part of me

Пробуждение застало Чонина вместе с занимающимся рассветом на не расправленной кровати в обнимку с Сехуном, которому он и заменял одеяло. Осторожно подобравшись, Чонин почувствовал неприятное касание уличной одежды к телу, тихонько убирая руку Сехуна со своей талии и сползая с кровати. Почти севший телефон утверждал, что времени всего лишь шесть утра, заставляя соню и сову Чонина искренне удивиться, почему проснувшись в такое время, он чувствует себя отдохнувшим и выспавшимся (сон в одежде, конечно, оставил неприятное ощущение несвежести, но это было пока не так важно). Потеряв основной источник тепла, Сехун недовольно заёрзал по кровати, однако не проснулся. Повертев головой, Чонин обнаружил на одном из стульев аккуратно сложенный шерстяной плед и укрыл им мёрзнущего парня. С утра в неотапливаемом доме было и правда холодно, Чонин сам неприязненно поёжился, бесшумно выходя из спальни на улицу, чтобы немного размять вялое тело, не давая ему лишнего повода замёрзнуть. Золотисто-кремовый рассвет серел благодаря низким облачкам тумана, плавающим вокруг дома, и распространившихся по всему обширному полю. Не удержав своего любопытства, мужчина не торопясь обогнул дом, ступая на ступеньки заднего крыльца, на столике которого всё ещё стоял чайник и две кружки с недопитым чаем. Тихонько рассмеявшись, Чонин неловко подхватил холодные чашки, выплеснув содержание в траву, чувствуя какую-то непонятную вину за то, что Сехун вчера так старался приготовить для них чай, а в итоге они всё равно его не выпили. А потом Чонин вновь обернулся к лесу, который опасливо манил его в свою чащу. Но в отличие от Сехуна, Чонин его совершенно не знал и мог заблудиться в любую минуту. По коже прошёл озноб от одного представления, как бы он потерялся в лесу, без связи, без фонарика, верёвки и ножа. Почувствовав страх человека, лес как будто ещё больше сгустился, восхищая Чонина своей величественностью. — Эй, мистер, — раздался насмешливый голос позади, — не вздумайте отправляться в лес без проводника, вы мне ещё нужны. Обернувшись, Чонин заметил распахнутое окно, из которого высунулся Сехун, подперев кулаком голову. На лице у него бродила ироничная маска довольного жизнью человека, который с дружелюбной насмешкой наблюдал за сценой в комедии. Чонин совсем и забыл, что окна спальни выходили на задний двор, находясь в самом конце крыльца. — И для чего же я ещё нужен? — отвесив хитрый оскал, Чонин облокотился о перила крыльца, наблюдая за реакцией омеги на такой каверзный вопрос. — Ну, например, чтобы отвезти в магазин, если конечно, небольшой пикник у костра ещё актуален в вашем списке желаний, сэр, — Сехун победно усмехнулся, сумев выкрутиться от более пошлого ответа на вопрос мужчины. — И когда мы выдвигаемся? — До магазина где-то полчаса езды, а открывается он в девять. Так что выдвигаемся через три часа. — А сейчас чем заняться? Я вообще не хочу спать, — и в противовес своим словам, Чонин вдруг широко зевнул, едва успевая прикрыть рот ладонью. — Ты уверен? — рассмеялся парень. — Ну, мы можем прогуляться по полю и дойти до той стороны леса, предположим. Можно почитать или поиграть в карты, — Сехун пожал плечами, давая понять, что это не такая уж сложная проблема. — Но для начала неплохо бы поесть. Из купленного с собой были лишь две пары пакетиков с лапшой, но Сехун поспешил заверить Чонина, что сегодня они купят нормальной человеческой еды, а это была лишь мера, чтобы они не умерли утром с голоду, если что. Кипяток вновь поставили на улицу охлаждаться, не до конца прикрыв кастрюльку с лапшой крышкой, и Чонин с грустью понял, что время летит слишком быстро, не позволяя ему в полной мере вкусить свободу и свежий ветерок этого места, где не было никаких существенных проблем. Казалось, буквально час назад Сехун ставил чайник на столик крыльца, но на деле это было вчера вечером. — Чего загрустил? — Чонин вздрогнул, когда ладони Сехуна опустились на его плечи, легонечко сжимая. — Время быстро летит, а уезжать совершенно не хочется. — Ну, у нас ещё много времени впереди, и мы всегда можем вернуться, — пообещал Сехун, запустив пальцы в тёмные волосы. — У тебя случайно нет температуры? — спросил он, когда ладонь накрыла смуглый лоб. — Нет. Просто у кого-то, как обычно, ледяные пальцы, — добродушно фыркнул Чонин, откинувшись спиной на стоящего позади Сехуна, пока они оба ждали приготовления их не самого полезного завтрака. Посмеявшись немного, Сехун ушёл обратно в спальню, оставив Чонина на крыльце, любоваться просыпающейся природой и исходящим из-под крышки паром от горячей воды. Легкий ветерок игрался с верхушками деревьев, мелодично раскачивая их из стороны в сторону. Не успел Чонин подумать, что это могло бы послужить неплохим маятником для гипноза, как Сехун вернулся на крыльцо уже переодетый в более тёплую одежду. На нём был небесно-голубого оттенка свитер в тёмно-синюю полоску, который сильнее подчеркнул теплоту и некоторую сказочность парня в глазах Чонина. Светлые волосы спутались и стояли клоком, делая из Сехуна некое подобие взбалмошного воробья, чем вызвали несдержанный смешок со стороны Чонина. — Я что, так глупо выгляжу? — в шутку возмутился Сехун, грузно опускаясь на скамью напротив. — Нет-нет, наоборот, очень даже мило и по-домашнему, — для проформы Чонин даже головой повертел, поджав губы. — Ну да, конечно, — фыркнул Сехун, открывая крышку и высвобождая клубы пара на холодный воздух. — Еда готова! Следующие полчаса прошли в молчаливом потягивании бесконечно длинной лапши, брызгающейся горячими каплями на щёки. Сехун блаженно вздохнул, ощущая, как тепло разливается по всему телу от вкусной и горячей пищи, пусть и не такой полезной и сытной. Чонин ел немного медленнее, так как не переносил горячее, в то время как Сехун вновь предавался затяжным размышлениям, задумчиво ковыряясь палочками в своей одноразовой миске. У него оставалось ещё два дня, чтобы поближе узнать мужчину, и Сехун серьезно вознамерился исполнить эту цель: отчасти его решение сбежать сюда и было навеяно желанием достичь этой цели. А в условиях, далёких от привычно-давящей цивилизации, безлюдных и тихих, вселяющих спокойствие, Чонин, сам того не замечая, раскрывался по маленьким шажочкам всё больше и больше. Сейчас, например, он был тих и погружен в себя, но это не было таким пугающим и беспокоящим, как нежели в городе, когда Сехун случайно ловил это выражение лица человека, ушедшего глубоко в себя. Сейчас это было тихое погружение, отнюдь не на дно, так, словно он заворачивался в одеяло своего разума, греясь о спокойствие и безмятежность. Такой Чонин нравился Сехуну, несомненно, больше, но парнишка сам для себя уже осознал, что Чонин ему будет нравиться любым. — Когда-нибудь лежал в туманном облаке? — спросил он, когда Чонин закончил со своей порцией, утирая тыльной стороной ладони уголки губ. — Нет. — Тогда пойдём скорее, они продержатся ещё полчаса-час, сможем полежать. Чонин не скрывая изумился предложению, представив себе это, и позволил Сехуну утянуть себя за запястье с крыльца. Обогнув дом, и не выпуская руки Чонина, Сехун вдруг ринулся вперед, бежать, вынуждая мужчину принять свои правила игры. Почувствовав, что тот заразился его настроением, догоняя парня, Сехун позволил себе отпустить чужое запястье, отбегая чуть в сторону и немного подпрыгивая на ходу, обернуться к мужчине, широко и счастливо улыбаясь. Вспыхнувший блеск на дне эбонитовых глаз подсказал Сехуну, что их немая игра продолжается в виде догонялок: Чонин было бросился на Сехуна, но тот вовремя извернулся, выбегая вперёд, ощущая как приятно обутые в удобные ботинки ноги утопают в мягкой почве, чуть влажной после утренней росы. Чуть запыхавшись, Чонин с неким для себя удивлением следил за удаляющейся вперед фигурой; то, как легко тому удавалось бежать по неровной земле, то возвышающейся, то проваливающейся небольшими ямками, отчего светлые волосы вздымались и подпрыгивали, позволяя легкому ветерку в аккомпанемент бегу себя ерошить. Вскоре ноги по колено начали пропадать в тумане, утягивая за собой всё тело, отчего в голове Чонина внезапно возникло слово «нимфа», заставившее его притормозить и замедлить бег. Просто чтобы прочувствовать всю магию момента, где он переставал быть тем, кем себя помнил. Плотный туман возвышался над головой, заставляя вспомнить все строки из книг, где человек пропадает в сущем ничто, но только вместо страха от падения в вакуумную бездну, он ощущал лишь священный момент причащения, заставляющий душу парить в воздухе. Внезапно вынырнувший из тумана Сехун намеренно врезался в Чонина, тут же захватывая обе его руки в свой плен и начиная кружить вокруг. Искренняя и легкая улыбка без слов говорила мужчине, что омега видит и понимает всё то, как ему это нравится, полностью разделяя с ним свои эмоции. — Ложись, — потянул Сехун на землю, присаживаясь прямо на мягкую траву, выступившую и позеленевшую после холодной зимы. Чонин послушно опустился рядом, позволяя голове следом утонуть в мягкой траве, и вдохнул полной грудью витающий повсюду свежий воздух, играющий прохладным ветерком в легких, переполненных городским смогом. Сехун расположился на боку рядом, подложив под голову согнутую в локте руку; глаза омеги с тёплым вниманием рассматривали лицо Чонина, не говоря ни слова, но последний впервые не ощущал от этого какой-либо тяжести или нужды что-то сказать или спросить, избежать взгляда. В облаках тумана, на душистой, первой после зимней спячки траве, всё становилось до поражения простым. И в таком месте зарождающееся чувство между двумя становилось намного интимнее, чувственнее, нежели чем все плотские утехи. Чонин всем телом ощущал священный трепет от того, что может поделить этот ребячливый восторг обычного человека перед могуществом и волшебством того мира, которого до появления Сехуна тот считал чем-то не столь значимым и прекрасным, с человеком. С человеком, которому можно было доверять и почувствовать себя на десяток фунтов легче, свободнее и счастливее. Повинуясь какому-то подсознательному процессу, рука Чонина ухватилась за шею Сехуна, с силой притягивая к себе до максимальной близости, чтобы тонкие и нежно-розовые губы омеги оказались прямо напротив: такие невинные, чувствительные и податливые. Чонин чувствовал в себе потребность выливать куда-то все эти ощущения и чувства, дабы не разорваться от их переизбытка, и губы Сехуна сейчас казались самой идеальной чашей, в которую можно было щедро плеснуть этих эмоций. Поняв всё без слов, Сехун трелью рассмеялся в самые губы, вливаясь в этот неторопливый поцелуй, олицетворяющий не столько вожделение и желание друг друга, сколько точечный контакт между двумя фантастичными гранями, чтобы позволить сознанию почувствовать, что всё еще реально. Перекинув ногу через бедра мужчины, Сехун склонился над ним, легонько касаясь холодными подушечками пальцев теплой шеи, отрывая себе по лепестку короткие поцелуи, прикрыв глаза от утробного наслаждения, заставляющего чуть ли не мурчать, если бы это было возможно. Руки Чонина двумя змеями обвились вокруг тонкой талии парня, заставляя его опуститься и лечь сверху, чтобы почувствовать так необходимое и нужное чувство придавленности тяжестью чужого тела к земле. Ему казалось, он переполнен до краёв всем происходящим и существующем вокруг, переполнен одним моментом, который растянулся на долгие минуты, секунды, часы, не прекращающий своего времени. — Почувствуй себя лет на десять моложе, — выдохнул Чонин, прикрывая глаза, чтобы хоть как-то утихомирить разбушевавшееся сознание. — Разве это плохо? — улыбнулся Сехун, задумчиво убирая пальцами тёмную челку со лба мужчины. — Я не говорю, что это плохо. Просто никогда бы не подумал, что буду чувствовать и вести себя так, как сейчас, — Чонин впервые широко и искренне улыбнулся, расплываясь солнечными морщинками вокруг зажмурившихся глаз, тихо посмеиваясь, отчего у Сехуна на секунду перехватило дух. Выдохнув последнюю глубокую порцию воздуха, Чонин раскрыл маслянистый взгляд своих почерневших глаз, рассматривая утончённое и красивое лицо Сехуна, подёрнутое тенью улыбки. На дне выразительных меланитовых глаз покоились залежи ещё неизведанных тайн, обещающих богатство всего этого мира, и Чонин по тоненьким капиллярам заражался от него этой мечтательностью и присутствием в каких-то иных, волшебных мирах. Но потом Сехун дёрнул Чонина за края толстовки на себя, а сам откинулся спиной назад, позволяя им обоим, переплетенным всеми конечностями, скатиться кубарем вниз с небольшой возвышенности, сопровождая это всё тем же чистым смехом. И в этот раз к земле придавленным оказался Сехун, переводящий сбившееся в секунду дыхание. В глазах Чонина читался вопрос на тему, что сейчас такое было, и тот порывался задать его вслух, но Сехун не дал, накрывая темные глаза ладонью и лишая видимости, легонько клюнув в уголок губ. — Вот что ты со мной делаешь? — посмеиваясь, спрашивает Чонин, не лишая свой голос риторических ноток. Руки Сехуна обхватывают Чонина за шею, укладываясь у того на спине, а улыбка на лице расплывается в блаженную и тонкую линию. Парень плотно закрывает глаза, расслабляя всё тело, которое пронзает стая мурашек от плотного соприкосновения с твёрдой почвой земли, ощущая в собственной голове короткие импульсы чего-то малообъяснимого. Уперев локти по обе стороны от головы Сехуна, Чонин с некоторым восхищением рассматривал, как серебристые волосы неряшливо разметались по тёмно-зелёной траве, оттеняя её, а выражение лица парня олицетворяло саму безмятежность и непритязательность. И вся душа вновь запела о прикосновениях к этому волшебному парнишке, который вытворял необъяснимые фокусы с взрослым, даже не поведя бровью. Сехун даже не раскрыл глаз, когда почувствовал теплые губы на своих, надавливающих сильнее и пробирающихся глубже, затягиваясь в нечто более глубокое и сильное, срывающее дыхание со своих петель. Лишь податливо раскрыл их, позволяя чужому языку проникнуть внутрь и воспламенить пожар внутри. Руки ухватились за спину Чонина сильнее, пока всей грудью парень ощущал чужое сердцебиение поровну со своим, и сам проваливался куда-то туда, куда и не думал однажды попасть. — Так, стоп, твой запах очень усилился, — отстранился Чонин, несколько даже растерянно глядя на парня под ним. — Упс, — хихикнул тот. Чонин довольно фыркнул, утыкаясь носом в открытую шею, ощущая, как дёрнулся чужой кадык от тёплого прикосновения губ к чувствительной коже у основания. Прикрыв глаза, мужчина расслабился, размеренно дыша в чужую шею, непроизвольно выстраивая в голове старые и теплые воспоминания о безмятежном сне под кронами яблочных деревьев со спелыми плодами. — Слышишь то, о чём шелестит листва? — спросил Сехун, который уже минут пять задумчиво глядел в сероватое небо, пока туман медленно начинал рассасываться. — Возможно, — неопределённо ответил Чонин, поднимаясь с парня, вспомнив о том, что тому может быть тяжело, и укладываясь рядышком, макушка к макушке. — А знаешь, — продолжал Сехун тихим голосом, не отрывая взгляда от серых расплывшихся акварелью красок над головой, — несмотря на то, что ты часто упоминал, мол обо мне ты ничего не знаешь, когда я сам будто уже раскрытую книгу тебя прочитал, всё-таки я не знаю о тебе ничего. Вообще. Знаю лишь только твои привычки, мимику лица и реакции на какие-то слова или действия. Всё то, что можно узнать, будучи наблюдательным. — Не думаю, что обо мне что-то стоит узнавать, — спустя минуту молчания ответил Чонин, почувствовав, как безмятежная атмосфера вокруг вдруг накалилась. — А я считаю, что стоит. Мне всё равно, что с тобой случилось, потому что это прошлое, а ты сейчас — это ты, и таким мне нравишься. Я просто хочу знать. Я не прошу выложить всё прямо сейчас и целиком. Будет достаточно, если ты будешь открывать по чуть-чуть, по самой горсточке. Например, в благодарность за то, что я до этого тебе помогал. Ведь кто-то печалился на тему того, что сильно мне задолжал? — То есть, рассказывать понемногу, как настроение припрёт, таким образом, возмещая долг за всю твою помощь? — Угу, — кивнул Сехун, позабыв, что Чонин также уставился в небо, и это не замечает. — Понятно, — протянул он, — я подумаю. Через секунду он ощутил в своих пальцах чужие, ухватившиеся в качестве извинения, и расслабился вновь, переплетая их вместе. С этой секунды счёт времени для него совсем перестал существовать. Всю дорогу от магазина до коттеджа Сехун сидел, поджав колени к себе, и мечтательно балдел от звуков исландской инструментальной музыки, звучащей как будто не от мира сего. Чонин и сам прислушивался, мыслями находясь где-то очень далеко от земной поверхности. В багажнике уместились два заполненных до предела пакета со всяческой едой и инструментами, чтобы устроить небольшой пикник в лесу. Надо добавить, что сам процесс скупки продуктов растянулся чуть ли не на час, от того, что никто из них двоих толком не знал, чего он хотел и из-за этого небольшой супермаркет превратился в настоящий лабиринт. К тому времени, как они подъезжали к магазину, солнце наконец выбралось из своего серого одеяла и теперь стабильно держалось наверху, прогревая землю и спины парням. Всю дорогу обратно в машине царила приятная тишина, благодаря которой каждый из них глубоко погрузился в свои мысли, не отвлекаясь ни на что существенное. Всю дорогу Чонин молчаливо размышлял над просьбой Сехуна понемногу рассказывать о себе и своем прошлом. В этот раз приступы ненависти и отвращения не кололи его душу, плотно затянутую в покрывало природной эйфории, но мысли об этом до сих пор витали ветерком в голове. Чонину и правда не хотелось открывать картину своего прошлого, рассказывать о причинах своего характера, непостоянных настроений и состояний. В конце концов, он мог и сказать, что он такой сам по себе, хмурый и пессимистично настроенный человек, который всегда прямолинеен сколь жестокой бы правда не была, и был бы честен и перед собой, и перед омегой. Но умом он понимал, что Сехуну нужно вовсе не это; это был интерес несколько другой сферы. Оставив машину на том же месте, что и вчера, оба парня забрали пакеты, возвращаясь в дом, встретивший их в этот раз радостной и тёплой атмосферой ожидания. — Он точно живой, — заявил Чонин, вызывая за собой довольный смех Сехуна, пока ставил пакеты на кухне. Дальше их пути немного разбились, так как Сехун застрял на кухоньке, разбирая продукты и распределяя по двум походным рюкзакам, а Чонин ушёл в гостиную, прилечь на диван и передохнуть. Тихое бряцание тарелок и термосов доносилось из кухни, а в голове Чонина мысленно продолжала играть исландская музыка, невольно усыпляя; в конце концов, всё стало маловажным, и мужчина уже не видел особой проблемы в том, чтобы постепенно рассказывать свою историю, будто читая вслух книгу по главам. — Отдохнул? — выдернул его из дрёмы тихий голос Сехуна, заботливо нависшего над распластавшимся по диванчику телом. — Мы готовы выдвигаться. «Ни в коем случае не ссориться с Сехуном», — вот к какому желанию внутри себя пришел Чонин, завершая свой мысленный монолог, открывая глаза и лениво поднимаясь с дивана. По совету омеги он надевает на футболку свитер, а поверх свою утеплённую толстовку, в то время как Сехун роется в чуть покосившемся деревянном шкафчике и достает свою старую куртку, которая теперь немного маловата в рукавах. И только после этого они становятся полностью готовыми отправляться в прохладу деревьев. — Мы обойдем лес вдоль озера и по ручьям, в итоге окажемся на той стороне, а обратно — чтобы времени столько же не терять, пойдем через поле, — поясняет Сехун, водрузив на плечи свой рюкзачок, прежде чем спуститься с заднего крыльца. — Готовься, виды будут просто фантастические. Через метров пятьдесят свет в лесу сменился на тёмно-зелёный, погружая всё вокруг в будоражащий сумрак, где свет проникал подобно лучам солнца сквозь витражи церковного храма, освещая тропу круглыми пятнами. И чем глубже они уходили, тем меньше этих пятен становилось, сменяя солнечные лучи на призрачный туман, сохранившийся с утра. В то время Сехун рассказал Чонину маленький секрет, как не заблудиться по дороге от коттеджа до озера: на каждом дереве, если приглядеться была ножевая засечка, благодаря которой лесная тропа превращалась в извилистую дорогу, не дающую сбиться с пути. Добравшись до озера, они сделали небольшой привал. Поверхность воды до сих пор отливала матовым покрытием, вызывая в Чонине желание коснуться её ладонью, а ещё запустить «блинчик», наблюдая, как далеко тот упрыгает, тревожа мирную гладь. — Видишь вон тот торчащий булыжник? — спросил Сехун, присев рядышком с альфой на поваленное дерево возле самой кромки воды. Прищурившись, Чонин и правда увидел впереди выпирающий клин огромного камня, полностью поросшего вокруг деревьями. Он возвышался над водной гладью, как великан времени, и только вросшие в землю корни мешали ему упасть в воду целиком. — Сразу за ним озеро начнёт сужаться до ручьев, поэтому сейчас мы идём к нему. Посидев молча ещё пару минут, парни прислушивались к звукам леса, таким же тихим, как шум прибоя из окна дома, стоящего на обрыве. Когда пытаешься расслышать неслышимое, невольно начинаешь прислушиваться к самому себе, и тогда искушенное на красивые звуки эго само начинает отыгрывать мелодию тишины и сумрачного спокойствия. На губах у Чонина заиграла довольная улыбка, потому что мелодия, звучащая в его голове, полностью удовлетворяла визуальное представление, приправленное щепоткой воображения и мечтательности. Чонин даже не чувствовал усталости в ногах, неторопливо следуя за Сехуном по неровной земле, огибая корни и сломанные толстые ветки, лежащие под ногами. По левую сторону от них мерцала тёмная гладь озера, направляя в нужную сторону, однако Сехун всё равно следил за деревьями, проверяя все зарубки, оставленные когда-то в прошлом. С каждой секундой, с каждым новым шагом, остатки реальности отрывались щупальцами от сознания, оставляя в мыслях первозданную истину. Эйфория наполняла лёгкие, привыкшие к чистейшему воздуху, а состояние души приближалось к китайским монахам, проживающим высоко в горах, вне всякого рода цивилизации — полнейшее очищение, о котором Чонин не то, чтобы не смел мечтать; думать, не думал. Расслабившись, он не сразу отреагировал, как Сехун ринулся в лёгкий бег, отдаляясь на пару метров вперёд. Впрочем, бежать следом у него не было никакого желания: настолько он был умиротворен; да и потерять из вида омегу сложно, так как расстояние между деревьями действительно большое, а серебристую макушку видно издалека. Вскоре и он сам вышел туда, к чему так быстро ринулся парень: у самых ног лежал тот самый булыжник, возвышаясь на пару метров над головой. Скинув рюкзак и взобравшись по небольшим углублением в каменистой породе, Чонин радостно выдохнул, во все глаза рассматривая раскинувшееся перед ним озеро. Сехун уже сидел на самом краю камня, свесив ноги, обутые в уже порядком испачканные ботинки, к воде, и радостно улыбался, таращась снизу вверх на Чонина, и приглашая присесть рядом. — Так здорово. Мы не знаем ни времени, ни расстояния. Просто застряли тут вне человеческих цифр и рамок времени. — Я чувствую себя пьяным, хотя мы даже не открывали ещё ничего, — в голос рассмеялся Чонин, присев рядом и аналогично свесив ноги вниз. В зеркальной поверхности озера отражались их физиономии, чьи головы накрывали облака, проплывающие мимо над открытым участком леса. По береговой кромке раскачивались верхушки различных деревьев, и только в середине озеро отражало лишь подёрнутое синевой небо. Сколько прошло времени, час, два, больше — Чонин не знал и не мог ответить точно. Всё, что он помнил — это узкая дорожка, петляющая мимо деревьев, каменистая галька вдоль широких ручьев, мокрые ботинки Сехуна, который не успел затормозить вовремя, пока убегал от Чонина, играя в очередные догонялки, и вбежал прямо в ледяную воду. Время вновь стало идти только тогда, когда Сехун поднялся по склону вверх, сбрасывая рюкзак на землю. Обрыв склона выходил пейзажем на тот самый широкий ручей, журчащий быстро текущей водой, а вокруг небольшой полянки, будто специально, были повалены стволы деревьев. — Вот мы и на месте, — радостно вздохнул Сехун, мысленно скидывая со своих плеч какой-то тяжёлый груз. — Но прежде чем будем отдыхать — хворост и костёр. Только не уходи, пожалуйста, дальше пятидесяти — ста метров отсюда, хорошо? Чонин согласно кивнул, разворачиваясь в обратную сторону и скрываясь меж деревьев в поиске сухих сучьев и веток. Тому же примеру последовал и Сехун, надеясь, что всё будет в порядке и Чонин не затеряется среди деревьев, случайно увлекшись хождением туда-сюда до полной путаницы. Но через полчаса они оба уже стояли на условленном месте с полными руками хвороста. Чонин внимательно наблюдал, как Сехун умело развёл костер, сначала едва подрагивающий жёлтым огонёчком, а потом разросшийся по всему периметру выложенного мусора и мелких веток. Затем они разложили подле плед, наконец расслабленно опираясь спинами о ствол дерева позади. Пока Чонин отдыхал, Сехун стянул свои мокрые ботинки, соорудив небольшую конструкцию из толстых поленьев, до которых не могли дотянуться языки пламени, и оставил подошву обуви высыхать под теплом огня вместе с носками. — Проголодался? — спросил он, грея босые ступни возле костра, подтянув коленки к себе. — Ага, всё-таки лапша не пища, когда спустя энное количество часов ты ещё и в лесу пропадаешь. Я голоден, как чёрт. Сехун рассмеялся на это сравнение, после потянув за лямку рюкзак ближе, выгружая все заготовленные заранее продукты. Из бокового кармашка он достал перочинный нож и взял кусок колбасы, отрезав от неё три дольки и вручив Чонину, как первую закуску. В то время, как мужчина тихо и молчаливо предавался удивлению вперемешку с восхищением, откуда Сехун уже успел набить руку на жизнь в мини-походах, второй умело соорудил костровую стойку, подвесив на крючок котелок с заранее набранной из ручья внизу водой. — Пока я слежу за едой, почитай-ка мне, — попросил Сехун, подкинув в руки бездельничающему Чонину книгу. Сам того не замечая, Чонин углубился в чтение настолько, что отрывать от него приходилось уже Сехуну с заявлением, что всё готово. Не реагирующий до этого на ароматы пищи нюх, сейчас отыгрался не на шутку, заставляя голодный желудок плачевно урчать и с жадностью наброситься на всё, что так заботливо было приготовлено омегой. С сытостью на тело набросилась ещё большая усталость от непривычной нагрузки, потому что даже такие несерьёзные вылазки требовали сил и энергии, чем Чонин похвастаться пока не мог. Однако от закрадывающихся в голову чёрных мыслей спасла припасённая бутылка красного вина, купленная для правильного завершения вечера. Налив поровну в жестяные кружки, Чонин с Сехуном тихонько чокнулись, подняв молчаливый тост за всё, что так или иначе происходит, и каждый со своей скоростью допили их содержимое. — Ну всё, полный привет, я чувствую себя чудесно и безумно, — выдохнул Чонин, опрокинувшись спиной на плед и вытянув ноги вперёд, поближе к костру. По всему телу разливалось тепло от вкусной и сытной пищи, смоченной сверху сухим и приятно-терпким на вкус вином, и в сознание вновь закралась сонливая дымка удовольствия и безмятежности. В конце концов, когда он ещё чувствовал себя настолько свободным, застрявшим посреди природного ничего-не-существования, первоначальной истины, где не было никаких законов и правил, где Чонин был тем, кем являлся, предаваемый наслаждению со всех сторон, когда Сехун пристроился к нему под бок, разделяя тепло на двоих. — Ты счастлив? — задал всего лишь один вопрос Сехун, задрав взгляд наверх, чтобы видеть лицо Чонина. — Определённо! — воскликнул тот, крепче обняв Сехуна за плечи, ощущая, какой силой наполняется его естество от того, что более слабый человек доверяется ему, льнёт под бок, укладываясь головой на груди. — Я, наверное, даже не отказался бы покричать и поплясать шаманские пляски, если бы выпил ещё пару кружечек. — Если ты напьёшься, я тебя обратно не дотащу, — рассмеялся Сехун, соприкасаясь лбом с теплой тканью чужого свитера. — Кстати, — начал Чонин, умом понимая, что действительно опьянел этой эйфорией (вино здесь виновато самую малость), которая развязала ему язык, — почему до этого твой запах не был таким ярким? Или у меня какие-то проблемы с обонянием? — Ну, я не знаю. Тут два варианта: либо приближается омежье проклятие, либо это просто реакция на тебя. — И ты не знаешь что ли, когда оно приближается, а когда нет? — Если честно, то нет… — как-то растерянно прошептал Сехун, понимая, что попахивает палёным. — Я из той породы нерадивых омег, которые не следят и не ведут календари, поэтому вся эта вакханалия застаёт обычно внезапно. — А таблетки? — Ну, я стараюсь их носить с собой, когда со времени последней проходит достаточно, поэтому как-то нормально. — Но сейчас ты их взял, если это всё-таки то, о чем мы тут думаем? — Вообще-то нет, — прикусил язык Сехун, тут же заливаясь сдавленным смехом от комичности ситуации и диалога. — Я же после той ночи в кинотеатре в общаге не был, поэтому какие таблетки? — Ну приехали, — рассмеялся следом Чонин, утыкаясь носом в макушку. — Не дыши так шумно, — смутился Сехун, прикрывая глаза. — А то получится, как утром. — Ты ещё прикажи мне вообще не дышать, — фыркнул Чонин. — Да ну тебя, — Сехун несильно ударил Чонина ладонью по груди, не желая отстраняться от чужого тела, несмотря на странную ситуацию. — Здорово будет приехать сюда летом и спрыгнуть с того булыжника в озеро, — вдруг заметил Чонин, понизив громкость своего голоса. — Да, — прошептал Сехун, совершенно убаюканный теплом и распространившейся вокруг нежностью. И так, никто из них и не заметил, как оба провалились в безмятежный сон. Первым проснулся Сехун, который за время сна совершенно забыл, кто он, что он и где находится. Когда память к нему по пунктикам вернулась, того разобрало на громкий смех, потому что уснуть в прохладном лесу, весной, это надо было постараться. Без палаток, с почти догоревшим костром, они спокойно проспали на своём небольшом пледе, согреваясь за счёт тел друг друга. — Чонин, проснись, — начал тормошить парень мужчину, который недовольно заворочался на месте. Но через минуту он же резко подскочил, точно также осознав ситуацию, претендующую на оценку пять по пятибалльной шкале. — Сколько времени-то? — спросонья спросил он, заозиравшись по сторонам. — Ну, судя по небу, приблизительно пять-шесть вечера. Если хотим дойти до коттеджа засветло, то советую поторопиться. — В следующий раз тщательно высыпаемся перед такими походами, ничего не знаю, — заворчал Чонин, нехотя поднимаясь с нагретого места и разминая затёкшие мышцы. На сбор рюкзаков в обратный путь ушло не меньше минут двадцати, после которого, как и в начале, Сехун выбился вперёд, уверенно ведя их вглубь леса. Спустя, казалось бы, очень долгое время, как показалось Чонину, они наконец вышли из чащи леса на поле дикой пшеницы, вдалеке которой виднелась черепица крыши их домика. Подросшие колосья щекотали Сехуну ладони, пока он пробирался мимо их зарослей. В голове его вдруг воцарилась дымка тумана, вытеснившая реальность за борт сознания. То ли виновата усталость, то ли обострившиеся чувства и ощущения, но тот как будто упорхнул куда-то в другую вселенную, позабыв, что позади него идёт Чонин. Каждый шаг ощущался всем телом, всеми мышцами, делая почву под ногами ещё более твердой. Обернувшись назад, Сехун прошёл несколько шагов задом наперёд, разглядывая такую же усталую фигуру Чонина. И вдруг омегу посетила легкая, светлая грусть, которая бывает после пресыщения чем-то очень хорошим и счастливым. Вскоре показалось и ставшее за два дня родным крыльцо. Поскрипывая от каждого шага, дом вновь приветствовал уставших путников, пряча в своем тепле и умиротворении. Скинув рюкзаки и переодевшись в более легкую одежду, найденную всё в том же слегка покосившемся шкафу, они оба обосновались в гостиной, провожая закат солнца из просторных окон за очередной кружкой так и недопитого вина. — Ай, черт, чувствую себя ужасно странно, — наконец признался Сехун, поняв, что ощущение так просто не пройдет, продолжая тяготить омегу. — Как именно? — участливо спросил Чонин, забирая из рук парня чашку с наполовину выпитым напитком. — Не знаю, как объяснить. Наверное, и для меня сегодняшний день был слишком, если оценивать по эмоциональным шкалам, вот и усталость берет своё, заполоняя всё внутри какой-то тянущей пустотой. — Думаю, пустота такая, как сейчас — не так уж и плохо. Нам стоит просто лечь спать и как следует выспаться. — Хорошее предложение, — согласно кивнул Сехун, вставая с дивана следом за Чонином. Однако с этим диваном у Сехуна были плохие счёты, и он снова запутался в собственных ногах. Только в этот раз, уцепившись за Чонина, дабы удержать маломальское равновесие, он повалил их обоих на пол. Лопатки пронзила резкая и неприятная боль, заставившая Сехуна сильно зажмуриться и поджать губы, справляясь с неприятными ощущениями. — С тобой всё в порядке? — спросил обеспокоенно Чонин, поторопившись встать и помочь Сехуну подняться обратно на ноги. — Ага. Просто неуклюжий. Опираясь для проформы на Чонина, он успешно добрался до кровати, обалдевая от её мягкости после твёрдой земли в лесу. Чонин прилег рядышком, прикрывая глаза, позволяя паутинкам сна опутать ему голову. Однако сколько бы он не лежал сон никак не настигал его, заменяясь давящим чувством дискомфорта. Почувствовав ёрзание под боком, Сехун очнулся от дремы, обеспокоенно поворачиваясь на бок и вылавливая в постепенно воцарившейся темноте черты профиля Чонина. Тот лежал на спине, с нахмуренной переносицей, закрытыми глазами и ладонью, прикрывающей доступ кислорода к носу. — Что случилось? Всё-таки… — Нет, у тебя не течка, — перебил Чонин, сильнее зажимая нос. — Это всего лишь психологическая реакция из-за травмы, подавляемой на том же психологическом уровне. В общем, всё это связано с прошлым, которое сейчас решило отомстить, видимо. — И из-за этого реакция идёт, как при течке? — Образно говоря да. Но, Сехун, я не считаю это правильным, — прогнусавил Чонин через рот, замечая серьёзное лицо омеги с участливым выражением готовности на что угодно, лишь бы задали направление. — Чонин, — упрекающим тоном, не терпящим возражений, ответил Сехун. — Помнишь, что я говорил, пока мы ехали сюда? Чтобы ты отпустил себя, очистил свой разум от тяжести прошлого, выключился на время из всего жизненного потока, и плевать, сделаешь ты при этом какие-то ошибки или нет. Сейчас нет ничего важного, всё просто и так, как оно есть. И, если тебя это утешит, я не считаю это чем-то неправильным. Чонин ещё сильнее нахмурил брови, не желая так просто отказываться от своей точки зрения. — Я думаю, ты уже и так понял, что ты мне непозволительно сильно нравишься, отчего я веду даже сам для себя порой странно. И чувствую себя при этом малолетним дурачком, который наивно влюбился во взрослого мужчину, которого случайно увидел и познакомился, что было, по сути, впервые в жизни. Я ведь тоже многое делаю в первый раз, пока общаюсь с тобой. Чонин, — имя Сехун произнес намного мягче всех остальных слов, накрывая ладонь Чонина своей и убирая её от носа мужчины. — О господи, — зажмурился он, позволив себе один маленький вздох, который тут же прогнал стадо мурашек по всему напрягшемуся телу. — Сехун, ты просто не понимаешь, что… — Может быть, я не хочу понимать, — перебил Сехун, накрывая плотно сомкнутые губы альфы своими, желая лишь того, чтобы тот хоть на минуту расслабился. — Это ведь пройдет? — Должно. Я не понимаю, почему оно вообще… — сиплым голосом прохрипел Чонин, изо всех сил игнорируя свою природу, идущую вразрез принципам. — Не важно, — прошептал в самые губы Сехун, склоняясь над мужчиной. — Просто делай то, что действительно хочешь. Сегодня дозволено абсолютно всё, даже достать звезду с ночного неба. Сехун умом понимал, но сам мастерски скрывал собственное волнение и неуверенность. Но вера в свои слова подкрепляла в нём фундамент, позволяющий принять всё это, как за что-то правильное и нужное. Сехун сам дал зеленый свет, и теперь он прекрасно понимал, что никто из них двоих уже не остановится, как раньше.