Обрывки

Странам уже привычно стало, когда тьма накрывала их своим мягким одеялом после того, как горькие воспоминания северной страны превращались в пыль. Это было для неё слишком личным, и она считала, что это всё равно что копаться в нижнем белье врага или читать сокровенный дневник друга, который он прятал ото всех. Членов Большой Восьмёрки темнота принимала в свои объятья, словно родных детей, но потом проталкивала их к ослепляющему белому свету, чтобы те оказались в неизвестном месте неизвестного времени. Привычно было так же сваливаться в одну большую копошившуюся кучу. В этот раз всё было так же, ничего не изменилось, но сейчас страны быстренько разобрались со своей маленькой проблемкой в виде падения друг на друга: они чувствовали себя крайне некомфортно, когда проходящие мимо люди проходили сквозь них, как ни в чём не бывало. Долго никто не возился: Америка сразу же спрыгнул со всех, после чего Англия и Франция скатились в противоположные стороны от общей кучи, и, наконец, покрасневший от стыда Япония, извиняясь, встал со спины придавленного к каменной кладке дороги Германии, позволяя тому подняться. Страны огляделись по сторонам, и Европа с удивлением узнавала в окружающем их пространстве восемнадцатый век, который забыть в принципе невозможно. Они оказались на каком-то рынке: в чуть поношенной одежде продавцы сновали туда-сюда между прилавками с различными фруктами, овощами, парным мясом и недавно пойманной в море рыбой, весело переговариваясь на русском и тихо обмениваясь сплетнями, дворяне в новых дорогих одеждах заметно отличались от прочего рыночного сброда, ещё не познавшего тонкости европейского стиля. Эти гордые особы величественно, будто они все здесь цари всея Руси, шагали по шумной улице, стараясь не замечать остальных себе подобных и крестьян, покорно следующих за своими баринами и барышнями. Девичьи юбки еле слышно шуршали на неровной дорожке, а их обладательницы, пусть немногие, но с улыбкой обнимали парочку буквально вырванных последних книг, которые они успели выкупить у других девушек. Молодые люди в отличие от девушек представляли собой вид хмурых, серьёзных и не очень-то довольных жизнью людей. Жизнь в этом месте кипела: одни что-то покупали, другие продавали, третьи просто совершали прогулку в столь оживлённом месте, четвёртые не умолкали, обсуждая реформы нынешнего царя, — в общем, ничто не замирало, кроме невидимых всем "призраков из будущего". — Mon dieu (Мой Бог). Что я вижу, — Франц первым подал голос в ошеломлённой компании членов Большой Восьмёрки, — царская Россия! — Все уже догадались, — скептически отметил Англия, — что ещё нового ты нам поведаешь? Франциск хотел было развернуться гневной тирадой о том, чем особенно время, в которое все попали, и начал было доказывать свою точку зрения, но его перебил Америка. Тот с открытым от удивления ртом уставился куда-то влево, будто увидев Восьмое чудо света, и легонько постучал Кёркленду по плечу. — Эй, Арти, — позвал его Джонс, — тот парень, — американец ткнул пальцем туда, куда смотрел, — это что... действительно Россия? Или я с ума сошёл? Страны дружно, как по команде, метнули взгляды своих ярких глаз в указываемую Альфредом сторону. О том, что они увидели, можно сказать одно: не зря Америка так удивлённо выпучил глаза на Россию. Ивану на вид можно дать человеческих семнадцать или восемнадцать лет, черты лица были мягкими и приятными для глаз и самое главное: его выражение не было холодным, отстранённым, как в двадцать первом веке. На Брагинском был дорого расшитый кафтан тёмного оттенка, на котором ярко выделялись красивые позолоченные пуговицы, такого же, как и кафтан, цвета камзол и короткие грязно-зелёные штаны, черная треугольная шляпа, белые перчатки, купленные во время путешествия по Европе. Артур, хмыкнув, сразу же приметил, что русский в таком наряде собрался в море, не иначе, но не огласил столь неважную для всех информацию. Кто бы знал, что старое доброе "йо-хо-хо" весёлого пирата живёт в душе Кёркленда, и он частенько любит выходить в море на каком-нибудь древнем корабле, чудом уцелевшем ещё со времён его бурной молодости. Пока Артур предался своим драгоценным воспоминаниям столетней давности, Россия с улыбкой, пока ещё не натянутой и усмехающейся, шёл в известном только ему направлении, и под локоть его держала странно похожая на него молодая девушка. Будь это одна из сестёр Брагинского члены Большой Восьмёрки сразу бы узнали её, но это не была ни одна из них. У русской лет шестнадцати была стройная талия, тонкие ручки с бледной кожей, длинный шёлк светлых волос, даже светлее чем у Франциска, аккуратно закрывал лопатки и доходил до середины спины. Милым лицом и поразительно знакомыми фиолетовыми глазами она отличалась от остальных девушек, но их необычным цветом и глубиной ей не суждено было переплюнуть Ивана — у него они, без сомнения, отличались. Девушка была одета в прекрасное тёмно-зелёное платье с корсетом и пышными юбками, на шее красовался белый шарф, подозрительно похожий на шарф России. — Я чего-то не знаю? — неожиданно спросил полный недоумения Америка. — Это какая-то сестра Брагинского, о которой я до сих пор не знал? — Кажется, мы все чего-то не знаем, Mon ami (мой друг), — выдохнул Франция и тихо, себе под нос, добавил, — и не думаю, что мы должны были об этом знать. — Нет, не в данном случае, Франция-сан. Мы все просто забыли эту девушку, — спокойно проговорил Кику, — она уже появлялась однажды. Бонфуа стал судорожно напрягать свои извилины, пытаясь вспомнить, где он, да и все в целом, могли видеть эту девушку. Что-то приходило на ум, но сразу же ускользало, не давая чётких образов. В конце концов, Франциск оставил несчастные попытки вспомнить хоть что-то и уверенно пошёл в сторону России: шестое чувство подсказывало французу, что Иван обязательно назовёт девушку по имени, и тогда всё станет ясно, как дневной свет. Страны сообразили последовать за французом, аккуратно обходящим людей так, как будто он мог их задеть. Наконец невидимая для всего мира того времени компания нагнала русского, и некоторые не без удивления рассматривали спину ещё одного любителя шарфов и свободы, Холла де Варда, одетого в военную форму морского флота. Как всегда спокойный Нидерланды с равнодушным видом шёл рядом с Россией, совершенно не обращая внимания на девушку, которая упорно пыталась что-то доказать этим двоим. Холл, на несколько мгновений отняв дорогую на вид трубку с табаком ото рта, с усталым вздохом выпустил сизый дымок в воздух и вновь затянулся, блаженно закрыв глаза. — Возьмите меня с собой, Иван, — не отступалась девушка, не желая принимать элементарное "нет" в ответ. — Прекрати, — как можно терпеливее сказал Брагинский, потерев переносицу, — иначе я отправлю тебя домой, Москва. Если бы Россия видел, как открылись рты у стран-невидимок, то наверняка усмехнулся бы. У Америки даже очки сползли от удивления, Англия взъерошил волосы от негодования, а Франция печально улыбнулся: он, наконец, понял, кто громко рыдал тогда, при пожаре в Москве. А красная от возмущения девушка в это время готова была грозно топнуть своей маленькой ножкой, лишь бы увидеть совсем молодой русский флот в боевых действиях. Она не понимала, почему должна была смиренно сидеть дома вместе с Украиной и Беларусью — последнюю, к слову, на дух не выносит — и вышивать крестиком. Нет, традиции, конечно, обычаи и всё такое, а воевать наравне с мужчиной женщине тем более не пристало, но у Василисы прямо-таки играло самое знаменитое шило в небезызвестном всем месте. Она хотела биться рядом с Иваном, слышать противный, как он рассказывал, лязг мечей, и, несомненно, приключений, разнообразие которых можно найти в книгах. Только вот законы не позволяли Москве всего этого, к тому же Брагинский внимательно следил за ней и пылинки сдувал, как с Оли и Наташи. Василиса прекрасно понимала, что Россия от всего сердца любит и защищает её от врагов, но ей противно было покорно стоять в стороне и ждать, пока окончится битва, пока Иван вернётся. Девушка не хотела вечно прятаться за его спиной... — И откуда же такая шумная уродилась? — скептически буркнул де Вард, потерев затылок. Ваня удивлённо посмотрел на спутника, затем направил взгляд своих аметистовых глаз вдаль, где уже виднелась толстая полоска синего моря, и искренне улыбнулся. — Не имею хотя бы малейшего представления, — хихикнул Брагинский, покосившись на Василису, и тихо, будто все вокруг его слышат, продолжил, — я однажды просто гулял в лесу и нашёл её под одним из деревьев. Она мучила какую-то букашку... Это точно был знак. Москва, казалось, запыхтела от стыда за своё шумное и неспокойное детство, а Россия лишь чисто и заливисто рассмеялся, погладив её по голове. Холл хмыкнул, пожав плечами и странно улыбнулся — ему было как-то по-домашнему спокойно находится в обществе Вани и Василисы, наблюдая за ними. — По-моему, ты неправильно её воспитал, — заметил Нидерланды, выпуская в воздух едко пахнущий дымок. — О каком воспитании речь? — русский начал заметно веселиться. — Они же с Наташей до сих пор что-то делят и делят. — Она вредина, — обиженно проворчала Москва, надувшись, как дитя, которое не получило желаемого, — и к тому же задира... Негромкий смех России, прикрывшего рот ладонью, унёс в неведомые края тёплый ветер, напоследок растрепав волосы Москвы и красивые причёски ещё сотни девушек. Иван, прикрыв глаза рукой, на несколько секунд взглянул на яркое светило; погода была отменной. Солнце на всеобщее удивление не пыталось сжечь всё под собой, а дарило только свои мягкие, не жаркие, лучи всему живому; небо было чистым, без единого облачка, и каким-то по-особенному пронзительно голубым. Некоторые цветы на полях и в лесах цвели себе преспокойно, не зная шумного города, другие были только что срезаны с домашних клумб и расположены на прилавках продавцов. Осматриваясь по сторонам, Иван с улыбкой наблюдал за тем, как растёт и процветает любимый город. Впрочем, у него не было любимого города — он всеми своими городами дорожил и заботился о них. И каково же было удивление Вани, когда появилось воплощение Москвы, поэтому-то он был ошеломлён и рад одновременно: ей хватило духу и силы воли возникнуть почти из ниоткуда. Иван и Холл переговаривались о всяких несущественных мелочах и других странах, Василиса, давно позабывшая о своей не такой уж и важной обиде, шла рядом и восхищённо оглядывала прилавки и людей вокруг. И в таком неспешном темпе наша троица, сопровождаемая невидимыми членами Большой Восьмёрки, вскоре добралась до порта, где Россию и Нидерланды уже ждали. Моряки отвлеклись от своих дел и воодушевлённо поприветствовали их, но моментально вернулись к работе. Иван справедливо решил, что раз подготовка к битве в море идёт так усиленно даже на первый взгляд, значит, прибыл царь давно и наверняка работает среди своих подданных. Брагинский поджал губы, потупив взгляд — ему стало стыдно от этой мысли, ведь он прохлаждался в обществе Москвы. Вдруг Холл положил ладонь на плечо вздрогнувшего от этого действия русского и внимательно посмотрел тому в глаза. Во взгляде немногословного де Варда читалось одно: "Не терзай себя беспочвенными сомнениями". Россия кивнул Нидерландам и, оглядев дорогу под ногами, стряхнул с рукавов невидимую пыль — Холл, как всегда, прав. Нидерланды, почти не замедляясь, прошёл мимо России и Москвы, направляясь к одной из галер во флоте. Иван улыбнулся и хотел было пойти следом, но его остановила схватившая за запястье Василиса. — Не может быть, — Брагинский наклонился к девушке, — чтобы Василиса пускала слёзы! — он рассмеялся, пальцами проведя по её лицу и вытирая слезу. — Я не плачу, — взвизгнула Москва, потом, крепче сжав запястье России, буркнула. — Вы поступаете нечестно, раз... — Честно-честно, — русский, не переставая улыбаться, резко вырвал свою руку из цепких пальцев девушки и погладил её по голове, путая волосы, — возвращайся домой. И стоит будет тебе вернуться, как следом зайду я. Иван перестал портить причёску Василисы и, развернувшись, в своём обычном темпе, широким шагом, направился к кораблю царя. Махнув девушке рукой, Брагинский не оглядывался, потому что ему не нравились нежные прощания, сопровождаемые бессмысленными слезами Василисы — они бы ничего не изменили в войнах, в которых побывал Россия. А эта, по его мнению, не такая уж и важная, пусть даже царь поставил на кон сражения весь молодой флот. Русский поднялся на палубу, встав рядом с равнодушным ко всему окружающему де Вардом, и одному Богу известно, о чём думал последний, вглядываясь в спокойную гладь почти прозрачной воды. Иван долго смотрел в фиолетовые глаза Москвы, тем самым смущая её, и делал так до тех пор, пока та не фыркнула что-то неразборчиво и гордо пошла обратно в город. Брагинский победно усмехнулся, сложив руки на груди. — Помогает, да? — де Вард выдохнул дым. — Не всегда! — признался Иван, подставляя лицо порыву тёплого ветра и позволяя ему путаться в своих светлых волосах, — иногда, как мне кажется, она хочет вырвать мне глаза. — Сурово! — хмыкнул Холл. — Ещё бы! — весело отозвался Брагинский. Тем временем страны Большой Восьмёрки решали, что им делать: остаться на суше или же идти на корабль? Больше всех спорили упиравшийся Артур и недовольный Франциск. — Как ты не поймёшь, Mon chers anglais (мой дорогой англичанин), что это воспоминания Ивана, и мы непременно должны следовать за ним? — Бонфуа закатил глаза, прикрыв лоб рукой. — Вам дорога открыта, а я, пожалуй, тут останусь! — выплюнул Кёркленд, отвернувшись и задрав подбородок. Он не хотел снова выходить в море, тем более на русском корабле. Артур боялся не сдержаться и радостно улыбнуться морскому бризу при всех, так как он считал это непозволительной слабостью. Без старой, но горячо любимой команды зазорных пиратов и огромного корабля, где жизнь кипела подобно той, что в городе — разве что добавлялись весёлые драки, да пьянки и большие бочки рома, — англичанин искренне скучал. Но тут Франция неожиданно положил руки на его плечи и буквально замурлыкал у уха: — Не верю я в то, что Mon chers anglais (мой дорогой англичанин) откажется от маленькой поездки в море! К тому же я верю и знаю, что в нём всё ещё живёт знакомый мне старый пират-задира! — "Пират-задира"? — прыснул Америка, прикрыв рот рукой, — чего ещё я не знаю о твоей бурной молодости, Арти? — А тебе лишь бы уши погреть! — зашипел Артур, скинувший руки Франции, и зарычал, — забудь это глупое "Арти"! Поеду я, только отстаньте от меня! Все шокировано притихли: нечасто можно увидеть Англию таким злым. А Кёркленд только шикнул какое-то ругательство на родном языке и, отвернувшись, быстро пошёл в сторону галеры, где были Холл и Иван. Сжав руки в кулаки, он поднялся на палубу и сразу же отошёл поближе к носу корабля; его жутко рассердила и одновременно напугала проницательность француза. Никто не смеет копаться в душе Артура, кроме него самого — он думал так всю жизнь и не изменит этого мнения. И пока страны поднимались на корабль, с интересом осматривая всё вокруг, приготовления к битве закончились, и Иван успел обсудить всё важное с царём. Крик о том, что галеры выплывают в море, разнёсся сначала на одном корабле, затем матросы, загалдев в предвкушении боя, передали это. Через некоторое время почти сотня галер зародившегося русского флота отправилась на своё первое морское сражение.

***

Иван, сжав рукоять шпаги, улыбнулся как-то странно, с щепоткой безумия, исподлобья смотря в глаза молчаливого Бервальда. Россия знал, что Швеция не согласится ни за что на свете, но всё-таки предложил ему сдаться, пока не поздно. Взгляд Оксеншерны был холодным и отстранённым до тех пор, пока маленькие шустрые галеры русских, маневрируя между массивными шведскими кораблями, не примкнули сначала к фрегатам, затем к нескольким линкорам. Российские моряки, улучив самый подходящий момент, бросились на абордаж вражеских кораблей, и тогда-то в глазах Бервальда лишь мелькнуло то, что заметил только Брагинский. Хмыкнув, он резко сорвался с места и быстро забрался на шведский корабль вслед за своими людьми. Некоторые страны, а точнее Америка, Англия и Япония, стоявшие до этого момента за спиной Ивана, с величайшим изумлением наблюдали за его уверенными движениями: вот русский, словно кот, мягко спрыгнул на палубу и улыбнулся, сверкнув аметистовыми глазами из-под чёлки. На Россию с боевыми криками нападали шведы, но тот дёргался и уворачивался, отбивая атаки. На первый взгляд можно было подумать, что Иван насмерть пронзает врагов своей шпагой, хотя на самом деле его удары не задевали что-то жизненно важное. Брагинский пока никого не убил. Пока. Используя данную технику боя, Брагинский плавно продвигался в сторону Бервальда, который не остался стоять в стороне, а сражался вместе со своими людьми. Вскоре Россия скрылся из поля зрения стран Большой Восьмёрки, и те понятия не имели, как перебраться к нему: от лестницы осталось лишь одно название. И когда сабли скрещивались прямо рядом с Америкой, тот рефлекторно отскакивал, перед этим судорожно дёрнувшись; или пули с омерзительным свистом пролетали мимо ушей Германии, он моментально закрывал голову руками, встав на одно колено. Франция на пару с Японией обходил сражающихся людей, немыслимо изворачиваясь, а Англия с детским восторгом наблюдал за развернувшейся битвой; казалось, ещё чуть-чуть и он выхватит непонятно откуда взявшуюся саблю, присоединится к бою, но один против всех. Все страны позабыли, что их тут в принципе никто не видит, они никому не мешают, да и получить ранения невозможно. Но рефлексы и инстинкт самосохранения волей-неволей давали о себе знать. — Артур! — крикнул тому Франциск, — Ивана не видел?! Кёркленд помедлил несколько мгновений, ведь до него слабо дошёл смысл вопроса — его оглушило и приворожило к себе коварное синее море. — Нет! — Англия ответил первое, что пришло в голову, не особо задумываясь. Бонфуа покачал головой и отвернулся, ища взглядом светлую макушку Ивана или хотя бы его знакомый шарф. Франц мельком глянул на Альфреда, который втихую комментировал то или иное сражение между какими-нибудь шведами и русскими, размахивая кулаками, Кику и Людвига — они о чём-то переговаривались. Пройдя мимо Джонса и дав ему подзатыльник, чтоб не баловался, Франция подошёл к Японии и Германии. — Вам не кажется, что мы здесь задержались? — предположил Бонфуа, откинув волосы с глаз рукой. — Наберитесь терпения, Франция-сан! — спокойно попросил того Хонда, — думаю, мы ещё не всё увидели. — Так-то оно так! — француз неловко почесал затылок и покосился в сторону Кёркленда, — но маниакальный взгляд Арти меня пугает. Дай ему сейчас меч, и он всех готов вырезать! — Кто там назвал меня "Арти"?! — троица собравшихся в кучку стран удивлённо посмотрела на Артура — каков хорош у него был слух, хотя, казалось, бушующее море, громыхание пушек и лязг саблей создавали довольно громкую атмосферу. Но Франц выкрутился даже тут: — Альфред! — с довольной улыбкой крикнул он англичанину. Ещё чуть-чуть, и у приближающегося к Америке Англии точно пошёл бы пар из ушей. — Альфред! — рявкнул Артур, — какого... — Холл! — наконец услышав голос Ивана, все воплощения стран повернули головы в сторону кораблей Бервальда. По борту одного из них ловко и легко передвигался Брагинский, перепрыгивая через холодное оружие шведов. Получалось даже так, что он, преследуемый врагами, с разбега хватался за первую попавшуюся верёвку и описывал вокруг неё круг, мощными ударами ног сбивая неприятелей. Россия, словно буря, мчался на помощь Нидерландам, которого совершенно нечестно окружили пятеро человек. Вот это-то и заставило равнодушного де Варда проявить хоть какие-то эмоции: он нахмурился, зажав в зубах трубку, и в боевых умениях не желал уступать Ивану. И когда Брагинский подошёл к Холлу, тот уже разбирался с оставшимися двумя шведскими моряками, что произошло довольно быстро. Де Вард, покончив с очередным боем, с судорогой выдохнул дым. — Что за чёрт принёс тебя сюда? — буркнул Холл, а русский лишь усмехнулся, улыбаясь. — Я думал, тебе помощь нужна! — ещё немного и Россия бы точно невинно захлопал глазами. — Медленно! — с привычной сухостью, как в пустыне, в голосе заметил Нидерланды, которого одурачить красивыми глазами и детскими выражениями лица было практически невозможно. — Учту! — хмыкнул Брагинский. Может, странам показалось, а может и нет, но по их мнению началась немая "битва" взглядов между Иваном и Холлом, продлившаяся от силы минуту. Будто старший брат, Де Вард с укором смотрел в васильковые глаза Брагинского, а тот отвечал насмешливой улыбкой. Победителя не нашлось, так как их одновременно отвлёк странный звук слева, с другого конца судна. Какой-то моряк, довольно улыбаясь, направил пушку на Россию и Нидерланды. Те явно удивились и не успели что-либо предпринять — запал догорел, оружие выстрелило. Ядро оставило в корабле относительно небольшую дыру, но задуманной цели достигло; Иван и Холл, пошатнувшиеся от ударной волны, были сброшены в воду вместе с обломками судна и некоторых бочек. Брагинский и де Вард больно приземлились на водную поверхность спинами, чем подняли невысокие шипящие столбы прозрачной воды. Их тела онемели на какое-то время от взрыва и удара о показавшуюся каменной воду. А члены Большой Восьмёрки сразу же подбежали к борту русского корабля, и Америка чуть не сорвался вслед за тонущими. Никто не знал, чего ожидать в этом воспоминании. Россия поморщился, выпуская пузыри ценного воздуха: сам он уходил на дно морское, а шарф остался болтаться на водной глади. Русскому до жути нужно было знать, что произошло с Нидерландами, но что-то мешало и тянуло вниз. Наконец, дёрнув пальцами, Иван взглянул на свои ноги и обнаружил, что к одной из них прицепилась верёвка, привязанная к чему-то тяжёлому. Брагинскому было абсолютно всё равно, что это могло быть, ведь жить ему хотелось больше, и следовательно нужно было выбираться в срочном порядке. Воздуха с каждой секундной становилось всё меньше и меньше, заставляя русского нервными смазанными движениями пытаться отцепить веревку. В конце концов ценного кислорода в горящих от недостатка сего элемента лёгких не осталось вовсе, но упорный Россия отвоевал у злосчастного груза право на жизнь — только вот сил выбираться уже не осталось. Иван, кое-как гребя руками и ногами, мутным взглядом вглядывался вверх, где плескалась поверхность моря, пока не увидел знакомую фигуру. Долго гадать не пришлось: Холл уверенным движением руки схватил Брагинского за ладонь и потащил на границу между воздухом и водой. Выплыв, Россия сплюнул до противного солёную воду, поймав ртом желанный кислород. Нидерланды проделал то же самое, только вдобавок откинул закрывшие глаза волосы назад. Вдруг Брагинский почувствовал себя совершенно нагим без постоянного предмета одежды, шарфа, и провёл пальцами по шее, нелепо гладя шрам. — Чёрт! — выругался Россия, плескаясь и осматриваясь. Де Вард тяжёлым и хмурым взглядом смотрел на шею Ивана, что-то тщательно обдумывая, но затем повернулся назад и тут же обнаружил уходящую на дно пропажу. Нидерланды резко схватил шарф и, развернувшись лицом к России, сказал: — Держи, — Нидерланды протянул Брагинскому шарф, — ты искал. — Спасибо! — помедлив мгновение, Иван принял пропажу обратно и тут же накинул её на шею. Тут он взглянул на Холла и заметил, — а где же твой? — Что? — де Вард сначала не понял, но смысл вопроса быстро пришёл в его голову, — неважно! — окинув беглым взглядом свою грудь, Холл махнул рукой, — для меня эта вещь не так важна, как для тебя. Россия, продолжая держаться на плаву, странным взглядом посмотрел на Нидерланды. Никто из Европы, Японии или Америки не понял выражения глаз Ивана. К тому же, думать было поздно. Воспоминание "таяло", оставляя молчаливого, опустившего взгляд Брагинского, который, кажется, в чём-то упрекал себя в этом бурном для него времени...