Я испытываю так много боли, и я не знаю, как остановить это, и спасти себя от разрушения.
Я не помню, как возвращался из аэропорта, но очнулся я только перед родительским домом. Стоя на его пороге, я все еще не понимал, почему я снова здесь, ведь еще каких-то пару лет назад я покинул родной дом с громкими словами о том, что ноги моей здесь больше не будет. В этом доме мне никогда не были рады, всю подростковую жизнь я жил, как на вулкане, боясь выйти из комнаты, дабы избежать лишних ссор с матерью. Как-то в детстве я случайно ляпнул, что мне нравятся мальчики, после чего мать устроила грандиозный скандал, грозясь выгнать из дома, если я не выбью эту дурь из головы. Годы шли, она начала водить меня по психиатрам, считая, что это болезнь или нервное расстройство, которое нужно лечить. Меня водили от одного врача к другому, желая найти того, кто бы взялся за это, но все отказывались. Это продолжалось практически до моего совершеннолетия, пока она все-таки не нашла врача, который с радостью откликнулся на ее просьбу избавить меня от недуга. Он прописал мне сильнодействующие медикаменты, после которых я стал больше похожим на призрака, чем на человека. Пропал аппетит, я начал путать слова, из моей памяти, как из пазла, начали пропадать кусочки, и каждый раз, пытаясь что-то вспомнить, я натыкался на черные пятна в своей памяти, похожие на то, во что превратилась моя жизнь. Я понимал, что с каждой таблеткой из меня уходят силы, а с каждым скандалом я перестаю ощущать себя, и я принял решение уехать. У меня не было ничего, но терпеть я это просто не мог, поэтому собравшись наспех, я уехал раз и навсегда, не сообщив никому. Мама позвонила мне всего один раз, желая узнать, где я, но когда услышала ответ, что я переехал, лишь рассмеялась в трубку и сказала, что не примет меня обратно, когда я пойму, что ничего не стою и поспешу вернуться. Единственным человеком, по которому я действительно скучал, был брат. Он всегда являлся моей единственной поддержкой и принимал меня таким, какой я есть. Он помог мне уйти из дома, хоть и не хотел этого, но понимал, что так будет лучше. И сейчас его нет. И сейчас я стою на пороге родного дома, не решаясь войти. Порывисто выдохнув, я все-таки неуверенно нажал на звонок. Я слышал, как внутри дома раздался громкий звон, застрявший в голове воспоминаниями из детства. Я вспоминал, как ждал ненавистный школьный автобус на пороге дома, боясь опоздать в школу; я вспоминал, как сидел на этих ступеньках со своим лучшим другом, обсуждая все, что видели вокруг; я вспоминал, как возвращаясь, стоял на этом самом месте много лет назад и непрерывно звонил в дверь, чтобы Крис мне ее открыл. Стоя на пороге еще с минуты, я уже отчаялся попасть внутрь, но дверь распахнулась, и я увидел на пороге бледную Нию в черном платье. — Проходи, — она хмурится и опускает глаза, ее белые губы дрожат. Я захожу в дом, в котором царит гробовая тишина. Повсюду завешены окна и зеркала, все настолько стерильно и спокойно, что даже стоя у входа, я ощущаю, как эта атмосфера затягивает и поглощает. Еще не было похорон, но я уже чувствую, насколько сильно я пропитан этим могильным холодом, который царит здесь, желая проникнуть в каждую щель, и заполучить каждый миллиметр. Я услышал тихие шаги на лестнице, и, не поворачиваясь, понял, что это мама. Она спускалась очень медленно и тихо, словно боялась нарушить эту тишину. Я не видел ее 5 лет, не слышал ее голос, и сейчас мои ноги подкашивались только от одной мысли о том, что я ее вновь увижу. Я боялся взглянуть на нее, словно она призрак, блуждающий по этому дому не одну тысячу лет, словно именно из-за нее я летел сюда. Я поворачиваюсь и вижу ее, стоящей в метре от меня. Она была совершенно другой, не такой, какой я ее помню: худая, длинные черные волосы, другие брови… другое все. Я смотрел на нее и не мог поверить, что это именно тот человек из моих воспоминаний. Я сравнивал две картинки: то, что я видел тогда и то, что я вижу сейчас — два совершенно разных человека. Она посмотрела на меня пустыми красными глазами и едва слышно произнесла: — Твоя комната наверху. Я видел, что она изменилась внешне, но я не понимал, произошли ли внутри нее какие-нибудь изменения, потому что от ее пустого взгляда стало настолько печально и грустно, что меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть и скорее подняться к себе в комнату, оставив ее и Нию в одиночестве. Наверное, в глубине души, я не так себе представлял нашу встречу после долгих лет разлуки; наверное, я все же надеялся, что она изменилась. Я не был уверен в своих ощущениях по этому поводу, но единственным, что я знал точно, было то, что не при таких обстоятельствах мы должны были встретиться. Я поднялся на второй этаж и остановился у двери своей комнаты. Пару секунд я стоял, держась за дверную ручку, мимолетно размышляя о том, осталось ли там все прежним или изменилось. Открываю дверь и захожу внутрь — ничего не изменилось. Непроизвольно улыбаюсь, вспоминая то время, когда я жил в этой комнате. Прохожу и усаживаюсь на кровать, оглядывая комнату: плакаты на стенах, гитара в углу между шкафом и столом, синтезатор у окна, плотно завешенного шторами — все навивает воспоминания, неприятно колющие где-то внутри. Смех, грусть, радость, боль, спокойствие, отчаяние — все закрутилось вихрем воспоминаний, закружившем меня, я не могу устоять на ногах. На этих стенах написаны истории, которые я не могу объяснить, на этих стенах изображены цвета, которые я не могу изменить. Дверь тихо открывается и в комнату входит Ниа. — Как долетел? — спокойно спрашивает она, оглядывая с ног до головы. — Нормально, — честно признаюсь. — Но немного устал от перелета. — Мы ждем тебя внизу, поешь с дороги, а потом ложись спать, — девушка заботливо, но грустно улыбнулась. — Буду ждать внизу. — Хорошо, я сейчас. Я переоделся и спустился вниз, проходя на кухню. За накрытым на четверых человек столом сидела мама и Ниа в абсолютной тишине. — Вымой руки и садись за стол, — хрипло произнесла мать, даже не взглянув на меня. Я сделал, как она сказала и сел за стол. За все время ужина никто не произнес ни слова, только под конец, после моей благодарности за ужин, когда я уже направлялся обратно в комнату, меня окликнули и сообщили, что похороны завтра в 11, на что я кивнул и ушел спать в свою комнату.***
Я здесь. Я стою во тьме, лишь лунный свет освещает мне дорогу. Я иду по ней, легко ступая по холодной поверхности, словно это именно та темная дорога, по которой я должен следовать всю жизнь. Каждый ее поворот похож на все то, что происходило со мной когда-либо. Я много раз сворачивал не туда, заходил в темноту и долго блуждал по лабиринтам своего сознания, пытаясь найти выход. Начинается дождь и я бегу вперед по дороге, не имеющей конца. Я бегу быстро, пытаясь уйти от боли, но печаль настигнет тебя, где бы ты ни был, она всегда с тобой, она становится частью тебя как только однажды ты отдашься ей. Она ничего не забывает, она всегда помнит тебя в дни, когда ты желал смерти, когда эта мысль была твоей частью, когда она разрушала тебя. Она помнит тебя с трещинами в душе, она заполняла их, и как только ты излечился, она исчезла, но как только она почувствует твою печаль, она вернется и никогда уже не отпустит. Я слишком далеко зашел по этой дороге, чтобы сказать, что я не скучаю по дому, которого у меня нет. Каждый раз, сидя в своей комнате, я понимал, что я хочу туда, где меня поймут. Дом — это понимание, вера, защита, умиротворение и спокойствие. Если у тебя есть такое место, то ты можешь называть его домом, но у меня не было такого места, и единственной панацеей для моей души являлось одиночество. Оглядываясь, я вижу, как моя тень исчезает и все погружается во тьму. Черный цвет заполонил все, не осталось ни одного лучика света, повсюду тьма. Оставшись стоять в одиночестве на краю мира, я задаюсь вопросом: как я зашел так далеко? Я иду вперед, не зная куда, мною движет желание выбраться из темноты и добраться до света. Все оставили меня вечно гореть в темноте, пытаясь осветить путь, которого нет. Они хотят, чтобы я заблудился и никогда не вернулся, но я не сдамся. И вот я здесь, на вершине холма возвышаюсь над всем миром, которой потихоньку рушится вместе со мной. Все мои мечты рассыпаются на мелкие осколки и режут мое тело, кровью выпуская надежду на лучшее. Они настолько сильно проникли в мое тело, что каждое мое движение отдает дикой болью, я не могу пошевелиться. Я кричу от боли и безысходности, я кричу во тьму, желая докричатся до света. Я застываю в мольбе не оставлять меня. Перед глазами все плывет, яркими красками превращаясь в фигуры. Я слышу шепот, превращающийся в голос. Я открываю глаза и вижу перед собой лицо мамы. Она пристально смотрела на меня заплаканными глазами, совершенно не моргая, ее губы дрожали в попытках сказать хоть слово, но она не решалась. Как только я хотел заговорить, она меня перебила: — Адам, выслушай меня, пожалуйста, — она говорила это с дрожью в голосе, иногда всхлипывая и заметно нервничая. — И не перебивай, это очень важно для меня. Я едва заметно кивнул, после чего она продолжила: — В тот день, в детстве, когда ты в первый раз заговорил о своей ориентации, я не знала, что делать. Я впервые оказалась в подобной ситуации, очень сильно переживала и не знала, как повести себя. Я накричала на тебя из-за того, что сама была очень слабой, чтобы принять это, — она говорила это шепотом и очень быстро. — Я никогда не желала тебе зла. Когда родился Крис и умер твой отец, ты снова начал затрагивать эту тему, я не знала, что делать. Мне посоветовали отвести тебя к психологу, чтобы разобраться во всем, но ты не хотел, ты всегда отстаивал себя, свое мнение, — она едва заметно улыбнулась, снова посмотрев на меня. — Мы начали ссориться, с каждым разом ты все больше и больше выводил меня из себя, тогда я нашла того самого врача, прописавшего тебе таблетки, — она начала плакать, но продолжала говорить. Я слушал ее, как заворожённый, не в силах ни пошевелится, ни сказать хоть слово. — Крис подрастал, нужно было все больше денег, я все время пропадала на работе, а когда возвращалась мы постоянно ссорились… Я словно сошла с ума, была в каком-то безумии в последнее время, — она закрыла глаза и замолчала на несколько секунд, но потом спокойно продолжила. — В тот день, когда ты ушел, я познакомилась с Альбертом на работе. Я думала, что в тот день все изменится, мы заживем по-другому, все вместе тихо и счастливо, но когда вернулась домой, Крис сказал мне что ты ушел. Я начала звонить тебе, но ты не отвечал, а когда поднял трубку, сказал, что переезжаешь, — с тяжелым вздохом говорит она, разглядывая мое лицо. — Ты представить не можешь, что творилось со мной тогда. В тот вечер я поняла, что все разрушено, я просто не знала, как жить дальше. Я была зла на тебя, поэтому не звонила. Думала, что ты сам вернешься, что ты не сможешь один, но я ошибалась. Прошло много времени, я остыла, начала многое переосмысливать и поняла, что была во многом не права. Ты все не звонил, и я убедила себя в том, что тебе действительно лучше без меня, я тебе приносила лишь страдания. Много ночей я не могла заснуть, думая о том, как ты живешь. Я знала, что ты общаешься с братом и иногда спрашивала у него о тебе. Я не уставала вспоминать все, что было с тобой связано, лишь бы ты навсегда оставался в моей памяти, — она закусила губу. — Сегодня ты вернулся, и я наконец-то увидела тебя: такой высокий, статный, красивый… Ты уже не похож на того мальчишку, что уехал 5 лет назад, — на ее лице появилась улыбка, она положила свою руку поверх моей, едва заметно поглаживая. — Прости меня, Адам, в конце концов, упущенного не воротишь. Нельзя же всю жизнь думать только о том, что могло бы быть. Она замолчала, пристально смотря на меня своими карими глазами, полными слез. Сейчас я действительно ощутил, насколько сильно мне ее не хватало. Обида и злость давно прошла, оставалась только одна гордость, которая всегда мешала сделать мне первый шаг. — Моя ошибка в том, что я начал ценить только тогда, когда потерял. Прости меня, мам.