*POV*
— Я видел свет, — сквозь полудрёму проговорил мужчина, не убирая руки с лица. — Свет? — переспросила я, не отрывая взгляда от неба, однако краем глаза всё ещё видела лежащего рядом Сириуса. — Какой свет? — Не знаю, — помедлив, ответил он. — Просто видел и всё. — Сейчас? — Да. Пока был в другой форме. — Ну, ты дремал, — не задумываясь, проговорила я. — А потом стал медленно обретать оболочку человека. На это анимаг ничего не ответил. С усердием он упёрся локтями в сухую и пыльную землю, а затем приподнялся, прислонившись спиной к дереву, под которым мы прятались. Я перевела на него взгляд. — У тебя такое лицо, будто ты вспомнил что-то очень важное, — спокойно проговорила я, не сводя с него взгляда. Тот по-прежнему молчал, глядя вдаль. — Я вспомнил о том, что здесь Лунатик чуть было не убил меня, — проговорил мужчина. — Ты говорил, что в своей пушистой ипостаси он относился к вам в образе животных более спокойно, — заметила я, приподнимаясь следом. — А он и не был… пушистым. — Лицо узника исказила грустная улыбка. — Он был человеком, и был очень зол на меня. — Почему? — удивилась я, не припоминая вспышек злости у профессора защиты от Тёмных искусств. — Потому что я повёл себя как последняя задница, — ответил Бродяга, не желая вдаваться в подробности этого происшествия. А я и не стала настаивать, решив, что когда-нибудь он сам расскажет. Некоторое время мы молчали, думая каждый о своём. Мысли кружились в голове, не давая покоя, а потому я, наконец, решилась спросить: — Помнишь тот день, когда ты защитил меня в пушистом образе от моих однокурсников? — тихо спросила я, мельком глянув на него. — Ты тогда прокусил руку Джорри, тому злобному идиоту. Он усмехнулся. — Ещё бы я не помнил! — сказал он. — И что? — Зачем ты вообще ввязался в эту разборку? — спросила я. — До Азкабана ты знал меня меньше года, и я сомневаюсь, что ты так сразу взял и понял… — Я тебя сразу узнал, — перебил он, но так и не посмотрел на меня, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — Я сразу понял, что это ты, Ева… Хейг. Ты очень похожа на кое-кого, кого я знал очень хорошо. Я… дорожил им. — Может, — зародилась внутри меня некая надежда, и я приподнялась, глядя на мужчину, — ты знал мою маму? Сириус перевёл, наконец-то, на меня взгляд. Я не могла понять, что он выражает, да и важно для меня сейчас было совсем другое. — Нет, — помедлив, ответил он. — Я знал твоего отца. Я поёжилась, чувствуя, как каждая клеточка тела напрягается от напоминания о нём. — И… он был дорог тебе? — не веря, спросила я. — Мы были приятелями… когда-то, — неопределённо ответил тот, чувствуя себя явно некомфортно, что показалось мне странным. — Ты врёшь! — сощурилась я. — Не были вы никакими приятелями! — Ладно, хорошо, не были! — раздражённо сказал он. — Но матери я твоей тоже не знал. — Почему тогда ты сразу так не сказал? — Отстань! — отмахнулся анимаг, превращаясь обратно в пса. Я вздохнула. — Ты так и не сказал, на кого я похожа, — напомнила я, сверля волкодава взглядом. Он зевнул, обнажив свои бритвенно острые клыки, и потянулся, тряхнув головой. Я закашлялась, когда пыль, которую он растрепал по всему воздуху, попала мне в лицо; показалось, что он смеётся надо мной, но раскрыв глаза, я поняла, что он по-прежнему был в образе пса и глядел на меня внимательно, не мигая, и мне показалось, что в этом взгляде проскользнуло нечто тёплое и даже нежное. Качнув головой, я протянула руку, потрепав по косматой собачьей голове. — Ты расскажешь мне это, Оджи, — уточнила я, осторожно схватив его за уши и придвинув морду к своему лицу. — Никуда ты не денешься от этого разговора! Сириус ткнулся в мою щеку холодным мокрым носом, а после вырвался и понесся к цветущей поляне, вновь осыпая меня пыльной землёй. Вскрикнув от неожиданности, я вскочила, а тот залаял, на этот раз точно смеясь. — Ну, ты у меня за это ответишь! — пообещала я, выхватывая волшебную палочку и отряхиваясь от земли. Блэк с заливистым лаем бросился прочь, когда я сделала несколько шагов в его направлении, но даже когда я остановилась, он продолжал бежать, всё больше отдаляясь. — Ла-адно, хватит! — сквозь смех проговорила я, останавливаясь. — Пойдём назад, Сириус! Тот остановился и развернулся, глядя своими серыми собачьими глазами; поляна закончилась, и он был на краю между ней и глухим дремучим лесом. Он не сдвигался с места, а я почувствовала, как неосознанно теряю улыбку. — Сириус? Он стоял на месте, словно статуя, и смотрел на меня, однако ни шагу не сделал в мою сторону. Я нахмурилась, не понимания причины его поведения, и тут же меня настигло очень неприятное чувство. Вокруг резко и слишком неестественно похолодало. — Вернись, пожалуйста! — неожиданно испуганно проговорила я, глядя в глаза анимага. Но он вдруг бросился в тёмные леса, оставив меня совершенно одну. Паника задушила. Дневной свет вокруг стал меркнуть и вянуть буквально на глазах, а внезапный ветер одним порывом заставил взмыть в воздух сухие листья, травинки и пыль. Темнота стремительно сгущалась вокруг, и дышать становилось всё труднее. Я сделала шаг вперёд, пытаясь пойти за Ним, но меня окружил сильнейший вихрь, не дающий сдвинуться с места и раскрыть глаза. Я обхватила себя руками, желая защититься, но это несильно помогало. «…Ну что, станцуешь со мной?» Я встрепенулась, услышав этот голос; дрожь пробрала до самых костей, когда я услышала голос Бродяги, однако не могла понять, откуда он исходит. «…Ты не одинока. Потому ты и должна бороться, иначе потеряешь свой рассудок, как…» Я закрыла глаза. «…твой отец». Темнота окончательно поглотила меня, закрывая от вихря и всего прочего.***
«Давно надо было скинуть свои оковы, дитя». Незнакомый голос заставил меня очнуться от дрёмы и распахнуть глаза. Тьма по-прежнему окутывала меня и давила, но я чувствовала своё тело и то, что ещё существую здесь и сейчас. «Тьма существует с начала зарождения миров, но не она главенствует над всем существующим. Тьму породил свет, и тьма сильна при нём и только при нём». Глубокий старческий женский голос проникал в самое сознание, и мне казалось, будто он исходит не из темноты, а прямо из сердца. «Но когда тьма окружила тебя, и никто не может помочь извне… где же тогда нужно искать свет, девочка?» Я шевельнула рукой и неосознанно коснулась груди, почувствовав кончиками пальцев тёплый металл. Меня пронзила внезапная мысль. «Верно мыслишь, дитя…» Голос шелестом отразился в моей голове, а я сжала пальцами металлическую фигурку на цепочке, что висела на моей шее ещё с той осени… Тепло, излучающееся крохотным кусочком металла, вонзался в кожу, даруя безграничное спокойствие. Некое крошечное свечение образовалось в области груди, и я увидела руки, сжимающие подвеску в виде петушка. Ту, что на День рождения получила в подарок от Сириуса Блэка. Свечение разрасталось, пока серебристый дым струйкой не выплеснулся из моих рук; он принимал знакомый образ, становящийся крупнее в размерах, пока, наконец, передо мной не появилась светящаяся серебром морда волкодава — необычайно большого; такого, каким я никогда его не видела — высотой в холке даже превышающего меня. Одно мгновение посмотрев на меня, затем развернувшись, он направился куда-то вперёд, а я, почувствовав под собой нечто твёрдое, направилась следом, ни на секунду не разжимая рук — боясь, что свет померкнет у меня перед глазами. Но чем дольше я шла за ним, тем больше понимала, что тьмы больше не боюсь так сильно, как прежде. Она отступала от нас двоих. Я видела силуэты высоких, уходящих в небо деревьев, окружающих нас; начала видеть очертания сухой земли, бледных трав и мхов, кочек; мне казалось, что рассвет не за горами. Волкодав бесшумно шёл впереди, не останавливаясь и не оборачиваясь, а я поспевала за ним как могла. Становилось всё светлее. Вдруг вспышка изумрудного света на мгновение ослепила меня, и я зажмурилась, а когда раскрыла глаза, поняла, что леса больше нет. Мы с Волкодавом остановились перед большим водопадом, окружённым лёгкой дымкой тумана; тонны воды с колоссальной силой падали на камни, а река, образовавшаяся благодаря ему, уносилась за пределы нашей видимости, куда-то за горизонт. Но шума воды я не слышала — зато отчётливо слышались кажущиеся смутно знакомыми голоса. Я всмотрелась в толщу воды, подумав о том, что эти голоса исходят прямиком из самого водопада… или за ним. Из раздумий меня вырвал Волкодав. Не глядя на меня, призрачный образ также бесшумно направился прямиком к реке, а там — вверх по течению прямо в сердце водопада, и он не тонул и не препятствовал руслу, а шёл прямо по непрерывно колеблющейся глади воды. Секунда — и он исчез за текучей завесой. Голоса казались громче, но разобрать их речь было невозможно. Набрав в грудь побольше воздуха и скинув обувь и пуловер, оставшись в школьных юбке и блузке, я направилась к реке. Её ток казался мне непомерно сильным, но я всё же сошла с берега; течение мягко сочилось мимо меня, не смея сбить с ног. Сначала я обрадовалась этому, но потом пригляделась к воде и ужаснулась — в том месте, где я стояла, вода чернела, будто в неё влили тушь; течение воды ослабевало, а чернь, искривляясь подобно неизвестному существу, неотвратимо разрасталась. Река и вовсе перестала течь, будто время остановилось, и тонны воды замерли на месте, так и не успев достигнуть поверхности камней. Маскара уходила вверх по водопаду, скрываясь где-то в высоте — там, где я уже не могла этого видеть. Река перестала быть рекой. Меня охватило неприятное чувство, но я, сделав шаг вперёд, направилась по чёрной воде в сердце того, что недавно было водопадом. Прошла сквозь водяное полотно, я вовсе не ощутила холода и даже не промокла — только ноги мои оставались покрыты каплями. И преодолев водные толщи, я встретилась глазами с другими — такими, каких никогда в жизни ещё не видела. Страх сковал меня, и я застыла на месте, глядя на обладателя этих глаз. Она сидела в большом старом кожаном кресле, которое покрывали меха различных животных, а сам предмет мебели напоминал трон; костлявые руки, обтянутые молочно бледной, но обвисшей кое-где кожей, лежали на огромном волчьем черепе размером с череп львицы, а не обыкновенного волка, и чёрные ногти со скрипом царапали его поверхность; длинные смоляные волосы уходили в пол, также как и чёрные одеяния с серебряными цепочками, свисающими с длинной старческой шеи. Но не это поражало меня больше всего; цепляли её глаза, которыми она глядела на меня исподлобья без всякой злости или суровости — чёрные, не имеющие ни зрачка, ни радужки. — Я уже было решила, что ты не придёшь, дитя, — протяжно и вкрадчиво проговорила она, и я узнала этот голос, что вёл и направлял меня до сих пор. — Так это… Вы говорили со мной? — Да, я, — ответила она, не проявляя ни капли эмоций. — Всё для того, чтобы ты, наконец, смогла меня увидеть. И теперь чем раньше, тем лучше. — Зачем? — не понимала я. — Зачем я нужна Вам? — Ты нужна не мне, — сказала та, — ты нужна для мира. Но ты согрешила, и теперь твоя плоть и кровь так же грязны, как и мои глаза. Её слова заставили меня похолодеть. — Я Вас не понимаю, — проговорила я онемевшими губами. Старуха внимательно смотрела на меня какое-то время. — Дай мне свою руку, — прошелестела она. Сглотнув, я сделала несколько крошечных шагов в её сторону, осторожно протягивая руку, и та вдруг вцепилась в неё, впившись ногтями в кожу. Я вскрикнула, но скорее от неожиданности, а не от боли. От странных глаз пожилой женщины не укрылись мои белёсые шрамы кисти, что превращались в фразу: «Я должна знать своё место». — Никто не смеет навязывать тебе твоё место, дитя, — задумчиво проговорила она, проведя ногтем по рубцам. — Своё место человек ищет сам, и никому не дано знать, где оно… кроме меня. В свободной её руке вдруг оказался кинжал из настоящей кости. Не успела я выдернуть руку, как он с силой вонзился в ладонь, которую та крепко сжимала своими когтистыми пальцами. Боль ослепила моё сознание, и я закричала. — Смотри на свою руку, а не в потолок, — спокойно проговорила старуха, резко вынимая костяной клинок из моей плоти. Дрожа от невыносимой боли, я опустила голову, безуспешно пытаясь вырваться из хватки, но увидев руку, пронзённую мгновение назад, я ужаснулась, позабыв о боли — из раны лилась кровь, окрашивая волчий череп, но, как и говорила старуха, она не была алой, но чёрной — как та самая тушь, что окрасила сто лет назад неизвестный мне водопад; как и глаза неизвестной пожилой женщины. Я задрожала. — Да, всё как я и говорила, — задумчиво проговорила она. — Одри, Айзекс… Её время пришло. Я подняла глаза, встретившись с её глазами вновь; она глядела на меня секунду, пока вдруг не занесла надо мной руку с кинжалом — я не успела даже ничего осознать, как кость впилась в моё лицо, а тьма вновь поглотила мир вокруг. Я потерялась в пространстве лишь на мгновение, но затем распахнула глаза, в ужасе закричав. — Ева! — донесся до меня знакомый голос. Но я уже не была в логове неизвестной старухи, что обитала за водопадом; я находилась в светлой комнате, где повсюду стояли койки, где солнце отбрасывало свои лучи на пастельного цвета стены. Я судорожно дышала, сжимая что-то руками, а только через мгновение поняла, что это было одеяло. — Ты в порядке, милая? Я на автомате повернула голову, обнаружив рядом пожилую женщину, но не ту, что дважды вонзила в меня костяной клинок. — Бабушка! — произнесла я, глядя в родное лицо, украшенное морщинками; в её серые умные глаза, в её крохотную родинку над правой бровью. — Это ты! Она улыбнулась так, как не улыбалась никогда в жизни, а эта улыбка пронзила моё сердце, окончательно возвращая к реальности — я, наконец, вспомнила кое-что важное. — Он… жив? — спросила я, чувствуя, как страх заставляет сердце биться чаще. Та вздохнула, и её плечи обречённо опустились. -------------------------------------------------------- *Puella — (лат.) «девочка».