part of me

Пробуждение для Сехуна осталось незамеченным. Ему казалось, что он просыпался каждые пять минут и снова засыпал беспокойным сном. Ему ничего не снилось, и при коротких пробуждениях он ни о чём не думал. Одним словом, он в действительности выпал из жизни. Полностью очнулся он только на второй день. Лихорадка спала, температура перестала прыгать от показателя к показателю, а голова перестала болеть. Из неприятных ощущений остались только жар и тошнота. Чонин сидел рядом с ним на кровати и промокал тряпку в холодной воде в тот момент, когда Сехун впервые открыл глаза, разглядывая мутным взглядом окружающее, чтобы понять где он, что с ним. — Не дергайся, — сказал он, когда омега предпринял попытку присесть на кровати. — Лежи и отдыхай. — Что произошло? — севшим голосом спросил он, прикрывая глаза. — Чувствую себя на редкость хреново. — Ты хлопнулся в обморок, но по словам врача ничего серьезного. Сильное переутомление, стресс, плохой режим дня и питания. Одним словом, ты довёл себя сам, — хмыкнул Чонин, укладывая холодную и влажную тряпку на горячий лоб омеги. Сехун вздохнул, закрыв глаза. Голова его утопала в мягкой подушке, тело казалось слишком липким и противным. Хотелось в душ, но туда дорога пока была заказана, ибо температура только-только отпустила его. На часах стоял девятый час вечера, Чонин совмещал уход за ним с работой за ноутбуком. В комнате царила кристальная чистота, и только на прикроватном столике оставались следы того, что здесь в действительности кто-то живет. Что это не просто наглядный экземпляр из мебельного каталога. Сехун удручённо рассматривал раскрытые упаковки таблеток, почти допитый стакан с водой и градусник на столешнице и думал о том, что в следующий раз так измываться над собой, пожалуй, не стоит. Но проблема и была в том, что он совершенно о себе не думал. Все потребности организма уступили первый план чумному разуму, пытающемуся победить умственное заражение вредными вирусами. Он задержался взглядом на тонких запястьях Чонина, чьи руки привычно порхали над клавиатурой. Интересно, как всё теперь будет разворачиваться после того, что они оба пережили? Прошло уже два дня, как они снова вместе, и плевать, что оба дня Сехун провалялся в отключке — факт оставался фактом. С виду всё было как обычно, но омега не сомневался, что долгий и серьёзный разговор их ещё ждет. Возможно, Чонин начнёт его, когда Сехун окончательно поправится. Если так, то у него ещё есть время тщательней подумать над всем, что он может ответить и не ответить альфе. За этими размышлениями Сехун провалился в очередной сон. — Как себя чувствуешь? — спросил Чонин на следующее утро, осторожно прикладывая ладонь ко лбу Сехуна. Тот прикрыл глаза, внутренне наслаждаясь этим нежным признаком заботы, и поэтому с ответом временил. Слабость прочно ощущалась во всём теле, но самочувствие его было на порядок лучше, чем вечером. Единственное, ему казалось, что съешь он сейчас хоть какую кроху, все его внутренности вывернет наизнанку тут же. Но Чонин даже не стал слушать его отговорок, насильно запихивая лёгкий завтрак, сваренный его матерью, которая, как оказалось, сегодня тоже была на квартире, помогая сыну лечить захворавшего. — Она всё знает? — шепотом спросил он Чонина, выгадав момент, когда женщина скрылась с посудой на кухне. — Угу, — кивнул Чонин, одним взглядом давая понять, что другого выхода, как всё ей рассказать, у него не было. Вздохнув, Сехун откинулся обратно на подушки, складывая руки перед собой. Ему уже становилось мерзко столько лежать. Спустя пару минут тишины он действительно услышал посторонний шум, который издавал уж всяко не Чонин, сидящий на кровати подле. Конечно, он был глубоко признателен матери Чонина, но в душе оставался неприятный осадок от осознания, что та теперь тоже вовлечена в историю со смертью мальчика и его поступками на грани отчаяния. Все же комфортнее жить, зная, что за тебя не беспокоятся все до единого. — Чонин, — тихим голос произнес он, дёргая задумавшегося о чём-то мужчину за рукав лёгкой кофты, накинутой на плечи. — У тебя есть что-нибудь почитать? Я сейчас умру от скуки. Чонин понимающе усмехнулся, согласно кивая головой. Пока он рылся в своей кладовой, устроенной под мини-библиотеку, Сехун ловко выудил из-под залежи мусора на тумбе свой телефон, проверяя откуда-то взявшиеся не отвеченные звонки и сообщения. Жизнь, ранее бывшая привычной, теперь казалось дикой и чужой после полного затишья лесных прерий. — Привет, Сехун, — в этот момент в комнату вошла госпожа Ким, вытирая руки полотенцем. — Как себя чувствуешь? Она мягко улыбалась, и одно её появление было самым лучшим лекарством, если уж не в физическом, то в моральном плане точно. Сехун улыбнулся в ответ, подтверждая, что чувствует себя гораздо лучше. Чонин подозрительно долго копался в книгах, и Сехун, не сомневаясь, подозревал, что он это нарочно, давая им двоим время поговорить без свидетелей. — Зря ты так над собой, — вздохнув, сказала женщина. — Я и не представляю, насколько это тяжело, но могу представить, так как всё-таки у меня есть дорогие мне люди, которых я могу потерять. Но всё это переживается. Ты бы мог разделить свою горечь с Чонином. Я уверена, он бы смог тебя понять и поддержать. Почему же ты так поступил? — Я просто хотел побыть один, — улыбнулся Сехун, догадываясь, что Чонин ограничился лишь Юджином, объясняя матери его поведение. — Такое иногда тоже бывает. Но теперь то всё в порядке, не стоит волноваться. — И всё же, тебе нужен длительный отдых. Не только физический, но и моральный. Тебе бы отдыхать надо было, а ты рванул и довел себя до лихорадки. Эх, и что у вас за детей привычка такая, всё для себя усложнять? — Действительно, — рассмеялся Сехун. — Но неужели вы в своё время такой же не были? — Конечно была, — хмыкнула она в ответ, потрепав Сехуна по волосам. — Знаешь, что? Действительно, тебе нужен долгий отдых. Я предлагала тебе работу, но пока что отодвину срочность до лучших времён. Ты сейчас явно не способен на продуктивность. — Но… — Никаких «но»! Я поговорила с мужем, и он согласился выпустить из своих когтей Чонина. Проведёте время вместе, съездите куда-нибудь, отдохнете. И вам станет лучше, и раны быстрее затянутся. — Спасибо, — со вздохом поблагодарил Сехун, не чуя впрочем никакого облегчения от этого. Вечером она уехала. Сехун уже спокойно ходил по квартире, не прибегая к помощи стен от сильного головокружения, и смутные подозрения терзали его душу. Чонин разговора избегал, хоть и выразил отраду его выздоровлению, однако в его лице самом таилось что-то невысказанное. Будто он что-то знает, но по-партизански молчит. Сехун словил себя на мысли, что и это его начинает премного раздражать. — Почуял себя капельку лучше и сразу давай марафон по квартире? — хмыкнул Чонин, укладываясь в кровать поздним вечером. — Ложись давай, больной пациент. Пробурчав что-то недовольное, Сехун послушно лёг обратно, предчувствуя часа два-три верчения на месте в попытках уснуть. Теперь уже будучи в полном сознании он впервые после этого перерыва лежал рядом с альфой, нежась в его тепле под общим одеялом. И это было как-то в новинку. Сехун недоумевал, как он мог за столь короткое время так быстро отвыкнуть от этих ощущений. Смущения никакого они уже в нём не вызывали, оставляя после себя лишь странный осадок принятия новых изменений в укладе. — Слушай, — вдруг начал Чонин, разрезая устоявшуюся тишину. — У меня к тебе предложение, от которого ты вряд ли откажешься. Он перевернулся на бок, чтобы лучше видеть разлёгшегося на спине Сехуна, подперев голову рукой. В лице его не было никакого напряжения; казалось, его забавляет вся ситуация от и до. Он был абсолютно несерьезен, и вместе с тем намеревался сказать реальные и серьёзные вещи. — Ну слушаю, — хмыкнул Сехун, немало заинтересованный таким тоном. — Мамаша, наверное, уже вскользь проболталась, так что сюрприза не будет, но тем не менее. Погнали в трёхмесячное путешествие на машине туда, куда только твой палец ткнет, а? — Ты это серьёзно? — опешил Сехун, аж приподнимаясь на локтях от удивления. — Ещё бы, — оскалился Чонин. — В начале августа отправимся и вернёмся в октябре. Отец уже согласился дать нам в пользование свой кроссовер. Деньги у нас есть, и не спорь, — предупредил Чонин, завидев недовольство на лице Сехуна, чьи собственные деньги уже закончились. — Пусть это будет отпуск. Сам же говорил, что нет лучшего лекарства, чем дорога. Отпустишь все свои страхи. Сехун только вздохнул. И потом уже тихо прошептал «ладно», ещё пока не уверенный в собственных эмоциях насчёт такой внезапной авантюры. Да, его душа всегда мчалась навстречу этому. Мало того, долгое путешествие без конечной цели было его мечтой номер один. Но сейчас он мало был в чём уверен, пока что слабо разбираясь в изменениях, произошедших в нем самом. — Что ты делаешь? — удивился он, очнувшись от оцепенения. Чонин, пользуясь глубокой задумчивостью омеги, опустился чуть ниже и уткнулся носом в ямку шеи, тщательно принюхиваясь. Такого поведения за Чонином никогда не водилось, отчего Сехун рефлекторно отпихнул его голову от себя. — Что ты пихаешься? — недовольно забурчал Чонин. — Уже и подышать твоим запахом нельзя. — Нашёл чем заняться, — фыркнул Сехун. — Вести себя странно — моя прерогатива, так что живо прекращай. Этот незначительный инцидент тут же вылетел из его головы. Чонин поцеловал его, тем самым прекращая дальнейшие разговоры. И с этим поцелуем к Сехуну вдруг пришла уверенность, что никаких серьёзных разговоров у них не будет. Потому что, как ни странно, Чонин понял его без слов. Все его невысказанные слова на каком-то телепатическом уровне услышал. Еще тогда, на пороге. И у Сехуна камень исчез с души, позволив ему вновь искренне и счастливо улыбнуться, едва сдерживая непринуждённый смех. На протяжении следующих двух недель полным ходом шла подготовка к путешествию. Сехун по карте наметил их примерный маршрут, не ограничивая время никакими рамками, и занимался по большей части организаторскими вопросами. Чонин же возился с документами на машину, паспортами и финансами, по большей части отсутствуя дома, так как должен был, помимо этого, закончить оставленную работу. Сехун же из дома почти не выходил, принимая прописанный курс лекарств и отдыхая. Физическая слабость так и не покинула его тела, несколько напрягая. Всё-таки он хотел не только по городам путешествовать, но и по иностранным заповедникам, что автоматически требовало большой затраты физических сил. К тому же долгая езда в машине тоже утомляет, поэтому плохое самочувствие никак не вписывалось в его планы. За всеми этими гонениями Сехун редко притормаживал и вспоминал, какими они были изначально. Чонин запирался в собственном мире, предпочитая всяческое изгнание и побег от реальности, а он, Сехун, жил в мире выдуманных фантазий, не ощущая на плечах бремени человеческих поступков. Теперь же всё наоборот; теперь они оба живут по каким-то негласным правилам взрослых, впуская окружающий мир в себя, не запираясь от него четырьмя стенами и куполом воображения. Если раньше в Чонине ощущалась слабость, безынициативность и отсутствующее желание жить, как и все нормальные люди вокруг, то теперь это был другой человек. Он понимал и взвешивал цену своим поступкам, брал ответственность в свои руки и излучал ту силу, за чью руку хотелось схватиться и сразу ощутить себя в безопасности. Это было в новинку, и это Сехуну, без сомнений, нравилось. Он и сам теперь шагнул на несколько ступеней вперёд. Знал ответы на вопросы, которые имел привычку задавать, хотя те были совершенно глупыми. На них можно было ответить и самому, если бы он только пораскинул мозгами в своё время. И не был теперь слабой обузой, в чьих силах и прочности существовало сомнение. Теперь он ощущал, что в полной мере может стать Чонину опорой и поддержкой в те редкие моменты, когда тот устанет и даст слабину. Это и был их обоюдный душевный стержень. Прочный, как все металлы мира, готовый встретить любую напасть извне, но слабый перед их собственной силой. Однако Сехун знал, что никто из них двоих не соберётся ломать его. Им обоим нужен был этот душевный покой. По окончании двух недель подготовки, Сехун испытывал легкий трепет предвкушения. Всё складывалось почти идеально. Мешало только одно — колющая боль в висках. Сехуну казалось, что его собственная голова объявила ему бойкот. Головная боль преследовала его, как собственная тень, и дальше терпеть её парень был не в состоянии. Чертыхнувшись, он вспомнил, что у Чонина в аптечке в ванной лежало сильное обезболивающее. Принимать такие таблетки было вразрез его принципам, но иного выхода он пока найти не мог — вечером надо было встретиться с Чонином и поехать за последними оставшимися вещами к путешествию. Если к тому времени он будет всё таким же расклеенным нытиком, который готов лезть на стены от боли, то можно с уверенностью сказать, что время покупок будет безбожно испорчено, и они ничего не сделают. А ведь отправление уже завтра! С тяжким вздохом Сехун вернулся в ванную, наклоняясь за корзинкой под раковиной, в которой складировались все лекарства. В памяти точное название таблеток не сохранилось, но Сехун отчётливо помнил, что упаковка была с красными полосами. Таких коробок в корзинке было две: одна нераскрытая, а вторая порванная по краям и какая-то осевшая, будто упала в воду. Картон посерел, размяк и потерял форму. И именно эта коробка была с таблетками обезболивающего. С дурным предчувствием на сердце Сехун прочёл название второго лекарства и испуганно замер. В голову настойчиво лезла картинка, как и когда именно коробка с обезболивающим приняла такой вид, и от этих воспоминаний Сехуну сделалось только хуже. Потому что первая упаковка, нераскрытая, была пачкой противозачаточных. Что же, это многое объясняло. С упавшим сердцем, Сехун нервно присел на бортик ванной, внимательнее рассматривая обе упаковки таблеток, но от его разглядывания ситуация нисколько не менялась: упаковка обезболивающего была порвана в нескольких местах, в ней отсутствовало две капсулы, которые Сехун спешно проглотил в последнюю течку, а так нужная в тот момент упаковка противозачаточных лежала в его руках совершенно нетронутая. «Твою мать», — мысленно прошептал Сехун, закрывая глаза и предпочитая посчитать, что ему всё это снится. Он даже ударил по вентилям раковины, споласкивая лицо холодной водой, но пробуждения не было, что говорило само за себя. Закусив губу, Сехун приказал себе не устраивать истерики на ровном месте. Выбежав из ванной, он первым делом бросил взгляд на часы. До встречи с Чонином оставалось три часа — этого времени должно было хватить на два плана, которые в одну секунду вспыхнули в его голове. Быстро собрав всё необходимое в маленький рюкзачок, Сехун спешно натянул на босые ноги кеды и выскочил из дома. Первым делом он заскочил в круглосуточную аптеку, купив несколько штук простейших тестов на выявление беременности, а заодно лёгкое обезболивающее. Ибо, если тесты окажутся положительными, принимать лекарства Чонина будет смерти подобно. И хотя сейчас головная боль отступила перед паникой, Сехун знал, что та вернётся, как только он с точностью убедится в своём диагнозе. После аптеки он вернулся в квартиру и даже не разуваясь прошёл в ванную. Действуя по инструкции, Сехун, с упавшей в пятки душой, смотрел на результаты тестов, умом понимая, что ситуация кидает его на страшный произвол. Сунув использованные положительные тесты в пакет, который стоит выбросить в уличную урну, Сехун на ватных ногах вернулся в комнату, сползая по стеночке на пол. Сколько он просидел, испуганно таращась в противоположную стену, Сехун не знал. Опомнившись, он резко подскочил, щипая себя за запястья. Время предаваться отчаянию ещё не наступило, а посему он подхватил пакетик с тестами и снова вышел на улицу. В этот раз путь его лежал в ту самую поликлинику, в которую он ходил за лекарством от бессонницы перед своим побегом в коттедж. Поликлиника полностью специализировалась на омегах, поэтому всю необходимую помощь, вплоть до психологической, можно было получить там. Записавшись на приём, Сехун встал в небольшую очередь, каждые пять минут посматривая на часы. До встречи с Чонином оставалось полтора часа, из них полчаса бы ушли на одну только дорогу. То есть на всё про всё у Сехуна оставался час, поэтому он ожидал своей очереди в состоянии крайней нервозности. И хотя шанс, что все тесты соврали, оставался, сам Сехун уже мысленно смирился с тем, что он конкретно попал. Присев на скамью около кабинета, он отсутствующим взглядом рассматривал других омег, стоявших в очереди перед ним. Все они уже были в положении, о чём явно свидетельствовали их округлившиеся животы. Они сами с улыбками смотрели на Сехуна в ответ, прекрасно понимая всё без слов, но это только вызывало свежую порцию раздражения у парня. Он чувствовал себя белой вороной, залетевшей сюда по ошибке. Хотя если смотреть под этим углом, он действительно оказался здесь только из-за собственной ошибки. Надо было смотреть, что принимаешь. Но тогда Сехун был в состоянии крайней истерии после первого кошмара, плюс сбившаяся с цикла течка — кто в такие моменты будет разбираться, почему обезболивающее издали так похоже на противозачаточные. Он совершенно не представлял себя беременным. Хотя его самочувствие, начиная вплоть от времяпровождения в коттедже и до сего момента, говорило обратное, Сехуну всё равно хотелось сжаться в комочек и притвориться кем угодно, но только не самим собой. Думать о том, что будет дальше ему было банально страшно. За этими переживаниями он и не заметил, как подошла его очередь. И тогда его ноги буквально приросли к полу. Он боялся открыть дверь и получить окончательную справку, подтверждавшую, что он в положении. Ибо в таком случае, обратного пути не будет уже точно. — Не переживайте, — понимающе улыбнулся врач, приглашая Сехуна присесть. Все действия врача он провожал совершенно отупелым взглядом, не понимая ничего, что происходит. Слишком он был обескуражен. И когда врач, широко улыбаясь, подтвердил страшный для Сехуна диагноз, тот через силу заставил себя натянуть на лицо улыбку и на ватных ногах вышел из кабинета. Из поликлиники он буквально вылетел, не глядя идя в противоположную сторону. Остановился только тогда, когда случайно забрёл в небольшой скверик, где присел на скамью. Сдерживать слёзы сил больше не оставалось, и он дал им волю, подтягивая колени к себе, наплевав, что испачкает сидение скамьи своими кедами. Это случилось слишком рано, слишком не вовремя, слишком не так. Сехуну стало плохо от дурных предчувствий, а в голове настойчиво порхали воронами два воспоминания: погибшая беременная омега и сломанный шарик света. Только что обретённое спокойствие дало трещину. Чёрная тень, от которой он такой ценой сумел избавиться, вновь маячила в узких щелях повсюду вокруг него. Сехун совершенно не знал, что ему теперь делать. Плюс завтра они с Чонином уезжали в трёхмесячное путешествие и это только добавляло проблем. Поток слёз прервал звонок мобильного телефона. Шмыгнув, Сехун попытался унять дрожь в голосе и ответил на него. Звонил Чонин, предупреждая, что освободился и готов подобрать Сехуна. Вытерев слёзы, Сехун, скрепя сердце, встал с насиженного места и поспешил к остановке. Необходимо было быстро доехать до дома, чтобы не вызвать у Чонина никаких подозрений, что он куда-либо выходил за время его отсутствия. Но затем он резко передумал, увидев припаркованное рядом свободное такси. Так было быстрее. Вбежав в пустую квартиру, он никак не мог унять своё бешеное сердцебиение, сбрасывая с себя рюкзак и лёгкую толстовку. Чонин прибудет с минуты на минуту, а он в таком состоянии, раскрытый, как книга — читай, не хочу. Как притворяться, что он ничего только что не узнал, Сехун даже не представлял. По окончании этой недели уже будет месяц, как он ходит беременный. Осознание этого факта никак не желало улечься в его голове. Это казалось таким абсурдом, что сильнее верилось в розыгрыш. Но все карты били против него. Он уже месяц в положении, о котором даже не подозревал, ему всего лишь девятнадцать, а с Чонином они встречаются всего три месяца. Тошнотворный ком вновь подступил к горлу, и Сехун едва успел его унять, прежде чем вновь раздался звонок мобильного, предупреждающего, что Чонин ждет его внизу. В груди омеги словно захлопнулся капкан. — Дальше бежать некуда, — сказал Сехун вслух самому себе. — Пан или пропал. Веселье ещё только начинается. И с тревогой в душе, он поспешно вышел из квартиры в третий раз.