Обрывки

Вновь зима. Холодная, бездушная, она тяжелым белым одеялом мягкого снега укрывала всё, что попадётся: деревьям доставались красивые шубки из инея, земле — покрывало, которое защищало её от мороза; русский народ, привыкший к суровым погодным условиям зимой, получал прекрасные пейзажи, захватывающие их непоколебимый дух, и разрисованные неповторимыми узорами стёкла на окнах; конечно, были свои минусы, такие, как окоченевшие пальцы рук, красные носы и замерзшие щёки. Однако в этом была какая-то особенная прелесть, не поддававшаяся пониманию иностранцев и сближавшая людей с их семьями или друзьями - это были искренние объятья и нежная забота. Что может быть лучше для ребёнка, чем тёплые руки любимой матери после долгой прогулки на улице? Или же для близких друзей посиделки под одним большим одеялом? Так или иначе, зима подталкивала людей друг к другу, хотя они никогда не замечали эту почти незаметную деталь их жизни. И всем этим "парадом" владел император снегов и льдов — Генерал Мороз. Страны оказались в ночном лесу, атмосфера которого казалась магической, непонятной. Слушая завывания злой вьюги где-то за пределами леса смешанных деревьев, Франциск не без восхищения оглядел тихую обстановку маленькой полянки: всё вокруг было белым-бело, к тому же, дополнительный блеск снегу придавал ненавязчивый свет молчаливой луны, выглядывающей из-за серых свинцовых облаков, вместе с кусочком тёмно-синего неба с яркими звёздами. Бонфуа вдруг нахмурился — слишком подозрительным было затишье перед неминуемой бурей. Франция только хотел рот раскрыть для высказывания беспокоящей его мысли, как откуда-то справа послышался неспешно и осторожно приближающийся хруст, похожий на тот странный звук, когда ломаешь иголку, только иголок этих было в тысячи раз больше. Никому из присутствующих не нужно было быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что столь тяжелые шаги могут принадлежать только России. Вот уже показались в непроглядной темноте между деревьями огнём горящие аметистовые глаза русского, затем он, одетый в военный мундир, короткое бежевое пальто, отдалённо напоминавшее его одежду двадцать первого века, и фуражку с неизменным шарфом, сам словно выплыл на полянку. Оглядевшись, Иван вдохнул морозный воздух так, что в носу приятно защекотало, и, закрыв глаза, раскинул руки в перчатках в стороны, делая шаг в зону освещения поляны тусклым лунным светом. Он выдохнул одновременно с тем, как по щеке пробежала одинокая слеза, быстро превратившаяся в маленькую ледышку — это редкое явление сбило всех без исключения стран с привычного хода мыслей, заставляя невольно чуть приоткрыть рты. Брагинский тем временем аккуратно прошёл в центр поляны, развернулся спиной к ошалевшим членам Большой Восьмёрки и по своей же воле медленно упал на снег, словно это была пуховая перина, из-за чего вверх взмыли сотни лёгких, почти незаметных, резных снежинок, завораживающе переливающихся в свете Луны. Их блеск отражался в демонических глазах лилового цвета России, создавая поистине завораживающее зрелище вместе со сверкающими звёздами. Лес, снег, луна, да и Брагинский казались чем-то волшебным, отделившимся ото всего мира. — Вам не кажется, или ничего плохого не предвещается? — осторожно поинтересовался у всех Кику, тихо, неуверенно добавив, — пока... — Лучше не говори об этом, Япония! — вздохнул Франциск. — Чем чёрт не шутит... — Красиво. Этот необычайно хриплый с еле заметным восхищением голос Ивана отбил у стран желание как бы то ни было разговаривать. Все предпочитали ковыряться в своих мыслях и анализировать происходящее, поэтому они безмолвно продолжили наблюдать за Брагинским, ожидая его последующих действий. Совершенно неожиданно над головой России навис знакомый силуэт Генерала Мороза, который внимательно вглядывался в болезненно-бледное лицо русского с долей укора и неизвестного сожаления. Несколько минут дух молчал, чтобы впоследствии заговорить своим похожим на трескучий мороз голосом, пробирающим дрожью до глубины души: — Не лежи долго на снегу. Иначе насмерть замёрзнешь. Иван ничего не ответил: он лишь по-детски улыбнулся, но всё равно как-то натянуто. Пока Брагинский витал в своих мыслях, Генерал неожиданно повернул голову по направлению к городу, подозрительно прищурился и - возможно, странам показалось — выдохнул. — К тебе едет Америка, — сказал после раздумий Генерал. Франция удивлённо взглянул на явно нервного Америку и задался вопросом: чего это американец забыл у России? Ответ Бонфуа вскоре получил, вернее, узнал подсказки, а об остальном догадался сам. — Через сколько примерно он приедет? — поинтересовался русский, хотя по глазам было видно, что его это мало беспокоило. — Час. Повисло молчание. Только вьюга, слышавшаяся до этого времени за лесом, начала затихать, усмиряя какой-то необузданный гнев, а воющий ветер неторопливо гнал облака на запад, вместе с этим стряхивая снег с ветвей елей и осин. — Почему ты их отпустил? — довольно резко задал вопрос дух. — Я их силком удерживать буду? — не раздумывая, ответил Брагинский. — Нет. Пусть идут на все четыре стороны. Не в первый же раз, да? Пусть даже Россия говорит, что ему всё равно на то, что все страны покинули и его, и Советский Союз, ему больно давались эти слова. Он чувствовал, как волнуется народ, как люди со страхом в глазах боятся заглянуть за занавесу грядущего дня. Россию просто разрывало на части, нет, его внутренности будто пилили раскалённой пилой на мелкие кусочки; вместо крови по венам, как он ощущал, распространялся расплавленный до небывалых температур металл. Одни ненавидели свою родину, другие презирали себя за славянское происхождение, третьи захотели выйти из состава России, лишь бы избежать позора и стать самостоятельной республикой. Все, абсолютно все ушли, сбежали навстречу обманчивой свободе. Литва, Латвия, Украина, Эстония и остальные республики — они прямо выпорхнули из дома Брагинского, и только Беларусь не хотела уходить. Она что-то шипела о том, что никуда не пойдёт и останется с любимым братиком, метала ножи в страны, которые как-то пытались установить с ней контакт. Но Ольга как-то, всеми правдами и неправдами, уговорила сестру пойти вместе с ней в новую жизнь. В итоге, когда-то шумный и весёлый дом Советского Союза опустел, жизнь в нём остановилась, и теперь он казался каким-то полуразрушенным зданием, заброшенным ещё лет десять назад. А Иван так сильно ко всем привязался... И пусть даже сначала только созданный СССР немыслимым образом соединял совершенно не понимавших друг друга республик — впоследствии он стал одной большой семьёй, закрывшейся от всего мира в своём большом уютном доме, где по вечерам они могли зачарованно слушать голос России и аккорды гитары. Шумные пьянки с размахом, празднование самых важных дней в жизни, сплочённость в командной работе и многое другое объединяло стран СССР. Всё было по-домашнему уютно и хорошо, но никто и не думал, что всё когда-то закончится... — Ты замёрзнешь, — напоминание Генерала вырвало Брагинского из размышлений, однако он никак не отреагировал. Русский вдруг часто задышал, прикрыв глаза, и оттянул шарф от шеи, будто тот душил его, затем, поморщившись, медленно повернул голову в сторону и бесшумно сплюнул сгустки крови с металлическим привкусом. Иван так и застыл, положив руку на солнечное сплетение, и вновь погрузился в воспоминания, теперь уже о войнах, через которые ему довелось пройти. В его голову и без того лезли всякие ненужные воспоминания ещё со времён Первой и Второй Мировых войн, на жестоких уроках которых людям следовало бы поучиться мирной жизни. Брагинский с усмешкой вспомнил, как Наташа, скрывавшаяся в ветхом Сталинградском домике, беспощадно отлупила сковородкой двух вбежавших за ней немцев, поскольку никакого другого оружия, даже ножей, не осталось в её боевом арсенале. А ещё Украина так ловко владела вилами, что немцы вскоре старались не нарываться на неё. И Иван. Что сделал он? Он был везде, во всех самых кровопролитных местах сражений, где земля была алой от крови, где его люди гибли десятками и сотнями, защищая каждый сантиметр территории Отечества, как, например, в Сталинграде. Ах, прекрасный Сталинград, Николай. Иван печально улыбнулся, вспоминая смерть воплощения этого города. Василиса так кричала, так рвалась к Германии, дабы разрубить его на кусочки за смерть любимого. Да, Москва искренне любила Сталинград, а он героически умер в той войне. Несчастная, влюбленная, как школьница, девушка сорвала голос над телом Коли, рыдая от безысходности, в то время как у России от прощального взгляда добрых сине-зелёных глаз Коли волосы на голове дыбом вставали и мурашки бежали по всему телу, а какой-то ток от крепкой руки Сталинграда вызывал дикую боль в груди. Брагинский поклялся в день его гибели больше не создавать воплощения городов — терять их слишком больно. Поэтому, теперь существуют только Вася и Петя, хотя те очень хотели бы увидеть личности своих братьев и сестёр... Иван неожиданно тряхнул головой, прогнав наконец гнетущие мысли. Он не желал больше об этом думать, как бы горько ни было об этом вспоминать. — Вставай! — приказной тон Генерала Мороза в очередной раз вывел Ивана из хандричных мыслей. Брагинский неторопливо сел, поднялся, отряхиваясь от снега и, опять в меланхолии размышляя о жизни, поплёлся домой. Сделав всего несколько шагов, Россия зашёлся в приступе сильного кашля до такой степени, что подавился собственной кровью — она вязкими струями стекала с перчатки, которой он прикрывал рот, на ладони русского. Иван боком бухнулся о дерево, из-за чего на него посыпался уже порядком осточертевший снег, и, пока приступ не прошёл, не сдвинулся с места. Но всему, к его радости, приходит конец, и кашлю этому суждено было закончиться. Наконец Брагинский затих и через несколько минут, пошатываясь, продолжил свой путь к дому, измазав кору кровью и уже не слыша вьюги за лесом: та уже прекратилась. Внезапно за его спиной возник Генерал Мороз, положив свою страшную руку на плечо русского и другой проведя по воздуху перед его лицом, пальцами создавая прекрасные снежинки. — Ты не умрёшь, обещаю. Россия с удивлением обернулся, но духа уже и след простыл. Если уж Иван не понял смысла этих слов, то что говорить о наблюдающих странах. Но Брагинский только прикидывался дурачком, даже для самого себя, в глубине души давно всё осмыслив. Россия достиг своей цели, то есть дома, над порогом которого развевался алый флаг СССР, относительно быстро, если учесть то, что по пути он рассматривал всё так, будто видит это в первый раз: ели в снежных одеждах, игольчатый иней на голых ветвях берёз и сосен, мягкий снег под ногами. Впрочем, увидев свой родной разорённый, будто после войны, дом, Иван тоскливо оглядел здание и печально улыбнулся. Брагинский, не слушая хруст снега под ногами, в неизвестной прострации добрался до двери и, открыв её, бесшумно проник внутрь тёмного коридора; страны тенями последовали за ним. Не включая свет, Россия наощупь нашёл стеклянную вазу и выдернул оттуда давно увядший букет полевых цветов из маленького московского магазина, из-за чего хрупкая посуда упала на пол с почти оглушающим треском в давящей на сознание тишине; хрупкие листья возмущённо захрустели в сильных пальцах русского и чуть осыпались. Иван вновь вышел на улицу, не обращая внимания на сверкающие в тусклом свете луны осколки, и побрёл в неизвестность, глядя себе под ноги. Остановился он перед высоким деревом яблони — да и вообще, оказался Брагинский в своём огромном яблоневом саду за домом. Этот сад рождался и умирал вместе с природой в определённые времена года, однако Россия и Москва одинаково считали его волшебным, ведь он менялся из сезона в сезон, становясь всё краше: летом яблони шёпотом пёстрых зелёных листьев завлекали русских к себе, позволяя ветерку гулять по сочной траве, а зимой они были непривычно тихи, умиротворяя безмятежным спокойствием. Вот и сейчас, стоя у дерева, Иван прижимал букет к груди и смотрел вниз на небольшую горку между корней. Это чья-то могила — пришла неожиданная мысль на ум Германии и Франции одновременно. Чуть позже она посетила остальных. Брагинский же не шелохнулся с места. Он стоял долго, минут двадцать точно, поскольку в саду было на странность чуточку теплее, чем за его пределами, пока в конце концов не кинул букет перед собой, на нетронутый жемчужный снег. — Прости, — Россия на всеобщее удивление замялся, — но, думаю, я не имею на это право. Иван потоптался на месте и неожиданно уселся на пятую точку, поджав ноги к груди и обняв их. Вдруг шарф, который как-то неуверенно колыхался на плечах, вовсе соскользнул с шеи русского и мягко приземлился на снежное одеяло. Брагинский вздрогнул, но, тем не менее, даже не обернулся. — Да-да, — прошептал Россия неизвестно кому — скорее всего, умершему здесь человеку или городу, — я знал, что ты всё ещё здесь. Иначе бы Василиса не сидела здесь, рядом с тобой, целыми днями. С кем же общалась Москва? Кем она так дорожила? Эти вопросы не давали покоя. Может, это Сталинград? Вполне возможно, но сомнение всё-таки закралось в мысли стран. Тихий ветерок прошёлся по земле, забрался под пальто русского и запутался в светлых волосах. — Думаешь, я умру? — невесело усмехнулся Иван и, вяло улыбнувшись, поднял взгляд в небо. — Возможно. Но я хочу рассказать тебе то, что было после твоей смерти. Брагинский хриплым голосом начал свой рассказ о послевоенном СССР, и с той минуты началось жуткое зрелище: по белым щекам России потекли бурые кровавые слёзы.

***

— Проходи, чего хмуришься? — будто пел Иван, шагая по кухне и снимая с навесных шкафчиков воткнутые в них ножи Натальи. — Я тебя чаем угощу, не зря же ты ко мне приехал! — русский откинул приборы на полку. Америка девяносто первого года хмурым взглядом смотрел в спину России, в душе упиваясь своей победой в Холодной войне. Он так хотел увидеть, как падёт Иван, как с его усмехающегося лица наконец сотрётся надоедливая добродушная улыбка. Альфред прилетел прямиком из Вашингтона в Москву, дабы увидеть страдания Брагинского из-за позорного проигрыша и распада Советского Союза и исполнить своё больное желание, съедающее его не одно десятилетие — Джонс хотел видеть Россию рядом с собой. Однако то, как у американца снесло крышу на русском, совсем другая история... Иван неожиданно улыбнулся, доставая старенький и на удивление до сих пор заряженный револьвер. Альфред сразу же насторожился, в любой момент готовый выхватить пистолет. В глазах Брагинского заплясали озорные огоньки: ему понравилась реакция Джонса. Если он так встревожился, значит до сих пор чувствует опасность и непредсказуемость, исходящие от него, России. — Да что ж ты так напрягся-то? — рассмеялся русский, садясь за стол. — Сыграй со мной в "русскую рулетку". Альфред снова промолчал. Только псих мог придумать такую опасную игру с жизнью и тем самым плевать в лицо смерти. Сколько же человек погибло, балуясь со своей жизнью? Кому-то везло, а кто-то отправлялся прямиком на небеса. Джонс с сомнением посмотрел поверх очков на револьвер, который уже покоился на скатерти в центре стола, затем на улыбающегося Ивана, не прекращающего качаться на стуле, как маленький. Альфреду очень хотелось залезть в голову русского и понять наконец, о чём он думает. Ведь Брагинский только кажется дурачком, а на самом деле он невероятно умён, поэтому с ним опасно играть в абсурдные игрушки. — Ты так и будешь стоять у входа, Америка? — сказал Россия. — Или же ты не хочешь сыграть со мной? Альфред сжал правую руку в кулак — даже дорогая чёрная кожа перчаток жалостливо заскрипела — и в последний раз осмотрел скудную обстановку кухни: огромный стол с шестью стульями, несколько навесных шкафчиков из красного дерева, казавшиеся сейчас гнилыми, и один большой шкаф со стеклянными дверцами и старой декоративной посудой. Насмехается — с закипающей злостью подумал Джонс, увидев хитрый блеск в глазах Ивана, после чего решительно и шумно плюхнулся на стул прямо напротив него. Они молчали несколько минут, пока Брагинский перебирал пальцами конец своего шарфа. Америка с удивлением обнаружил на внутренней стороне перчаток России запёкшуюся кровь и хмыкнул, дёрнув уголками губ. Это не укрылось от русского. — Я вижу тебе тоже весело, Америка! — с безмятежностью в голосе произнёс Иван. — Тогда я начну. Брагинский потянулся к револьверу, но Альфред вдруг перехватил его руку, заслужив удивлённый взгляд. — Зачем ты играешь с судьбой, Брагинский? — сквозь зубы пробурчал Джонс, сжимая запястье русского, — присоединяйся ко мне, стань моей частью и никто не посмеет притронуться к тебе. Все взгляды устремились на Америку из будущего, а тот потупил взор в пол. Англия помотал головой и отошёл в угол, сложив руки на груди; ничему он, оказывается, не научил своего воспитанника. Не научил его не лезть к таким непредсказуемым личностям, как Брагинский, с такими сумасшедшими запросами. Франция и Германия переглянулись; они не понаслышке знали, что завладеть Россией или его свободолюбивым народом просто невозможно: никогда больше русские не позволят управлять собой каким-то иностранцам. Даже Япония знал об этом, поскольку сражаться с российской армией во времена русско-японской войны было трудно. Брагинский расхохотался раскатисто, закинув голову назад. — Серьёзно? — он вырвал свою руку из ладони американца. — Ты действительно думаешь, что я соглашусь? — Россия с кривой улыбкой посмотрел в глаза Америке, проведя пальцами по краешку стола. — К тому же, на кой чёрт я тебе сдался? Я же псих. Алкоголик. Дикарь. Тиран и деспот. Ах да, ещё и проклятый коммунист. Но Альфред прекрасно помнит, что Иван не всегда был таким. — Возможно, — хмуро ответил Джонс. — Тогда я начну! — эти слова, как птицы, вылетели изо рта Ивана. Одно ловкое движение — барабан револьвера крутится вокруг своей оси. Джонс в упор глядел в улыбчивое лицо Брагинского, который сложил руки на груди и каким-то странным, бездушным взглядом смотрел в живые глаза американца, будто прямо в душу. Её, как казалось Америке, Россия хотел заморозить своим безразличием, однако он не подозревал... Что Иван элементарно стал плохо видеть, а щуриться и показывать эту временную слабость русский не собирался. Напряжение в воздухе стало настолько ощутимым, что его можно было потрогать, если при желании протянуть руку. Револьвер постепенно переставал вращаться с бешеной скоростью и в конце концов совсем замедлился, пока его дуло не указало на проигравшего странам Европы и Северной Америки... На Ивана. Русский улыбнулся, и от чего-то наблюдающим странам стало жутковато. Возможно, из-за вновь завывшей за окном вьюги или же поваливших крупных хлопьев снега. — Ничего не поделаешь! — Брагинский хлопнул в ладоши, затем взял револьвер в правую руку и поднял его дулом вверх, к потолку, прижавшись к нему щекой. — Авось повезёт! Это ненадёжное русское "авось" заметно раздражало Альфреда. Вцепившись пальцами в стол, Джонс нервно стал наблюдать за тем, как Россия с беспечной улыбкой неспешно поднёс дуло оружия к виску, предварительно сняв его с предохранителя. Англия дёрганым движением пальцев ослабил галстук, нахмурившись. Указательный палец правой руки Ивана плавно опустился на курок... У Франции волосы понемногу вставали дыбом. ...И он не переставал улыбаться, но уже с какой-то явной печалью, читающейся на его лице... Германия чуть дрожащей рукой провёл по волосам, с волнением смотря на Россию. ...Затем с детской наивностью спросил: — Думаешь, мне повезёт? Альфред надеялся, что Ивану повезёт, в то время как его, Джонса, будущая версия знала ответ. — Не знаю, — короткий чёткий, однако напряжённый ответ. Япония сильнее сжал ножны катаны в руке. Хмыкнув, Брагинский откинулся на стуле — теперь он стоял на двух ножках — назад и надавил на курок. Все страны-наблюдатели затаили дыхание. Глаза Джонса расширились от страха и паники, он вскочил с места, из-за чего стул беспомощно упал позади, когда... Револьвер жалобно щёлкнул. Иван удивлённо открыл глаза; казалось, он был разочарован в собственном огнестрельном оружии. Всеобщему облегчению не было предела, а Брагинский только опустил револьвер, выдохнув огорчённо: — Странно. Мне думалось, что пуля будет первой. Америка заскрипел зубами, выдавив какое-то ругательство на английском, затем рывком запрыгнул на стол и кинулся на Россию с упрёками, вцепившись в грудки его мундира: — Ты что, совсем из ума выжил, Брагинский?! — А ты что, Федя, переживал за меня? — с сарказмом поинтересовался русский. В этот момент несчастный деревянный стул не выдержал нагрузки, из-за чего Россия стал падать вниз, увлекая за собой крепко держащего его одежду Америку. Они свалились на пол с оглушающим грохотом, однако Альфред не собирался долго валяться на Иване: американец принял сидячее положение, по прежнему не выпуская из рук пальто Брагинского. Россия не без удовольствия смотрел на то, как потрескалась маска "героя" у Джонса, как он был невероятно зол — это забавляло русского. — Ты играть со мной вздумал, Брагинский?! — не своим голосом зашипел Америка. — Я больше не ребёнок, не колония Арти. Какого чёрта ты вечно встаёшь на моём пути?! Хотя, ты "вставал" на моём пути. Теперь же твоего проклятого СССР нет, и ты не сможешь противостоять мне и Европе одновременно в одиночку. Так почему бы тебе не присоединиться ко мне? — А не задрал ли ты нос, США? — эта фраза Ивана была равносильна насмешливому плевку в лицо Альфреда. — Ни я, ни мой народ не ляжем под тебя. Кое-кто это понял, ты — нет. — Тем не менее, сейчас ты, — Америка выделил интонацией это слово, — лежишь подо мной. — Допустим, — не переставая улыбаться, негромко сказал Россия и закрыл глаза, — однако ты не хочешь слышать моё "нет". Но специально для тебя я повторю его ещё хоть пять раз. Как же это сопротивление раздражало Альфреда. Да какого, спрашивается, этот русский такой непокорный?! — Может, мне застрелить тебя? — американец достал пистолет, — раз у тебя этого не вышло. — Может, мне придушить тебя? — Россия сомкнул ладони на шее Америки, — ты тяжёлый. Вдруг в коридоре послышались быстрые шаги за дверью, затем дверь с треском слетела с петель. Иван и Альфред услышали сбивчивое женское дыхание и насмешливый смешок, больше похожий на ухмылку. — Так-так! — весело пропел Гилберт, постукивая снайперской винтовкой Драгунова о плечо, будто играясь, — как видишь, до твоего брата домогаются, Наташа, — он резко нахмурился, когда Альфред повернул голову в его сторону. — А ну разбежались по разным углам. — Немедленно отойди от братика! — с нескрываемой угрозой произнесла Наталья, в руках которой блеснули в тусклом свете лампы три ножа, и это только для начала. Альфред со злостью глянул сначала на пришедших, потом на Ивана — американец вновь увидел улыбку русского. Джонс ловко поднялся, поправил свою привычную коричневую куртку, кипенно-белую рубашку и очки. Пока неспеша поднимался Брагинский, Америка одарил Байльшмидта уничтожающим взглядом своих потемневших голубых глаз. Экс-Пруссия, одетый в теплую одежду — чёрное пальто и серый шарф — в отличие от Наташи, на которой красовалось подаренное братом платье, ответил тем же. — Ревнуешь? — насмехающимся тоном спросил американец, глядя прямо в алые глаза, — сейчас ты должен быть... Рука Калининграда дёрнулась, и пуля прошла в паре сантиметров от уха Альфреда. Потом губы Гилберта растянулись в весёлой улыбке, пришедшей на смену гневу, и он заговорил: — Это ты себе скажи, США. Катился бы ты на свой материк и не лез больше сюда. И не твоё дело, где я должен находиться. — Ты мне угрожаешь? — Очки Джонса опасно блеснули, а его взгляд говорил одно: "Я тебя уничтожу". Гилберт не заметить этого не мог, поскольку у Америки всё на лице было написано. — Угрожаю! — хохотнул экс-Пруссия. — Пожалеешь. Байльшмидт вновь рассмеялся и с жалостью посмотрел на Альфреда, словно он был совсем недалёким. — Да что ты мне сделаешь, Америка? — начал Байльшмидт. — Официально я мёртв. И ты собрался воевать против призрака? Вперёд и с песней! Пусть весь мир посчитает, что у "героя" паранойя! Ксе-ксе-ксе! — Будет тебе, Калининград! — улыбнулся Иван и, подойдя к Альфреду сзади, положил руку на его плечо, — просто ребёнок не знает, что говорит, а ты тут смеёшься! — Брагинский откровенно издевался, хотя пытался создать осуждающую интонацию. Несмотря на последнюю фразу русского, Америка из будущего стал противен сам себе, однако... Джонс брезгливо скинул руку России со своего плеча, стал удаляться, важно пройдя мимо Наташи и Гилберта и наконец, в последний раз одарив Ивана недовольным взглядом, ушёл. И пока спина Америки не скрылась за дверью, Арловская внимательно следила за американцем. Брагинский же медленно вынул из револьвера три пули и кинул все эти уже ненужные вещи в полку. Несколько минут все молчали, затем Россия, на ходу снимая пальто, подошёл к младшей сестре и закутал её в свою тёплую одежду. — Зачем ты вернулась, Наташ? — с заботой проговорил русский. — Калининград, поди, из постели выдернула! Ещё и раздетая... — Я хочу остаться с тобой, братик! — Беларусь прижалась к Ивану, крепко обняв его, — это Оля уговорила меня уйти. — Возвращайся домой, Наташа! — расцепив объятья сестры, Брагинский взял её ладони в свои руки, — за тобой наверняка придут люди твоего босса! — Пусть! — выкрикнула Наталья, — я не уйду. — Придё... Россию неожиданно скрутил приступ кровавого кашля, заставившего его упасть на колени и согнуться; взволнованная Наташа опустилась рядом. И пока русский не выхаркал очередную порцию крови, он не поднял головы. Но всё-таки Иван нашёл в себе силы подняться на ноги, чтобы встретиться с ошеломлённым взглядом Гилберта. Улыбнувшись, русский кивнул в сторону стола, тем самым призывая всех садиться. Наташа и Иван сели за одну половину стола, Байльшмидт — за другую, напротив, поставив винтовку к стене. — Скажи, Гил, — неожиданно начал Брагинский и, сложив руки на груди, опять начал качаться на стуле с запрокинутой назад головой, — что с тобой было, когда ты умирал. Людвиг вздрогнул, уставившись на брата. Тот сейчас был серьёзен, поэтому не стал ходить вокруг да около и прямо заговорил: — Из глаз текла кровь. Россия кивнул, а Франция с печалью посмотрел на него. — Зрение испортилось. Кивок. — Тело разрывало на части. Ещё один кивок. — Я харкал кровью. Очередной кивок, и теперь все — Англия, Америка, Франция, Германия и Япония — знают, как умирают страны. — Это бред в твоём случае, Брагинский, — абсолютно серьёзно сказал Калининград. Русский промолчал, и Гилберт неожиданно, но плавно отвёл руку назад, — сколько пальцев видишь? — он показал два. Иван открыл глаза и прищурился, смотря в одну точку. Неожиданно вздохнув, Брагинский повесил голову, уткнувшись взглядом в пол, затем опять посмотрел на Байльшмидта. Россия тихо произнёс: — Шесть. — Считай, что угадал, — недолго думая, произнёс Гилберт, задумчиво глядя перед собой. Россия загадочно улыбнулся...