part of me

flashback, part 1 Я помню лишь чёрные облака, которые сгущались над моей головой плотной пеленой новой реальности, именуемой бездной отчаяния. Нахмурившись, Чонин тяжко-задумчивым взглядом уставился в экран телевизора, уже краем уха слушая голос диктора новостей. Поднявшаяся вокруг очередной катастрофы шумиха заставляла человечество задумываться о многих вещах, которые до этого имели лишь косвенное значение и смысл, и Чонин не был из этого исключением. Хотя чего мог понять несносный семнадцатилетний мальчишка о смысле и круговороте жизни – смерти, который только-только ступал на порог самостоятельной жизни, ошибаясь чуть ли не на каждом повороте? Скосив на секунду взгляд в сторону, Чонин отметил неизменившуюся за последние полчаса полуразвалившуюся позу Исина, который лежал напротив него на кушетке, ненавязчиво перебирая грубые, но податливые струны электрогитары. Та не была подключена к динамику, а от того, скрипучий звук совершенно не отвлекал, оставаясь лишь сопровождающим тяжелую обстановку фоном. Сам Исин, казалось, дремал, сморенный тишиной, нарушаемой лишь жужжанием электронного голоса из старого зомбоящика, теребя гриф инструмента больше по привычке, желая чем-то занять неспокойные пальцы. — Твои мысли весом в тонну, мне тяжело, — заворчал он, даже не открывая глаз, чтобы одарить Чонина каким-нибудь взглядом из набора укоризненности. — Все мы однажды попадём в морг, так что не стоит зацикливаться на этом в столь юном возрасте, мой дорогой друг. — Хён, ты порой бываешь просто невыносим, — ворчит Чонин, обидчиво поджимая нижнюю губу и отворачиваясь от Исина обратно к экрану телевизора, который вещал новые кадры с места трагического происшествия. Вокруг старого, с длинными царапинами по экрану телевизора валялись пустые пивные банки, стопки музыкальных дисков, смявшиеся мягкие переплёты книг, в суть которых Чонин даже не хотел вникать, не особо интересуясь философией. В квартире Исина всегда царил бардак, но он был такой располагающий и привычный, что без него картина начинала казаться неполноценной. Оттянув воротник надоедливой школьной формы, парень откинулся спиной на чужую кровать, вперив взгляд в потолок. Завтра маячила контрольная по математике, которую Чонин не понимал и понимать не желал, Исин сегодня снова был в каких-то своих мирах, полуигнорируя его, а в голове маячили мысли о том, что жизнь иногда бывает действительно несправедлива. И не по отношению к тому, что завтра контрольная, а ему хочется рубиться в приставку, пить пиво и смеяться над смешными привычками двадцатилетнего хена. — Хён, — приглушённым голосом позвал он, левым полушарием задумываясь, почему иногда такие вещи, как белый потолок, кажутся такими примагничивающими взгляд, — почему люди умирают? — Это тебе должны были объяснять на биологии или на чём-нибудь таком, — отозвался Исин со смешком. — Или ты проспал снова все занятия? — Да я не о том. Я знаю почему, но я спрашиваю, почему вообще люди умирают, оставляя за собой неизменную дыру в памяти, даже не подозревая о том, что они скоро умрут. — Право, тебе надо меньше смотреть новости, — поморщился Исин, откладывая гитару на пол, потягиваясь и привставая с кушетки. — Ты должен думать о всяких глупостях, типа течных омег, нарушений правил и о последнем году школы, а не об этом. — Ну правда. Ты ведь часто говоришь о смерти. — Вместо того чтобы слушать старого нудящего хёна, лучше бы готовился к контрольной, — в шутку Исин запустил блокнотом со шпаргалками по математическим формулам в сторону Чонина, окончательно просыпаясь от дрёмы. Спустя минуту Исин скрывается за дверьми, а устоявшуюся тишину нарушает журчание воды из-под крана. Чонин понял, что раньше никогда не задумывался, почему Исин так много болтает о таких мрачных вещах, принимая это, как часть характера парня, который перешагнул в черту взрослой жизни. Честно говоря, Чонин, как типичный школьник, немного завидовал ему, потому как Исин, стоило ему закончить школу — поступил лишь на заочное и начал полностью разгульный и свободный стиль жизни, занимаясь ерундой и страдая ахинеей. Мечта, а не жизнь, казалось Чонину. Но чем дольше он всматривался в Исина, то сильнее замечал одну маленькую несостыковку: несмотря на идеальность, Исин счастливым, как таковым, не казался, храня под стёклами глаз какую-то невыраженную тоску и опустошение. — Будешь есть? — высунулась взлохмаченная голова Исина, с мокрыми прядками на кончиках. Вопрос был риторический, поэтому через секунду парень скрылся вновь, не дожидаясь ответа. Чонин тяжко вздохнул, переворачиваясь на живот и не особо заботясь о том, что его форма помнется. Когда с Исином было совершенно не о чем разговаривать, на душе становилось как-то дурно, тоскливо и хотелось убежать. Но Чонин не мог убежать, привязавшись к хёну больше требуемого для обычных друзей; ему было мало даже такого времяпрепровождения, несмотря на то, что со стороны казалось, будто тот навязался к более старшему, не спросив у того желания проводить с ним столько времени. Разбираться со своими чувствами Чонин не умел, и даже если старался — ни к чему конкретному не приходил, лишь в очередной раз залипая на мышцах выразительных рук, подкаченной, но стройной фигуре и задумчивом выражении лица, на котором иногда проявлялся целый спектр улыбок, в которых Чонин был мастером распознавания номер один. Возможно, Исин догадывался, но даже в этом случае не показывал виду, пуская всё на самотек. Поразмышляв однажды, Чонин подоставал Исина с вопросами о современной человеческой иерархии, где к самым обычным людям добавились альфы и омеги — научный прорыв учёных, спасших жизнь на Земле от её почти полного исчезновения, чтобы узнать его отношение ко всему этому. И тогда он понял, что даже в этом случае, Исин не пойдет ему навстречу, искренне считая, что альфе совершенно нечего делать вместе с бетой мужского пола. И в том, что его совершенно точно тянет к обычной бете, вместо бесконечного числа пахучих и соблазнительных омег, — Чонин был уверен на все сто процентов. — Снова твоя галактическая стряпня, — хмыкнул Чонин, с громким звуком приземлившись на кухонный стул, избавившись от пиджака. — Не помню, чтобы ты когда-то был против, — отразил Исин, смерив Чонина умилённым взглядом, когда тот в ответ что-то невнятно пробурчал, пережевывая пищу. На часах, висящих над головой, стрелки перекатили за пятый час вечера, окрашивая приглушённый свет сквозь жалюзи в пятна жёлтого марева. Исин лениво ковырялся в тарелке с собственной стряпнёй, снова уйдя в себя и над чем-то размышляя, в то время как Чонин в тишине и спокойствии доедал свой законный обед-или-полдник (они так и не пришли к единому мнению). — В смерти на самом деле намного больше смысла, чем в жизни и её составляющих вместе взятых, — вдруг издалека начал Исин, отводя немного серьёзный и задумчивый взгляд в сторону, к плите, на которой стояла прикрытая крышкой кастрюля. Дожевав, Чонин вздрогнул, не ожидая столь резкого нарушения тишины. Но поняв, что Исин готов ответить на все его вопросы, весь подобрался, зацикливая внимание на выражениях мимики парня, на его словах, чувствуя себя буквально первооткрывателем того, чего Исин, не особо любивший сближаться с людьми, вряд ли покажет кому-то ещё. — Круговорот жизни и смерти непрерывен, даже несмотря на все открытия ученых, это основа этого мира — за жизнью обязательно следует смерть, как единственная и основная цель человека. Для меня нет ничего удивительного в катастрофах, потому что я отношусь к этому, как к должному. Да, это несправедливо. Некоторые умирают в раннем возрасте, толком не успев пожить. Но судьба не различает добра и зла, демона и святого, забирая всех, кого посчитает нужным. Чему действительно учат трагедии и катастрофы, так это тому, что никогда не знаешь, что случится за поворотом. Кого ты потеряешь через час или день, близкого человека, врага или самого себя. Переведя взгляд на нахмурившееся лицо Чонина, Исин чуточку расслабился, отвешивая легкую, почти мимолетную улыбку. Тонкие пальцы теребили фаланги пальцев, пытаясь занять себя хоть чем, лишь бы не лежать в покое, а сам парень ощущал то старое липкое ощущение, будто он ходил по острой грани, которая четко разделяла его от реальности и воображения. В один момент для него эти понятия смешались, натворив полнейший хаос в душе. — Что есть смерть, — неопределённо спросил он, скорее в воздух, нежели чем у Чонина, который, наоборот, с натугой задумался, будто вопрос был адресован именно ему. — Наверное, мы никогда этого не поймем.

***

С громким щелчком, за которым последовало короткое шипение, Чонин открыл банку пива, подставляя отросшую чёлку навстречу зимнему ветру. Наверное, абсурд — сидеть на крыше дома в январский полдень, прогуливая занятия в школе, и пить пиво вместе с хёном. Исин сидел подле, скрестив и поджав колени к себе, обхватывая руками. В комнате под крышей, в квартире Исина, стоял сувенирный тотем, который Исин привёз из другой страны в качестве сувенира и подарка Чонину на его восемнадцатый день рождения. Снежинки куролесили перед глазами, выбеливая почти пустующую узкую улочку на окраине города. Выдыхая белёсый пар, Чонин мечтательно прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям внутри себя: теперь он стал старше, стал совершеннолетним и почти взрослым, которому было дозволено уже слишком многое. Но внутри всё было точно также, никаких видимых изменений с ним не произошло, что заставило Чонина принять решение — цифры для человека лишь пустой звук. — Чему ты планируешь посвятить жизнь? — спросил Исин, не поворачивая головы в сторону мальчишки. — Э? В смысле? — Ну ты у нас теперь уже совершеннолетний оболтус, у которого сегодня-завтра начнётся взрослая жизнь и сплошные хлопоты о будущем. Чем то же ты хотел заниматься, — улыбнулся Исин серовато-бежевому небу, в котором спряталось солнце. — Да не знаю я, чего вы все пристали ко мне с такими вопросами? Я хочу жить свободно, слушать часами музыку, пить пиво и делать, что захочу. Хочу жить, как ты. Исин заботливо отвесил другу подзатыльник, усмехаясь этим детским желаниям, которые так схожи в этом возрасте и так наивны. — А ещё, мне теперь можно ходить в клубы, поэтому, да, — неопределённо закончив сказанное, Чонин широко улыбнулся, делая ещё один глоток. — Не увлекайся клубами-то особо. — Это почему ещё? — Чем чаще ты там будешь, тем сильнее начнёшь изматывать себя. В конце концов, у тебя останется лишь тупое желание напиться и хоть на секунду выключить собственные мозги и отвращение. Не смотри на меня так, это действительно правда, — ворчит Исин. — Клубная жизнь иссушает. Как будто из твоих рук начинают ускользать все нити, за которые ты всё время держался. — Но… — Это не значит, что туда вообще не надо ходить, — усмехнулся Исин, отведя руки за спину и задрав сонную моську к небу над головой. — Просто не увлекайся. Ты сейчас в таком возрасте, когда слишком часто оступаешься и делаешь ошибки. Можно сломаться и никогда уже не стать нормальным человеком. Но не будем о грустном, — хлопнув себя по коленям, парень с кряхтением поднялся с насиженного места. — Пошли обратно, тут слишком холодно. Квартирка встретила их сумрачным освещением и застоявшимся сухим воздухом. Стянув с себя тяжёлую куртку, Чонин засеменил быстрыми шагами в сторону кухни, в которой стоял полуразвалившийся торт и литровая бутылка колы вместе с парой упаковок чипсов. Для Чонина лучшего праздника пожелать было нельзя, ибо список его желаний в последнее время резко уменьшился, сосредотачиваясь на одном единственном. Стащив скромные яства в комнату, Чонин расположился на полу, краем глаза поглядывая за перемещениями Исина, которому взбрело в голову капельку привести комнату в божеский вид порядка. Впереди маячили выпускные экзамены, но Чонин жил в полной беззаботности дней с того самого момента, как хён вернулся с трёхнедельного путешествия куда глаза глядят. — Ну, новоиспечённый именинник, чего пожелает ваша юная разгульная душа, — посмеявшись со своих слов, Исин приземлился рядом, сразу засунув руку в упаковку с чипсами. — Всего лишь одного, — елейно ответил Чонин, глядя, как золотистая корочка горстки чипсов исчезает во рту хёна. Облизав чуть припухлые губы от соли, Исин с любопытством вскинул брови, не особо обращая внимания на несколько взволнованное состояние Чонина, который будто готовился вылить на него все сокрытые прегрешения этого мира. А сам Чонин в эту секунду буквально всем своим естеством ощущал, как падает в омут своих чувств и чужих остеклённых глаз вниз головой. Вместо того чтобы озвучить своё пожелание, Чонин слегка привстал, подтягиваясь ближе к ничего не подозревающему хёну, и по-детски накрыл его губы своими. Сердце отстукивало бешеный ритм стройным рядом марширующих солдатиков, ладони вспотели, а самому Чонину было одновременно страшно и трепетно от происходящего. Но Исин лишь с иронией посмотрел на него, растянув уголки губ в ухмылке. — Чонин, — укоризненно произнес он, улыбаясь ещё шире, буквально готовый засмеяться, несмотря на то, что в глазах Исина Чонин углядел холод и серьёзность того, что происходит. — Что это ты делаешь? На твоём месте я бы выбрал желание повесомее, чем поцеловать своего любимого хёна, который тебя методично спаивает. — Но… — начал было Чонин, но полущил щелбан. — Нет, — со смешком перебил Исин, вытаскивая из пакетика ещё горстку картофельных чипсов. В душе Чонина одновременно смешались обида, раздражение и желание плюнуть на запрет, накинуться на Исина так, как того велело тело. Но хён не проявлял никаких признаков, что отнёсся к этому серьёзно, спустив всё на шутку и буйство организма. Именно в эти моменты Чонина бесила черта Исина уходить из реальности в какие-то дальние и туманные страны, что ему становилось абсолютно ни до чего и ни до кого. Но в тот день Чонин наконец узнал, что Исин действительно в курсе о всех его чувствах и причинах столь долгого времяпрепровождения под боком. Для восемнадцатилетнего мальчишки это уже был маленький, но весомый шажок вперёд. * Чонин вновь лежал на кровати, раздражённо ворочаясь от того, что школьная форма неудобно и надоедливо облегала кожу, и ловил неопределённое чувство дежавю. К городу постепенно подбирался апрель, а окна в квартире Исина до сих пор были слегка зашторены, пропуская внутрь лишь светлый сумрак. Вокруг были раскиданы журналы с комиксами, упаковками одноразовой пищи, банки и бутылки пива, немытая посуда, а сам хозяин бардака сидел подле, оперев о борт высокой кровати подушку для своего удобства, стащенную из-под головы Чонина, и играл в приставку. Неподалёку работал музыкальный центр, воспроизводя на повторе тягучую медленную песню о любви, нарушая пресловутое молчание в помещении. Прислушиваясь к тексту песни, Чонин соглашался с её смыслом. Несмотря на предупреждение «не увлекаться», Чонин увлёкся и не на шутку. Только не клубами, а Исином. Показное равнодушие и игнорирование этого факта со стороны хёна иногда доводило до ручки, но Чонин до сих пор чувствовал себя слишком слабым, чтобы пойти против воли: мешало ещё чёткое осознание, что он в любом случае не хочет испортить даже таких вот отношений с единственно-близким человеком в своей жизни. И желания парня, чтобы Исин принадлежал ему, а он сам Исину, просто с каждым днём сжигали изнутри. На Исине не было никакой майки, он сидел, облокотившись о кровать лишь в одних свободных тряпичных штанах коричневатого цвета, заколов отросшую чёрную чёлку смешной девчачьей заколкой, и перекатывал языком из стороны в сторону чупа-чупс со вкусом колы. Скосив взгляд в сторону от себя, Чонин полусонным, убаюканным взглядом очерчивал чёткие линии чужих плеч, впадинок, играющих теней. — У нас в классе один мальчик умер, — зачем-то произнес Чонин, не отвлекаясь от созерцания чужого тела. — О, — издал Исин, на секунду обернув голову назад, к Чонину. — И какая реакция была? Такой человек, как Исин, задаст вопрос о причине смерти самым последним. Его всегда интересовала реакция и отношение окружающих к этому. Какой-то жестокий садизм над обедневшими душами несчастным родителей и близких, потерявших своё чадо. — На его парте уже третий день лежат хризантемы, а в классе стоит тишина, — ответил Чонин. — Я вспомнил, как мы когда-то год назад лежали также и говорили о смерти. Точнее, ты говорил. И я снова задумался. — И чего надумал? — Это страшно. И жутко. Потерять того, кто тебе дорог. И все вокруг сразу превращаются в каких-то мрачных призраков, будто нагнетая обстановку. Исин слышно усмехнулся, откладывая приставку в сторону, и откинул голову на край кровати так, что белый потолок с переливом солнечных лучей сквозь шторы вновь оказался перед глазами. Увидев чуть сменившуюся позу хёна, Чонин приподнялся на локтях, подтягиваясь ближе, чтобы перекрыть обзор потолка. — Я понял, что не хочу терять ни родителей, ни тем более тебя. Ни за что, — со всей своей непосредственной серьёзностью добавил он, обхватывая тёплыми ладонями чужое лицо и не спрашивая разрешения, поцеловав в сотый раз худосочные розоватые губы. Исин уже сбился со счета сколько раз Чонин позволял себе эту вольность, наплевав на строгое «нет», с того судьбоносного дня рождения, пользуясь частой невнимательностью хёна. — Чонин, — укоризненно сказал Исин, на лице которого уже давно не играло никаких улыбок. — Зачем ты это делаешь? — Потому что после ты каждый раз говоришь «Чонин» этим укоризненным тоном. Это мило. — Я не шучу. — И я не шучу. Пожалуйста. И не слушая ответа, Чонин сильнее ухватился за чужую голову, вновь ощущая тепло чужих губ, столь желанных и далёких, несмотря на частые поцелуи. Исин лишь тяжко вздохнул в поцелуй, но и не отвечая, как будто сдавшись и позволив Чонину творить всё то, чего так отчаянно желает его дурная голова. Оставив в покое губы, Чонин языком провел линию по подбородку, спускаясь к основанию шеи и пробуя солоноватый вкус чужой кожи. Внутри вновь поднимался ураган долгожданной радости, вожделения и избитых об острые углы чувств. И хотя его не устраивало то, что Исин продолжает относиться к этому, как к какому-то греху, к которому он не хочет прилагать руку, с собой ничего поделать Чонин не мог, всеми потёмками души стремясь к любой частичке сидящего перед ним человека. — Нет, — резко оборвал Исин, бесцеремонно оттолкнув голову Чонина от своей шеи. — Если мы переспим — потом ты слишком сильно об этом пожалеешь. — Да почему?! — По кочану, — отрезал Исин, вскочив с насиженного места, и исчезая в проеме двери, даже не обернувшись. — Да чёрт бы тебя побрал, — чертыхнулся Чонин, откидываясь обратно на кровать. Настроение снова скатилось в тартарары, и бесконечно крутящаяся музыка начинала усиленно раздражать, в очередной раз напоминая Чонину, где его реальность, а где его одержимые мечты. Расстегнув мешающуюся рубашку на все пуговицы и подцепив ладонью недопитую Исином бутылку с пивом, Чонин прикрыл свободной рукой глаза, распластавшись на мягкой и смявшейся кровати, едва удерживаясь от того, чтобы не полить собственное «я» обильными слезами. * Наконец покончив с выпускными экзаменами, Чонин смог вздохнуть спокойно и целенаправленно пойти в сторону одной слишком родной квартиры. Их отношения с Исином сильно подпортились из-за того, что Чонин не отступал и не собирался этого делать, а Исин всё сильнее противился этому, чуть ли не лягаясь пятками. Однако недели подготовки и самих экзаменов разлучили их, заставив Чонина заниматься и позабыть на время об Исине. И хотя того порывало бросить всё к черту, уйти по истоптанной сотни раз дороге, чтобы обнять хёна и сказать, что всё слишком невмоготу, потому что Чонин живет в переизбытке собственных чувств, он понимал, что ещё пока не время. Теперь же, заручившись полной свободой, он с нетерпением ожидал встречи, лелея надежду, что после разлуки Исин будет помягче и, наконец, внимательно выслушает. Но в квартире, к сожалению, никого не оказалось. Достав скрепку из рюкзака и развернув её, Чонин вскрыл замочек почтового ящика, в котором Исин хранил запасные ключи, и свободно проник в помещение чужой квартиры. Внутри комнат стоял привычный застой, но кое-что Чонину показалось странным. Квартира действительно была в запустении несколько дней. Проверив кухню и окинув взглядом комнату, Чонин пришёл к выводу, что Исин снова двинул в свои путешествия без гроша в кармане, не постаравшись в этот раз даже предупредить Чонина. Несколько в расстроенных чувствах, парень достал из холодильника бутылку оставшегося пива, приняв решение, что всё это время, пока Исин не вернется, он будет жить здесь. Ехать к родителям до тошноты не хотелось, а здесь были все блага развлечений, чтобы занять себя от ожидания возвращения хёна. Вернувшись в комнату, Чонин поставил бутылку на стол, рывком сбрасывая с себя пиджак и рубашку. Из зеркала, стоящего неподалёку, на него смотрел юный парень с начавшим проявляться прессом и подтянутым смуглым телом. Зевнув от нехватки свежего воздуха, Чонин вернулся к столу, забрать бутылку и открыть окно, чтобы проветрить, но на втором действии запнулся, заметив на столе странного вида бумажки. Поставив бутылку обратно, Чонин подтянул тонкие пожелтевшие бумажки к носу, вчитываясь в неразборчивый почерк. И чем дольше он продолжал читать, тем дурнее ему становилось. Перевернув весь стол и найдя все бумажки, прикреплённые к справке, которая первой оказалась в его руках, Чонин наконец построил целостную картину тайн и загадок, которые вертелись вокруг Исина заводным колесом. «Если мы переспим, то потом ты слишком пожалеешь об этом». «Нет, Чонин, мы не можем». «Не место альфе рядом с таким парнем, как я, тем более бетой, так что отстань от меня». «Я боюсь привязываться к людям, потому что потом я могу сделать им слишком больно. И это в свою очередь ранит меня. Лучше бы ты, Чонин, реально интересовался клубами, течными омегами и прочими праздными увлечениями молодых альф». Всё было очень просто. Исин с детства страдал слабым иммунитетом к раковым клеткам.

***

— Чжан Исин, к вам посетитель, о котором меня не уведомили. Вы с ним знакомы? — спросила вошедшая в палату медсестра. — Кто? — Он представился как Ким Чонин. Услышав роковое имя, Исин сразу догадался, что Чонин пролез в его квартиру и нашел бумаги, узнав всё до мельчайших деталей. Мысленно влепив себе затрещину, что совсем забыл про запасной ключ в почтовом ящике, Исин тяжко вздохнул, сцепив ладони вместе и пытаясь побороть в себе чувство горечи от того, что всё это происходит с Чонином. — Так мне впускать его? — переспросила медсестра, заметив молчание со стороны пациента. — Да, впустите. Через три минуты в палате появился хмурый, взъерошенный Чонин, чьи плечи накрывал белоснежный халат. Исин совершенно не знал, что теперь сказать Чонину, потому что он действительно собирался скрывать до последнего, в решающий момент просто предпочтя исчезнуть под предлогом очередного путешествия навсегда. Но он не успел буквально за два дня до выписки, уже купив билет на автобус в сторону морского порта. — Привет, — буркнул Чонин, памятником замерев возле двери. — Ты садись, чего стоишь-то? — улыбнулся Исин, приглашающе похлопывая по кровати. Подхватив рукой лёгкий пластмассовый стульчик, Чонин сел подле кровати, смерив Исина тяжёлым взглядом. И только сейчас он стал придавать значение болезненной худобе, серому оттенку кожи и впалым глазам, в глубине которых покоились морскими чудовищами опустошение и тоска. — Исин… — Всё в порядке. Я понимаю, что ты чувствуешь, — всё с той же улыбкой перебил Исин. — Прости. И я до сих пор считаю, что лучше бы ты ничего не знал. — Но ты не можешь вот так взять и сейчас умереть! — Так я и не умираю, — рассмеялся Исин, прикрывая глаза. — Через два дня меня выпишут, и я поеду на восток, хочу увидеть море. — К морю? Ты уже видел море, зачем вообще куда-то ехать, тебе надо лежать и лечиться. — Нет, Чонин, я не видел моря, — горько улыбнувшись, ответил Исин. Голова нещадно болела, вынуждая прилечь на кровать и утонуть в мягкой подушке, прикрыть глаза и заснуть. Но Чонин сидел напротив с совершенно шокированным выражением лица, понимая, что многие истории Исина, с которых он не привозил фотографий, были лишь выдумкой, чтобы скрыть факт пребывания в онкологическом диспансере. — Но почему ты? — Мы ведь уже говорили на эту тему, помнишь? Обычным людям всё труднее выживать в современных условиях, которые ставит эта планета. Их иммунитет уже не справляется ни с чем. Вот и я попал в их число. Мне не помогает то лечение, которое изводит рак из тел альф и омег на многие годы вперёд. Я всего лишь человек. — Но моя мама тоже бета, и она здорова как бык, и… — Твоя мама сильная, красивая и чудесная женщина. Она должна прожить очень долгую и счастливую жизнь, радуясь успехам своего единственного сына. Ты не должен её разочаровывать, якшаясь с каким-то мной. — Да ты, блин! Чонин психует, но руку не поднимает, лишь вскакивая со стула и уходя к окну, пытаясь вылить все неприятные чувства из себя на улицу. — Ты тоже сильный, красивый и чудесный. Почему? И Исин не нашёлся с ответом на этот вопрос. Он и сам все эти годы, покорно ожидая приговора, задавал себе этот вопрос тысячи раз. Если бы не его предрасположенность и болезнь, возможно, он бы смог ответить на чувства Чонина. Если бы не эти бесконечные больницы и диагнозы, он бы смог дать Чонину хоть капельку того, что может дать вторая половинка альфе — любовь и заботу. Так много если бы, но он был всего лишь слабой бетой, которого при рождении лишили возможности прожить долгую и счастливую жизнь, без ненависти к самому себе. Спустя какое-то время, за которым никто не уследил, Исин снова задремал. Чонин сидел подле него, опустив голову на руки, которые покоились на кровати, и слушал песни, которые хранились в плейлисте Исина. Девичий хор ласточками детских голосов перепевал знаменитые песни, вселяя ассоциацию с молитвой, заставляющей Чонина, наконец, почувствовать себя разбитым в щепки корабликом, который потерялся в своем неспокойном море. Хотелось заплакать, но он стойко держался, упрямо глядя на синюшные венки чужих белоснежных рук перед глазами. Через час Исин, однако, проснулся, тем самым растормошив задремавшего Чонина. — Хён, — первым нарушил повисшую тишину Чонин, — ты поэтому так много говорил о смерти? — Как сказать. Наверное, я сам всё это время пытался понять, почему, зачем и как всё это происходит. — И ты понял? — Да, начинаю понимать. Потом, в дороге, я пойму уже сполна, потому что ты помнишь — дорога всегда выстраивала мои мысли в очень правильную и логическую цепочку. — Хён, ты не должен никуда ехать. — Я понимаю, — улыбнулся Исин, взлохмачивая чужие волосы. Через два дня Чонин не успел опомниться и предпринять, если пришлось бы, даже насильственные методы, как Исин уже садился в автобус, чтобы уехать к своему морю. — Хён, пожалуйста, не уезжай. — Так будет лучше, — ответил Исин, прекрасно слыша всё то, что Чонин хочет ему сказать, прикрываясь лишь просьбой не уезжать. — Так действительно будет лучше, верь мне, как и верил всегда. Я пришлю тебе фотокарточку моря, обещаю. И не дав Чонину возразить, Исин подарил мимолётный поцелуй на прощание, после одним прыжком запрыгивая в туристический автобус. Поджав задрожавшие пальцы в кулаки, Чонин, не веря, следил, как Исин присел возле окна, заткнув уши двумя змейками наушников, и с широкой улыбкой стал махать рукой. Дверь захлопнулась, нить от сердца отрезалась.

***

Когда Чонин получил приглашение на похороны вместе с обещанной фотокарточкой морского берега с подписью и пожеланием на обратной стороне, ему уже было всё равно. На похороны он не пошел, фотокарточку разорвал надвое и спрятал в дальний ящик стола, не желая её видеть. Внутри поселилась апатия, с мясом выдирая все чувства и понимание. Чонину было всё равно, и на вручении грамот за успешное окончание обучения он ни разу не улыбнулся, чем порядком взволновал собственную мать. — Сын, что случилось? — спросила она, не вынося больше отсутствующего состояния Чонина. — Ничего, мам, всё в полном порядке. Я немного устал, пойду, отдохну. Опустившись на кровать в собственной комнате, Чонин включил телевизор, попав на очередную сводку новостей. Он хотел было уже переключить на музыкально-развлекательный канал, но помедлил, услышав о новой катастрофе, повлекшей за собой сотни смертей. На экране мелькали зарёванные лица родственников, потерявших своих близких, а диктор вещал о бесконечных похоронах и молитвах, которые были вознесены к небу в немой мольбе. Чонина неприятно поразило то, что многие со слезами на глазах благодарили лишь за ту возможность, что им дали хотя бы похоронить превратившиеся чуть ли не в фарш из-за аварии самолета тела. «Для меня нет ничего удивительного в катастрофах, потому что я отношусь к этому, как к должному. Да, это несправедливо. Но судьба не различает добра и зла, демона и святого, забирая всех, кого посчитает нужным», — вспыхнул в голове голос и образ задумчивого Исина, сидящего на кухне с недоеденной стряпнёй и смотрящего куда-то в сторону. «Чему действительно учат трагедии и катастрофы, так это тому, что никогда не знаешь, что случится за поворотом. Кого ты потеряешь через час или день, близкого человека, врага или самого себя». В эту минуту Чонину показалось, что скорлупа его апатии с каким-то болезненным треском надломилась, постепенно осыпаясь крошкой. Образ говорящего и рассуждающего о смерти Исина был слишком живым, будто он действительно сейчас сидел напротив, объясняя Чонину, почему эти люди, которым не посчастливилось сесть в самолёт, умерли. «Вместо того чтобы слушать старого нудящего хёна, лучше бы готовился к контрольной», — рассмеялся в его голове Исин. Вскочив как ошпаренный с кровати, Чонин рывком стащил куртку и бегом выскочил из дома, ничего не сказав матери о причине столь быстрого исчезновения. В голове начался сумбурный хаос, прерывающий бежавшему Чонину дыхание, заставляя ноги непослушно подкашиваться. Прикусив губу, Чонин изо всех сил боролся с подступающей истерикой, за полчаса преодолевая весь путь и вбегая в памятный мемориал. В поразившей глаза белизне, за мелкой расстекловкой стеллажей на него со всех сторон смотрели чужие портреты совершенно незнакомых лиц. Всхлипнув, Чонин на негнущихся ногах пошёл вдоль, разыскивая полупустые залы с последними датами смертей, вычитывая по спискам одно единственное имя. И когда он нашёл его, внутри что-то оборвалось во второй раз. Только теперь в разы больнее. Подойдя к небольшому застеклённому окошку, Чонин вновь встретился с этим задумчивым выражением лица и мягкой улыбкой, скорее отпущенной куда-то в туман неизведанных вселенных, чем кому-то определённому. В голове стремительно прыгали картинки из банок пива и посиделок за играми, нудные разговоры и походы на крышу, тотем в качестве подарка и чуть обветренные губы с укоризненным «Чонин». Всё его детское и наивное поведение, не желающее признавать очевидного, разозлённое на Исина, сразу же испарилось пеплом под сильным дуновением восточного ветра. Чонин захлёбывался от уничтожающего осознания, что теперь Исин остался лишь призраком в его голове.