Брешь

      Ева сглотнула, сжимая пальцами волшебную палочку крепче, чем когда-либо. Взгляд Элайджи коснулся её руки, и в ту же секунду за взмахом его палочки её собственная вырвалась из руки и взмыла в воздух. Хейг дёрнулась, а палочка с характерным звуком приземлилась на кафель.       Оставшись полностью беззащитной, девушка вернула взгляд к отцу, сжавшись. Она не видела его очень и очень давно, и этот мужчина не был похож на того молодого и красивого человека со старой свадебной фотографии.       Элайджа Хейг выглядел изнеможённым и исхудавшим; он был достаточно высок — выше многих мужчин, которых Еве довелось когда-либо видеть; его спутанные светлые, почти такие же как у дочери волосы были завязаны в небрежный низкий хвост, но больше всего студентку поразили два страшных шрама на его лице, один из которых пересекал бровь, а другой, параллельно первому — практически все лицо — от лба, через нос, до скулы. Слизеринке оставалось только гадать, каким образом отец не лишился своего чёрного глаза.       Элайджа сделал шаг вперёд, после чего плотно закрыл дверь за собой. В комнате воцарилась полнейшая тишина, и даже безумных криков Беллатрисы больше не было слышно.       Ева же слышала, как сильно стучится её сердце, и раздаётся дыхание.       — Даже в словах таких свиней, как маглы, порой можно найти крупицу правды, — протяжно и вкрадчиво проговорил мужчина, не мигая, глядя на девушку, вздрогнувшей от раздавшегося внезапно звука голоса. — Там что-то говорилось о… перерождении. Якобы душа со смертью телесной оболочки переходит в другую оболочку, начиная тем самым новую жизнь.       Ева внимательно слушала, не понимая, к чему он говорит все эти слова.       — Когда кто-то из маглов сказал мне это, — продолжил тот, — я просто взял и убил его. — На лице со шрамами расплылась задорная и в некоторой степени мальчишеская улыбка, совершенно не вяжущаяся с изнеможённым обликом. — Но если бы я увидел тебя тогда, я бы привёл того магла к Тёмному Лорду, публично доказав, что не все они, пожалуй, достойны лицезреть смертоносную зелёную вспышку. Как-то неудобно получилось.       Ева и слова вымолвить не могла в ответ, но Пожирателя это совсем не смущало.       — Хотя... если следовать его логике, он уже переродился, и я вполне смогу ещё принести ему извинения, — засмеялся мужчина, не опуская руки с нацеленным оружием, но мгновенно замолчал, и даже малейшая тень улыбки растворилась в лице, не оставив ни следа.       Немигающим взглядом он уставился на дочь, крепко сжимая пальцами чёрную волшебную палочку.       — Ненавижу слушать всякую ересь, но ты… Ты заставляешь меня говорить об этом, думать и даже соглашаться. Совсем как твоя мать, — Мужчина озлобился и говорить стал яростнее. — Один твой вид для меня как нож в спину от Иннанель.       Слизеринка даже позабыла о том, что отец для неё опаснее любого другого Пожирателя смерти или даже самого Тёмного Лорда, как вдруг он упомянул имя её матери. Нечто тёплое разлилось в ней, а воля к жизни достигла своей критической точки. Незнакомка по имени Иннанель всего за мгновение пробралась в её сердце, затмив другие имена своим собственным, таким красивым и необычным.       — Это жестоко, — проговорил Элайджа, крутя палочку в руках. — Ты слишком похожа на Иннанель. Ни одной моей черты в тебе нет. Даже глаза… У тебя её глаза.       Ева видела, как стремительно он выходит из себя, и это пугало сильнее чего-либо. Больше всего она желала провалиться под землю, испариться, лишь бы не находится рядом с этим человеком.       Но реальность была жестока.       — Что молчишь? — Тон мужчины сменился на подозрительный, а ярость в голосе исчезла в одно мгновение. — Что такое, Иннанель? Тебе страшно?       — Что тебе нужно, чтобы я сказала? — тихо проговорила Ева хриплым от волнения голосом, решив проигнорировать то, что он назвал не её имя.       — Как всегда именно то, что считаешь нужным. — Немигающий взгляд Пожирателя проникал в самые глубины её души. — Можешь что-то спросить.       — Что ты собираешься со мной делать? — тут же спросила Ева.       — Нет - нет! — резко сказал мужчина, покачав головой. — Слишком быстро! Этот вопрос должен стать кульминацией нашей встречи, а не её завязкой. Ты должна была спросить что-нибудь нейтральное. Например, о погоде! Или о месте, где мы с тобой сейчас проводим время.       — Мне казалось, что вы слишком торопитесь забрать пророчество у Гарри, — недоверчиво произнесла та, то и дело цепляя краем глаза свою палочку.       — Да, — согласился мужчина, тут же остыв. — Но работа есть работа, а семья… важнее. — В его глазах мелькнул задорный огонёк. — Как насчет…       — Тебя, значит, волнует семья? — поинтересовалась Ева, но в то же мгновение боль ослепила и подкосила так, что она даже не успела прийти к осознанию. И прежде чем Ева с трудом вздохнула, что отразилось колющей болью по всему телу, она поняла, что лежит на полу.       — Не смей перебивать меня! — исступленно орал Элайджа, направляя на неё свою палочку. — Не смей, я сказал! Где твои манеры, тупорылое создание?!       Не смея и слова молвить от ошеломления, Ева нерешительно, но с трудом попыталась подняться с пола, откашливая пыль, что приносило боль в груди. Подумалось, что именно это люди чувствуют, когда на них насылают непростительное заклятие «Круциатус». Однако тревожная мысль мгновенно испарилась, как только в паре шагов от себя девушка обнаружила свою волшебную палочку. Страх магмой расползался по сознанию.       — Отвечай! — процедил Пожиратель смерти, наблюдая за попытками дочери подняться на ноги.       — Ты сам сказал «поспрашивать у тебя что-нибудь», — сдавленно проговорила та, лихорадочно соображая и продумывая действия. — А играть в твои игры я не хочу.       — Мне нравится твоя дерзость, дочь, — хохотнул мужчина, и его взор задел палочку собеседницы. — Человек с более гибким умом не стал бы такого говорить. Это глупо, но забавно. Не соответствует тому факультету, где мы с тобой учились, но так даже интереснее.       Прежде чем слизеринка сделала рывок к своему оружию, палочка Элайджи отбросила девушку. Та с грохотом влетела спиной в старинный пыльный сервант, отчего стекла полопались, и, упав на пол, усыпанный осколками, болезненно застонала, скорчившись. Однако малейшее движение приносило ещё большую боль.       Дрожащими руками та упёрлась в пол и, почувствовав под кожей новое стекло, задрожала.       — Зачем ты… делаешь это? — сквозь зубы проговорила она, не решаясь поднять глаз.       — Ты знаешь, зачем, Иннанель, — на удивление спокойно ответил тот, и его рука с палочкой опустилась.       Ева, кое-как приняв сидячее положение, осторожно коснулась затылка ладонью и почувствовала кончиками пальцев жидкость. С трудом соображая, она поднесла руку к лицу и увидела кровь, отчего её передернуло. Каждое движение приносило нестерпимую боль, ведь несколько осколков остались в теле.       — Я Ева, — сдавленно проговорила она, неспешно и неуклюже поднимаясь на ноги, выпрямляясь и прямо глядя на отца, ощущая боль в теле. — Я Ева, а не Иннанель. И я, твоя дочь, спрашиваю тебя так, как ты того хотел! Почему ты делаешь всё это?       Выражение лица мужчины изменилось, когда слизеринка договорила; лицо вытянулось, и он взглянул на девушку так, словно никогда прежде не видел. Реакция этого человека смутила Еву, однако она не посмела отвести взгляда, хоть что-то и подсказывало, что смотреть страху в глаза в данной ситуации не лучшее решение.       Элайджа, наконец-то, прикрыл глаза, и его плечи опустились. Он стал похож на смертельно уставшего и изнеможённого, а вся ярость и немеркнущее безумие испарились. Перепадов его настроения та не могла предугадать.       — Зачем ты пришла сюда? — тихо и совершенно спокойно спросил он, не раскрывая глаз.       Ева недоверчиво смотрела на него, не зная, что ответить на этот вопрос.       — Ты не могла не знать, что я буду здесь. И сейчас стоишь передо мной вся израненная, стоишь из последних сил. Ты знала, что так будет. Ты знаешь, что твоё место не здесь. Я не верю, что ты из тех долбанутых детей, у которых шило в зелёных задницах прорастает в мозг и наталкивает на мысли о подвигах и битвах во имя добра и справедливости. Ты слизеринка. Ты лжёшь и вертишься, но всегда находишься в безопасности, потому что это удобно. Но ты здесь, — Хейг говорил быстро и чётко, но закончив, распахнул глаза, взглянув на дочь в ответ. — И я вновь и вновь задаюсь лишь одним вопросом. Зачем ты пришла?       Ева молчала, старательно обдумывая слова, которые повторяла самой себе долгие годы. Она осознавала, что отец как никто другой понимал её истинное положение, но не понимал лишь причины её появления, потому что это было нелогичным, нелепым и не поддающимся объяснению. Это было одним из самых нетипичных поступков за всю её жизнь, однако источник у всех этих поступков всегда был один.       Ева изменилась в тот день, когда чёрный исхудалый волкодав обратился презираемым всем волшебным миром Узником Азкабана.       — Ты сделал этот вывод лишь потому, что я учусь на слизерине, да, отец? — Девушка намеренно обратилась к нему так, надеясь смягчить нрав. — Если так, то, как и большинство людей, мыслящих стереотипами, ты не прав. Знаешь, — та сглотнула, упёршись руками в разрушенный сервант позади, — пять лет назад у меня был выбор между Слизерином и Когтевраном. Во мне есть черты обоих направлений, и так будет всегда, даже несмотря на то, какой выбор я сделала. Я сама пошла в Слизерин, но только лишь зная… что ты учился там же.       Выражение лица Элайджи приняло черты недоверчивости.       — Зачем?       — Я всегда хотела знать, откуда идут мои корни, — сказала Ева. — А кто бы не хотел? Все происходящее теперь — это результат моих намерений. Я ничего о вас не узнала. В помещении нависло такое гнетущее молчание, что Ева боялась любого звука, который мог бы последовать за её словами.       — Ты ошиблась, — шелестящий голос отца заставил вздрогнуть. — Искать нужно было не там. Потому что Иннанель, — тот сглотнул, и Ева почувствовала, что даже произносить это имя для него было мучительно, — была чертовой когтевранкой.       На миг Ева даже забыла о боли, делающей невыносимым существование. Губы задрожали и расплылись в болезненной улыбке.       — Значит… я ошиблась, — пробормотала она, опуская дрожащие веки.       Осознание того, что она умрёт здесь и сейчас, так и не узнав ничего о матери и о том, что отец подразумевает под её «предательством», терзало изнутри.       — Да, ошиблась, — согласился Элайджа, направляя палочку на неё. — У тебя будет последнее желание?       Ева робко взглянула на него, поднимая голову. Внутри всё колотилось от неотвратимого ужаса, который становился всё сильнее с каждым новым мигом.       — За что ты её так возненавидел? Что она сделала?       Девушка была уверена, что сейчас он ответит — таким решительным было выражение его лица.       — Скоро сможешь сама задать этот вопрос у неё... или у Блэка, — сказал Элайджа. — А пока что… иди. — Хейг нетерпеливо взмахнул палочкой, да так резко, что Ева вздрогнула от неожиданности. — Бери свою палочку, пока я не передумал.       Но Ева осталась на месте, совершенно ничего не понимая.       — Вали, мать твою, за своей палочкой! — рявкнул мужчина, а та незамедлительно и неуклюже кинулась к оружию.       Но внезапно послышался грохот, и студентка, схватив палочку так крепко, словно это была её спасительная соломинка, обернулась.       Элайджа дёрнулся как ужаленный, обнаружив перед собой Бродягу, на лице которого ошеломление превращалось в ярость.       — Вариари Виргис! — сорвалось с языка девушки прежде, чем мужчины воспользовались палочками.       Хейг взревел от боли, разливающейся от попавшего в лицо заклятия. Не медля, Сириус наслал на противника парализующие чары, которые, угодив точно в цель, мгновенно пришли в действие.       Слизеринке не верилось, что они вот так просто одолели Пожирателя, которого она боялась долгие годы.       — Что ты делаешь здесь?! — Блэк в одно мгновение очутился рядом, схватив за плечи; в его глазах плескались ярость и беспокойство, и на какое-то мгновение Ева вновь вспомнила третий курс, когда они вместе пытались выудить Петтигрю из гостиной Гриффиндора. — Я оставил тебя на Гриммо!       — А Кикимер по моему приказу доставил меня сюда, — ответила она, не без шипения поднимаясь на ноги, что давалось ей с трудом. — Мне казалось, что я успею предупредить Гарри и остальных раньше, чем вы.       — Ты самая умная, да?! — Возмущению анимага не было предела. — Умнее всего Ордена себя возомнила?       — Я делаю то, что ты так поддерживаешь! — потеряв терпение, воскликнула та, скинув его руку с плеча. — Так гордись же тем, что я, слизеринка от мозга костей, высунула свой нос в самую гущу событий, потому что мне небезразлична судьба моих близких! — Сириус был так ошеломлён поведением Евы, что вся его злость тут же испарилась. — Гордись же тем, что я не струсила, как все те слизеринцы, которых ты так ненавидишь!       Не говоря ни слова, мужчина заключил девушку в крепкие объятия, заставив тем самым замолчать. Ярость, бушующая в её душе, тут же утихла, позволив стыду и горечи выйти вперёд.       — Я не ненавижу тебя, — нервно проговорил он, прижимая голову Евы к своей груди. — С того самого дня… никогда не мог ненавидеть.       За пределами маленькой и захламлённой комнатки происходило жестокое сражение не на жизнь, а насмерть. Подкошенные тёмными заклятиями, некоторые студенты лежали без сознания, неспособные подняться на ноги и сражаться дальше; и всё, о чём они мечтали в своем небытие, так это о том, чтобы это сражение поскорее закончилось, да так, чтобы дорогие им люди остались живы.       А для Евы время уже давно остановилось. С тех самых пор, как только она увидела тёмно-серые глаза, обладателя которых она любила сильнее кого-либо на свете.       — Нам пора, — вздохнув, сказал Бродяга, и та без лишних слов отстранилась, сжав пальцами волшебную палочку.       Анимаг повернулся к Элайдже, застывшем в нелепой позе. Заглянув в стеклянные глаза сбежавшего узника, теперь Сириус видел в голове как на киноплёнке с бешеной скоростью проносящиеся школьные годы, в которых они нередко дрались, выкрикивая ругательства и пожелания скорейшей смерти — Блэк и Хейг давно ненавидели друг друга, будучи чуть ли не смертельными врагами. Однако в этот момент Сириус вдруг вспомнил, как оказался в соседней камере. Находясь по другую сторону стены так же, как и по другую сторону баррикады, анимаг вдруг отчетливо вспомнил, как в один момент ненависть отступила, и на её место встала искренняя жалость.       Это было отчётливым воспоминанием. «Иннанель, прошу, прости. Прости. Прости. Вернись. Иннанель…»       Как молотом по наковальне.       Нахмурившись, Сириус отвёл взгляд, прикрыв глаза. Он не мог убить его здесь и сейчас. И из-за этого был зол на себя.       — Инкарцеро, — не спрашивая ни о чём, проговорила слизеринка, и отца тут же связало многочисленными узлами волшебных верёвок.       Блэк не смел взглянуть на девушку в этот момент.       — После того, как всё это закончится, — не слыша саму себя, проговорила та, — расскажи мне о ней.       Сириус взглянул на Еву, а та посмотрела на него в ответ.       — Расскажи мне про Иннанель.       Пару секунд он внимательно разглядывал её лицо, отмечая, что она давно уже выросла из той девочки, приютившей волкодава два года назад. Не говоря ни слова, он кивнул. А затем, держа палочку наготове, направился на выход из комнаты, не смея заглядывать больше в лицо Элайджи Хейга.       А студентка заглянула, вспомнив о боли в теле, которая на самом деле так и не утихала. Ева не могла понять, что остановило Сириуса, но с другой стороны и понимала, что ещё хотела бы однажды встретиться с отцом.       Ещё раз.       С живым.       И поговорить о той, что родила её.       Развернувшись, Ева кинулась за Сириусом, больше не оборачиваясь. Но ни на секунду не покидало ощущение, что за ней неотрывно следят два чёрных глаза, наполненных ненавистью и злобой.