Насилуя альф.

Ему начинали чудиться образы, как тогда, когда он увидел Виктора на записи. Тот сон с бесконечной гонкой за неуловимым призраком без лица повторился. Мужчина в холодном поту подскочил на кровати, вглядываясь в стены родной квартиры, на которых по-прежнему не было ни единого ответа. Егору вновь казалось, что он сходит сума, теряя самообладание. Он попытался здесь, во сне, уже сейчас рассуждать здраво, не понимая, почему он находится в этой комнате с большим зеленым обитателем. Ему показалось, что тень на стене двинулась. Почему он на кровати? Кошмар продолжался... Медленно тень приобрела очертания человека, державшего над головой нож, но она в отличие от Виктора смогла убить кого-то очень похожего на нее, находящегося там же, на стене. Егор понял, что это сон, еще не проснувшись, ему оставалось лишь открыть глаза и увидеть, что он находится именно там, где их закрыл - в самолете. Сейчас образ парня ярко всплыл в его памяти, это был тот человек, который еще верил в то, что сможет убить Егора. Мужчина ощущал свою одержимость все сильнее. Порой он ловил себя за бесполезным занятием, когда выискивал в лицах людей его черты. Все то, чего он достиг за шесть лет без Виктора, начинало постепенно рушиться. Но почему сейчас?! Судьба вновь была не справедлива с ним, и это было ее возмездие?! Или он понял, наконец, что вот-вот готов будет разлюбить этого человека и забыть о его существовании, но что-то внутри не позволяло этого сделать, не позволяло отпустить, заставляя мучиться снова и снова. Егор в который раз ловил себя на мысли, что только и думает о нем, напрасно пытаясь остановиться. Но все-таки в глубине души он с грустью понимал: это что-то внутри не будет с ним вечно и когда-нибудь сдастся и уйдет, а он спокойно сможет все оставить в прошлом. Не то, чтобы он слишком мучился все это время угрызениями совести, нет, этого не было. Зато он чувствовал свой надлом, пусть не сильный, но ощутимый. Все это время он ощущал и пустоту, временами отступающую, незаметную, но когда мужчина оставался один, она поглощала его, несмотря на пережитые иногда сильные эмоции. Все чувства сдавали перед ней. Конечно, мужчина не смог забыть свою любовь и юношеский кретинизм, вызванный ею. Вспоминая некоторые моменты из той, казалось, далекой, яркой жизни, он удивлялся, как можно было так бездумно совершать те или иные поступки. Сейчас он не понимал, как мог даже думать о том, чтобы закрыть глаза на свою болезнь, которая, к счастью, более не обострялась. У него будто отобрали ту основу, составляющую его отношение ко всему, будто он забыл, почему был готов так просто расстаться с жизнью и отдать ее в руки человека, которого называл любимым. Его чувства, пережитые тогда, с каждым днем все сильнее притуплялись. И теперь мужчина, все еще продолжавший иногда ловить образ парня в незнакомых ему лицах, считал, что принятое им решение было единственно верным. И никак иначе. А все остальное лишь юношеский сентиментализм. Несомненно он забывал... Только вот раз от раза ему было больно. Нестерпимо больно. Он чувствовал все, что пережил в тот вечер, когда злой от его слов парень захлопнул дверь. Будто отобрали кислород, выбили почву из-под ног, лишили человека, который был всем. Оставалось лишь бессильно находиться в пространственной пустоте и, задыхаясь, понимать, что это сделал когда-то с собой ты сам. Понять причину вновь возникшего неприятного ощущения он не мог, но прекрасно знал, почему не сказал о своей болезни любимому, и все-таки не мог вспомнить забытую основу... Только вот чего? Его любовь медленно увядала. Самолет уже приземлился, и пора было выходить. Мужчина встал из мягкого кресла, где ему приснился просто кошмар, и покинул это место. Не сказать, чтобы этот город, его всегда встречал радушно. Сегодня не было исключением. Февральский воздух, свежий от утреннего мороза, приятно охладил лицо, успокаивая не хуже, чем настойка валерианы. В небе, таком ровно-синем, светились огни взлетающих и садящихся самолетов. Только вот порывистый северный ветер заставлял ежиться от неприятных порций холода. Мужчина не стал более задерживаться и спустился с трапа. Было ранее утро, когда солнце еще не встало, но вот-вот появится, возможно, разлив свой оранжево-розовый свет по небу. Егор решил, несмотря на неприятный ветер, что может позволить себе прогуляться до дома, который находился в часе ходьбы пешком от аэропорта, насладиться февральским утром и увидеть, как всходит солнце, ведь он, в душе романтик, совершенно забыл в повседневной суете, что это такое. Вокруг было совершенно тихо, даже рев самолетов заглушал небольшой лесок, который Егор уже прошел, лишь снег иногда поскрипывал под его ботинками. На улицах, непривычно опустевших, в этот ранний час не было совершенно никого. Город еще спал. Темно-синее небо стало сереть, отчего стало ясно, что солнца, которое должно было появиться из-за домов, и значительно приукрасить его сонный облик, не будет. Местами снег уже слез, и там темными пятнами чернел асфальт, на котором ветер еще гонял снежные насыпи. Серый пейзаж навеял тоску, крутившуюся где-то внутри, но так и не решающейся захватить все сознание врача. - Хватит, - с усилием прошептал альфа. Он давно уже не разглядывал то, что творилось вокруг, а думал о другом, прекрасно понимая, что вновь доведет себя. А это было таким глупым и безрассудным. Он шел вперед, пытаясь, увлечься чем-то вокруг. И это удалось. Снег. Ветер. Деревья. Наконец, редкие люди. Егор мог рассмотреть их сонные лица, что и сделал, даже запомнил на некоторое время, чтобы чем-то занять себя во время дороги. Их было не так много, но могло быть и меньше. Мужчина обратил внимание на человека одетого явно не по погоде и в лохмотья. Он шел согнувшись , держась рукой за живот, будто что-то там прятал. Вся его неряшливость, походка, раскачивающаяся из стороны в сторону, будто он был законченным пьянчугой, говорили о том, что это бродяга, которых в городе было не мало. Он едва шел, редко поднимая голову, чтобы посмотреть дорогу. Видимо, это давалось ему с особым трудом, отчего он тут же отворачивался, смотря под ноги. Егор не видел его лица, оно его не интересовало. Мужчина в лохмотьях вдруг согнулся еще сильнее от приступа сильного кашля, а когда он закончился, тихо выругался себе под нос. Скорее всего это его подкосило сильнее, потому что шел он дальше тяжелее. Что-то в этом человеке не соответствовало его социальному статусу. То ли это были остатки какой-то статности в его движениях, в которых чувствовалась бывшая интеллигентность, то ли его фигура, неудобно сгорбившаяся, выдавала всю его уверенность в себе с потрохами. Опустившиеся люди не такие. Он не был из тех, кто смирился со своим положением, но и не стыдился его. Этот человек был просто-напросто выше всего этого. Но факт оставался фактом. Он шел сейчас по улице, едва передвигая ноги, а теперь... упал. Мужчина попытался встать, но этого у него никак не выходило. Егор, неизвестно от чего проникшийся к этому целеустремленному человеку, так упорно пытающемуся встать, сократил расстояние в пятнадцать шагов и присел на корточки рядом с мужчиной, чье лицо закрывали грязные пакли волос, а посиневшие пальцы одной руки скребли снег, она же тряслась, то и дело грозя подвести своего хозяина, а вторая все так же держалась за живот. Никаким перегаром от бродяги не несло, только вот дышал он слишком шумно и глубоко. - Вам помочь? - поинтересовался Егор, пытаясь заглянуть в лицо человека в лохмотьях, однако ему этого не удалось. - Себе помоги, - с презрением выплюнул мужчина, желая отделаться от нежеланного собеседника. Его лицо, побелевшее от боли, выражало только страдание, которое тут же исчезло, с появлением случайного помощника. Тело мужчины то и дело бросало в жар, даже февральский мороз не способен был его охладить. Человек в лохмотьях почти не соображал, что делал, но все также упорно пытался встать. Его попытки отразились режущей болью в обрасти живота, а перед глазами постепенно начинало темнеть, но он сопротивлялся. Егор уже собирался уходить, как заметил, что рука, которой человек в лохмотьях что-то прижимал к себе, была окровавлена. Егор тут же достал телефон и набрал номер скорой помощи. Мужчина попытался ему возразить: - Черт. Какая ско... - и он свалился без сил, отправляясь в беспамятство. Мужчина лежал на боку, передавив своим телом руку, которой ранее зажимал рану, его лицо было одной стороной прижато к снегу, а его вторую часть закрывали волосы. Только вот ветер как - то некстати подул, обнажая лицо человека. Последние слова диспетчеру скорой помощи Егор произнес почти в оцепенении. Он тут же сел рядом с потерявшим пока что сознанием мужчиной и, не глядя больше на его лицо, стал освобождать рану, чтобы шансов у пострадавшего было больше. Скорая помощь приехала ни рано, ни поздно, а как это обычно бывает, в самый последний момент. Егор уже оценил состояние раненного, как тяжелое, и чуть ли не крыл приехавших врачей благим матом. Утро. Еще никаких пробок. Какие могут быть задержки?! Мужчину привезли в больницу. Егор оперировать его не взялся, даже не сделал ни одной попытки уговорить местного хирурга, ассистировать - тоже, врач был бы только рад, но альфа не захотел. Он понимал, что ему теперь помогут не хуже. Мужчина еще прибывал в неком оцепенении. Конечно, он мог встретить на улице бродягу, да к тому же больного, но вот чтобы Виктора, да с открытой раной брюшной полости - шанс на миллион. Его состояние настораживало Егора, даже больше: расстраивало и угнетало. Но одновременно с этим, в нем успокоилась некогда зародившаяся тревога за жизнь этого человека. Он лишь с грустью наблюдал за бледным лицом раненного и не понимал, что делать дальше...