part of me

Проснулся Сехун от того, что в какой-то момент ему стало совсем жарко и нечем дышать. Обнаружив себя по голову плотно закутанным в одеяло, он понял, с чего вдруг такая духота — на дворе лето, а он теплится чуть ли не под зимним одеялом. В горле стоял препаршивый привкус, от которого только сильнее мучило чувство жажды, и только лень и некоторая робость перед неизвестным мешали ему тут же вскочить и понестись галопом на кухню. Всё-таки интуиция безошибочно подсказывала, что после вчерашнего всё в полном порядке вряд ли может быть. Порыскав рукой, он на ощупь отыскал телефон. На часах был уже третий час дня, и Сехун шокировано уставился на экран, недоумевая, как он смог столько проспать. Вставая с кровати, он ощутил, как натужно заскрипели мышцы поясницы, бёдер и предплечий, заставляя поморщиться. Сделав парочку легких упражнений, чтобы растрясти перенапряженные мышцы, он, всё также морщась от неприятных ощущений, пошёл на кухню, решив сыграть кота в мешке. Чонин сидел за кухонным столом, вновь уткнувшись в монитор ноутбука с теми же таблицами и текстами, что видел Сехун недавно. Кофе также стоял остывший подле него, и, казалось, с того момента время вообще не двинулось с места. Разница была лишь в выражении лица альфы. Оно казалось вообще отстранённым и пустым. Сехун побоялся подать голос, бесшумно дойдя до фильтра с чистой водой. Внутри сидел червяк, который ежесекундно грыз его на тему, что надо что-то сказать. Только вот, что сказать — Сехун не представлял, грешным делом подумывая вновь о том, уместно ли сейчас его здесь местонахождение или нет. Чонин не поднимал на него головы, полностью уйдя в работу, и Сехун подумал, что с таким исходом он просто не решится нарушить тишину, отчего он видел перед собой только один выход — временная капитуляция. И только уже на половине его пути из кухни вон, Чонин вдруг отвлёкся, повернул к омеге голову и спросил: — Ты как? Нормально себя чувствуешь? От неожиданности Сехун вздрогнул. Запнулся на ровном месте, растерянно и испуганно посмотрев на Чонина, но в следующую секунду взял себя в руки. Отрицательно мотнул головой, и, получив немой зелёный сигнал, подошёл к Чонину. — Всё хорошо, — ответил он. — А ты? Ты меня извини, я вчера… — За что ты извиняешься? — хмыкнул Чонин, провожая взглядом, как Сехун опустился на соседний табурет. — Кому тут и извиняться за вчерашнее, то уж точно не тебе. — Но я всё равно виноват. Не лез бы не в своё дело, и всё бы было путём, — буркнул Сехун, отводя взгляд, поэтому и не заметил, как взгляд у Чонина стал еще тяжелее, а лицо более серьёзным. — Забудь. Это не то, за что ты должен себя винить. Всё в полном порядке, в том числе между мной и Чанёлем. Обычное столкновение не с самыми приятными воспоминаниями, только и всего. Сехун очень хотел бы верить, что «только и всего». Но червячок сомнений продолжал грызть его изнутри, только в этот раз омега решил в открытую это не показывать. Эта ситуация послужила ему не самым приятным уроком, из которого он вынес — Чонин для него почти сплошная пятнистая стена, в которой слишком много дыр и не отвеченных вопросов. И искать эти ответы у Чонина, по крайней мере сейчас, просто бесполезное и безнадежное занятие. Сехун тяжко вздохнул. — Нам ещё надо докупить некоторые вещи. — Прости, сегодня пас. Я должен доделать эту работу, чтобы отец не дёргал меня следующую неделю, если мы хотим как следует отдохнуть на природе. Сходим завтра, хорошо? — Сехун согласно кивнул, принимая такие условия. Чонин кивнул в ответ уже больше для себя и отвернулся обратно к монитору ноутбука, возвращаясь к бесконечным строчкам текста. Сехун посидел с пару минут, наблюдая за ним, затем решил приготовить свежий кофе, тоскливо отмечая появившуюся плёнку в чашке Чонина. Получив от того благодарность за напиток, он вернулся в комнату, подтянул к ногам одеяло и включил какой-то второсортный фильмец на телефоне, пытаясь как-то убить время. Легче ему отнюдь не стало. Наоборот, необъяснимая тяжесть только отчётливее стала проступать в области сердца, заставляя Сехуна чрезмерно переживать за происходящее. Он верил, что эта поездка пройдет более-менее отлично. Его тревожило уже другое — что такое могло произойти тогда, о чём Чонин ему не рассказал, но о чём знает Чанёль. Что случилось в прошлом, отчего между этими двумя альфами пролегла чёрная полоса неприятных воспоминаний? Перед глазами так и маячили хитрые и опасные глаза Чанёля, с его коварной ухмылкой на губах — Сехун испытывал неприязнь и страх, потому что понимал, такое лицо бывает лишь у тех людей, которые слишком много знают. Хотя с другой стороны, конечно, Чанёль ему нравился, и не только потому, что его выбрал Хань, выбору которого Сехун безоговорочно доверял. Следующий день пронёсся почти незаметно в сборах, походах в магазины за тёплой одеждой и прочими походными атрибутами, которые были необходимы им двоим. Никто из них не заметил, как пролетело время. В коридоре уже приютились два собранных рюкзака со сменными свитерами, бельём, посудой и такими мелочами, как спички и зажигалки, небольшая аптечка, бутылки с водой. Поставив будильник на четыре тридцать утра, они легли спать ещё с вечера, только вот в отличие от Чонина, Сехун никак не мог заснуть, лёжа в одном положении уже целый час. Он не хотел ворочаться, дабы случайно не разбудить Чонина, поэтому продолжал смирно лежать в одном положении, спиной к альфе, ощущая тепло его тела. Дыхание опаляло низ шеи, рука хозяйски лежала на талии, — казалось бы все идеальные условия, чтобы сладко заснуть, были соблюдены. Однако спасительное царство сна никак не забирало его в свои объятия. Он лежал и продолжал думать. Думать о том, что весь сегодняшний день и вечер вчера Чонин вёл себя как-то отстранённо и холодно, будто они вернулись на стартовую позицию, когда прикосновения были ещё диковинкой. Он думал и гнал от себя мысль, что стена, которую он так тщательно уничтожал между ними, вновь выросла небоскрёбом перед ним. Мысль, что это всего лишь издержки нынешней ситуации, совсем не утешала. А там и старые домыслы о том, что случилось что-то страшное в прошлом Чонина, подстерегали его, как ночные гарпии, только и ждавшие, когда он даст слабину духом.

*

На следующее утро они проснулись по будильнику, который звенел добрых пять минут, пытаясь достучаться до своих сонных хозяев. Поборов в себе желание разбить шумящую технику о противоположную стенку — каждодневное упражнение для повышения силы воли — Чонин грузно присел на кровати, не ощущая себя ни капли выспавшимся, несмотря на то, что проспал добрых восемь часов. И только сейчас заметил, что обычно встававший с первым звонком будильника, не дожидаясь когда тот отпоёт всю свою ненавистную песенку до конца, Сехун до сих пор спал, уткнувшись носом в подушку. Немало удивившись, Чонин потряс парня, но тот лишь отмахнулся от него и свернулся в клубок под одеялом. — Ну и что за дела? — спросил он, уже позабыв про собственное состояние спросонья, и встал с кровати, сдёргивая с Сехуна одеяло. — Я не выспался, — пробурчал не своим голосом Сехун, почувствовав себя неудобно без тёплого одеяла над собой. — Мы же легли во время, когда даже маленькие дети не задумываются о том, что пора спать. — Неважно, — отрезал Сехун, с недовольной гримасой поднимаясь с нагретого местечка. На сборы у них было отведено только полчаса — перекусить, одеться и выйти, не забыв проверить все розетки, а заодно не забыто ли что по случайности. В установленное время они, конечно, не уложились, опаздывая уже на десять минут. Под окнами, в темноте пятого часа утра светились одинокие фары автомобиля, что подразумевало само собой — их уже ждут. Поторапливая друг друга, они вышли из квартиры, быстро спускаясь вниз. На улице их и правда уже поджидали массивного вида черный джип и прислонившийся к его боку, скучающий Чанёль. Стоило ему увидеть приближающихся, маска отрешённости сошла с его лица, уступая место широкой улыбке. Он громко поздоровался с ними, забирая из рук рюкзаки и убирая их в багажник. — А где Лухань? — спросил Сехун, заметив отсутствие второго омеги, отчего к нему вернулась воспоминанием причина собственного недосыпа — ощущать себя наедине с этими двумя стало слишком нервозно. — Да пошёл в аптеку, — махнул рукой Чанёль в сторону круглосуточной аптеки, в которой они и сами постоянно закупались. — Что-то ему там уже понадобилось. Решив, что стоять на улице ещё дольше он не выдержит, Сехун нырнул в осветившийся лампочкой салон машины, отмечая чистоту и удобство сидений. Отбросив на минутку собственные переживания, он вдруг с предвкушением ощутил то особое чувство перед началом дороги: вот ты сидишь в машине, которая увезёт тебя далеко-далеко, в места, в которых ты никогда не бывал, и это станет одним из самых потрясающих твоих воспоминаний. От этих мыслей в омеге проснулась даже нежная любовь к чужой машине — он готов был путешествовать в ней вечность. Спустя пять минут вернулся Лухань с пакетиком каких-то таблеток, и все трое оставшихся сели в машину. Сехун из своего безопасного места через окно успел понаблюдать, как Чанёль с Чонином о чём-то говорили, но явно без напряга, даже над чем-то посмеялись — всё не так, как ожидал омега. О чём они говорили он не мог знать, но эти размышления прервал звонкий и весёлый голос Ханя, который сразу завладел всем вниманием Сехуна. — До границы нам 6 часов ехать, так что можем расслабиться и повеселиться. Я знаю отличные игры, а в наказание проигравший должен будет что-нибудь спеть. Кстати, Чонин, чуть не забыл, — спохватился он и открыл бардачок. — Я же хотел дать тебе почитать одну книгу, ты говорил, что не читал её, но с автором знаком, и купить эту книгу сейчас уже нельзя, ибо весь тираж распродан, а переизадание пока не запускали. Так вот, это она. Я нашёл её у себя в коробках со старого переезда, поэтому читай на здоровье. Получив из рук Луханя книгу, о которой давно интересовался, но в упёртую не желая читать её в электронном виде, он ясно всем дал понять, что играть сейчас явно не намерен. Впрочем, прямо сейчас за чтение Чонин не принялся, выключив лампочку с их части салона, отчего единственным источником света осталась работающая магнитола. И, надо сказать, благодаря этому манёвру Сехун ещё сильнее ощутил присутствие какой-то магии вокруг всех них. Машина неслась по скоростному шоссе, провожаемая огнями фонарей, нависающими черными тенями лесов, которых было большое количество в северо-западной части от города. В эту сторону Сехун ни разу не ездил, поэтому даже загородная местность была ему в новинку. Спустя час езды по развязкам и трассам из города, они приостановились у заправки по просьбе Ханя. С недовольным бурчанием, Чанёль тоже вышел из машины, зайдя в магазинчик. Сехун с замиранием сердца вылез из машины, уже зная, что на дорогах лежал очень необычный туман. Он расползался по всей площади видимости, был такой густой, клубясь под светом фонарей и у самой дороги. Все цвета: от бело-красной покраски самой заправки, яркой вывески и до самих фонарей — были такими приглушёнными, вязкими, будто подернутыми плотным дымом. Сехун в растерянности озирался вокруг, впервые наблюдая такой туман в ночной темноте где-то на дороге от их города до границы. Где-то в сущей неизвестности. И у него перехватывало дыхание. — Просто потрясающий туман, — прошептал он Чонину, который вылез вслед за ним и в магазинчик не пошел. — Ага, я вижу. Он стоял так близко, что Сехун не удержался от соблазна приобнять его. Эмоции разного спектра переполняли его, и он был рад ощущать рядом человека, в чьих руках он точно не потеряет себя на время этого безграничного забытья. В этой туманной нирване он не один. — Хочешь мармеладки свои любимые? — с тёплой улыбкой спросил Чонин, приобнимая омегу за талию. — Честно говоря, да, — ответил тот, подняв на того взгляд. На самом деле он столкнулся с одной проблемой в виде стеснения прикасаться к Чонину, даже столь незначительно афишировать, что они пара (хотя это было понятно и без прикосновений по воздуху, царящему вокруг них), при Хане и Чанёле. При всех других он не смущался даже кидаться на шею к Чонину, но при них ему было неловко даже взять того за руку. Причин этому он пока не мог подобрать достаточно объясненных самому же себе. Сейчас же их никто не видел, и никому не было до них дела. Они стояли одни под навесом заправки и наблюдали за туманом, плотной стеной рассеявшимся над трассой, по которой совсем редко проезжали машины. Тем не менее, желание пожевать любимые мармеладки, о которых Сехун отчего-то забыл и не купил заранее, пересилило, и он отпустил Чонина в магазинчик. Он остался ожидать их около машины. С одной стороны всё шло очень даже хорошо — Чонин принимал активное участие в беседах, много говорил и смеялся вместе со всеми, в отличие от того же Сехуна, который вопреки всем ожиданиям отмалчивался в тряпочку, наблюдая за проносящейся мимо темнотой из окон джипа. Но с другой стороны он не мог знать, насколько правдиво это поведение Чонина. Насколько далеко простирался его талант лицемерить и играть роль другого человека. — Эй, чего такой хмурый? Сехун отвлёкся от своих мыслей и увидел теплую улыбку на лице Ханя. За всё это время он пока не успел налюбоваться потрясающе красивым лицом этого омеги, как всегда это любил, и теперь эта улыбка была сродне бальзаму на душу. Он отрицательно покивал головой, улыбнулся в ответ и забрал из рук Ханя шоколадную конфету. Через минуту подтянулись Чонин с Чанёлем со стаканчиками кофе и каким-то преувеличенно серьёзным разговором, из-за которого не сразу заметили пару внимательных и пристально следящих со скептическим прищуром за ними глаз. Сехун получил свою заветную упаковку мармеладок и довольный сел обратно, прислушиваясь к непринужденной болтовне Ханя, в которой прослеживался очередной укор Чанёлю. Их вечные препирания казались такими забавными, что можно было слушать бесконечно. Но скоро стало светать, превращая пролетающий мимо пейзаж в синеватое марево утреннего неба, и он переключился на музыку, играющую в магнитоле. Она несказанно подходила к дороге, будто повторяя своими эмоциями и звучаниями движение колес по просторной и полупустой трассе, когда мимо проносятся леса, редкие машины, небольшие луга и поля. Сехун всё дальше уплывал в это невесомое чувство движения, что уже мало на что обращал внимание. В это время подуспокоившийся Хань уткнулся в свой планшет, попеременно что-то записывая в заметках и играя в игры. Чанёль от дороги на разговоры больше не отвлекался, сделав громкость, с позволения читающего Чонина, чуть погромче. Тишина между ними позволила музыке взять контроль над атмосферой внутри салона, отчего каждый погрузился в свой собственный мир, отдыхая душой. Через три с половиной часа они вновь притормозили у заправки. Но в этот раз с целью приобрести страховку на автомобиль. Пока Чанёль пошёл оформлять документы, все трое зашли в магазинчик, отмечая, что тут народу гораздо больше уже, и успели по быстрому забить последний свободный столик. Чонина послали купить три кружки кофе и гамбургеры, заявив, что Чанёль как-нибудь сам обойдется, когда Чонин спросил: «Почему именно три?» В конце концов тот поступил по-своему, купив всего по четыре штуки, за что потом получил отдельную благодарность от Чанёля, прожигающего псевдоненавистным взглядом своего омегу. Они задержались там минут на десять, передохнув от пути, а затем снова выехали на дорогу. До границы оставалось всего ничего. Не став долго ждать, Сехун сразу с удобством устроился на коленях у Чонина и заснул. До этого, испытывая острый дискомфорт от недосыпа, он сам не заметил, как склонился головой к Чонину и почти сразу уснул у того на плече. Кофе с заправки ему совершенно не помогал, поэтому в этот раз он решил сразу с комфортом устроиться и поспать. Лухань с тёплой и незаметной улыбкой наблюдал за ними через зеркало заднего вида, но ничего не говорил. В этот раз он и сам отвлекся от всех своих дел и просто смотрел в окно, наблюдая, как местность проносится мимо его глаз, отпечатываясь в памяти одним смешанным эпизодом. Чанёль всё это время был как-то непривычно тих, даже не острил. На самом деле Хань понимал — с ночи за рулем какое никакое, а напряжение оказывает. Чонин же вновь читал книжку и ни на что не обращал внимания. Эта тишина никому не давила на нервы, была такой приятной, что Хань и сам испытал желание с комфортом разместиться на своем сидении и немного поспать, мысленно пнув Сехуна за то, что распустил тут свои сонные флюиды. Особенностью границы было то, что между их государствами было подписано соглашение, позволяющее жителям обеих стран спокойно пересекать пограничную зону без предъявления загранпаспортов и обязательных виз. Всё, что требовалось — предоставить документы, удостоверяющие личность, и страховку. Поэтому на границе надолго они не задержались, успешно её пересекая и въезжая на территорию чужой страны, в которой Сехун никогда не бывал. Он вообще за границу никогда не выезжал, поэтому весь сон с него сняло рукой, приковав взгляд к окну. Пейзаж мало поменялся, но для него даже деревья и дорога — все казалось уже другим, непривычным глазу. Он чувствовал себя глупым, но ему хотелось запоминать каждый выныривающий из-за деревьев луг, поле или каменистый овраг, проносящийся мимо. Чонин это понимал, с улыбкой поглядывал за полыхающим огоньком на дне глаз Сехуна, когда тот поворачивался в его сторону, чтобы посмотреть, что происходит на его стороне. — До национального лесного заповедника нам где-то два часа езды, — меж тем объяснял Лухань, открывая карту того самого заповедника. — Площадь огромная, но сначала мы пойдем по тропе к озеру, там сделаем привал на ночь. На следующий день переплывём на лодке озеро и двинем дальше вглубь до сторожки лесника — в ней сделаем второй привал. А там думаю можно будет выдвигаться к речной долине и по её берегу вернуться обратно. Либо же подняться к нагорью в долину и по ней уже вернуться обратно. Выбор и решение остается за вами, господа, — он с ободряющей улыбкой обернулся к Чонину и Сехуну. Сехун даже мысленно боялся представить себе всё это великолепие трех дней, в течение которых они будут в лесу, дабы как-то унять собственный восторг, от которого хотелось прыгать и радостно кричать. После леса по плану они собирались заехать в небольшой город рядом с этим заповедником и там переночевать в гостинице, а заодно посмотреть, как живут люди в другой стране. Хотя Хань с Чанёлем то это уже знали, ибо не раз и не два ездили таким маршрутом, но для Чонина с Сехуном это было в новинку. Дорога прошла вообще незаметно. Сехун во все глаза следил за шапками деревьев, виднеющихся впереди и с замиранием сердца ожидал, когда машина затормозит на парковке, приготовленной специально для таких путешественников, как они. Стоило ему только открыть дверь, как в нос ударил сбивающий с ног свежий запах хвойных деревьев. Ноги резко сделались ватными, Сехун расплылся в глупой улыбке, мало что соображая, но впитывая всё до ниточки, что ощущал в этом волшебном месте, в котором его собственная нога никогда не ступала. И не ступила бы, не сбеги он из дома, не выбери этот опасный способ жить. Они водрузили себе на спины огромные рюкзаки, закрыли машину и по протоптанной тропе двинули в темноту чарующего леса. Приглушённую, манящую тишину нарушал лишь треск мелких сухих веток под весом их ботинок — все четверо соблюдали тишину, жадными порциями поедая свежий и чистый воздух. Эта тяжесть и нагрузка казались сейчас такой приятной, хотелось идти и идти, во все глаза наблюдая за небесными просветами между шапками елей и пихт, за мхом, ужившимся вокруг стволов деревьев, за их корнями и мелкой живностью, которая испуганно разбегалась в разные стороны. Они встречали и белок, и дятлов. Сехуну показалось, что в тени кустарника он заметил рыжую шёрстку лисы. Это место было под охраной общества защиты дикой природы, поэтому все животные здесь жили в полной безопасности от охотников, радуя путешественников своим шебуршанием по усыпанной иголками земле. По расчетам Ханя до озера они должны были добраться за два часа, если будут идти не слишком торопясь. Иногда они сходили с основной тропы, углубляясь в какие-то дебри, как выяснялось для сокращения пути. Так или иначе, почти уложившись в расчеты, они достигли тихой водной глади озера. По сравнению с ним, озеро, знакомое Сехуну с подростковых времён, казалось каким-то прудиком. Сейчас перед ним разрослось настоящее огромное озеро, окруженной со всех сторон плотной стеной деревьев. С противоположной стороны над ним высилась небольшая гора, про которую, очевидно, и говорил Хань, предлагая подняться на нагорье и пройтись по горной долине. Вода в озере была настолько кристально чистой, что всё отражалось в нём, как в зеркале, а при приближении можно было спокойно рассмотреть каменистое дно. Они двинули вдоль берега до небольшой лодочной станции, недалеко от которой была отличная полянка, на которой находилось идеальное место для палаточного лагеря. Лухань рассказывал Сехуну о том, где они уже бывали и сколько раз, давал всякие полезные советы, поняв, что тема путешествий — больное место для омеги, запрятанное глубоко в сокровенные мечты. Двое остальных шли преимущественно молча, что несколько напрягало Сехуна, который всячески старался выкинуть это из головы и всецело сосредоточить внимание на хёне, который говорил действительно дельные вещи. Так рано они пришли для того, чтобы сбросить тяжесть с плеч и разбрестись неподалеку от палаток уже в действительности для отдыха. Хань взял в руки фотоаппарат и со всей значимостью дела взял Сехуна под локоть, таща обратно к лодочной станции для фотографий. Чанёль остался разбивать их небольшой лагерь, а Чонин предпочел немного прогуляться по узким тропинкам неподалёку в одиночестве. Стоя на самом краю небольшого деревянного причала, Сехун влюблённо наблюдал за тишью над водной гладью большого озера, мысленно представляя, как завтра они поплывут на одной из лодок, выкрашенных в красные и желтые цвета, и пришвартуются на идентичном причале с другой стороны озера. Незаметно для него Лухань уже успел сделать пару кадров с ним в главной роли, и когда Сехун это заметил, возмущенно взвыл, пытаясь вырвать камеру. На все убеждения, что лучших кадров Хань ещё не делал, по сравнению с этими, Сехун никак не реагировал и настоятельно попросил не фотографировать себя исподтишка. — Но ты ведь такой фотогеничный! Тебя грех не фотографировать, — возразил Хань, насупив брови, не сильно правда надеясь, что с его внешностью насупленные брови будут смотреть сильно устрашающе. — Прекрати, хён, — смутился Сехун, присаживаясь в турецкую позу на причал и касаясь ладонью воды. — Ну и ладно. Всё равно буду фотографировать, ибо ты не знаешь пределов моего сталкерского мастерства, — Хань присел рядышком, выключив камеру и положив к себе на ноги. — Как у вас с Чонином дела? — Ты просто так спрашиваешь или слишком прозорливый? — с досадой переспросил Сехун, понимая, что не сможет молчать. — Ну вообще просто так, но насчёт прозорливости ты попал в точку. Мне бросается в глаза, что что-то не так. — Ну и ладно, — вздохнул Сехун. — Пока всё под контролем — можно не беспокоиться. — И тем не менее, если есть проблема, то её нельзя игнорировать, — игривые нотки сошли с лица Ханя, отчего то сделалось взрослым и опытным, что резко заставило Сехуна мысленно тормознуть и опечалиться в своей глупости. — Что за кислое лицо? На ошибках гарантированно научишься, как всё сделать правильно, и повзрослеешь. А иначе никак. — Хён, скажи мне, ты умеешь читать мысли? — ещё раз вздохнул Сехун, подпирая голову ладонью. — Если да, то не запишешь меня на курсы? Мне бы такое умение пригодилось, понимать, что творится у Чонина в голове. — Знаешь что, — Лухань выпрямился и с доверительно-хитрой улыбкой выжидающе посмотрел на Сехуна, пока тот отрицательно качнул головой. — Я ведь тебе не рассказывал, как мы собственно познакомились и пришли к тому, что уже пять лет, как женаты. Тут до Сехуна дошло, что, действительно, он не знает ничего из этой истории. Ни как они познакомились, ни как начали встречаться. И любопытство послушать интересную историю росло в нём, как на дрожжах, что не укрылось от Ханя. — Вообще мы познакомились с ним на фестивале, пока оба учились на втором курсе университета. Учились, правда, в разных, но тем не менее. Подкатил он ко мне якобы с заманчивым предложением выступить на следующем фестивале в составе музыкальной группы, потому что мой голос был той самой находкой, ради которой он туда пошёл. Это я сейчас все цивилизованно объясняю, а тогда он мне столько лапши на уши навешал, что мне хотелось его пнуть, — Хань довольно рассмеялся, вспоминая весь сумбур своего прошлого. — Так как мне было скучно, то естественно я согласился, хоть и не сразу. На репетициях мы, разумеется, познакомились ближе. После фестиваля я уже обнадежился, что больше с ним не пересекусь, но поди ж ты. Пригласил меня в группу на официальной основе. А знаешь почему? — Ну, наверное потому что ты действительно здорово поёшь и это им подходило? — предположил Сехун, уже успешно развесивший уши и всё детально представляющий. — Ни черта, — емко ответил Лухань, не забывая про эффектную жестикуляцию. — Причина была всего лишь одна — он хотел, чтобы я начал с ним встречаться. А до этого он уже просёк фишку моего характера: я занимался боевыми искусствами, читал много книг и поэтому съязвить в ответ умное, подкрепляя свои слова хуком слева мог запросто за любую дебильную шуточку с его стороны. Иными способами, кроме как занести меня в основной состав, чтобы удержать подле, он не руководствовался. И молодец, потому что ничего другое не сработало бы наверняка. Где-то полгода он пытался за мной приударить, пока мне это не надоело и я прямо его не спросил: «Какого черта?» Как правило, сам понимаешь, у этих товарищей с членом мёдом намазано на доступных милашек, которые будут от них тащиться. За Чанёлем такое тоже было замечено, поэтому я не шибко ему доверял. Но, как видишь, он сумел меня убедить, что ничего интереснее, как завоевание моего недоступного сердца, в его жизни ещё не случалось. И опять же, сейчас я это описываю ещё более-менее романтично, но на самом деле романтикой от этого чёртового рокера и за верстой не пахло. Он был груб, нахален и чертовски хитер. Наверное, это меня и подкупило попробовать, — Хань вздохнул и ненадолго примолк. В образовавшейся тишине Сехун всё живо представил, как это происходило, выражения лиц Чанёля, Луханя, их реакции. И несмотря на предупреждение, что романтики тут никакой не было, Сехуну казалось это всё чертовски романтичным. — Потом, когда нам исполнилось по девятнадцать произошел один несчастный случай, — Лухань замолчал, с тревогой глядя на Сехуна, который тоже забеспокоился, успев уже напредставлять себе всякого. — Один участник из нашей группы умер. Это сильно подкосило всех остальных, и мы больше не смогли играть, как раньше. После этого Чанёль стал каким-то злым, честно говоря. Я хотел было уже прекратить эти отношения, но он настоял, что я то единственное, что дает ему силу и желание развиваться и жить со светлым взглядом на будущее. Потом у нас правда случился большой скандал, ибо я заметил на нём чужой запах, и знал, что тот пошёл в клуб, ибо от него разило порядочно. Где-то месяц я от него бегал, но знаешь… Бегать от тигра, когда ты и так в клетке со слишком узкими щелями между прутьями, вообще-то дело бесполезное. Иными словами, он мне этого сделать попросту не дал. Я порой даже сейчас на него за это обижаюсь, — Хань трелью рассмеялся, опровергая свою злость и обиду. — Я слышал, что у них в универе происходил какой-то кошмар, но толком этот до черта сложный человек мне ничего рассказывать не желал. Честно говоря, я и до сих пор не всё знаю, — тут Хань прикусил себе язык, ощущая, что ведет линию рассказа куда-то не в ту сторону. — В общем. Он очень изменился. И потом, не успел я выйти на сессию по окончанию четвёртого курса, он сделал мне предложение без права на отказ и без объяснения причин, с какой такой радости. Да, мы встречались два года, но всё равно я считал, что он торопится. Потом я правда понял, что он действительно в этом нуждался. — Нуждался в браке? — перебил озадаченный Сехун. — Нет, — Хань со смешинкой в голосе отрицательно помотал головой. — Нуждался в том, чтобы я был привязан к нему настолько, что не смог бы так легко сбежать. Честно говоря, тогда, в первый год нашего брака мне было даже страшно. Иногда казалось, что он хочет меня убить. Я никогда не мог понять, что у него на уме, а его хитрая улыбка и злобный взгляд в чёрных глазах доводил порой до паранойи. Но потом, после окончания университета, у меня начались серьёзные проблемы со здоровьем и я на месяц с лишним загремел в больницу. Тогда-то он изменился в ту степень, в которой я наконец смог его понимать, правильно расценивать его поступки и найти, казалось бы, утраченный общий язык. Всё-таки, когда ты встречаешься с человеком и когда ты живешь с ним в браке — это разные вещи. В первом случае, вы можете не видеться пять дней и на выходные пойти на свидание. Легко, согласись? Можно не знать, что прячется в потёмках души твоего партнёра. Во втором же случае всё по-другому. Но я отвлёкся. Пока был в больнице я смог понять, почему он так хотел этого брака, — Сехун даже наклонился ближе, страстно желая услышать ответ, чем только развеселил Луханя. — Он боялся. То, что происходило после того, как наша группа развалилась, сильно давило на него. Также у него были проблемы с родителями, и от них он жил отдельно. Он был слишком самостоятельным, а когда подросток всё время держит ответственность за всех и принимает нескончаемое число решений — он постепенно сходит с ума. Я в то время считал, что мы вообще не подходим друг другу. Он же считал наоборот и не желал видеть никого другого, кроме меня. И пока всё валилось из его рук, я был той опорой, которая держала его в социальных рамках, хотя сам того не знал. Иными словами, да, это была чертовски сильная любовь с его стороны. Только в больнице меня по-настоящему прошибло ею, я почуял, что я значу для человека. И это было ошеломительно. После этого мы стали больше общаться друг с другом именно как супруги, и благодаря этому стали много путешествовать, открыли свой небольшой бизнес и теперь живем душа в душу. — И спорите постоянно, — поддакнул с улыбкой Сехун. — Это уже традиция. Как представлю себя, сюсюкающегося с ним, как тошнота к горлу подкатывает. — Хён, ты такой не милый характером! — Сехун рассмеялся вслед за Луханем, благодарный за то, что тот с ним поделился. В тот день, перед поездкой, когда Чонин сорвался — он тоже думал, что тот его сейчас убьет. И только сейчас Сехун подумал о том, что всё-таки что-то Хань знает о событиях в универе. Он более, чем уверен, что причина сумасхождений Чанёля во времена студенчества были по причине Чонина. Но спрашивать об этом Ханя не хотелось. С этим вопросом нужно было идти к самому Чанёлю, а храбрости это сделать Сехуну не хватало. Хотя он и помнил, что при первой встрече с ним, тот предложил ему всё рассказать, но он сам отказался. Мало того, убедил, что Чонин сам всё расскажет. А теперь что? Теперь он умирал от незнания и отчаянно нуждался в истине, которую сейчас ему может дать только Чанёль. Захочет ли он говорить с ним? Ближе к вечеру они собрались все снова. Поленья с газетой были сложены треугольником, где между ними начал постепенно проклёвываться жёлтый язычок огня. Хань крутился по кругу, соображая вкусный, но простой ужин, пока все остальные обсуждали интересный квест, вычитанный из той газеты, пошедшей на костер. Пока небо над лесом темнело, огонь всё больше разгорался до приличных размеров, позволяя нанизывать на шампуры сосиски, куски колбасы, зефир. Обед-ужин в одном лице протекал вместе с рассказами, страшилками, паранормальными слухами про этот лес и прочими загадками, цепляющими душу. В этом плане Чанёль был отличным рассказчиком, а Хань — сочинителем. После обеда, первый взял гитару. Поудобнее устроившись, он прикоснулся пальцами к любимым струнам, и из инструмента полилась приятная, такая же мягкая, как и тьма вокруг костра, мелодия. Пока он только разминал пальцы, питаясь целительной энергетикой природы и огня. Но затем, к сбивающему дыхание восторгу Сехуна, они вместе — Чанель и Лухань — запели песню. Раньше он её никогда не слышал, но медленный ритм, томлёный, как сладкий мёд, целебным бальзамом ложился на слух и душу. Сехун не мог не признать, как хорошо сочетаются низкий голос Чанёля и более высокий, красивый голос Ханя, делая песню более обогащённой в звучании. Он ощущал, что такого он точно не сможет забыть. Эти песни у костра ни с чем не могли сравниться. Будто один сплошной временной кусок вырезали из другого мира и приклеили к жизни Сехуна. Он переключил внимание с лиц поющих на язычки пламени и пропал. Огонь медленно пританцовывал, словно вальсируя под звук, растекался в глазах, усыпляя, и дарил самое настоящее тепло в этой чёрной обители чужого леса, любящего пугать и путать пеших странников. Под боком теплело плечо Чонина, на которое Сехун положил голову, прикрывая от такого неизведанного спокойствия глаза. Он готов был наслаждаться этими песнями и историями, которые продолжались до позднего вечера, до конца своей жизни. Однако усталость брала своё. Потушив огонь, они, пожелав друг другу спокойной ночи, разбрелись по своим палаткам, счастливые, кутаясь в тёплые одеяла и привыкая к тверди земли под спиной. Сон сморил Сехуна почти мгновенно, уснувшего в объятиях человека, с которым, как и с костром, готов был находиться до конца своей жизни. Ночью Сехуна что-то разбудило. Он не понял, что именно, и насторожился. Но всё было тихо: рядом сопел Чонин, за стенками палатки приглушённо шелестел ночной лес. Успокоившись, он попытался заснуть снова, но в этот момент заметил неестественное пятно на крыше палатки. Мысленно понимая, чем бы это могло быть, он, стараясь не побеспокоить альфу, вылез из палатки. Его догадка подтвердилась. В землю был воткнут работающий фонарь, освещающий полянку вокруг. Сехун не совсем понял, зачем его поставили, но подошёл ближе. Вдалеке синело бликами от луны озеро. Сехун блаженно любовался им сквозь редкие деревья, и только приглядевшись, вдруг обнаружил возле берега силуэт, показавшийся сначала камнем. Он спустился с поляны к берегу. Там обнаружился Чанёль, прикуривший из трубки табак. Шорох шагов он услышал почти сразу, поэтому когда Сехун подошел совсем близко, пригласил присесть рядом. — Чего не спишь? — спросил он, выпуская струйку дыма. — Не знаю. Просто случайно проснулся. А ты? — Не спится. Здесь мне часто не спится. Поэтому, как правило, я всегда сижу здесь и любуюсь озером, постигая дзен, — на лице Чанёля расплылась та самая шутливая улыбка, от которой Сехун почувствовал себя чуточку легче. Так или иначе, рядом с этим человеком он чувствовал себя излишне напряжённым. Между ними воцарилась тишина, и Сехун тоже перевёл взгляд на озеро, которое обладало своей магией в ночное время. Ему не хватало разве что светлячков. Сехун вздохнул. В голове противной змеёй крутилось желание спросить Чанёля о прошлом. Мало того, сейчас перед ним была просто идеальная ситуация, чтобы сделать это. Но он не был уверен, что поступит правильно, если попросит этого. Что не предаст тем самым доверие Чонина, влезая в его жизнь, если тот сам не хочет, чтобы он это делал. Но Сехун понимал, что ему слишком сложно отталкиваться от того, что он знает — он уже отчётливо понял, что не Исин проблема поведения Чонина сейчас, хотя, конечно, тот играет очень даже важное значение. Сейчас он ещё сильнее, чем прежде ощутил то, что ещё днём говорил ему Хань: «Когда подросток всё время держит ответственность за всех и принимает нескончаемое число решений — он постепенно сходит с ума». — О чём-то хочешь поговорить? — спросил Чанёль, переводя понимающий взгляд на омегу. — У вас это семейное? — сдался Сехун, понимая, что этими словами Чанёль сам протаптывает ему дорогу для того, чтобы всё узнать. — Что именно? — хитрый прищур и довольный оскал на его лице напомнили Сехуну рассказы Луханя, и он рассмеялся. — Телепатия. Умение читать мысли. — Вполне может быть, — пожал плечами Чанёль, пожевывая трубку и задумчиво улыбаясь чему-то. — Так о чём ты хочешь поговорить со мной? Сехун кожей ощутил, как приятно-бархатистый голос этого альфы значительно подчеркнул последнее слово. Чанёль понимал, и Сехуна это пугало. Казалось, даже не надо было задавать вопроса — хитрость, ум и смекалка этого человека бежала вперед его, Сехуна, решений и слов. — Я хочу узнать, что произошло между вами в университете, — сказал он и мысленно услышал тяжкий грохот от удара молнии. Дороги к отступлению уже не было. Он решился. — Ты уверен, что хочешь это знать? — промолчав с пару минут, спросил Чанёль, не отрывая задумчивого взгляда от озера. — Хань пообещал меня убить, если я тебе хоть словом обмолвлюсь, — улыбки на его лице уже давно не было. Сехун растерянно, ощущая, как к глазам подкатывают предательские слезинки от усталости и слабости, смотрел в это лицо, находя в нём точно такие же черты, какие находил в Чонине при их самом первом знакомстве. Слишком сложные. Эти оба. — Честно говоря, я и сам не хочу тебе рассказывать. Ты очень хороший мальчик, Сехун, — продолжил он, изредка покусывая деревянную трубку, которую уже успел потушить. — Твоя любовь к этому парню бросается в глаза слишком отчётливо. Сначала я хотел тебе всё рассказать, предупредить. Но теперь я вижу — он изменился. Настолько сильно, что я даже до сих пор пребываю в шоковом состоянии. Если бы была возможность стереть прошлое со страниц памяти, вы бы были отличной парой, и мне бы осталось пожелать вам всего наилучшего. Зная его, думаю, он тебя не отпустит, если ты сам не захочешь уйти. — Правда? — удивился Сехун. Чанёль утвердительно кивнул головой. — У нас с ним есть одна весомая разница. Я никогда не собирался отпускать Ханя, а когда он хотел уйти сам — я просто не дал ему этого сделать. Он же не собирается отпускать тебя, но если ты захочешь уйти сам — он не станет тебя держать. И вот вопрос как раз в том, захочешь ли ты остаться с ним после того, что услышишь? Опасный блеск в глазах резко повернувшегося к нему Чанёля, заставил Сехуна нервно вздрогнуть и пошатнуться назад. — Я вот не уверен. Поэтому спрашиваю в последний раз. Ты уверен, что хочешь знать то, что тебе знать не следует? Сехун сглотнул, уже неуверенный ни в чём. Но он уже пришел сюда, он уже начал этот разговор, и Чанёль готов ему всё честно рассказать. Он прикрыл глаза, впервые осознав, что это действительно может быть так страшно, как он себе накрутил в голове. Ведь он не думал, что будет после того, как он узнает. Сможет ли всё оставаться, как раньше? Сможет ли он скрыть от Чонина тот факт, что он всё знает? — Да, пожалуйста, Чанёль, расскажи мне. Мужчина вздохнул. Вновь поджёг трубку и закурил, затягиваясь и выпуская плотную струйку дыма, шепча под нос: «Видит Бог, я этого не хотел». — Хорошо. Тогда начнём, пожалуй, с того, что Чонин был наркоманом.