сэн осенило: — Ты, что ли, нашел… О, господи, Джен! Сэн чуть не подпрыгнула от возмущения. Если б возможно было изобрести средство, похожее на то, что она создала для несчастных жертв неумеренного пития, но от несчастной любви. Или от глупости! Чтобы прочищать мозги вот таким обормотам, и что бы там они ни говорил – ну дети! – их просто некому бить и вразумлять. Сэн постаралась объяснить несчастному ревнивцу, что этот портрет ничего не значит, но, судя по выражению лица, до Дженсена это не дошло. Он упрямо повторил: – Нет. Это не может быть совпадение. Он всегда… носит его. Сэн не стала даже спрашивать, как Дженсен обнаружил портрет и чего ему стоило признаться, и поняла, что в его нынешнем состоянии до Дженсена не достучаться, он не слышит ее. И бог знает, что придумал, ему хоть тресни, не объяснить такой простой факт – зачем в кармане может лежать портрет. Этому может быть только одна причина. Дженсен с видимым усилием сказал: – Сэн, только прошу, не говори ничего. Ему. Ладно? – И заглянул ей в глаза. Сэн сразу захотелось прижать его к себе и погладить или отвесить подзатыльник, но последнее выглядело бы преступлением, разве можно бить такого разнесчастного зайку. Ну конечно, как же. Жди. Надо немедленно поговорить с Джаредом и выяснить, какого хрена он таскает с собой дурацкий портрет и что это за идиотская сентиментальность. Будто в ответ на ее коварные планы вдалеке Сэн увидела высокий силуэт и тут же опознала полковника. Не успела она еще сообразить, как бы ей добраться до него беспрепятственно и чтобы поблизости не было Дженсена, как… ее планы на время забылись, при виде метаморфозы, произошедшей с Дженсеном. Он преобразился. Он уже не выглядел ни задумчивым, ни подавленным, это был просто другой человек, уверенный, спокойный, он весело улыбался и даже игриво взял ее за руку, шепнув одними губами: – Не выдавай меня! – И совсем другим, жизнерадостным тоном: – Так о чем мы говорили? Завороженная, Сэн несколько секунд смотрела на него, приоткрыв рот, и в эти секунды поняла, какой спектакль, бесконечный, длинный и наверняка выматывающий, изо дня в день ставит Джен; и в главной роли, и режиссер – он, и все это только для одного зрителя. «С такими тараканами Джареду не справиться», – с испугом подумала Сэн, но уже включилась в игру, улыбнулась в ответ и даже приникла к нему и шепнула: – Дженсен, ты меня снова удивляешь. – Это же здорово. Кстати, Сэн, в пяти шагах стоит твой разлюбезный Ливьен и прожигает меня взглядом. Ты нарочно? Сэн растерянно оглянулась и обнаружила, что они стоят посреди площади перед офицерской столовой, тут и там толпятся небольшими группками офицеры, и они вдвоем с Дженсеном привлекают внимание большинства. Сэн была взрослой и, какое бы отвращение она ни испытывала к представлениям, все-таки оставалась женщиной. Она с независимым видом преспокойно повисла на руке у безмятежно сияющего улыбкой лейтенанта. Пропела, больно щипая его сквозь рукав: – Ты мне за это заплатишь, Эклз! Как на арене! Ну что же, моя репутация окончательно и бесповоротно рухнула, и все благодаря тебе. Все эти голодные шакалы, от которых я так долго отбивалась, теперь снова начнут питать иллюзии и таскаться ко мне с полузасохшими экземплярами местной флоры. – Но я же не заставлял тебя обнимать меня на виду у всех, – ласково возразил Дженсен, всей кожей чувствуя недовольство приближающегося к ним Джареда и мужественно терпя щипки. – Я обнимала? – неслышно ахнула Сэн, но продолжала загадочно улыбаться. – А кто начал сопли распускать в таком неподходящем месте?! Я хотела тебе помочь, а ты! Я чувствую тут преступный умысел! Ты специально это сделал! – Ну да, конечно. Мечтаю быть зарезанным толпой твоих потенциальных поклонников. Джаред издалека увидел своего помощника. Он стоял на самом виду, почти перед широкими двустворчатыми дверями офицерской столовой, и разговаривал с Сэн. Только взглянув на это «разговаривал», Джаред ощутил глухое раздражение, к которому примешивалась уже привычная тревога. Ну зачем, зачем он это делает? От них двоих за милю несло заговором, во всяком случае, так казалось подозрительному Джареду. Или Дженсен на самом деле не понимает, или снова нарывается. Если сказать очень мягко, их милое воркование выглядело, по меньшей мере, флиртом. Откровенным таким, с многозначительными улыбками, шепотками на ушко, смехом, веселым и опять же многозначительным. Ну нельзя же так! В крепости полно мужчин, которым Сэн отказала, причем не церемонясь и не выбирая выражения, и ее явное благоволение к Дженсену будет последнему не на пользу. Приостановившись, Джаред огляделся, увидел группки офицеров и перехватил несколько ревнивых и недовольных взглядов Кого заговорщики дразнят? И чья это акция, Дженсена или Сэн? На Сэн непохоже, она никогда раньше подобным не увлекалась… Наверняка это Дженсен! Провокатор хренов. Специально устроил показательное выступление на виду у всех. И кроме отвергнутых мужчин, есть же еще Ливьен, но Дженсену неймется дразнить и нарываться. Чтобы не скучать, вероятно. Сукин сын… Ну вот на хера? Назло. Ну точно, ему назло! Джаред злился, поглядывая на ангельски улыбающегося Дженсена. Ему хотелось схватить мерзавца за шиворот и потрясти хорошенько. – Джен, он идет сюда. – Сэн не смотрела в сторону Джареда и делала вид, что не замечает, как на них глазеют. – Кто? Ливьен? Мне он показался очень недовольным. В самом деле, Сэн, нельзя же так с парнем. Вы до сих пор не поговорили? – Зато ты довольный! Просто донельзя! Не Ливьен, олух. Твой грозный полковник. Мне кажется, он ревнует тебя, Джен. – Правда? – Дженсен недоверчиво хмыкнул. – Может, поцелуемся тогда? Для закрепления эффекта. – А ты не боишься? – Сэн хихикнула, как девчонка, Дженсен наклонился к ней опасно близко, и она не отстранилась. – Рискни, – предложила она. – Только знай, штопать я тебя больше не буду. – Интересно, а куда ты денешься. – Дженсен почувствовал, как над ним нависла тень, и выпрямился, пряча усмешку. – О чем это вы? – хмуро спросил Джаред. – Да вот… подозреваю, что единственным и постоянным моим пациентом будет на все времена в этой крепости только Дженсен. Она отпустила руку Дженсена, будто с сожалением, и, кивнув им обоим, направилась обратно к госпиталю, на прощанье одарив Джареда таким многозначительным взглядом, что Джаред разом перестал сердиться, и его прошиб холодный пот. Страх, что преследовал его, внезапно оформился в подозрение, такое невыносимо неприятное, что Джаред не медля, тут же приказал Дженсену, отрывисто и почти грубо: – Джен. Ступай за мной, немедленно. Нужно поговорить. Дженсен растерялся: – Я... А как же… обед? – После, – отрезал Джаред и широкими шагами зашагал прочь от площади, все равно куда, лишь бы подальше от любопытных глаз. Он умрет, если не узнает сейчас же. Немедленно. Сию секунду. Обед может подождать! 21 Отсутствие информации всегда порождает массу самых фантастических предположений – Джаред знал это за собой и всячески боролся с этими самыми предположениями, измышлениями и фантазиями. Но Дженсен своим поведением не позволял прийти к какому-то одному решению, хотя бы просто плюнуть на все, мол, пусть все идет своим чередом, рано или поздно все выяснится. Никак не получалось принять выжидательную позицию, когда Джаред буквально кожей чувствовал надвигающуюся хрен знает откуда опасность. Пресловутая интуиция… или просто Дженсен уже до такой степени приучил его находиться в напряжении, что он выдумывает все и на самом деле все нормально? Джаред, едва они оказались вне зоны видимости столпившихся у столовой офицеров, резко остановился, и Дженсен чуть не налетел на него сзади. – Говори, – отрывисто приказал он, пристально и недружелюбно рассматривая помощника. Дженсен, конечно же, идеально изображал удивление. И обеспокоенность в голосе у него прозвучала вполне натурально: – Джаред? – Не стоит разыгрывать передо мной идиота, Джен. – Джаред так хотел схватить его и если не потрясти, то хоть пристукнуть хорошенько о ближайшую стену, что ему пришлось сцепить руки за спиной. Джаред слишком хорошо знал, чем может закончиться физический контакт с этим парнем. – Какого хрена было это представление? – Представление? Джаред придвинулся ближе, нависая над Дженсеном: – Ладно, черт с ним. Это… неразумно было, но, блядь, свою же голову не приставишь. Просто когда-нибудь ты доиграешься, понял? И меня не будет рядом, чтобы вытащить твою задницу, а ты, если тебя пристукнут где-нибудь, подставишь и меня, и всех остальных. О себе я уж… ладно. Но то, что ты никогда не думаешь о своих товарищах, о последствиях, которые последуют за твоим неразумным поведением, наталкивают меня на размышления… – Какие? – сбитый с толку пробормотал Дженсен. – Что с тобой такое? – спросил Джаред. – Если ты думаешь, что я… нездоров, то… – Думаю. Я думаю, ты не в порядке, и давно. Тебе нужен мозгоправ, вот что я думаю. Тебе нужна помощь, но ты отказываешься от нее, ты не позволяешь никому себе помочь. Что с тобой, а? Какого хера, Джен? Нельзя так с живыми людьми. – Со мной порядок! – Дженсен снова надел защитную маску, смотрел настороженно и с обидой сказал: – Я ничего не устраивал, так вышло случайно … И не нужен мне никакой мозгоправ, я здоров. – Дженсен. Я вот все думаю, когда это началось? Когда ты стал такой сукой, а? Ведь ничего просто так не происходит. Тебя не взяли бы в РДК, если бы тесты выявили у тебя неуживчивость, неумение находиться в коллективе, значит, это все появилось позже? Я уж не говорю про разведку дальнего космоса, где главное качество офицера – это умение договариваться с неизвестной стороной без развязывания конфликта. Сейчас ты бы не прошел, мне кажется, обычные тесты для любого, решившего связать судьбу с армией… Дженсен, не ожидавший такого разговора, весь сжался, отступил, как будто его ударили, побледнел, но все же выговорил сквозь зубы: – Я никогда не был в РДК. Это закрытая информация, и ты не можешь… Ты не должен говорить со мной об этом. Джаред понял, что разгадка где-то очень близко и даже, пожалуй, вот, лежит на поверхности. Дженсен никогда не признается, никогда, про РДК тем более, но по реакции уже понятно, что это его больное место и началось все оттуда. Всё сходится. Облегчение, испытанное сейчас Джаредом, почти тут же испарилось. Это только догадка, но, скорее всего так и было: самый первый серьезный удар по самолюбию Дженсен получил, когда вылетел из элиты, из загадочного и самого крутого подразделения для будущих разведчиков. А уж потом появился этот чертов Линс, и еще неизвестно, как Дженсен попал именно к нему. Это вообще странно, очень. Джаред долго ломал голову над таким феноменом – как Дженсен попал в штаб? Слухи живучи, даже если нет открытой информации, и Джаред знал: недоучившиеся в РДК если и не уходили в военную разведку в виду ревнивой вражды между двумя армейскими службами, то отправлялись почти все в космофлот, и там счастливо продолжали свою карьеру, и добивались многого. А как мальчишка попал сразу в штаб? Это могло быть только в одном случае: протекция, влиятельные родственники, не желающие, чтобы любимый сын исчезал в неизвестном далеко. Главное, ясно одно. Сам Дженсен в штабе служить не хотел – если так, вряд ли он выбрал бы специальность разведки. А как потом рвался из штаба, хоть на край света… Все эти размышления прервал срывающийся от обиды голос Дженсена: – Никогда…Слышишь? Не надо мне… Держи свои выводы при себе! Джаред обрадовался, что Дженсен еще говорит с ним. Пусть злится, но не вычеркивает его совсем из малочисленного списка людей, к кому он хоть немного испытывает доверия. Но Джаред решил не отступать, пусть отхлынуло раздражение и снова появилось дурацкое желание обнять и успокоить, но Дженсен не поймет, конечно, и еще, пожалуй, снова обидится. – Может, я и не прав, – невозмутимо сказал Джаред и добавил, как будто размышляя: – Мне не следовало с тобой об этом… Напрасно я. Прости. Надо было сразу поговорить с майором Сэн Ал. Так и поступлю. Дженсен, к немалому удивлению Джареда, перепугался, забыл даже про свою обиду, выпалил поспешно: – Нет! Джаред, не… не надо с ней говорить. Со мной все в порядке! Сердце ухнуло куда-то в пятки, и Джаред на секунду потерял дар речи. Его напугала до смерти реакция Дженсена, он тут же вообразил себе, что этот невозможный придурок действительно – на самом деле! – скрывает от него, Джареда, болезнь, может быть, только появившуюся, а он ничего не знает! Нет ничего страшнее неизвестности, и воображение Джареда как взбесилось. Он представил, как Дженсен умирает у него на руках и, уже не соображая, что делает, вцепился в него и встряхнул: – Что опять, блядь, вы скрываете от меня?! Почему это я не должен с ней говорить?! Все, иду прямо сейчас! – Он оттолкнул Дженсена, но тот крепко схватил его за руки: – Нет, Джей, пожалуйста. Правда, все нормально! – Тогда что? – Ну… просто поверь мне. «Вот же попал, а. И никак ведь не объяснишь: Джаред, не ходи к ней, а то она разболтает про кулон, и ты будешь ржать надо мной, и будешь абсолютно прав. А она разболтает, точно! Я не переживу такого позорища, о господи, помоги мне придумать, как удержать его!» Джаред раздраженно вырвал руки, сказал: – Джен. Ты умудряешься не подпускать к себе, даже когда... и все время что-то скрываешь. Но на это раз я намерен выяснить, в чем дело. – Подожди! Если… если ты пойдешь сейчас, если будешь… Джаред! Я клянусь, я никогда больше не приду, и можешь считать наши отношения законченными! Джаред видел, как взволнован его помощник, и никак не мог взять в толк, что вообще происходит, и желание вытрясти из докторши необходимую информацию все росло. Слишком мелодраматичное заявление, так непохожее на обычные его язвительные колкости! Но видно было, Дженсен не шутит. Вон как он побледнел. Хорошо, раз так, поступим хитрее. Он ничего не узнает. Но Дженсен как будто прочитал его мысли, сказал, как отчеканил: – Джаред, если ты попробуешь обмануть меня, я немедленно порву с тобой все отношения. Обещай мне, что не будешь искать с ней встреч специально и не будешь расспрашивать обо мне. – Но это невозможно, – рассудительно сказал Джаред. Они тут все взаимосвязаны, и что, ему теперь избегать доктора? – Джен, ты ставишь невыполнимые условия. – Вовсе нет. Это ненадолго, я же понимаю. Ну… просто дай мне время, я сам… я должен сам все решить, и… Ну сделай это для меня. – Дженсен придвинулся близко, робко положил руку ему на поясницу, заглянул растерянно в глаза. – Пожалуйста. Ну и как такому отказать? В душу залезет, да влез уже, и помыкает, как хочет. Джаред не успел ничего сообразить, как его руки уже обнимали прижавшегося к нему Дженсена, а рот послушно открылся и выговорил: – Хорошо, но ты же объяснишь все потом? Дженсен получил передышку, временную, но спокойнее не стало. Он не доверял ни Сэн, ни Джареду, и проклинал себя за то, что проболтался. Глупость, пустяк, какой-то дурацкий кулон, но в его представлении этот пустяк говорил о многом. Например, о том, что выдуманные им правила Джаред принял, и с удовольствием, и еще Джей гораздо скрытнее, чем он сам, и сильнее его, раз ему так легко удается жить двойной жизнью и ни словом, ни делом не показать своих настоящих чувств. Если бы не проклятый кулон со спрятанным в нем портретом, Дженсен никогда бы не догадался об истинном положении вещей… Иногда ему приходило в голову, что Джаред не должен уметь так искусно притворяться. Неужели можно вот так – любить одного, жить с другим? Это то, чему он хотел научиться, но не умел; ему казалось, после первой же ночи Джаред раскусит его и все поймет. У Дженсена не получалось все время играть роль, а ночью так и вовсе все понастроенные им барьеры разваливались, и он забывал обо всем. Неужели Джаред этого не чувствует? Не видит… Дженсен так устал думать об этом кулоне, что поделился с Сэн, а теперь стало еще хуже. Не дай бог, узнает Джаред. А он ведь узнает, рано или поздно, предчувствие нехорошо сжимало сердце, узнает – и непременно рассмеется, и скажет что-нибудь вроде: а как же твои заявления, «никаких обязательств» и «делаем что хотим»? Он сам попал в ловушку своих же слов, и не описать, какие он испытывал раздражение, неудовольствие, страх и уныние. Кроме личных переживаний, Дженсена неприятно взволновали рассуждения Джареда о причинах его поведения, об этих проклятых тестах – вот то, о чем он и думать не хотел, старательно отодвигая в дальние уголки памяти. Эти тесты когда-то сломали ему жизнь, так тщательно распланированную. А что, в свое время он хотел очень многого добиться, и тщеславие не такой уж смертельный грех. Ему страстно, до дрожи в пальцах, до восторженных мурашек хотелось быть в разведке дальнего космоса, он видел себя только там, он все сделал, чтобы попасть туда, он даже рассорился с отцом, но добился своего. И какие-то тесты… Какие-то дурацкие тесты лишили его мечты. Смысла жизни. Радости. И надежды. Это был жестокий удар, и даже вспоминать свое состояние тогда не хотелось; до сих пор было так же больно. Сперва неверие: это какая-то ошибка! Повторные тесты – и снова результат однозначный. Дженсен добился невозможного: собрал комиссию и в третий раз прошел эти проклятые тесты, обвешенный датчиками, напряженный, взвинченный, отвечал на все полагающиеся вопросы, и умные машины снимали данные. Была какая-то заминка, результатов третьего теста ему не показали, но состоялся разговор с полковником Рисаном Тогом, и тот непривычно мягко объяснял, что не все потеряно, не все курсанты в РДК доходят до конца обучения, можно продолжить учебу на курсе космолетчиков или перевестись на специальности, близкие к штатским. Инженерные войска, например, позволят ему увидеть новые города, планеты, строить новые дороги, перед ним есть много, много возможностей. Но Дженсен не хотел ничего другого. Он не представлял, что будет делать дальше. И вот тогда появился Линс. И хер знает как, но тот уговорил его, уболтал, очаровал и убедил, что с ним, под его началом, Дженсен сумеет смириться со своей потерей, сумеет оглянуться, подумать и решить, как жить дальше. Нда. Линс… Лучше уж думать о Джареде… О пугающе проницательном Джареде. День они провели в напряженном молчании. Дженсен не отходил далеко, то торчал в своем закутке, то маячил в дверях, после ужина, не отлучаясь в казарму, пошел за ним – и вообще, Джаред ощутил себя снова, как и раньше, под колпаком, и не сказать, что это было неприятно. Немного тешило самолюбие, но больше нервировало и расстраивало, и как бороться с патологической скрытностью Дженсена он не знал, а еще его так и не оставляли всяческие предположения. Он продолжал ломать голову над странным поведением любовника. И зрел потихоньку план, как все же встретиться и поговорить с Сэн, судя по ее последнему многозначительному взгляду она тоже не против пообщаться. Только вот между ними стоит настороженный Дженсен, и как усыпить его подозрения? Усыпить! Джаред аж подскочил на диване, и Дженсен, устроивший голову у него на коленях и уже задремавший было, недовольно заворчал. Точно, усыпить. А потом пробраться к Сэн и узнать, за сохранность какой тайны так борется Джен, что ни на шаг от него не отходит. 22 Благими намерениями известно куда дорога вымощена, но каждый думает, что его дорога приведет в рай. В случае Джареда – он решил игнорировать муки совести. Ему придется нарушить обещание, данное Дженсену. Ради него самого, потому что, черт, это не может так продолжаться! В полковничьих апартаментах Дженсен немного расслабился, по пятам за ним не ходил, и Джареду удалось незаметно подсыпать снотворное в вино. Ему даже удалось заставить Дженсена выпить половину бокала этого терпкого вина. Он почти не испытывал угрызений совести, когда Дженсен моментально заснул, и даже решил не переносить его в спальню. Пусть лежит на диване; он так трогательно привалился на мягкую спинку, что не хотелось его сдвигать. Джаред на цыпочках вышел из гостиной, пересек холл и очень осторожно закрыл за собою дверь, так, чтобы ничего не звякнуло. *** Майор медицинской службы Сэн Ал в крепости пользовалась особыми привилегиями, в частности, ее жилые комнаты были расположены непосредственно в госпитале. Всех – и, прежде всего, ее саму – это устраивало, и позволяло ей заниматься своими делами сколь угодно долго. Джаред не удивился, увидев свет в ее кабинете. – А вы не торопились, господин полковник, – недовольно сказала Сэн, как обычно продолжая что-то писать. Бросив быстрый взгляд на затравленно оглядывающегося Джареда, усмехнулась, перешла на неофициальный тон: – Понятно, можешь не объяснять. Джаред с шумом плюхнулся в кресло посетителя, пожаловался: – Не поверишь, мне все время казалось, что за мной кто-то крадется. Параноиком тут станешь… Сэн неопределенно пожала плечом, продолжая заниматься своим делом. Джаред, обеспокоенно покосившись на дверь, заговорил: – Сэн, у меня мало времени. Я… мне показалось, ты что-то хотела сказать мне? И что это такое было сегодня, а? Зачем нужно было привлекать всеобщее внимание? – Ну, это все случайно произошло, Джаред. – Сэн отвлеклась от журнала, не утерпела и пожаловалась: – Есть уже, между прочим, последствия. Сегодня резко возросло количество потенциальных пациентов. Какие же бестолковые… То боли в сердце, то в глазах пелена, а то подавай таблетки от несуществующей головной боли… – Сэн. – Джаред в нетерпении заерзал, желая, чтобы докторша поскорее перешла к интересующей его теме. Сэн, наконец, спросила: – Джаред, а тебя-то что беспокоит? – Не что, а кто. Как будто не знаешь. Меня Дженсен беспокоит! Мне не нравится его поведение, кажется, он что-то скрывает, причем мне еще кажется, что вы сговорились! Он так не хотел, чтобы я встретился с тобой, что даже взял с меня клятву. Мол, не встречаться, не говорить с тобой. Непонятно, на какой срок, да и глупо это все, но сам факт настораживает! – Понятно. – Сэн покивала, с неудовольствием глядя на Джареда. – И клятву ты немедленно нарушил. Джаред ощетинился: – А что мне оставалось делать?! – Он вылез из кресла и принялся бегать из угла в угол. – Я не знаю, что он там себе вообразил, не знаю, что от него ждать, что еще он выкинет. Поверить не могу, что это я посреди ночи прокрался к тебе, чтобы узнать, о чем вы тут секретничаете все время! Не болен ли он! Хотя своими глазами видел, как он ест в столовой, разве можно с таким аппетитом… Джаред остановился и спросил быстро: – Так он не лжет, он здоров? – В учениях вполне сможет участвовать. – Сэн расположилась в кресле вольготнее и с интересом рассматривая полковника. – Но мне тоже не нравится, как он выглядит. Джаред, не сочти за нескромность, вот сейчас во внутреннем кармане мундира у тебя есть какая-нибудь памятная вещь? Что-то вроде… портрета. Джаред искренне удивился. Но соображал он быстро, и потому уже в следующую секунду расстегивал мундир и скоро держал в руках серебряный плоский кулон. Джаред с непередаваемым выражением лица рассматривал его, потом со щелчком открыл, захлопнул снова, сказал медленно: – Ты хочешь сказать… В голове не укладывалось. Неужели Дженсен видел кулон? Но это же такая глупость – можно было спросить, он бы объяснил. Хм… Хотя объяснения по меньшей мере прозвучали бы неубедительно. Но все равно! Как можно из-за такой ерунды изводить его молчанием, неделями! – Джаред, это, конечно, не мое дело, но… Тебя поняли неправильно. Кстати, а как он там оказался? Не хочу верить, что ты все еще сохнешь по Ульрику. Это же его фото, да? Джаред снова открыл кулон и попытался вынуть бумажное изображение, но получалось у него плохо, он протянул изящную вещичку Сэн: – Помоги. Выковырни его оттуда. Сэн какое-то время повозилась, потом с досадой сказала: – Не проще ли выкинуть все вместе? – Кулон я выбросить не могу. Сэн, это талисман, еще от матери. Эх... не надо было вставлять туда его фото… – Или, как минимум, нужно было вынуть фото до того, как его увидели и сделали определенные выводы. Возьми. Джаред взял кулон, машинально положил в карман и вспомнил, сколько раз он это делал. Он до того привык к нему, что проделывал все автоматически. Это как не забыть побриться, почистить зубы, надеть свежее белье… и переложить талисман из старого мундира в новый. А Дженсен… О, господи, ну надо же быть таким дебилом, забыть о начинке! А ведь это было идеей Ульрика. Тот заинтересовался привычкой Джареда перекладывать кулон каждый раз в новую одежду, выпросил посмотреть и, увидев, что он с секретом, немедленно открыл. Обнаружив, что внутри кулон пуст, Ульрик загорелся идеей воткнуть туда свой фотопортрет. Джареду это показалось тогда забавно, и вскоре он о фото благополучно забыл. Как оказалось, напрасно. – Картинку забери, – с прохладцей сказала Сэн, кивая на маленькую фотографию на столе. – Можешь оставить ее себе. Джаред и не посмотрел на маленький кусочек бумаги, направляясь к двери и торопливо прощаясь с Сэн. Перекладывать вину на Ульрика было глупо, сам виноват: действительно, надо было давным-давно выкинуть бумажку, из-за которой у него сейчас столько проблем. Но осознание собственной вины не мешало ему сердиться, правда, злился он и на себя, и на Дженсена, и на бывшего помощника тоже. *** Вылить вино, которое Джаред с подозрительной настойчивостью рекомендовал ему выпить, Дженсену не составило труда. Он улучил момент и угостил им соседний горшок с полузасохшим цветком. Он даже притворился спящим, отчаянно молясь про себя, чтобы Джаред не оправдал его ожиданий, пусть хоть раз все будет не так, как подсказывает интуиция! Но почти бесшумно закрывшаяся дверь заставила его дернуться и бессильно выругаться. Все-таки ушел. Дженсен не нашел в себе сил войти в госпиталь вслед за Джаредом. Бессмысленно. Уже и так было ясно, что он в очередной раз, в очередной гребаный раз, снова ошибся, снова! Его предупреждения для Джареда ничего не значили, он сам для него ничего не значит, и все тупо, и да, все кончено. И в очередной раз неясно, что теперь делать. Дженсен ожидал, конечно, что Джаред будет искать способы встретиться с Сэн, но не так быстро! Разочарование было ожидаемым, а теперь Дженсен испытывал усталость, горечь подступающего одиночества и опустошение. Но в любом случае он выполнит свое обещание. Надо уходить. В этот раз было сложнее, чем раньше, он с удивлением чувствовал, что в нем будто что-то противится тому, чтобы просто взять и уйти. Но он должен – и сделает это. Поведение Джареда почти равносильно предательству, такое не прощают, и не важно, что хочется наплевать на свои правила, устроить бурный скандал с таким же бурным примирением и все забыть. Неважно, чем руководствовался Джаред. Такое не прощают. Не прощают, точно. Не прощают же? Не… может, и… И все-таки нет. Черт, и посоветоваться не с кем… Как трудно потерять за один раз обоих, кому больше всего доверял... Пробираясь домой, Джаред раздумывал, как бы ему незаметно при случае показать Дженсену кулон и рассказать его историю. Он уж почти придумал, как это сделать, когда на цыпочках входил в холл. Но готовая история мигом вылетела из головы, когда в холле вспыхнул свет и он наткнулся на прямой и обвиняющий взгляд Дженсена. Дженсен не выглядел сонным, совсем, он выглядел скорее усталым и разочарованным, и это было особенно неприятно. Джаред не успел и слова сказать, как был обвинен, и уличен, и буквально размазан по стенке. Самое страшное в краткой речи Дженсена было то, что произнесена она была, опять же, негромко, отчетливо, бесстрастно, и слушать никаких оправданий Дженсен не хотел и не собирался. – Джаред, ты нарушил свою клятву. Я, в отличие от тебя, свое слово держу. Хотел уйти сразу, но решил дождаться, когда ты вернешься. И вот еще что. Я больше не буду твоим помощником. Делай что хочешь, но сидеть возле тебя и бегать по твоим поручениям я больше не буду. Все. Можешь наказывать, можешь делать что хочешь, я не вернусь. Найди мне другое занятие, если... если не хочешь проблем. Ладно хоть не сказал: «Не хочу тебя видеть», – констатировал про себя Джаред, оставшись один. Раскаяния он почему-то не испытывал. Да, он нарушил эту дурацкую клятву. И еще раз бы нарушил, если это касается Дженсена. Нечего было доводить его, он не железный, зато теперь он знает: первое – проблемы Дженсена надуманы, и проживают исключительно в его дурной голове, а, в общем и целом, он здоров и в состоянии натворить немало бед, если его вовремя не нейтрализовать; второе – он непременно остынет, в конце концов, Джаред не сделал ничего ужасного; третье – надо немедленно заняться этой самой нейтрализацией. Нечего Дженсену думать, это вредно, пусть лучше под началом Зоула вплотную займется подготовкой к учениям. И, пожалуй, надо ему дать отряд. Солин в составе тридцати солдат займет все мысли и все время Дженсена, а потом… Потом посмотрим. Главное, Дженсен ни слова не сказал о том, что мечтает свалить с заставы. Значит, есть еще шанс все наладить. И он, оказывается, ревнивый сукин сын! Кто бы мог подумать. Надо будет всегда помнить об этом, в будущем. Если, конечно, ему удастся вернуть Дженсена.