Обрывки

Жухлые опавшие листья цвета грязи после дождя тихо шелестели, вяло танцуя в объятиях пронизывающего холодного ветра, деревья казались погибшими, поскольку они имели чёрный оттенок ветвей. Если поднять взгляд в небо, то многим виделось оно таким тяжёлым и мутно-серым, словно вот-вот сокрушится на землю. За огромным неизвестным домом, чудом сохранившимся в лесной глуши ещё со времён царской России, виднелся относительно небольшой пруд, который уже покрылся корочкой льда; однако снега не наблюдалось совсем: хотя природа уже была готова одеваться в великолепное снежное одеяние, снега всё не было. К тому же, дом, перед которым в этот раз оказались страны, выглядел мрачным и пугающим, поскольку половина окон была заколочена или выбита, со стен облезла краска, и выглядел он таким, будто в нём никто не живёт. Но, наученные горьким опытом, страны собрали всю волю в кулак, вновь ожидая худших воспоминаний России, и молча двинулись к входу, отлично понимая, что просто так они здесь оказаться не могли. После развала СССР по России разгуливали насилие, бандитизм, неуправляемый алкоголизм и западная пропаганда. Большая половина российского народа наживалась незаконной торговлей чем-либо, продажей собственной Родины; никого не стали удивлять банды наркоманов или алкоголиков, но их всё же старательно обходили. Славяне стали сами себя убивать — это было то, чего так упорно добивались Европа и Америка. Понемногу народ стал вымирать не только физически, но и морально. Люди стали деградировать, продаваться фальшивой Европе да ещё и вмешивать своих детей! Все вдруг захотели быть европейцами и американцами, отделиться, чтобы не знать позора после распада Советского Союза, свалившегося на Россию. Иван так старался для их благополучия и процветания - и чтоб никакой развратный Запад не протягивал свои руки к его гордым славянам! — и вот она, благодарность! Конечно, всех под одну гребёнку он не сгребал... Но всё же Россия не понимал, как так вышло, что его драгоценный и любимый народ возненавидел его и свои славянские корни. Почему так быстро забыли всё, что сделали их великие предки? Россия всё терпел безмолвно и покорно, не имея право на вмешательство. Но со страной-то чёрт-те что происходило! Страны знали, Иван не любит бездействовать, но понятия не имели, как легко тот позволил распространять антироссийскую пропаганду. Всем, особенно Америке и Англии, стало интересно: в чём же причина? Наивные, они не знали, как на самом деле обстояли связанные именно с Иваном дела в девяностые годы. И, естественно, то время, в которое они попали, откроет только маленькую частичку загадочного русского пазла. Изнутри дом выглядел ещё хуже, чем снаружи: везде были пыль, мусор, серые стены - сорванные обои лучами лежали на деревянном полу; также покосившиеся картины были накрыты непонятными тряпками, окна, не протиравшиеся лет двадцать точно, были мутными. Страны разбрелись кто-куда для более эффективных поисков России, однако практически во всех комнатах первого этажа видели лишь играющих в карты по три-четыре человека мужиков, развалившихся на грязной мебели и пьющих пиво в перерывах между раздачами карт. Запах алкоголя и табака впитали даже испачканные шторы, что уж говорить о мебели. — Предлагаю пойти на второй этаж, — находясь в культурном шоке, Япония хотел бы как можно скорее покинуть гостиную. — Согласен, — кивнул Франция. Возражений не было, поэтому буквально через минуту стран встречала благодатная тишина второго этажа с летающей в воздухе пылью. Привыкшие к хождению сквозь стены, они хотели было пойти осматривать оставшуюся часть дома, однако появившийся в другом конце коридора мужчина заметно отличался от тех, что сидели внизу и смеялись над глупыми шутками и отборным матом друг друга. Он был одет в типичный чёрный костюм и белую рубашку и двигался как-то неестественно бесшумно и неторопливо, словно рыба в воде. Мужчина выглядел лет на двадцать пять или тридцать, был блондином с жёсткими взъерошенными волосами, сдержанным взглядом шоколадных глаз и грубоватыми чертами лица. Что-то нерусское было в его внешности, что, впрочем, было не удивительно в такое криминальное время в России. Каким-то он казался странным и загадочным, абсолютно не вписывающимся в окружающую обстановку. Блондин остановился возле тёмной гнилой двери, и стоило ему только отворить эту рухлядь, как в коридор повалил едкий сигаретный туман; однако мужчина даже не закашлялся, а только помахал рукой перед лицом, отгоняя мерзкий дым. Он ухмыльнулся, вошёл в комнату, сказав: — Где вы взяли сигареты? — его голос был приятным на слух. — Вам запрещено курить, Иван. Для стран это был сигнал, поэтому они сломя голову бросились - ну, Япония шёл как можно спокойнее, в отличие от остальных, — в заполненное дымом помещение, где точно сидел Россия. Лучше бы они так не торопились, поскольку теперь в удивлении созерцали, казалось, еле живого русского. Сидя на единственном в комнате с голыми деревянными стенами стуле и подогнув ноги к груди, Иван задумчиво смотрел в окно завораживающим взглядом своих всё ещё — Франция вздохнул, а Англия нахмурился — синих, как лёд, глаз. Однако, если долго и внимательно всматриваться в эти волшебные глаза, можно было заметить знакомый фиолетовый ореол вокруг зрачка — ничего прекраснее и волшебнее страны ещё не видели. Но только глаза были такими манящими, а вот сам Брагинский... Его руки от запястья до локтя были замотаны бинтами, оттенок кожи был белоснежным, под глазами уже привычные тёмно-серые круги. Одет Россия был в белые просторные футболку и штаны, свой излюбленный, распахнутый сейчас, плащ. Иван сгорбился, положив на подоконник левую руку и голову, в пальцах другой руки держа сигарету; его взгляд был жутко уставшим, а рука уже автоматически и периодически подносила сигарету к губам. — А? Ты там пискнул, Алексей? — грубо поинтересовался Брагинский, хриплый голос которого не шёл ни в какое сравнение с баритоном подозрительного Алексея. Россия даже не удостоил вошедшего взглядом, продолжая смотреть в окно — лишь откинулся назад и развалился на стуле. — По-моему, вы забываетесь, — со спокойной улыбкой, будто успокаивает ребёнка, сказал Алексей, подходя к Ивану, — вам запретили курить, иначе вы пострадаете от последствий. Страны кто нахмурился, а кто в недоумении изогнул бровь: этот человек что, всерьёз угрожает России? Он хоть знает, что из себя представляет этот непредсказуемый славянин? Даже Америка, присвистнув, почесал затылок с усмешкой. — Что? Серьёзно? — Брагинский жутко рассмеялся, отчего у стран мурашки побежали по коже и Джонс перестал хихикать. — Какой же ты всё-таки наивный, Лёха! — Россия выдохнул дым. — Отдайте, пожалуйста, сигареты! — потребовал явно нетерпеливый Алексей, вдруг нахмурившись. Напряжение повисло в обществе Ивана и Алексея: оба старались прожечь друг в друге дырки. Но, по-видимому, Алексея не устраивало неподчинение Брагинского, поэтому потянулся к пачке дешёвых сигарет, которые Россия уже держал в руках. Смотря на русского сверху вниз, мужчина потянулся за сигаретами, но Франциск вопросительно наклонил голову в бок: что-то здесь было не так, каким-то слишком сосредоточенным было это элементарное действие Алексея. Бонфуа точно не могло всё сниться, он не пил, а значит Алексей действительно хотел прикоснуться к Ивану. — Не лишай меня последней радости жизни! — Брагинский сказал это тихо, однако последнюю фразу прорычал. — И руки свои от меня убери! Вот... Ах, не можешь быть ты, "Алексей", русским! Скажи честно, — резкие перемены в настроении России практически не удивляли, — откуда ты приехал? Англия? Америка? Германия? Я гадаю. — Я предан только России, своей единственной родине, — чётко произнёс Алексей. Франциск и Артур, несмотря на недавнее неприятное упоминание Иваном своих имён, тихо засмеялись. Затянувшись, Брагинский смотрел на Алексея скептическим взглядом, говорящим одно: "И долго ты мне тут лапшу на уши вешать будешь?" — Ты предан президенту, как собака, — выдохнул русский уставившись в окно. Алексей молчал несколько минут, но потом всё-таки заговорил ровным голосом с усмешкой: — Вы рассуждаете так, будто умрёте завтра. — Кто знает, — неопределённо зашептал Иван, — может, завтра, а может, через сто лет. — Люди столько не живут, — Алексей сцепил руки за спиной в "замок" и стал нарезать круги по комнате,- по крайней мере, я не позволю вам вновь глотнуть формалин или взять в руки нож! — ошарашенные страны устремили свои взоры в сторону России, — пока я здесь, никто не умрёт. До сих пор не пойму, как к вам попал раствор формальдегида... Страны ушам своим верить отказывались, в особенности Франциск и Людвиг. Ну не могли они поверить, что Россия травился формалином! Категорически отказывались! — Это, несомненно, знак! — хмыкнул Брагинский и вновь поднёс сигарету к губам. — Продаст меня президент по частям Западу и Америке, — он вновь затянулся ядовитым дымом, — вскроет для начала и возьмёт сначала сердце, а, может, и печень. И никто меня воскресить не сможет... — Что? — Алексей удивлённо повернулся. — О чём вы говорите? — Да так, размышляю вслух, — голос России угасал, словно огонь. Иван выдохнул — как он мог вообще нормально дышать, а Алексей здесь находиться так долго? — и потушил сигарету о кучу прочих окурков в небольшой коробке. Только на глаз выкуренных сигарет было два-три десятка, и что-то подсказывало, что всё это набралось только за день. Безусловно, так влиял на состояние и поведение России его народ. Поэтому Иван пребывал сейчас в ужасной меланхолии и утопал в своих думах. К чему ему существовать, если славяне ненавидят его? В голове Брагинского мысли роились, слово осы в улье, и из-за этого он не мог понять, чего хочет больше: умереть или продолжать бороться? С одной стороны, Россия не знал, куда и к кому податься, поскольку не сомневался в том, что его дом сожгли или разнесли в щепки. Народные настроения очень непредсказуемы, поэтому то ли земля ходуном ходила под ногами русского, то ли смерть ему в затылок дышит — он не мог определить наверняка. Но Иван твёрдо решил, что больше в этом доме, в этой психиатрической лечебнице, организованной специально для него, оставаться не может. Он тут с ума сойдёт не сегодня так завтра. Либо ему горло перережут, либо он, Брагинский, всех здесь похоронит. Россия без особого напряжения чувствовал, что все эти люди, что сидят на первом этаже, мечтают сделать из него решето. И с другой стороны, Иван не желает расставаться со своими братьями, а главное с сёстрами и Москвой, Питером, Сибирью. Конечно, в голове промелькнул образ Калининграда, но разве Брагинский держит его рядом с собой силой? Хотя... Вновь перед глазами появляется силуэт Василисы. Если он исчезнет, попытается ли она опять разнести Европу? А Миша и Петя помогут ей? Россия дёрнул уголками губ: в этом не было сомнений. Даже стоя по колено в крови, Москва попытается убить хотя бы одну страну Европы. А Петербург... Ох, лучше миру про него не знать. Иван помотал головой. Не время и не место сейчас углубляться в раздумья. Брагинский, схватившись за подоконник, кое-как поднялся и сделал шаг в сторону жёсткой кровати, правда, долго на ногах не продержался. Россия совершенно точно упал бы на пол мёртвым грузом, однако одной рукой вовремя упёрся в стену, а за другой локоть его придержал Алексей. Всё перед взором русского плыло и двигалось само по себе, однако нашёл в себе остаток сил на сопротивление. — Отпусти меня! — осипшим голосом прошипел Иван, сжав руку в кулак. Алексей вдруг помрачнел. — Вы же понимаете, что я могу делать всё, — мужчина выделил интонацией это слово, — что мне вздумается? Иван молчал. Брагинский знал, чего добивается Алексей. Он ждал, когда русский упадёт к его ногам. Россия понимал, что отступит сейчас, но это будет последний раз, когда он пытается сохранить человеку жизнь. — Отпусти, — Иван понурил голову, руки ослабли, — я буду слушаться. Обещаю. Франц рот раскрыл, как и остальные. Как Россия может позволять людям обращаться с собой так? Почему разрешает издеваться над собой? Не иначе, мазохист... Внезапный блеск в глазах русского был жутким. Франция хмыкнул: мазохист или сущий дьявол, задумавший невесть что. Алексей с победной ухмылкой — Америка вдруг понял, что они с этим человеком чем-то похожи - выпустил руку Ивана. Тот покачнулся и в подавленном состоянии поплёлся к кровати. Как-то нехорошо было Брагинскому, его преследовало дурное предчувствие, поэтому он мало что соображал. России сейчас было абсолютно всё равно, в каком он положении и как выглядит со стороны. Ему было так плохо, что на окружающую атмосферу было плевать, а хуже становилось всего лишь по трём причинам, однако они были очень серьёзными. Натянув одеяло до подбородка и сжавшись в комок, русский не заметил, как из комнаты выскользнул, покачав головой, Алексей. Франциску определённо не нравился этот тип. Первой причиной являлась Москва. Она искала его, Россию, везде, где только было позволено и запрещено. Никто никогда об этом не узнает, это навсегда будет общий секрет семьи Брагинского и Калининграда: Ивана буквально через месяц после воскрешения забрали люди правительства. Пусть даже Россия не пожалел, что сунулся туда несколькими неделями раннее, но то, что ему потом наговорили... Конечно, это было неприятно. И всё же он не сопротивлялся, добровольно принимая всё случившееся. Ему сказали, что он сумасшедший и его подержат под контролем некоторое время, а взамен никто не тронет ни Василису, ни Гилберта, ни Михаила с Петром. Таковы были условия, однако Брагинский представить не мог, чем всё обернётся: его бесконечно перевозили по разным уголкам страны, будто чувствуя, что Василиса подбирается ближе; никогда ни о чём не говорили, даже дату, поэтому Россия потерял счёт времени. А вскоре обессилил от лютой ненависти народа и именно тогда понял, что больше так продолжаться не может. Сознание Василисы менялось и искажалось так, что Иван ощущал, что она становится то более агрессивной, то слишком сдержанной. Она металась, словно птица в клетке, пытаясь найти его, Брагинского. Вася ищет до сих пор, прямо как ищейка — это заставляло Россию думать, что что-то не так с поведением Москвы. Как выберется из этого дома, так узнает — эта задача для русского была превыше всего. Вторая причина — Петя. Он самый младший, поэтому на него всё влияет намного сильнее, чем на Ивана, например. Питер потихоньку замыкался в себе, как некогда буйный подросток, злился на весь мир. Петербург мысленно молил Россию вернуться как можно скорее. Но что Брагинский мог сделать? Безоружный, охраняемый пятидесятью мужчинами, он словно в заточении был в этом затхлом доме. Иван так хотел увидеть Петра и Василису и знал, что это желание сбудется, нужно лишь немного подождать! Но Брагинский не мог в точности утверждать, что всё станет как прежде. К тому же, Сибирь стал ещё более нелюдимым... Иван не заметил, как на дом опустилось тяжёлое покрывало чёрной ночи, как он уснул за своими размышлениями, хотя голова беспощадно гудела. Франция с умилением заметил, что Россия, когда спит, выглядит маленьким беззащитным ребёнком, нападать на которого просто бессовестно. Волосы разметались на подушке, черты лица были умиротворённо расслаблены, а сон был спокоен — так казалось странам в первую половину ночи. Однако всё это тихое время, примерно до часа, пролетело незаметно, в особенности для Кику, разглядывающего то Луну, то непроглядную бездну внизу за окном, и Франциска, который с полуулыбкой разглядывал всех тайком, и Иван не был исключением. Альфред сильно заскучал, поэтому полез к нервному Артуру с разговорами, но англичанин всячески пресекал все попытки Джонса наладить с ним контакт: последние события и познание своего бывшего воспитанника с другой, весьма неприглядной стороны заставляли Англию много чего обдумывать. Вдруг Брагинский вздрогнул, шумно выдохнул и напряжённо нахмурился. — Не подходи ко мне, — пробормотал во сне русский, сжимая ткань простыни в нескольких сантиметрах от лица. Все страны затихли: им интересно всё-таки было, что снится Ивану. И после того, как часто стал дышать Россия, никто не сомневался, что тот видит кошмар. Брагинский дёрнулся, словно его пронзили мечом, тихо застонал, стиснув зубы. — Я же сказал: не смей приближаться ко мне! — почти выкрикнул Иван и вскочил так резко, что не удержался на краю своей постели, поэтому, запутавшись в одеяле, с грохотом упал на пол. К сожалению, бледный лунный свет освещал только меньшую половину комнаты и до кровати не доставал, но всё же в темноте были видны его очертания: он, поджав ноги к груди, забился в угол между кроватью и маленькой тумбочкой. Поскольку Франциск стоял ближе всех к Брагинскому, он с удивлением наблюдал за тем, как дрожит русский, уткнувшись лбом в колени. Остальные страны слышали только прерывистое дыхание России. — Возьми себя в руки, Брагинский, — сдавленно сказал он себе, — это было давно. Русский понимал, что больше не уснёт. Ему казалось, что нормально выспаться он больше никогда не сможет: каждую ночь ему стало привычно видеть кошмары из прошлого, а затем сидеть до рассвета, боясь закрыть глаза и вновь увидеть моря крови. Ивана будто сковало по рукам и ногам, но, стиснув зубы и сглотнув, он кое-как поднялся и подошёл к окну. Брагинский облокотился о стену, закашлялся кровью и плюхнулся на стул, прикрывая рот ладонью. Он согнулся и прилёг на подоконник, наблюдая, как ветер по ту сторону окна свободно гуляет по лесу, как угрожающе молчат деревья и светлеет серое небо вдалеке. Пусть Россия на своей земле, но чувствует, что если продолжит сидеть на месте и ничего не делать, ему наверняка предложат в петлю полезть или продаться Западу. У Ивана, конечно, терпение ангельское, однако всему есть предел... Уж чего-чего, а страны не понимали, как можно было бездвижно сидеть несколько часов подряд на жёстком стуле и периодически поглядывать на дверь. В конце концов Брагинский что-то решил для себя, поднялся и бесшумно пошёл к выходу. Россия осторожно выглянул в коридор и, не обнаружив там никого, неспеша поплёлся к лестнице. Та страшно скрипела под ногами Ивана, но не это было главным. Он прокрался на кухню, где помимо стола, нескольких стульев и газовой плиты с одной только тумбой и холодильником, толком ничего не было; да и всё это было жутко грязным и старым, поэтому чистая вода в банке как-то выделялась на общем фоне. Брагинский налил себе воды в стакан, от которого недавно откололся небольшой кусок стекла, и направился обратно. Но, пройдя мимо плиты, он сделал пару шагов назад, немного посмотрел на неё и медленными движениями покрутил все вентили - газ тихо зашипел. Страны изумлённо поняли: совсем скоро Россия взорвёт этот дом. Иван вернулся к себе в комнату; он приблизился к окну, открыл его и высунулся на улицу. От избытка свежего воздуха у русского голова закружилась, что приносило ему неземное удовольствие. С Алексеем он и шага не мог сделать через порог, поскольку абсолютно всё было запрещено, а сейчас... Недолго думая, Брагинский сунул сигареты в карман и встал на подоконник, но явно не для того, чтобы прыгать — второй этаж всё-таки, — а чтобы забраться на крышу. Рост для Ивана был как нельзя кстати: он дотянулся до крыши сначала одной рукой, потом зацепился второй. Ветер подул прямо в спину, под плащ, словно одобряя побег России, поэтому последний только ещё упорнее стал взбираться наверх. В голове русского билась просто сумасшедшая затея. Через несколько минут Иван уже ходил по крыше, смотря в небо и глубоко вдыхая прохладу природы, а страны последовали за ним, всего лишь подпрыгнув вверх. Русский сам был холодным, как лёд, поэтому лёгкий морозец был только маленькой приятной мелочью. Брагинский сунул руки в карманы и заходил по крыше вперёд-назад, пиная ветки и явно чего-то ожидая. Вдруг его взгляд устремился в сторону дороги, где, ещё и к большому удивлению стран, шёл хмурый Алексей. Россия как-то странно хмыкнул, что-то задумав насчёт мужчины. Иван пока решил не звать его: он ожидал одного своего друга. Внезапно высоко и далеко в небе появилась чёрная точка. По мере своего приближения в этой "точке" всё отчётливее рисовался силуэт огромной птицы. Брагинский набрал в грудь побольше воздуха и крикнул: — Эй, Алексей! — мужчина дёрнулся. — Далеко собрался? Алексей уставился на Россию, как на нечто сверхъестественное. Иван склонил голову и вытянул руку в сторону, на которую приземлился огромный тёмно-бурый беркут. Америка краем сознания даже не пожалел, что стоял позади всех стран: он тоже ошалело смотрел на Россию, неожиданно вспомнив времена Российской империи, когда Альфред и Иван были друзьями. Тогда, Джонс прекрасно это помнил, Брагинский держал такого же ястреба. Ну как держал: птица прилетала и улетала тогда, когда хотела, но всё равно возвращалась к России. Примерно с того времени американцу пришла в голову идея сделать своим гербом орла... У Ивана рука дрожала от веса птицы, в лицо били порывы ветра от взмахов её крыльев. Брагинский как-то странно улыбнулся, и улыбка эта была до противного неестественной и натянутой. — Немедленно спускайтесь! — рявкнул Алексей. — Нет, не хочу, — тихо сказал Россия, погладив указательным пальцем мощную грудь успокоившегося беркута, — нашёл ты меня всё-таки, Саня. Да только поздно уже. Птица расправила крылья и замахала ими, выражая некое недовольство. — Только не злись! — хохотнул Иван, опустил руку, а затем резко поднял, тем самым заставив беркута взлететь. — Лети к Мише, Саня! — крикнул русский. — Спускайтесь сейчас же! — Алексей вновь привлёк внимание к своей персоне. — А ты мне не указывай! — с ухмылкой сказал Брагинский, — ты мне никто, и плевать я хотел на тебя! — он жутко рассмеялся. — Я знаю, что зовут тебя Уильям, знаю, что ты ко мне чувствуешь! Я всё о тебе знаю! И это не Англия, Уилл, — Иван отвернулся, — это Россия! Какие удивлённые у Алексея были глаза... Брагинский побежал к старому, но крепкому дереву с огромными ветвями, растущему в относительной близи от дома. Он с разбегу прыгнул и ухватился за ветку, правда, ударился лбом о ствол, но рука предательски соскользнула: Россия полетел вниз, собирая своим телом все ветви. Иван, как кошка, приземлился на ладони и колени прямо под кухонным окном, быстро поднялся, держась за ствол дерева, и мотнул головой, приложив холодную руку ко лбу. Покачиваясь, Брагинский лихорадочным взглядом искал что-нибудь, что можно было поджечь. Он схватил с земли какую-то сухую ветвь, отошёл на пару шагов назад, хотя позади уже был невысокий, но резкий обрыв и озеро, и, выудив из кармана спички, пытался как можно быстрее поджечь её. Дерево не поддавалось огню секунд шесть, показавшиеся Ивану часами, но в результате огонь разжёгся, и он кинул ветку прямиком в окно, которое открыл одним ловким движением, а сам кинулся к озеру... Первый этаж взорвался с оглушительным грохотом, пока Россия бревном катился вниз по сырой земле; страны спрыгнули вниз, и только Америка отличился: он с разбега прыгнул вверх на немыслимую высоту, почувствовав себя истинным героем с супер-способностями. Щепки и куски дерева летели в разные стороны, огонь будто озверел, пожирая дом. Иван выкатился прямо на замёрзшую поверхность озера и пытался отдышаться, невидящим взглядом смотря в небо. Однако и тут его ждала очередная неприятность: стоило только России начать подниматься, как лёд под ним треснул, и он камнем пошёл ко дну. Америка как раз в это время сиганул в воду. Альфред, чуть приоткрыв рот, находился в каком-то состоянии невесомости и заворожённо смотрел прямо в глаза России. Американец такого даже в фильмах не видел: сочетание холодных аметистов и чистого льда было просто необыкновенным. Видел бы Франциск, в каком они положении: Иван плавно шёл ко дну, а находящийся слишком близко к его лицу Альфред смотрел в его глаза — картина маслом. Однако здесь Брагинский тонуть не собирался однозначно, а Джонс не хотел, чтобы его увидел кто-то вот в таком положении. Русский вынырнул, жадно хватая ртом воздух, благо можно было встать на дно, прищурился, смотря в сторону полыхающего дома: сильно шатаясь, в грязной от сажи и земли одежде к озеру шёл оглушённый взрывом Алексей. — Вот настырный! — безразлично произнёс Россия. Иван плыл к берегу невероятно быстро, и когда уровень воды стал ему по колено, он встал в полный рост. Брагинский невероятными усилиями заставил себя перейти на бег, несмотря на то, что мокрая одежда придавала дополнительный вес, надеясь скрыться в лесу и прекрасно понимая, что это практически невозможно, ведь он был похож на белую ворону среди чёрных деревьев, так как даже их зелёные иголки будто померкли. Россия дышал ртом, выжимая из себя остатки энергии, а страны молча следовали за ним, гадая, что же предпримет северная страна. Он споткнулся на первом же корне, кубарем прокатился пару метров и разлёгся, собрав всю грязь, у подножия высокой сосны. Однако долго лежать и тем самым расслабляться Иван себе не позволил: он принял сидячее положение и попятился назад, одновременно пытаясь встать и, повернув голову, щекой наткнулся... На холодный нос крупного серо-бурого пушистого волка с золотисто-жёлтыми глазами. Животное было абсолютно спокойно даже тогда, когда Брагинский осторожно провёл ладонью по его шее и спине. Россия действительно удивителен: вон как с ним животные себя ведут. Это было необыкновенно. А вот если бы медведь пришёл? Волк в знак дружелюбия лизнул ладонь Ивана, когда тот погладил его морду, и оскалился, стоило только показаться Алексею в поле зрения. Животное в напряжении зарычало, обнажив острые, как кинжалы, зубы. — Тихо-тихо! — Брагинский погладил волка между ушей. — Сидеть! — животное послушно село. Россия улыбнулся — вновь появилась эта неживая улыбка! — и, приобняв волка, склонил голову в бок. Всё-таки у него была такая приятная на ощупь шерсть, и он был очень тёплым! А Иван и так замёрз, холод уже поселился в нём. — Что же вы наделали? — сходу спросил Алексей — или Уильям? — остановившись в нескольких метрах от Брагинского, — как вы могли убить всех тех людей? — Мои руки и без этого по локоть в крови. А ты... Ты в самом деле всё ещё считаешь меня обычным человеком? Разве мой уважаемый президент не рассказал тебе, кто я? — лукаво поинтересовался Иван и, так как молчание было ему ответом, продолжил. — Я — Россия. И ты должен понимать, сколько мне лет, чтобы нянчиться с тем детским садом, который ты развёл. — Вы с ума сошли! — буркнул Алексей. — Пожалуйста, давайте поедем со мной к президенту. Страны удивлялись, как ему хватило наглости направить на Россию пистолет. Германия и Франция переглянулись, поскольку думали одинаково: этот парень что, совсем недалёкий? — А что, если и сумасшедший? Что тогда? — Иван откровенно веселился. — Я так много воевал, что не исключаю этой вероятности. Ты действительно думаешь, что остановишь меня этой игрушкой? Да ты наивнее ребёнка, Уилл. Я тебе так скажу, — Брагинский склонил голову набок, — уезжай-ка ты по-хорошему. Я теперь бандит, — он поднялся с земли, как и волк, который сразу угрожающе зарычал, — мне ничего не стоит убить тебя. — Чёрта с два! — рявкнул Алексей. Следующий выстрел в сторону Ивана стал его тотальной ошибкой, катастрофой. А Россия два раза предупреждать не станет.

***

Снег наконец-то пошёл. Он падал с неба большими пушистыми хлопьями, поэтому, если посмотреть чуть вдаль, всё было будто облачено густым туманом. Вокруг было такое странное затишье, и казалось, что природа так умиротворённо принимает снежный покров, дабы укрыть ото всех ужас гнилых листьев, серой земли, погибших цветов; и только для того, чтобы всё это переродилось весной. Небо было тёмно-серым, как земля под ногами, а окружающая обстановка погружена во мрак, и находиться на улице было не очень приятно. Однако Ивану, который постепенно приближался к своему дому, было глубоко плевать на темноту. С некоторых пор она — его лучший друг. Брагинский, сунув руки в карманы штанов, шёл уже два дня, босиком, изредка выкуривая хотя бы одну сигарету. Его одежда высохла уже давным-давно, как волосы и шарф, слабо колыхавшийся теперь на ветру. Россия пошатывался, его руки, когда он курил, заметно дрожали, а взгляд был направлен в пустоту. Он был грязным и холодным, как заблудший бродяга, и очень одиноким. Но это не меняет одной вещи: чёрт знает, о чём думал этот русский! Иван в очередной раз достал пачку сигарет и с неким промелькнувшим на лице раздражением обнаружил последнюю сигарету. Россия, похлопав себя по карманам, выудил зажигалку и поднёс сигарету к губам. Правда, как только Иван хотел поджечь сигарету, сразу поднимался ветер и мгновенно тушил слабый огонёк. Брагинский многое мог стерпеть, но именно сейчас он был, мягко говоря, не в духе. К тому же, курить русскому сейчас нужно было так же, как дышать. — Да пошёл ты к чёртовой матери! — рявкнул Россия, из-за чего некоторые страны вздрогнули. — Дай закурить. Прямо за спиной Ивана появился массивный дух Генерала Мороза, который - может, у стран развились галлюцинации? — был будто чем-то опечален. Призрак положил руку на плечо русскому, в то время как исполнилось его заветное желание: он, наконец, закурил и крепко затянулся. — Прекрати убивать себя, Иван, — Генерал будто умолял Брагинского. — Сначала душу мне верни, тогда и поговорим! — жёстко отчеканил Россия, выдыхая ядовитый дым. — Хотя знаешь, — он неожиданно остановился, повернув голову к Генералу Морозу, — оставляй себе. Эмоции ты мне вернул, поэтому она мне больше не нужна. Все страны замерли, как громом поражённые. — Но хоть себя пощади... — Ты мне не нянька, — прорычал Иван, затянувшись, хотя со стороны выглядел ребёнком в истерике, — не пытайся указывать мне, что "хорошо", а что "плохо". Кое-кто пытался это сделать! — русский хмыкнул, — теперь в лесу лежит. Конечно же, Брагинский говорил об Алексее. Россия без зазрения совести убил его: когда мужчина выстрелил, Иван отскочил в сторону и одним ловким движением выбил пистолет из его рук. Алексей попытался атаковать хуком слева, но Брагинский был быстрее во много раз. Россия ударил Уилла кулаком в живот, затем молниеносно сбил его с ног. Один шаг — пистолет в руке Ивана, поворот — Алексей мёртв. — Меня ты не убьёшь, а себя — с радостью, как я вижу! — огорчённо выдохнул дух. — А мне всё равно! — Иван продолжил свой путь к дому. — Умру, не умру... Какая разница? Страны и без меня неплохо проживут, недолго правда, но всё же. — Ты ведёшь себя, как маленький эгоистичный ребёнок, — трескучий мороз звенел в голосе Генерала. Брагинский беззаботно рассмеялся. — Я могу и хочу быть эгоистом прямо здесь и сейчас, в эти минуты. Только сейчас я могу буянить, крушить всё направо и налево. Только сейчас я могу вести себя так, как захочу. И всё потому, что меня никто не видит, а людские желания бросают меня из крайности в крайность. Но я не вижу в этом ничего плохого. Мне даже нравится поддаваться настроению народа. Это не так уж и плохо, — Россия выдохнул едкий туман ввысь, — если бы только руки стали снова тёплыми... Страны поняли всё, но только не последнюю фразу. Хотя до Франции чуть позже дошёл её смысл, и он печально вздохнул: на самом деле Россия хотел вернуть себе душу, чувства и зажить "нормальной" жизнью стран. Он действительно был похож на капризного путающегося в собственных словах ребёнка, который не знал, чего он хочет на самом деле. Иван уткнулся взглядом в землю и неспеша поплёлся к дому, вот только, когда он приблизился к своему жилищу... Всего страны уже ожидали от Брагинского, но только не немого равнодушия с очередным выдохом сигаретного тумана. Дом то ли жгли, то ли топором ломали, то ли на куски разобрать пытались — так уж сразу не определишь. По крайней мере, передняя его часть пострадала очень сильно, чему Россия, впрочем, не удивился, представляя, что творится внутри. — Вот я и вернулся, — русский пожал плечами и, выкинув окурок, направился в дом. Обстановка действительно оставляла желать лучшего, ведь всё было перевёрнуто с ног на голову: в гостиной диван и кресла с книжными полками были разворочены до неузнаваемости, на кухне стол и стулья перевёрнуты, по шкафчикам явно кто-то спешно шарил. Иван удручённо молчал, и это было самое жуткое для стран. Брагинский лишь всё осматривал нанесённый ущерб, как вдруг, выходя из кухни, упал посреди коридора, схватившись за сердце. Кровь ручьём полилась изо рта, Россию бросило в лихорадочный жар. Он часто задышал и отчаянно пытался подняться: правда получилось у него только отползти к стене. — Я... Я уже забыл молитвы, — вдруг зашептал Иван, вскинув голову, — но у кого мне ещё просить помощи? Господи, если ты меня слышишь, прошу, помоги. Брагинский громко закашлялся. — Я не могу опять умереть. Ах, кто-нибудь, помогите мне... Чтобы Россия о помощи просил!.. Стиснув зубы, русский зацепился ногтями за стену и стал подниматься, хотя ужасная боль просто не давала разогнуться. Но когда она была преградой? Россия всё-таки поднялся с пола и неуверенно двинулся вон из дома. Его путь лежал на поле через сад. Иван шатался из стороны в сторону, однако, собрав всю волю в кулак, всё же дошёл до поля, задержавшись немного в безмолвном саду у могилы Гретель. Его тут словно что-то трепетно ожидало: стоило только Брагинскому ступить на территорию поля, как почерневшие и склонившиеся к земле подсолнухи начали выпрямляться и оживать. Листья растений плавно наливались сочной зеленью, лепестки наполнялись солнечным цветом жизни; какие-то светлячки летали в воздухе. Поле плавно оживало, светилось каким-то волшебным золотым светом, но России было так плохо, что он всей этой развернувшейся для него красоты не замечал. Иван просто упал на колени, сгорбился, невидящим взглядом смотря перед собой. А ведь вокруг него светилось всё: каждый лепесток, каждые травинка и листочек. К этому магическому великолепию присоединилось и проглядывающееся через расходившиеся облака прекрасное звёздное небо. И, естественно, Франциск не мог упустить возможность с издевкой пошутить над Артуром. — Ну, что, мой дорогой друг? — с подленькой ухмылочкой поинтересовался Бонфуа. — А ты так можешь? Англия обругал Францию на родном языке всеми нехорошими словами, которые только вспомнил, и отошёл в сторону. Его и так мучил вопрос, почему магия буквально тянется к России, и почему так трепещет рядом с ним? Из глаз Ивана полились жуткие кровавые слёзы. Вдруг ему на голову опустился пышный венок из полевых цветов и подсолнухов, и страны с открытыми ртами перевели взоры на появившуюся невесть откуда Киевскую Русь. Брагинский же медленно повернулся, попутно вытирая кровавые дорожки на лице, поднялся на ноги и встал напротив неё с горькой улыбкой на губах. — Как ты вырос! — необычный нежный голос Киевской Руси звенел в ушах, — но внутри ты точно такой же, каким был много веков назад. Как много эмоций заплескалось в глазах Ивана! Радость, печаль, огорчение, боль... Это было дикое, бушующее море ощущений и переживаний. По его взгляду было видно, что он хочет сказать о многом, но почему-то молчит, не зная, с чего начать. Однако странам казалось, что Киевская Русь всё понимала и всё знала, поскольку сказала лишь несколько фраз, которые были сейчас жизненно необходимы Брагинскому: — Будь сильным, Россия. Вскоре будет конец этого века, но не твоей жизни. Живи, родной. Начинай жить прямо сегодня, и душу Генерал тебе вернёт! Иван хотел возразить — душа не нужна ему, мир не нужен тем более! — но Киевская Русь перебила его с нежной улыбкой: — Не обманывай себя, Иван. Эй, Генерал Мороз, отдай России душу! — она повысила голос. — Ты не имел права её забирать. Дух как обычно возник за спиной русского. Призрак положил правую руку на левую сторону груди и спокойно кивнул: — Слушаюсь. Морщинистая рука коснулась спины Ивана, и тут начало твориться чудо: в его глазах вспыхнул демонический фиолетовый цвет, расползающийся по радужке, как насыщенная капля краски в воде. Страны думали, что больше ничего необычного или завораживающего не увидят, но Россия не переставал их удивлять. Вновь его взгляд начал светиться колдовскими аметистами и наполняться вечной холодной печалью. Иван поднял взор на Киевскую Русь, и та заботливо провела ладонью по его лицу, а затем исчезла вместе с волшебным полем: венок на его голове рассыпался на жухлую траву. Но, несмотря на это, Брагинский улыбнулся привычной добродушной улыбкой и с выдохом посмотрел на свои руки, потом оглядел снова почерневшее поле и склонившиеся к земле подсолнухи. Россия, не прекращая улыбаться, поднял взор к небу, на котором уже были видны сотни ярких звёзд и луна с её нежно-голубым светом, хотя облака всё не ушли, а снег уже давно прекратил валить на какое-то время. Иван неизвестно почему стянул шарф, обнажив свою многострадальную шею, сложил его в четверо и направился в дом. Но в саду Брагинский опять же остановился рядом с деревом, под которым давно сгнило тело Кёнигсберг, но неспокойный дух её, благодаря стараниям русского, живёт здесь, в саду. Он блуждает среди деревьев, то появляясь, то исчезая; вот и сейчас девушка появилась прямо перед Россией. Людвиг ошалело смотрел на неё, полупрозрачную, и не мог поверить своим глазам. — Я всё не пойму, — мягко заговорил Иван, вытянув полусогнутые руки, на одной из которых грязной тряпкой висел шарф, ладонями вверх перед собой, — почему ты не появляешься перед Гилбертом? Грет долго смотрела сначала на бледные руки Брагинского, затем подняла серьёзный взор на него. Девушка осторожно положила свои маленькие ладошки в руки России, но так виднелось только со стороны, если пристально их не рассматривать: на самом деле между ними было некоторое расстояние в пару сантиметров. — Не нужно, — подобрав правильные слова, сдержанно ответила Кёнигсберг, — иначе Гилберт будет страдать. Он приезжал пару раз... Первый раз — один, а второй — вместе с Москвой. Тогда ваш дом пытались сжечь какие-то люди. Вы должны понимать, что Василиса с ними сделала. — Да, я знаю, — тихо ответил Иван. — Я беспокоюсь за Москву, — Гретель опустила взор, — она приезжала на прошлой неделе. Но что-то с ней не то, я чувствовала... Более того, мне интересно, где всё это время были вы? — Я? — Брагинский, казалось, удивился, — я... Гулял! — Из вас никудышный лгун! — строго заявила Гретель и мгновенно исчезла. Россия тихо и насмешливо рассмеялся. Сунув руки в карманы пальто, лёгкой походкой пошёл домой, тихо приговаривая: — Я нашёл приют на этом пути, Но теперь не знаю, куда идти. Ты скажи мне, ветер, куда я шёл? Что я в этом пути кровавом нашёл? Странам стало нехорошо, не по себе. И это было ещё мягко сказано! Из-за хриплого голоса России у них мурашки побежали по спинам, а волосы на затылке зашевелились. Снег оседал на землю, тяжёлые ветви деревьев и путался в светлых волосах Ивана, унося его скверные мысли далеко-далеко. А в кровавое прошлое или светлое будущее? Кто знает...

***

Не мог Иван уснуть, уже второй час не мог! Поэтому, укрывшись одеялом до подбородка, смотрел в окно, поскольку изучение потолка ему давно наскучило. Брагинский даже рад был, что его комната не перевёрнута вверх дном и, конечно же, что в дом всё ещё поступает вода: холодная, правда, как лёд, но не ходить же ему грязным, как свинья? Прихватив из комнаты чистую одежду, первым делом в ванной Россия подставил голову под струю воды. Затем русский снял бинты, выставив на всеобщее обозрение несколько огромных зашитых порезов, и бережно постирал шарф; а потом, покачав головой, разделся... И тут уж страны покинули эту комнату: есть же всё-таки у них стыд и приличие. Япония вылетел первый, и, почему последним вышел Франция, можно даже не объяснять. Никто потом туда не заходил: Россия всё равно сам выскочил через полчаса, стуча зубами и вытирая волосы. Давно Иван так не замерзал даже на лютом морозе, как под бодрящим душем. Брагинский, словно маленький ребёнок, с радостной улыбкой забежал в свою комнату и сразу прыгнул под одеяло, обняв колени. Русский впервые за два года почувствовал, как его греет собственная горячая кровь, а не камин, хотя руки до сих пор были мертвецки ледяными... Сон не шёл, и Брагинский решил, что это даже к лучшему. Ему до смерти надоели ночные кошмары; впервые в жизни России так сильно хотелось отдохнуть от всего на свете, просто лежать и ни о чём не думать. Чтобы все проблемы решились сами собой, чтобы воевать больше никогда не пришлось... Однако история России не может быть спокойной. К тому же, не помнил Иван такого, что хоть раз в жизни ему дали расслабиться. Брагинский даже не заметил, как спокойно на душе ему стало. Глаза, уже привычного оттенка — хотя сам Россия давно забыл их цвет, а взглянуть в зеркало так и не удосужился, — потихоньку слипались; Иван поворочался, отдаваясь в объятия долгожданного отдыха. Все его размышления поддались какому-то естественному потоку и уплыли неизвестно куда. Германия незаметно покинул дом. Пока Россия спит и не происходит ничего интересного, его больше всего привлекал сад и... Кёнигсберг, которая сидела на своей могиле в позе "лотоса" и смотрела в небесную высь, усыпанную мерцающими звёздами. Как Иван вернул к жизни Гилберта? Почему мертва Гретель и теперь её место занимает экс-Пруссия? Почему её дух бродит в саду? Людвиг судорожно искал ответы на эти вопросы, хотя прекрасно понимал, что их знает только Иван. Германии не терпелось расспросить Россию обо всём... Но немца вполне вероятно ждал встречный вопрос Брагинского: "Откуда ты это знаешь?". И что тогда ответит Людвиг? "Мы побывали в твоём прошлом по ошибке Англии, и тогда я увидел Кёнигсберг!" — какой нелепый ответ. Гретель поднялась с земли, заходила туда-сюда, держа руки в карманах чёрного пальто и прикусив губу. Тут к Людвигу присоединился Кику, и Кёнигсберг, по-видимому, его не особо удивила. Японец долго молчал, так же наблюдая за беспокойным призраком. — Как думаете, Германия-сан, когда мы вернёмся в будущее? — поинтересовался Хонда. — Без понятия, — честно признался Людвиг, — впереди у России ещё несколько войн. А мы понятия не имеем, как они на него повлияли. — Вы правы, — задумчиво кивнул Кику. Ветер загудел в саду, поднимая в танец лёгкие гнилые листья ввысь, закружился вокруг Гретель, сразу же остановившейся посреди загадочного сада. Она нахмурилась и в размышлениях, сложив руки на груди, приложила кулак к губам, смотря перед собой. Холодный северный ветер, казалось, предупреждал о чём-то своим грозным воем, но Грет не могла понять - это было видно по её озадаченному лицу, — о чём конкретно. Она долго всматривалась вперёд, пытаясь разглядеть неизвестно что, и внезапно повернула голову к дому, точнее, на дорогу к нему, где неестественно медленно шла невысокая фигура, в руках которой блестел в лунном свете нож. — Лучше вам проснуться, Иван, — мотнула головой Кёнигсберг напоследок, прежде чем раствориться в воздухе с порывом ветра. Германия и Япония переглянулись, кивнули друг другу и пошли навстречу странной фигуре. И чем ближе они подходили, тем чётче становились видны золотые собранные в растрёпанную косу волосы, рваный и грязный подол зелёного плаща, шарф, больше похожий на половую тряпку. Из какой дыры вышла Москва, чтобы так ужасно выглядеть?! И что-то в ней было не так: мутный взгляд, наверное... В прикрытых глазах зрачки у девушки были расширены так, будто в её крови была немыслимая доза наркотиков. Людвиг и Кику, с открытыми ртами наблюдая за Василисой, представить не могли, что сейчас произойдёт, и всё, что они могли, это просто следовать за ней. Вася бесшумно вошла в дом и, проходя по коридору, наступила на оставленную Брагинским лужу крови, дёрнула пальцами, но даже не опустила взор вниз. Она поднялась на второй этаж, немного нахмурясь, всего на мгновение замерла у двери комнаты Ивана, а затем осторожно проникла внутрь. Америка и Франция с Англией встретили Москву абсолютно ошалелыми взглядами. — Да ладно! — ужаснулся Франциск, нервным движением руки взъерошив мягкие волосы. — Не может быть! Брагинский, обнимая во сне подушку, мирно спал на животе, ни о чём не подозревая. Всего несколько шагов — Василиса уже у кровати России. У стран дыхание перехватило. И всё-таки что-то в девушке неуловимо переменилось: её бледные руки, в которых сверкал нож, замерли над шеей в двадцати сантиметрах. Вдруг задрожали и губы Москвы: она будто пыталась что-то сказать. Но внезапно Иван вздрогнул и на всеобщее облегчение проснулся, сразу повернувшись в сторону Василисы. Пытаясь очнуться ото сна, он провёл рукой по волосам, зачесав пальцами их назад и, прищурившись, посмотрел на девушку. Сложившаяся ситуация напоминала типичную сцену из какого-нибудь ужастика, однако страны находились в здравом уме и трезвой памяти, поэтому твёрдо знали: это был не сон, не фильм, а беспощадная реальность. — Вася? Ты, что ли? — сонно прошептал Брагинский. Внезапно его вмиг ставший серьёзным взгляд, светящийся дьявольским аметистовым цветом, метнулся на остриё ножа, и он сообразил молниеносно: резко бросив лёгкое одеяло в сторону Москвы и схватив её за руку, повалил её на кровать, а сам сел сверху. Рука с ножом оказалась прямо над светловолосой головой Василисы, выставив напоказ следы уколов; Иван, грозно сдвинув брови, устрашающим взглядом внимательно рассматривал лицо Москвы. Брагинский склонился к Васе, не своим голосом с жуткой улыбкой сказав: — Нельзя же так просто поддаваться гипнозу, даже если меня нет рядом! — и в сторону Россия добавил, хмыкнув. — Ваши методы стары, как мир, господин президент. Вот уж чего страны не ожидали в этом времени!.. Хотя, если хорошенько прокрутить в памяти конец двадцатого века, то лютая ненависть к России не удивительна. — Убить тебя, что ли? — страны содрогнулись. — Хотя... Вдруг глаза Ивана блеснули не совсем адекватным огнём: крепко держа запястье правой руки с ножом, он плавно поднёс нож к своей шее. Он надавил лезвием на кожу, и по нему через несколько мгновений побежала тёплая кровь, которая попала на пальцы девушки. Казалось, сумасшедшая улыбка Брагинского и его кровь на ладонях заставили мысли Васи чуть проясниться. Заметив это, Россия издевательски сказал: — С добрым утром, Москва! Иван просто беспощадный садист. У бедных стран волосы на затылках зашевелились. Василиса тихо заплакала, судорожно зашептав: — Нет-нет-нет! Я не хочу убивать Россию! Я не хочу убивать... Я не хочу убивать! — взвизгнула она, накрыв свободной рукой глаза. В глазах Ивана появилось безмерное удивление, и он внезапно помрачнел. Нож его стараниями вонзился в противоположную стену. Брагинский со страшной тенью на глазах слез с рыдающей Василисы и кинул в её сторону одеяло, подняв его с пола. В какой-то странной спешке Россия похлопал себя по карманам брюк, с огорчением выдохнул, не обнаружив желанной пачки сигарет. Иван подошёл к окну и распахнул его, впуская в комнату холодный, почти морозный воздух, который сразу стал забираться под одежду. Он устремил свой печальный взор в небесную высь, где, словно по волшебству, в облаках образовалось своё небольшое "окошко": прорвавшийся сквозь облака кусочек звёздного неба маленькими блёстками отражался в глазах русского, когда тот сложил руки на подоконнике и вдыхал полной грудью свежий воздух. — Как я это ненавижу, Господи, — Брагинский опустил голову, — этот снег, холод, морозы... Он неожиданно запнулся, вновь посмотрев в небо, где в появившемся "окне" среди прочих звёзд полетел метеор. — Смотри, Москва! — Россия знал, что она наблюдает за ним затуманенным взглядом, — звезда падает! Загадай желание! — Желание? — кое-как выдавила Василиса. — Это неважно... — Почему нет? — Брагинский изобразил удивление голосом, хотя ни один мускул на его лице не дрогнул. — Это глупо и бесполезно! — начала Москва. — Сколько бы раз я ни загадывала желания, они никогда не сбывались. Она замолкла, однако продолжила. — Но, на самом деле, я хочу, чтобы ты перестал сражаться и страдать. Я хочу, чтобы мы прожили обычную человеческую жизнь, потому что быть странами и городами — это наказание. Россия торопливо закрыл окно; уткнувшись взглядом в пол, он засунул руки в карманы и побрёл вон из комнаты, бросив напоследок: — Это, к сожалению, невозможно. Брагинский громко хлопнул дверью, и на этом воспоминание стало рассыпаться. Страны с не передаваемым словами облегчением подметили, что очередные "пытки" — разве бездействие и невозможность повлиять на события не есть издевательство? — завершились...