part of me

Заметив шок в глазах Сехуна, Чанёль тут же поспешил уточнить. — Нет, конечно, это был не белый порошок, всего лишь слабые наркотики, не особо опасные, которые обычно толкают в подземных клубах с сомнительной репутацией. Но тем не менее, у него с этим были серьёзные проблемы. Я плохо знаю, какая жизнь у него была до поступления в университет, но точно знаю, что почти всё своё время он проводил в этих клубах и там же познакомился с одним человеком. Точнее сказать — столкнулся. И это было его главной ошибкой. Чанёль вздохнул, прикрывая глаза и вызывая перед собой образы прошлого. Говорить о таком ему было отчего-то неимоверно сложно. — Его звали Крис. Настоящего имени никто, увы, не знал, но ходили слухи, что он был завязан с мафией. Не знаю, верны были эти слухи или нет, но денег мальчику хватало на дорогие тачки и гоночные заезды. Могу с уверенностью сказать, что толкание наркоты в той точке, в которой зависал Чонин, шло с его подачи. Для Чонина Крис был двойной проблемой. Не только потому, что у него всегда был запас нужных тому марок, но и потому что Крис славился своей нетрадиционной ориентацией. — Чанёль закусил губу, нутром ощущая, что Сехун вполне понимает, к чему всё идет. — Чонин в те года был той ещё горячей штучкой, поэтому одержимость Криса вполне объяснялась, но то, чем это закончилось — в принципе ты видишь и понимаешь сам. От легкого ночного ветерка по зеркальному отражению озера, в котором сияли бриллиантовым ковром звёзды, прошла небольшая рябь. — Чонин достаточно долго бегал от него. Это действительно напоминало погоню несчастного от мафии. Но потом я стал замечать, да и не только я, что в университете он почти перестал появляться, а если и появлялся — то обязательно в синяках. Это тоже было ожидаемо, ибо Крис не славился добрым характером, поэтому побои с его стороны меня не удивили. Но потом, я не знаю, чем он пригрозил Чонину — тот успокоился. Игра в кошки-мышки прекратилась, после которой Чонина всегда видели подле Криса, и подходить к нему не решался больше никто. Но вот был у нас один особенный человек, который этого не побоялся. Его звали Мин, он играл в нашей с Ханем группе на клавишных. Отличный был паренёк, хоть и с двойным дном. Он был мне как родной брат. Проблемы начались тогда, когда я узнал от него, что он по уши влюблён в Чонина. Сколько его не пытался отговорить забыть про всё это, тот не послушался и влился в эту клубную тусовку. Чонин к тому времени совсем испортился, и я беспокоился, как бы он не оказал отрицательного влияния на моего друга. Как выяснилось, не зря. В сознании Сехуна что-то щёлкнуло. Он вспомнил рассказ Луханя о несчастном случае с одним участником из их группы, и в голову просочилась мысль: не убил ли кто, Крис или Чонин, его, и поэтому это лежит теперь чёрной тенью на всех? Но тут же отогнал её от себя, возвращая внимание на рассказ Чанёля. Он сказал себе, что предаваться собственным реакциям и выводам начнет только после того, как тот закончит. — Я не знаю, как он сумел сделать это, но у него получилось втереться в тесную дружбу с Крисом. Мало того, соблазнить. Насколько я был осведомлён, Крис с ненавистью относился ко всем омегам без разбору, но только здесь сыграло роль исключение. Таким образом, он стал ближе к Чонину. Это был очень хитрый ход. Мин рассказывал мне, что Чонин всей душой ненавидел Криса, но не мог от него уйти по причинам, которые тот скрывал. Иными словами, Крис прочно держал его на поводке, и единственной отрадой для Чонина впоследствии стал сам Мин. Я даже не хочу думать о том, что между ними тремя происходило, но потом Крис стал агрессивнее относится к Мину. Видимо, сначала его забавляла возможность отношений втроём, но потом, почуяв, что Мина интересует исключительно Чонин, он устроил страшный скандал. Именно после него я впервые напрямую пересёкся с Чонином. Мин тогда был в самом настоящем разбитом состоянии, и мне это не нравилось, я не собирался оставлять всё в таком положении. Хотелось отвадить этого ребёнка от проблем, но в итоге я накликал проблемы на себя самого. В то время мы уже встречались с Луханем почти семь месяцев, но после того похода в клуб, он и решил уйти от меня. Ну, я сам виноват. — Хён рассказывал мне о том, что на тебе был другой запах, — шепотом встрял Сехун. На лице Чанёля исказилась та самая гримаса, которая особенно сильно пугала Сехуна. Рассказывать омеге о том, что произошло на самом деле он не собирался. Ровно как, и Ханю, которому так и не сказал, чей запах привел их к ссоре и недоверию Луханя, навсегда похоронившего в своём сердце страшное слово «измена». — Тогда много чего произошло. Тот наш разговор приоткрыл для меня некоторые карты: Чонин был в отчаянии. Он то смеялся, то плакал, вёл себя, как полный псих. Я понимал, что так продолжаться не может, но не успел предпринять по-настоящему действенных мер, потому что потом начался самый ад. Мин залетел от Чонина. На репетициях совсем перестал появляться, поэтому всё дальнейшее я знаю лишь по слухам, домыслам и собственной наблюдательности. У Чонина было много недостатков, и одни из них — это безответственность, эгоизм и бессердечность. Мин интересовал его чисто в сексуальном плане, как отдушина достоинству и гордости альфы, которые были достаточно посрамлены его отношениями с Крисом. Когда как Мин любил его так сильно, что лично я испытывал острое чувство горечи. Разумеется, он мечтал о том, чтобы встречаться, потом пожениться и стать семьёй. Когда он рассказывал мне об этом, постоянно ставил меня и Ханя в пример, и это было каждый раз ударом в печень. Учитывая собственническую одержимость Криса, его реакцию на беременность не сложно было угадать. А потом никто из нас не успел моргнуть и глазом, как Мин покончил с собой. Он был тогда вроде или на третьем, или на четвертом месяце. Сиганул с крыши универа. В предсмертной записке так и написал, что не может жить без Чонина. А дальше всё пошло по наклонной. Спустя пару месяцев, которые, как я слышал, шли чередой бесконечных ссор, скандалов и побоев, Крис разбился на одной из гонок. Не поссорься перед самым стартом с ним Чонин, он бы погиб в автокатастрофе, ибо машина разбилась всмятку со стороны переднего пассажирского. Но он вышел из машины в последний момент и тем самым спасся. Крис не погиб, но навсегда остался в коляске с парализованными ногами. После этого я имел честь ещё раз напрямую пересечься с Чонином. От одного взгляда на него, можно было подумать, что он мертвец. Тощий, как скелет, со страшными синяками под глазами, сколотыми иглой руками и совершенно безумным лицом. После этого я его никогда не видел. Пока вы не пришли вместе к нам в бар. Вот и вся история, — вздохнул Чанёль. — Совсем короткая, не правда ли? Воцарилась давящая тишина. Альфа нутром ощущал, как Сехун пытается переварить всё это. И чувствовал себя до боли виноватым, считая, что это не то, что вообще хорошо знать или рассказывать кому либо. — Знаешь, за что я ненавижу Чонина? За то, что он убил мою заветную мечту. Я хотел быть музыкантом. Мало того, я собрал идеальную группу из людей, которыми дорожил, которых любил. Но со смертью Мина всё развалилось, а ведь у нас уже даже был подписан контракт и мы работали над первой пластинкой. Этот случай сломал нас всех. Единственным оставшимся у меня был Лухань. Но даже обручальное кольцо на его пальце не помогло мне избавиться от ненависти, желания отомстить и убить Чонина. Когда я встретил его во второй раз, ведомый чувством мести, я толкал его к суициду. Он даже был готов к этому, я знал, но не сделал. Как выяснилось, не сделал. Просто исчез, безо всяких следов. Но теперь я смотрю на него и понимаю, что он действительно сильный. Он не проявил слабоволия, решив закончить жизнь самоубийством, не скатился на конечное дно, как многие наркоманы, а наоборот слез со всей этой дряни. Единственное, что связывает его с обликом из прошлого — это бездна в глазах. Прошлое будет висеть и преследовать его постоянно, как быстро бы и далеко он от него не убегал. Он винит себя за эту смерть и сломанную параличом жизнь, но он смог хотя бы от цепей избавиться. Выглядит как здоровый, взрослый и ответственный человек. Поэтому моё мнение изменилось. Поэтому я хочу, чтобы сейчас у него всё было хорошо. И поэтому я бы не хотел, чтобы ты всё это знал. — Ничего, я сам попросил. Спасибо, что рассказал, — ответил Сехун голосом, по которому было действительно трудно понять, что он чувствует сейчас на самом деле. Чанёль вздохнул, оценивая его коротким взглядом, и решив оставить вопрос «Как ты?» на лучшие времена, просто раскрыл руку в приглашающем объятии. Сехун смотрел на это несколько секунд пустым взглядом, но потом резко нырнул к Чанёлю, цепляясь пальцами за его свитер, и не сдерживал надрывного всхлипа. Для Чанёля всё было более чем очевидно, поэтому он покрепче приобнял рукой омегу за плечи, начиная чуть уловимо покачиваться. Широкая ладонь утешающе коснулась макушки. Всё-таки Сехун был ещё в том возрасте, когда у самого Чонина эти проблемы ещё только-только начинали появляться. А Чанёль был уверен, что у Сехуна более тонкая и хрупкая душевная организация, нежели чем у Чонина, который в итоге со всем справился самостоятельно. И не только потому, что Сехун — омега, а просто потому, что у того был такой характер. Слишком мягкий и добрый, чтобы при столкновении с чёрной ядовитой тьмой не ощутить тяжёлого давления, доводящего до слёз. — Всё уже хорошо, в любом случае, — сказал он, с невольной усмешкой ощущая себя пристанищем для утешения омежьих душ. — Угу, — шмыгнул носом Сехун, уже заметно успокоившийся. Сейчас он просто пригрелся под боком у Чанёля, вспоминая своё детство. Когда они с братом были в лесу, а утром того же дня отец снова сорвался на него. Брат тогда также прижал его к себе и рассказывал всякие интересные сказки собственного сочинения, тем самым утешая маленького Сехуна. Чанёль ему тоже был, как брат, только менее близкий и родной, если сравнивать с Луханем. — Я пойду посплю, — шепнул он. — Уверен? Всё точно в порядке? — обеспокоенно спросил Чанёль, отпуская свою руку и помогая Сехуну подняться. — Да, — кивнул он и, провожаемый взглядом с берега, побрёл в сторону палаток. Да, он знал, что стоит отодвинуть шторку и нырнуть в тьму этого маленького домика, и перед глазами сразу предстанет холмик, образованный телом Чонина и укрытый пледом, — которого он совершенно точно не готов пока увидеть. Но не став долго мешкать, чтобы не привлечь внимание Чанёля, он пролез на свое место, закутался в свой плед и улёгся на боку, взглядом рассматривая безучастную спину альфы. Он хотел разложить всю полученную информацию по полочкам, но в голове царил какой-то хаос, в котором мелькали совершенно неподходящие ситуации, воспоминания и мысли. Как будто его голова пыталась отгородиться от этих знаний, сделав вид, что их никогда и не было получено. В конечном итоге, Сехун ощутил, как висок начало болезненно покалывать тупой иголкой. Всё это было слишком сложно. Сехун честно себе признавался, что он растерян. Растерян настолько, что потерял всякий ориентир. Оставалось только действительно попытаться уснуть. Полежав ещё пять минут, он всё же уткнулся лбом в область между лопаток Чонина и прикрыл глаза. Обо всём он подумает потом. Сейчас у них самый прекрасный отдых на свете, и его не стоит ничем омрачать. На следующее утро Сехун, проснувшись, первым делом подошёл к Луханю с просьбой о таблетке против головокружения и головной боли. Аптечка находилась под руководством старшего омеги, поэтому он, по сути, заменял роль доктора. Выпив спасительные капсулы, Сехун с комфортом примостился на пенёк неподалёку, вдыхая свежий и прохладный воздух раннего утра. После вчерашнего ночного эпизода у него до сих пор кололо в виске, но он всячески старался разгрузить голову, чтобы не обращать каждую секунду внимания на эту боль. Над кромкой озера стоял густой туман, протянувшийся до самой полянки, и он ощущал себя вполне комфортно — такими утрами туман был ему лучшим другом. По крайней мере это вселяло надежду, что боль скоро утихнет и всё будет, как и было — ошеломительно прекрасно. Пока бодрость нового дня постепенно возвращалась в их тела, Чанёль не сводил глаз с Сехуна, который, вопреки всему, вёл себя как ни в чём не бывало, спокойно разговаривая и дурачась перед Чонином. И это, признаться, напрягало его. Всё-таки такая информация никогда не проходит бесследно, но у Сехуна даже взгляд не изменился. О чём успел надумать этот парнишка, когда ушёл обратно в палатку? Хоть он и постарался рассказать так, чтобы и по существу, не забывая основных фактов, но и не вдаваясь в подробности, от которых у впечатлительного Сехуна точно бы кровь в жилах застыла, факт оставался фактом — сложно сопоставить то падшее на дно существо, коим Чонин был когда-то, с тем, что он есть сейчас. Чанёль испытывал внутреннее беспокойство, но хладнокровно не показывал этого, подыгрывая Сехуну, будто взаправду ничего не произошло. И только перед самым выдвижением в сторону сторожки лесника Хань поманил его к себе пальчиком с многозначительным «надо поговорить». — Ну понятно, — вздохнул Чанёль, только они отошли чуть подальше от тех двоих. — Надеяться, что твой наблюдательно-прозорливый ум не заметит этого, было слишком опрометчиво с моей стороны. — Ты рассказал ему, — даже не спрашивая, а утверждая сказал Хань, насупившись. Чанёль хорошо знал это выражение лица, не сулившее ничего приятного. Скрыть что-то от Луханя не представлялось ни единой возможности. В конечном итоге он к верному выводу приходил даже без каких-либо доказательств и фактов, основываясь лишь на своей экстрасенсорной интуиции. В то время Чанёль частенько корил себя за то, что не прислушивался к словам Ханя. А ведь тот чуял, что назревает трагедия, но в ответ получал от Чанёля лишь усмешки и обвинения в паранойе, прибавленной излишне богатой фантазией. Теперь же Хань нашёл на него управу, и самым действенным было суровое выражение лица, говорящее «а я ведь тебе говорил». Скрестив руки на груди, он вздохнул, стратегически выдерживая паузу. — Я ведь тебя просил. Сехун не должен ничего знать. Что теперь будет, ты об этом подумал, дурацкая твоя голова? — Конечно подумал, — Чанёль обиженно надул губы, но всё-таки отводя опечаленный взгляд в сторону от омеги. — Но он просил, даже после последнего предупреждения. Его действительно тяготила эта неизвестность. — Но Чанёль, это всё равно не решает дела. Ты мог бы соврать ему что-нибудь безобидное. — Безобидное, которое бы объяснило поведение Чонина? Не смеши меня. Тут может быть рассказана только правда. Сехун ведёт себя, как ни в чем не бывало. С одной стороны вроде хороший признак, но мне это не нравится. — Мне это тоже не нравится, — фыркнул Лухань, расцепляя руки и подхватывая рюкзак, и загрузил его в лодку. — Я более чем уверен, что при нас из него ничего не вылезет. Он не того плана человек, который будет свои болячки и недопонимания выяснять у всех на виду. — Да нет, я не думаю, что он вообще хоть словом заикнётся Чонину о том, что всё знает. Протащит всё в себе, я таких людей, как он, знаю слишком хорошо. Но мне кажется, что мы зря наводим панику. — Действительно? — Ну ты же получше меня знаешь Сехуна. К тому же где твоя супер-интуиция? В случае Сехуна, я думаю, всё-таки победит любовь. Не верю я, что он бросит Чонина только потому, что тот в прошлом сделал ошибки. При том, если рассуждать логически, он не был в них виноват. Мин сам выбрал себе такой конец, не подумав, чем этот поступок обернётся для других. Крис был слишком вспыльчивым и агрессивным. Не ссорился бы, может бы проехал круг не на нервах и не разбился по невнимательности. Чонин же всю вину взвалил на себя, и думаю, за свои грехи он уже отплатил. И хотя ты не был с ним знаком, но поверь, я знаю о чём говорю. — Ладно-ладно, — всплеснул руками Хань. — Я сдаюсь. Но если потом что-то пойдет не так, клянусь, я тебя изувечу. К моменту их выдвижения в сторону сторожки лесничего, туман окончательно рассеялся, открывая взору приятную синеву озера. Рюкзаки были погружены в лодку, костёр потушен, все готовы были выдвигаться дальше. Сехун ощущал себя странно, ощущая, как лодка качается под их весом и движениями — вода удерживала её на поверхности, но всё это было так шатко, так не спокойно; невольно вырисовывалась картина разверзнувшейся стихии, такой спокойной с виду, но проглатывающей их всех заживо с большим удовольствием. Таким же шатким казалось Сехуну и всё, что происходит и произойдёт дальше, но он лишь фальшиво улыбался всем, продолжая ни о чем не думать, запрещая себе даже мысленно приближаться ко всякого рода размышлениям. Только сидел по левую сторону, опустив руку за край, и ласкал прохладную гладь озера, вдыхая чистый воздух. Оказавшись на середине, он почувствовал себя в эпицентре сущего ничего — вокруг была только вода, и небольшая лодчонка казалась поистине жалкой среди этой обманчиво тихой природы. Весла медленно, словно гипнотизируя, загребали воду, по которой струились небольшие волны, и постепенно приближали лодку к противоположному берегу. Для Сехуна все виды смешались в одно, не вызывая былого восторга. Он просто чуял себя в комфортной зоне, потому что чистый воздух и тёмная зелень леса были ему словно семьёй, сколько он себя помнил. Оставалось только получать от этого времени максимум, не думая о том, что будет дальше. Сторожка лесника оказалась небольшим одноэтажным домиком с широким чердаком, на котором тоже можно было расстелить матрасы и поспать. Никакого электричества, лишь одна комнатка с широкой кроватью, столом с двумя табуретами и небольшими окошками. Уютное местечко для изгнания. Устроившись в опустелом домике, они сели решать, каким маршрутом двигать дальше. Окончательный выбор был за Сехуном, который решил за сегодняшний день пройтись по лесу до моста между скалистыми обрывами, внизу которого протекал небольшой ручей, а на следующий день идти вдоль горной тропы по долине. Ему хотелось пройтись, потому что во время движения в голове становилось чище, думать было проще. Ему хотелось включить музыку и петлять меж деревьев впереди всех, чтобы вообразить, будто он действительно здесь один. Но ни телефона, ни плеера он с собой не взял, понимая заранее, что по сути заряжать их будет негде. К тому же, рок не совсем тот жанр, который бы подошёл по атмосфере для прогулок по лесу, а омеге хотелось именно тяжелой музыки. Оставалось брести в тишине позади всех да следить за корнями деревьев под ногами — не дай бог, споткнётся и упадет. На подвесном мосту, ощущая ту же опасность, что таилась в воде, Сехун просто пришёл к выводу, что все они совершают ошибки, от которых не застрахованы. Он намеренно не вспоминал, о чём ему рассказал Чанёль, но исходя из своих эмоций просто напомнил себе о том, что ошибки случаются, порой даже в которых никто не виноват. Только приняв это глубоко внутри, он наконец почувствовал в себе силы обратиться мыслями к этому рассказу, построить картинки в хронологическом порядке, ощутить их смысл и истории. Чтобы прийти к какому-нибудь выводу. — Сехун, всё в порядке? — к нему подошел Хань, обеспокоенно глядя на омегу. — Ты так смотришь вниз, боишься высоты? Сехун отрицательно помотал головой, не отрывая взгляда от пропасти под его ногами, от которой его разделяла лишь толстая веревка, служащая перилами. — Просто адреналин такой, стоять тут и понимать, что один шаг — и можно улететь вниз навсегда. Странное ощущение. Лухань поёжился. Всё-таки воспоминания о самоубийстве путем того самого прыжка слишком теплились в памяти у всех, разбуженные появлением Чонина и словами Чанёля. Испугавшись чего-то, Хань потянул Сехуна за локоть на безопасную землю, сам ощущая, как небезопасно покачивается мост, по-которому он ходил десятки раз. О котором знал, что его сделали очень прочным ради безопасности посетителей лесопарка. — Просто, чтобы ты не забывал, — сказал он Сехуну, когда они возвращались обратно уже другим путем, собирая по дороге ягоды. — Ты не один. Они чуть отстали от идущих впереди альф, и Сехун тепло и искренне улыбнулся старшему, ощущая нутром его поддержку. Он не сомневался, что Лухань понял о том, что произошло ночью, что Сехун теперь знает. Поэтому сейчас такая поддержка была как раз кстати, она не позволила Сехуну совсем уйти в себя за поиском верного решения. На следующий день они уже шли по узкой тропе среди покрытых зелёными коврами нагорий под сероватого цвета небом. Вокруг была лишь тихая и пустынная долина, в которой человек ощущал себя мелкой песчинкой от всей массы, что находилась на планете. Взяв у Чанёля плёночный фотоаппарат, Сехун пробовал снимать эти виды и пейзажи, не забывая все уроки, которые получил вчера по съемке старыми камерами. Чонин стоял в десяти шагах от него, пространственно глядя в другую сторону. Сехун поймал его фигуру в видоискателе, наводя резкость объектива с заднего плана на альфу, повернул колесико диафрагмы и спустил затвор. И опуская камеру от глаз, он с печальным выражением лица поймал ту пустоту в глазах мужчины, с которой он смотрел на всё это великолепие. Теперь омеге почти всё было понятно. И откуда это печальное лицо, и откуда чёрная бездна в глазах. Он только одного не мог понять — как после всего Чонин сейчас оставался таким спокойным и добрым по отношению ко всему? О чём он думает после всего пережитого, сейчас, глядя в эту даль? Сехуну отчаянно хотелось залезть ему в черепушку, почувствовать и узнать это. — Красиво, правда? — шепнул он, подойдя ближе, и цепляясь за руку альфы. Улыбка сама собой просияла на лице той нежной теплотой, от которой нельзя было остаться равнодушным, и Чонин улыбнулся ему в ответ. Улыбнулся грустно, так, как он улыбался всегда. Но Сехун раньше не замечал этой значительной черты в его эмоциях. — Хочешь попробовать? — спросил он, приподнимая камеру на уровень лиц. Чонин согласно кивнул, получив в руки фотоаппарат, и сделал два снимка: один — покрытый туманной дымкой пейзаж горных склонов вдалеке восточной стороны, второй — Сехуна, который нежно улыбался, не глядя в объектив и сцепив вместе руки; лёгкий ветерок растрепал его волосы, придавая кадру некоторой художественности. Чонину показалось, будь этот ветер сильнее, омегу бы просто унесло, словно песочную пыль над просторной природной нирваной. Он мысленно хмыкнул и спустил затвор во второй раз, возвращая после камеру Сехуну. После очередного привала они вновь взвалили на спины рюкзаки и теперь уже без перерывов начали спуск с долины, ведущий прямиком к стоянкам с машинами. Сехуну неожиданно стала приятна мысль провести день в чужом городе; этого хотелось даже больше, чем болтаться по лесам, как в детстве. Машина встретила его тем самым комфортом, в котором хотелось потонуть, как в тёплой кровати с одеялом. Но в этот раз он почти не реагировал на разговоры остальных между собой, лишь зачарованно следил за видом из окна. Хань с Чанёлем понимающе переглянулись, но ни словом не обмолвились. Даже Чонин ощущал какую-то странную повисшую атмосферу. Она его не напрягала, но вызывала смутное сомнение, что случилось что-то из ряда вон. Город неподалеку от лесопарка, всего в часе езды, оказался действительно небольшим, зато очень уютным. Высота домов не превышала четырех этажей, и все они были словно сладкие пряники — разноцветные. Улицы были украшены цветами и кустарниковыми деревцами, где царила ярмарочная атмосфера. Они остановились в небольшой гостинице, сняв две комнаты на одну ночь. Впереди их ожидала долгая, до позднего вечера, прогулка по городу. Сначала Хань провёл своим новым друзьям небольшую экскурсию по нескольким красивым достопримечательностям, после чего все четверо сытно отобедали в знаменитой в этом городе столовой. При обсуждении куда идти дальше, Хань предположил, что Сехун с Чонином захотят погулять вдвоём, и на одной из карт нарисовал им интересный маршрут, по пути на котором встретятся и вкусные кофейни, и сувенирные лавочки, и книжные магазины. — Ты уверен? — спросил Чанёль у него, когда они отпустили этих двоих. — Не знаю, — пожал плечами Лухань, не глядя на супруга. — Мы всё равно не сможем постоянно держать их на расстоянии, или же отвадить от них ситуации, где они окажутся наедине друг с другом. Сам же понимаешь, что это глупости на уровне яслей. Чанёль хмыкнул. Это была одна из главных черт омеги — дружелюбно язвить, когда кто-то произносил очевидные вещи. Они же вдвоём пошли в свою любимую оранжерею, в которой ежедневно выступали малоизвестные музыканты. В саду цветов, за журнальными столиками с чашками кофе, слушать спокойную музыку было одно сплошное удовольствие. — Как тебе поездка? — спросил Чонин, пока они медленно брели под руку по узким вымощенным улочкам, разглядывая пряничные дома и щедро украшенные цветами лавочки. — Красивая, — улыбнулся Сехун, поворачивая к нему голову. — А тебе? — Даже не знаю, какой эпитет подобрать, кроме красивой, — усмехнулся тот. — Но это было однозначно приятно. Небольшой уикенд, чтобы забыть обо всех заботах, проблемах, забыть вообще обо всём и почувствовать себя другим человеком, оказавшимся в одной из тех сказок, которую папаша печатает в серии «для детей». Сехун посмеялся над сравнением, но мысленно ещё сильнее стушевался, уже понимая, о чём именно говорит Чонин, подразумевая за словами «забыть». От этого знания не становилось легче, только наоборот, но он сам рвался это знать, поэтому теперь покорно нёс это внутри. — Домой тянет? — спросил он, пытаясь загладить тишину, которая так и норовила поселиться между ними. — Нет, нисколько. Сехун хотел уже было ответить «разумеется», но вовремя прикусил язык. Всё-таки, из его уст такой ответ смотрелся бы странно, и, учитывая, что Чонин не дурак, и, омега был уверен, уже почуял что-то неладное между всеми ними, то мог бы вполне догадаться, что Сехуну всё рассказали. Только сейчас Сехун в очередной раз вспомнил, что пошёл против воли Чонина, влезая в его жизнь, в то, о чём Чонин не хочет вспоминать, не хочет, чтобы Сехун знал. Некрасивый поступок вышел с его стороны. Он ни с того, ни с сего рассмеялся, удивляя Чонина, который не заметил пока ничего смешного. А у Сехуна просто сдавали нервы, ему было неимоверно тяжело контролировать теперь свои эмоции, своё поведение. Весь мир обратился в хаос, решить который можно было лишь в одиночестве. А этого он не мог себе позволить, не вызвав подозрений. В эту ночь ему спалось уже не так хорошо, как в лесу. Снился какой-то кошмар, который он тут же забыл, как с криком проснулся посреди ночи. Потревоженный Чонин проснулся следом, обеспокоенно глядя на побледневшего омегу, но ничего не сказал. Дыхание Сехуна постепенно восстанавливалось, в то время как Чонин его приобнял, ускоряя процесс возвращения в спокойное состояние. А потом, когда Сехун более менее пришёл в себя, он поднес ему стакан с водой из графина. — Всё в порядке? — Теперь уже да, спасибо, — кивнул Сехун, забираясь обратно под одеяло. В этот раз он теснее прижался к альфе, заражаясь его теплом, и понадеялся, что остаток ночи он проведёт без кошмаров. Дорога обратно практически не отпечаталась у него в голове. Ему и самому-то не хотелось возвращаться домой, потому что тут сохранялось ощущение, будто ничего на самом деле не случилось. Будто они застряли во временной петле лесного уединения, а на самом деле и вовсе никогда не существовали. Но машина послушно катила по шоссе обратно, пересекала границу и направлялась обратно к островному городу. Из магнитолы лилась неизвестная приятная музыка, от текста которой становилось немножко грустно. Сехун слушал её, подрёмывая на заднем сидении и лениво размышлял о том, что нужно будет как-то вернуться в привычную колею. Вспоминал, что он хотел работать в редакции журнала, вспоминал обо всей этой жизни, что была до поездки, и думал, что это было много-много лет назад, но никак не три дня. Всё-таки удивительно, насколько быстро можно вырасти из наивного детства, стать на ступень взрослее. Чанёль вновь подбросил их прямо до дома. Лухань крепко и тепло обнял Сехуна, вкладывая в это прощальное объятие даже больше, чем нужно было. Но это понимал только Чанёль. В тот вечер в чужом городке Хань поделился с ним своими переживаниями, поэтому он понимал, что испытывает его омега по отношению ко всей этой ситуации и к Сехуну в частности. Его и самого это несколько нервировало, но он верил, что всё не так, как показалось Луханю. В этот раз он хотел верить самому себе, откидывая своё убеждение, что предчувствие Луханя никогда не врёт. Оставленная на три дня квартира обиженно дыхнула на них затхлым холодным воздухом, требуя немедленного проветривания. Солнце вовсю било из окон, окрашивая белые стены в другие тона, а Сехуну неожиданно почудилось, что он здесь уже, как свой. Кажется, эта квартира начала потихоньку принимать его, но он всё также чуял тоскливое одиночество, находясь в ней. Подключив телефон к зарядке, он включил его, проверяя, не пришли ли какие новости, звонки или сообщения за то время, что его не было. Оказалось, у него было оставлено одно голосовое сообщение. Включая на воспроизведение, Сехун даже не предполагал, чем это всё обернется. — Привет Сехун, это Чунмён, — начал голос из трубки, привлёкший внимание и Чонина, разбирающего вещи. — У меня плохие новости. Юджин попал в больницу с острым недомоганием, и врачи пока не обещают ничего хорошего. Ребёнок очень скучает по тебе и постоянно плачет, что ему в больнице страшно. Как услышишь сообщение, перезвони.