part of me

Протяжно зевая, едва успев прикрыть рот рукой, Сехун сонно проследовал в сторону кухни, толком не обращая внимания ни на что. Он ужасно хотел пить, жажда горько царапала ему горло, пульсируя единственной мыслью в только что вставшей голове, которая не до конца проснулась. Поэтому, когда он напился прямо из стеклянного графина свежей, набранной вчера по дороге водой и вышел из кухни обратно — удивлённо замер, заметив Чонина, сидящего на диване в позе лотоса. На лице у того застыло испуганное выражение нервного человека, который часами крутил какую-нибудь тяжкую мысль и не мог сдвинуться с места. И Сехун бы подумал, что у него с утра статические галлюцинации, если бы мужчина нервно не теребил кончиками пальцев страницу книги, лежащую у него на коленях, которую тот так и не перевернул до конца, увидев скрывшегося на кухне Сехуна. На самом деле Сехун понимал отчасти, на какой-то особенной волне, весь этот испуг и напряжение на чужом лице, но продолжал вести себя как ни в чём не бывало, вновь скрываясь на кухне, чтобы сделать еще пару жадных глотков. И только когда графин был поставлен на место, наполовину опустошённый, а сам Сехун вновь вышел в гостиную, до того медленно дошло, что он стоит с неприкрытыми ногами и в своем полосатом свитере по самые бедра: босой, с маленькой катастрофой в высветленных волосах и голыми коленками; какой-то «свой», такой, каким этот дом запомнил его до Чонина. Но успеть смутиться или сбежать в комнату за джинсами ему помешал скребущий звук в дверь. Удивлённо обернувшись на звук, всё также динамя Чонина с маломальским приветствием, Сехун едва слышно, за счет скрипа деревянных половиц, протопал к входной двери, осторожно приоткрывая и высовывая любопытный нос. Оказалось, что скреблась та самая рыжая кошка, которую они увидели в самый первый день, жалобно мяукавшая о чём-то своем. Когда дверь отворилась, та испуганно отпрянула и сбежала с крыльца, однако остановилась, внимательно следя за появившимся человеком. — Это ты, — сиплым, ещё не до конца прочистившимся голосом сказал Сехун, добавляя мягкости в интонацию, чтобы не спугнуть животное. — Ты проголодалась? Сехун неторопливо спустился с крыльца, присаживаясь на корточки и протягивая ладони к рыжему комку шерсти, подзывая к себе пальцами, не особо веря, что кошка послушается и подойдёт. Однако всё выходит наоборот, и она действительно настороженно подходит, внимательно обнюхивая подставленные пальцы, позволяя после погладить себя по шёрстке. Заручившись доверием, Сехун подхватил возмущённо мяукнувшее животное на руки, вставая с корточек. — Сехун?.. Обернувшись на голос, Сехун заметил стоящего в дверях Чонина, который удивлённо таращился на знакомое животное на руках у омеги. Тот стоял босой на холодной земле, сонно щурясь и легонько потягивая уголки губ в мечтательной улыбке. Чонин сильно зажмурил глаза, так как лучи золотисто-кремового рассвета били прямо по чувствительной сетчатке; солнце лениво выползало из-за горизонта, наполовину скрывая Сехуна от глаз. Однако даже этого хватило, чтобы при одном взгляде на привлекательно-острые голые коленки, уютный полосатый свитер, скрывающий округлые бёдра, умиротворённое и красивое лицо, странно-притягательную ауру вокруг и приютившийся в тёплых руках рыжий комок, купающиеся в рассветных ярких лучах, у Чонина что-то сильно и больно ёкнуло в груди. — Ты простудишься, — только бурчит Чонин, резко растеряв все свои слова и мысли. Но Сехун, ничего не ответив, разворачивается обратно и босыми ногами бредёт вперёд, навстречу теплеющему рассвету, желая буквально раствориться в его свечении. Лучи невесомо греют обнажённую кожу стройных ног, а глаза сами собой закрываются, унося в какие-то далекие дали — Сехун весь пронизан этим моментом, встречая рассвет. Стопы чуть поджимаются от холода утренней земли и чуть влажной травы, позади где-то стоит взволнованный Чонин, а сами они посреди маленькой, никому ненужной утопии; кажется, это небольшое открытие посещает сознание омеги только сейчас, позволяя парню вкусить полный объем происходящих чудес, которых многие просто не замечают по скудности душевного воображения. — Что ты делаешь? — спрашивает Чонин, ощущая в себе поднимающуюся волну нервозности от такого странного поведения Сехуна. — Встречаю новый день, — достаточно громко отвечает Сехун, чтобы мужчина смог его услышать с крыльца. — Почему я сразу не заметил, насколько жизнь тут изменилась? Чонин не нашёлся с ответом, тревожно теребя собственные пальцы. Внезапно его посетила мысль, что Сехун никогда и не приближался к нему, а сейчас всё больше и больше отдаляется вперёд, навстречу неизведанному солнечному свету. — Ты простудишься, — повторил он, зажав после губу, и скрылся обратно в тени дома. Кошка в этот момент вывернулась из рук Сехуна, ловко спрыгнув на землю, и быстро засеменила к дому. Парень не стал уделять этому внимания, не отпуская от себя туманную дымку в мыслях. Подняв перед собой обе ладони, распрямив пальцы, он задумчиво рассматривал тонкие полосы на белоснежной коже, тянущиеся по запястьям синюшные вены, и в этот момент как будто заново изучал и учился чувствовать собственное тело. Всё было очень просто и также легко объяснялось. От прошедшей ночи в теле сохранилась приятная истома, разливающаяся крохами мурашек по плечам и спине. Сехун приобнял себя за плечи, с грустной улыбкой провожая рассвет и начало нового дня. Потому что сейчас он понял, что детство кончилось. От этого понимания в груди рос комок тоски и грусти, сворачивающийся клубком теплой шерсти, как будто бы рыжая кошка прилегла возле камина подремать. Но Сехун продолжал улыбаться, потому что на этом его жизнь не заканчивалась, а лишь начиналась с новым восходом солнца, оставаясь в сознании высокими надеждами на лучшее. Замерзнув окончательно, Сехун вернулся в дом, стараясь поменьше скрипеть половицами. Чонин сидел всё на том же диване, снова уткнувшись в книгу. Омега лишь бесшумно вздохнул, понимая утреннее нервозное состояние мужчины, сидящего с сильно опущенными плечами. И правда, их утреннее приветствие вышло каким-то странным и неправильным. Подойдя со спинки дивана, Сехун опустил локти на плечи Чонина, утыкаясь носом тому в макушку, а руками обнимая за шею. — Что с тобой? — спросил он, отрываясь и склоняя голову в бок, чтобы видеть часть лица Чонина. — Тот же вопрос, — устало ответил тот, согнув уголок книги и закрыв плотный переплёт. — А со мной всё в порядке. Встречал рассвет и провожал детство. Чонин чуть отпрянул, развернув голову, и вопросительно уставился на Сехуна. — Не бери в голову, — отмахнулся тот, вновь услышав протяжное мяуканье где-то под ногами. — Сейчас покормлю тебя, не плачь, — сказал он уже кошке, посмотрев на два блестящих глаза в домашнем сумраке. Отпустив плечи Чонина, Сехун скрылся на кухне, из которой доносился приглушенный лязг мисок, кошачье мяуканье и тихий смех омеги. Чонин сделал пару-тройку выдохов, откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза. Как назло, в голову лезли мысли о прошедшей ночи и картинки прошлого, которые сейчас пугали пуще прежнего. — Сегодня уже возвращаться, — прервал его мысли вернувшийся Сехун. Уместив свои длинные ноги на диване, парень компактно разместился рядом, грея замерзшие ладони о большую кружку с горячим чаем. Чонин смутно вспомнил, как ставил чайник кипятиться, как раз перед пробуждением Сехуна. Взгляд невольно опустился к участку обнаженной светлой кожи под боком, подкидывая богатому воображению пару картинок из архива воспоминаний, отчего Чонину резко становится некомфортно. Хочется отвлечься каким-нибудь разговором, но поговорить как назло, как будто и не о чем, ни единой мысли в голове, а Сехун молчаливо и задумчиво потягивает свой травяной напиток. — Во сколько домой поедем? — спрашивает он первое, что приходит в голову, чтобы поддержать разговор. — Когда захочешь, тогда и поедем, — улыбнувшись своей привычной тёплой улыбкой, ответил Сехун, допивая чай и ставя чашку на пол, подле дивана. — Но для начала, расскажешь мне, что за травма, о которой ты говорил вчера? — Это обязательно? — Не то чтобы. Просто не думаю, что об этом стоит всю жизнь молчать. Сехун пожал плечами, давая понять, что не принуждает, если Чонин не хочет говорить именно сейчас. Но и ясно намекает, что от этого разговора не отвертеться, отчего Чонину становится как-то липко и неприятно внутри. Одно воспоминание о прошлом доставляет массу моральных проблем, не говоря уже о том, чтобы выговорить их кому-то, когда они всю жизнь замалчивались. — Просто в свои студенческие годы я не был таким милым и покладистым, как ты. И не понимал свою жизнь, отчего творил всякую вакханалию, о которой не хочется вспоминать. Давай пока просто посчитаем, что травма — всего лишь плата за мои грехи, ещё даже маленькая, так как не особо-то и мешает. Чонин поднял взгляд наверх, цепляя глаза Сехуна, такие же увлажнённо-блестящие и всё еще сонные. Как по заказу парень вдруг зевнул, вытягиваясь дугой назад, и Чонин не мог соврать самому себе, что сидя под боком в одном свитере, сонно зевающий и истончающий тепло даже на расстоянии, Сехун был слишком уютным. Теперь он пах, как какой-то стандартный освежитель воздуха в напрочь прокуренной машине, болтающийся фигуркой на зеркале заднего вида. И хотя это не был аромат какой-нибудь туалетной воды за четыреста долларов, этой простотой он лишь ещё раз напоминал Чонину, что не всё бывает дорого душе, что блестит золотом. — Ладно, — вздохнул Сехун, невольно поддувая упавшую на нос прядку волос, — извини. Я тут наседаю на тебя, да и веду с утра себя, как не я. Сехун захихикал, не имея больше сил сдерживать смущение после близости, которую никто так рано не планировал, и когда Чонин отложил книгу в сторону, рукой хватаясь за шею омеги, тот упал лицом к нему на колени, спрятав краску на щеках в тёмной ткани чужих джинсов. Тёплая ладонь Чонина опустилась на трясущуюся от смеха спину, незамысловато поглаживая, а сам мужчина вдруг ощутил долгожданную легкость и уверенность, что всё в порядке. — Чёрт, кажется, смешинка в рот попала, — поднялся обратно Сехун, махая ладонью у лица, пытаясь отдышаться. — В такие моменты ты бываешь чрезвычайно мил. У меня ЧП, — добавил Чонин, за что тут же получил кулаком в бок, подхватывая лёгкую смешинку следом. Устроившись поудобнее на коленях Чонина, Сехун подложил под щёку ладонь и задумчиво уставился вперёд. Подумать было о чём. Чонин, поняв все без слов, уткнулся обратно в книжку, не мельтеша и не тревожа парня, полудремлющего у него на коленях; лишь шуршание переворачиваемых страниц нарушало устоявшуюся тишину. Сехун подтянул к себе ноги, свернувшись в позу эмбриона, буквально скапливая вокруг себя тепло, дабы согреть замёрзшие коленки (так как вставать с Чонина, разумеется, не хотелось). Прикрыв глаза, первое, что он увидел — туманную завесу над лесом, в тени деревьев которого стоял привычный сумрак лишь с крохами солнечных лучей. В ушах стояла таинственная мелодия, пугающая неизвестностью и магией природы, оставшейся временем в Средневековье. Сехуна вновь тянуло туда желание потеряться, стать частью, которой был когда-то, пока его душа только-только зарождалась, чтобы потом перерождаться вновь и вновь, сменяя телесные оболочки. Но теперь он чуял тяжелую нить, связывающую его с Чонином, но не привязывающую до конца, и он пока не мог понять своих эмоций по этому поводу. «Наверное, это и есть чувство чего-то правильного, — мысленно говорил он сам с собой. — То, что мне нужно и то, что обязано мне, как одному незримому винтику всей вселенной системе этого мира». — Ты так тяжело думаешь, что я чую даже через книгу и не могу сосредоточиться, — хмыкнул Чонин, чуть отодвигая страницы от своих глаз. — Ну извини, — буркнул Сехун. Рука Чонина примирительно забралась в спутавшиеся волосы омеги, легонько почёсывая макушку, отчего парень заметно начал расслабляться и постепенно проваливаться в сон. Хмыкнув во второй раз, Чонин сам прикрыл глаза, позволяя обстановке убаюкать его сонливостью следом. Проснулись оба через два часа, как следует выспавшись, и принялись постепенно собираться обратно. Из оставшихся припасов они соорудили очень сытный завтрак-обед в одном лице, набив желудки до отвала. Сехун взял с собой некоторые вещи из дома для стирки, немного прибрался во всех комнатах, а после свалился мешком на диван передохнуть. В это время на него запрыгнула кошка, недвусмысленно напомнив о себе. — Чонин, а с ней что делать будем? Оставлять её тут не лучшая идея, она и умереть с голода может, а в лесу убьют. — Мы можем взять её с собой, например, — предположил Чонин, бродя по гостиной и что-то настойчиво разыскивая. — А ты будешь за ней следить? Мне в общежитие запрещено заводить домашних животных. — Э-э-э, — завис Чонин, наконец отвлекшись от поисков. — Можно заехать в магазин и спросить у продавца, вдруг он знает, у кого из деревни была и пропала кошка. — Как вариант, кстати. Только тогда нам надо пораньше выехать, а то по вечерам в воскресенье на магистрали частые пробки, и ты бы знал, как я ненавижу это явление. — Хорошо-хорошо, — рассмеялся Сехун, поднимая ноги наверх и вытягивая в две длинные прямые, пока те не затекли. — Если ты уже собрался, то через час можем ехать уже. Чонин согласно кивнул, приземляясь на диван рядышком и хватая рукой одну ногу, нависшую над головой, опуская вниз. Сехун рывком сел, подвернув под себя лодыжки, и вопросительно уставился на Чонина, будто начиная догадываться, о чём тот думает. — Не хочешь уезжать отсюда? — Не знаю. Оставаться всю жизнь на одном месте тоже не хочется, но и возвращаться туда, откуда приехал — не хочу жутко. — А ты когда-нибудь бывал на море? — Ну бывал. Когда-то давно, в детстве с родителями на каникулы ездил, толком и не помню уже ничего. А что? — А я вот не был, — мечтательно вздохнул Сехун. — Это я к тому, что нет ничего страшного в том, чтобы вернуться на время обратно. У тебя ещё впереди много времени, чтобы побывать везде, где захочешь. — А если меня случайно собьет машина на перекрестке? — Ой, ну тебя, — отмахнулся Сехун, кинув в лицо Чонину лежащую под боком диванную подушку. — Только ты мог вспомнить о смерти. Чонин довольно ухмыльнулся, резко схватив парня за запястье, притягивая поближе и начиная очередную пытку щекоткой. Заливистый смех и мольбы прекратить на секунду лишили понятия времени, оставляя за собой лишь детскую радость и непосредственность. Которая предсказуемо окончилась тем, что извернувшись по странному, Сехун лишь толкнул коленом Чонина, в результате чего тот случайно повалился сверху, не удержав равновесия на мягком диване. — Ну вот, меня снова уложили на лопатки, — возмущённо и саркастично надулся Сехун, смешно отдувая челку с глаз. — А ты и жалуешься, — поддразнил Чонин, но настроения на шутки не было ни у кого. Сехун фоном допустил мысль, что обхватывать руками Чонина за шею уже входит в его список популярных привычек, необязательно вредных, растянув губы в весёлой улыбке за секунду до того, чтобы погрузиться в очередной затяжной поцелуй, отбивающий из головы все лишние мысли. Целоваться, кстати, тоже надо занести в список привычек. — Эй, контролируй свои гормоны-феромоны, или как они там называются, — отрывается Чонин, немного запыхавшись и поёжившись от усилившегося запаха. — Не могу, я ребёнок, — рассмеялся Сехун собственному глупому оправданию, в следующий момент ловко меняя их местами и нависая над лицом Чонина, уперевшись ладонями по обе стороны его плеч. — Тоже мне ребенок, — проворчал Чонин, отводя взгляд в попытке сохранить ясность разума перед долгой поездкой, чему Сехун совершенно не способствовал. — Если ты не прекратишь, мы отсюда не уедем, завтра ты не выйдешь на работу, и тебя уволят. — Ну так нечестно, вообще-то! — возмутился Сехун, легонько, но ощутимо ударив Чонина по груди ладонью, но послушно ослабляя хватку и нехотя сползая с чужого тела. Найдя в помещении кухни кошку и подхватив животное на руки, Сехун решил коварно подыграть надувшуюся барышню, намеренно динамя вопросы и просьбы Чонина, отворачиваясь и не отвечая. — Сехун. Что происходит? Пристегнув ремни и кое-как успокоив животное, Сехун наконец обратил внимание на Чонина, слегка покачивая головой, мол, ничего не происходит. — Прекращай этот театр одного актера, я раскусил тебя ещё с самого начала. — Ну вот, даже не развлечься как следует, — надул губы Сехун. — Как ты понял вообще? — Не поверишь, за это время я очень хорошо научился читать твои мысли. По выражению лица, разумеется, — добавил он после картинной паузы. Машина послушно двинулась в путь, прощаясь со ставшим парням родным домом. Через полчаса они доехали до уже знакомого магазина, чтобы расспросить продавца о кошке. И, как оказалось, она действительно сбежала из одного дома. Как бы не хотелось Сехуну прощаться со ставшим родным животным, пришлось оставить её у продавца, взяв обет, что он вернёт кошку её законным хозяевам. Дальнейшая дорога совсем смазалась начавшимся дождем, громкой музыкой в салоне и такими же громкими и красочными разговорами о том, куда можно поехать летом и где нужно обязательно побывать. После Сехун задремал и проснулся только тогда, когда машина наконец притормозила у обочины возле дома Чонина, где Сехун оставил некоторые свои вещи. Сбегав наверх и забрав позабытое, Сехун вернулся обратно в машину, тоже ощутив неприязненный укол расставания, пусть и на время, однако перебороть в себе эти ассоциации оказалось сложнее, чем казалось. За эти три дня они как будто превратились в каких-то других Чонина и Сехуна, которым не место в душном и многолюдном городе, где они почти чужие друг другу, в отличие от леса и полей. Утешив себя, что всё это бред и выдумки больного сознания, что никто не расстаётся и не разводится, Сехун тяжко вздохнул, когда издалека заметил привычную крышу собственного общежития. — Завтра я отрабатываю две смены сразу из-за того, что попросил Бэкхёна подменить, так что увидимся мы в лучшем случае только послезавтра. — Ты такой милый, когда искренне расстраиваешься, — рассмеялся Чонин, мастерски скрывая собственное нежелание отпускать омегу от себя ни на минуту. — Да что ты заладил со своим милым, — фыркнул парень, притянув Чонина за ворот толстовки и подарив на прощание теплый поцелуй. — Я тебе позвоню. Чонин согласно кивнул, продолжая мастерски играть довольного жизнью человека, пока Сехун не хлопнул дверью машины, задом наперёд бредя в сторону общежития и активно махая рукой. Устало вздохнув, Чонин стянул с себя приевшуюся маску, впервые за три дня оставаясь наедине с собой, и откинул голову назад, предчувствуя приближающуюся порцию самоедства по поводу и без повода. Лучше бы Сехун и не исчезал с глаз никогда, так Чонин хотя бы перестаёт чувствовать себя неуверенным идиотом, который только и делает, что совершает ошибки. Дождь всё также шёл, не переставая, собираясь каплями по стеклу, пока дворники не счищали всё с невиданной безжалостностью. Поняв, что сидит так уже порядочно, Чонин дал газу обратно к пункту аренды машин, чтобы вернуть их теплый и уютный автомобильчик на базу. Свою работу он уже сделал. В конце концов, дождь — именно то, что сейчас подходит. Ничего плохого не случилось, у Чонина в кой-то веки завязались нормальные отношения и ни с кем попало, а он всё равно умудряется раздуть депрессию из прихлопнутой давно мухи. Заткнув уши наушниками и включив подзарядившийся от машины телефон, Чонин с удивлением обнаружил кучу непринятых и непрочитанных сообщений. Но сейчас ему нужна была подходящая дождю и настроению музыка, тихая и спокойная, веющая густыми туманами над полем дикой пшеницы и одинокой апатией. Родная квартирка дыхнула на него застоявшейся пылью, которая была всегда, но сегодня неприязненно забивающаяся в нос, заставляя пару раз чихнуть. Перед глазами встали призраки посиделок на полу с банками пива и огромной пиццей, заставившие Чонина уныло рассмеяться, потому как это было не в тему: они ведь не всерьёз расстались. «Отстань, — деловито сказал он квартире, отмахиваясь от осознания, насколько она всё-таки одинокая и необжитая, — мне уже хватило разговаривать с домами». Переодевшись в тёплую одежду, Чонин открыл окно на проветривание, а сам забрался в кровать в обнимку с ноутбуком, разыскивая все места, о которых они говорили с Сехуном по дороге обратно. И только в этот момент он вспомнил о непринятых звонках на мобильном. Большинство из них были от матери, которая, естественно, его потеряла. Выяснилось, что та хотела пригласить их с Сехуном на эти выходные на семейный ужин. — Что ж, по крайней мере, теперь не придётся врать, — вздохнул Чонин, обращаясь к самому себе вслух, когда сбросил звонок и уставился в потолок. Как и договаривались, они встретились на третий день после возвращения из загородного дома. Чонин дожидался Сехуна возле входа в кофейню, пока тот заканчивал свою утреннюю смену, договорившись на вечер посетить бар своих новых друзей, о которых он говорил ещё когда они ехали в пятницу в лес. Выпорхнув из дверей заведения, как маленький ураган, Сехун кинулся в объятия Чонина, буквально повиснув на мужчине и застав его врасплох. — Прости, — шепнул он, обнимая крепче. — Как бы банально это ни звучало, но за эти два дня я соскучился просто ужасно. Вот только не смейся. Но Чонин все равно рассмеялся, обнимая в ответ за худую талию парня, потому что он не мог не смеяться от прилива какой-то глупой и неожиданной радости от ощущения этой фигурки в своих объятиях. На нём еще сохранился призрачный и легкий смешанный аромат никотина с яблоками, что заставило Чонина улыбнуться ещё довольнее прежнего. — Не поверишь, я тоже. Сехун смущённо уткнулся носом в плечо Чонина, глубоко наплевав на редких прохожих, с интересом бросающих взгляды на замершую на ровном месте парочку. И хотя Сехун понимал, что пора уже двигаться в путь, если они хотят успеть на выступление, которое обычно проводится по средам в баре, но не умерший ребенок в нём капризно цеплялся за Чонина и не хотел отпускать. Закусив губу, Сехун нехотя отпрянул, несколько испуганно глядя на Чонина, боясь, что за два дня его отношение кардинально поменялось. Но это был всё тот же городской Чонин, со своей теплотой на дне тёмных глаз, приобретённой за те три волшебных дня. Подхватив мужчину за локоть, Сехун двинул в сторону остановок, заверяя, что добираться недолго. — Кажется, дождь начинается, — прошептал он. — Я взял зонтик, — заверил Чонин, подставляя плечо под голову Сехуна, который, кажется, совсем расклеился, что не могло не умилять. — Прости. Всегда, когда идёт дождь, я как какой-то протухший кисель. Чонин рассмеялся на сравнение, не давая Сехуну отстать и совсем загрустить. — Лучше расскажи к кому мы всё-таки идем, а то по телефону я так и не понял. — А. Этот бар принадлежит одной паре, помнишь, я тебе о них рассказывал, пока мы ехали туда? По вечерам они устраивают разные тематические вечера с писателями, поэтами или неизвестными музыкантами, а по ночам бар работает, как настоящий ночной клуб. Кстати, люди они замечательные, по крайней мере, Лухань-хён точно. — Лухань-хён? Это тот, что на гитаре? — Нет-нет-нет, — завертел головой Сехун. — Хён — его омега. О, кстати, только не пугайся его, он очень нетипичная омега… — Чонин удивлённо покосился на парня. — Ну, в плане характера. — И в чём это выражается? — Ну, выглядит он очень красиво, зато характером очень похож на альфу. Я сам сначала долго привыкал, но если с ним подружиться, то он просто потрясающий человек. — Видимо, нормальных друзей заводить не в твоих интересах, — весело хмыкнул Чонин, пытаясь представить супруга для такой омеги. — Молчи лучше, — поворчал Сехун, ковыряясь кулаком в боку Чонина. Через пятнадцать минут, как и было обещано, они добрались до бара, дружелюбно распахнувшего для всех гостей двери. И только сейчас Чонин почувствовал привычную неуверенность в себе, вливаясь в приличную толпу людей. — Стой тут, — Сехун усадил Чонина за барную стойку. — Я пойду, разыщу хёна. Нервно затеребив пальцы, Чонин начал озираться по сторонам, отмечая уютный интерьер заведения, где стены были выполнены в красно-коричневом кирпиче безо всякой мишуры с обоями и красками. Сумрак разгонял тёплый жёлтый свет от свисающих вниз небольших ламп. Бросив взгляд в сторону стойки, Чонин заметил бармена, который о чём-то активно разговаривал с одним из посетителей, и отчего-то лицо этого парня Чонину показалось знакомым. Но не успела эта мысль сформироваться в его голове, как он заметил приближающуюся макушку Сехуна. В то время Сехуну не составило огромного труда найти Луханя. Тот был личностью выделяющейся и громкой при наличии большой и тёплой компании. — Сехуни! — воскликнул тот, заметив неуверенно озирающегося по сторонам парня. — Неужели ты решил-таки меня навестить? Что с твоим запахом? — удивился Лухань, стоило ему только приблизиться к Сехуну. Принюхавшись на секунду, тот быстро всё понял, расплываясь в иронично-довольной и догадливой гримасе, порядком смущая этим Сехуна. — Эк, ты быстрый. Только на прошлой неделе виделись, скромняжка такой был, узю-бузю, и приехали, — рассмеялся тот, дружелюбно хлопнув Сехуна по плечу. — Привел хоть своего альфу? — Да, — смущённо кивнул Сехун, вновь ощущая себя перед Луханем, как девственница перед звездой школы. — Только, пожалуйста, не налетай на него так со своими замашками. Он немного нелюдимый человек. — Ага, мизантроп значит, — понятливо кивнул Лухань, рукой смахивая съехавшую на глаза каштанового цвета чёлку. — Ну, веди меня. Кстати, интересный аромат. Сигареты со вкусом яблока, такого я еще не видел. — Хён! Прекрати, пожалуйста. Вынырнув из толпы, обе омеги предстали перед Чонином, привлекая не только его, но и всеобщее внимание. Чонин удивлённо вскинул брови вверх, поражаясь некоторой схожести между ними, однако послушно соскочил со стульчика, протягивая руку Луханю. — Ким Чонин, — представился он. — Лухань, — улыбнулся тот в ответ, приветственно пожимая руку. Не подавая виду, Чонин мысленно поразился крепкому рукопожатию, так как милое и утончённое лицо никак не ассоциировалось с поистине мужскими руками. — А меня познакомить? — прервал их знакомство голос сбоку, который принадлежал тому самому бармену. — А ты обойдешься, — Лухань отвесил ему подзатыльник. — Это О Сехун, о котором я и рассказывал. — О, ты же тот самый парнишка с остановки, — воскликнул бармен, припоминая, как день назад столкнулся с ним на остановке, когда тот чуть не сбил его с ног. — Вот так неожиданность. — Простите, что толкнул тогда. — Сехун смутился ещё больше, с любопытством разглядывая высокого мужчину. — Да забей, — отмахнулся тот, уперевшись локтями в стойку и расплывшись в довольной улыбке. — А вы? — А этот придурок — мой муженёк, — ответил за него Лухань, отвешивая второй подзатыльник. — Пак Чанёль, — протянул тот руку Сехуну. — Очень приятно познакомиться. — А это… — меж тем продолжил Лухань, переводя ладонь к Чонину. — Ким Чонин, я помню, — хмыкнул Чанёль, переводя хитрый взгляд к Чонину. — Мы учились в одном университете. Пак Чанёль, — протянул он руку Чонину, не отрывая пристального взгляда от Чонина, в глаза которого стал проявляться страх. — Мы учились на разных факультетах, поэтому, вероятно, ты меня и не знаешь. Но ты тогда был порядком нашумевшей личностью, что не узнать тебя невозможно, — хмыкнул Пак, в глазах которого сверкнул опасный огонёк, смысл которого понял лишь изумлённый Чонин, который никак не ожидал встретить призрака прошлого. И никто из них двоих не обращал внимания на переглянувшихся и ничего не понимающих Сехуна с Луханем.