Ночь, кладбище, фонарь и... снег

«Ничего не попишешь, — подумала Петуния, с некоторой тоской разглядывая высокую тяжелую дверь из темного дерева. — Традиции есть традиции» Она вынула из кармана припасенный платок, пропитанный антибактериальным раствором, обмотала руку и одним пальчиком, очень-очень осторожно нажала на звонок. После чего сложила платок ровно четыре раза и убрала на исходное место. Она стыдилась таких вот своих привычек. Но ничего не могла с собой поделать. Петуния ненавидела пыль. От неё щекотно в носу. Она оседает в легких болезненным осадком, вызывая судорожный кашель. Если не принять меры, это может быть серьезной проблемой. Ведь в пыли наверняка полно микробов. Дверь открылась с мягким волнующим скрипом. Из темного нутра дома вышел молодой мужчина. Высокий, статный, с идеально прямой осанкой. Он был одет в военную форму. В этом не было ничего удивительного. В конце концов, он только вчерашним вечером приехал из-за границы. Соблюдая правила этикета, Петуния первой протянула ему руку, сохраняя вежливую улыбку и стараясь не думать о том, сколько болезнетворных микробов передаст ей простой обмен рукопожатием. Молодой человек, не догадываясь о её мыслях, снял перчатку со своей правой руки с целью принять рукопожатие. Но от Петунии не укрылось, как что-то в его лице нервно вздрогнуло. Когда они оба сомкнули пальцы, он равнодушно растянул губы в неестественной улыбке. И в тот момент, когда их взгляды встретились, а пальцы мягко сомкнулись в своеобразный замок, сердце Петунии на мгновение застыло и неловко подпрыгнуло, словно ужаленное током. — Добрый день, сэр, — чудь дрогнувшим голом произнесла Петуния, совершенно не понимая своего странного волнения. В конце концов, они теперь соседи. И нет ничего особенного в традиции приветствий, которыми нужно обмениваться с новыми жильцами. Но что-то было не так. Что именно не так, девушка еще не понимала. Но одно она знала точно — этот человек явственно скрывает за маской вежливого спокойствия нечто… странное. Даже интригующее. Особенно если он действительно Тот самый. Единственный человек, который вернулся живым из самой Горячей точки. Оттуда, откуда никто еще не возвращался. — Здравствуйте, мисс,— тем временем ответил молодой человек. Его голос оказался довольно приятным, с оттенками вежливой мягкости. — Мое имя Петуния, — представилась девушка, — Вышло так, что мы с Вами теперь соседи. Мой дом — через дорогу от Вашего, сразу за белым забором, — она замялась, чувствуя некоторую неловкость, повисшую в воздухе. — Очень приятно, — кивнул мужчина — Я Флиппи. Просто Флиппи. Имя знакомо резануло по ушам Петунии. «Послышалось?..» «Неужели действительно он?» «Тот самый?..» «Боже мой, неужели это тот самый?!» Он посторонился от двери, приглашая девушку войти в дом. — С новосельем Вас, Флиппи, — улыбнулась Петуния, сохраняя вежливую беспристрастность на своем лице. Она аккуратно вытащила из бумажного пакета, который до этого прятала за своей спиной, небольшую коробку с пирогом, изготовленным строго по бабушкиному рецепту, и протянула её Флиппи. — Спасибо, — пробормотал он, принимая подарок, — Но не стоило Вам так стараться… — Малиновый пирог — это всего лишь мелочь, но сделать её для Вас — это приятно для меня, — произнесла Петуния, следуя хорошо заученному тексту. — К тому же, такова традиция нашего города. — Традиция? — удивился Флиппи — Да, я наслышан об этом. Как-никак, сам жил здесь… Когда-то. Давно… На мгновение в его глазах, окутанных дымкой тяжелой мрачности, вспыхнул огонек живого интереса. — Правда? — уточнила Петуния, обводя внимательным взглядом гостиную, обставленную дорогой мебелью, с которой в явной спешке совсем недавно сняли чехлы. Оттого, должно быть, на виниловой поверхности кресел не было ни единой пылинки. — Да, — кивнул он, — Подождите, пожалуйста, я поставлю чайник. С этими словами он исчез за поворотом в кухню. Петуния же последовала за ним, по дороге рассматривая картины, покрывавшие стены, словно чешуя рыбу. Кухня оказалась просторной, по размерам своим она не уступала гостиной. Петуния чихнула и остановилась на пороге, застыв, словно каменное изваяние. — Я же просил вас подождать, — покачал головой Флиппи, заметив её. — Здесь так… — тихо сказала Петуния, которую начала бить нервная дрожь. — Г-г… Гря-я… Конец слова никак не желал слетать с её губ, застряв в горле, словно кость. — …Грязно? — договорил Флиппи, наблюдая за чайником, — Ну да. А чего Вы хотели, Петуния? Этот дом пустовал несколько лет. Естественно, что все заросло паутиной и пылью. Честно говоря, я собирался сегодня приступить к уборке, но тут пришли Вы и я… Он резко отвернулся от плиты и посмотрел на неё. В его взгляде промелькнуло изумление, смешанное с беспокойством. — Вы в порядке? Петуния не ответила. Её глаза горели лихорадочным блеском, а зрачки быстро метались из угла в угол. — Мне нужно знать одну вещь! — резко выпалила она, чувствуя, что уже начинает задыхаться, — Где Вы храните чистящие средства?! — В чулане под лестницей, — ответил Флиппи, еще выше поднимая брови. — Там, небось, тоже пылища, — недовольно проворчала Петуния, — Черт бы Вас побрал, Флиппи, ну как же так можно?! Безобразие! Она совершенно не следила за своими словами и их громкостью, пребывая в смешанном состоянии паники, отвращения и гнева. Не дожидаясь ответа, она быстро понеслась в названном им направлении. И всего спустя пару минут вернулась, вооруженная шваброй, ведром с чистой водой и баночкой с чистящим средством, которую прижала к груди, придерживая подбородком. Опустив ведро на пол кухни и, засучив рукава, Петуния надела резиновые перчатки, обмотала швабру тряпкой, смоченной водой, в которую был щедро добавлен мыльный порошок и принялась с остервенением мыть пол с такой ловкостью и сноровкой, мастерству которой позавидовала бы любая мало-мальски уважающая себя уборщица. — Успокойтесь, — произнес Флиппи, — Вы… Э-э… Но Петуния совершенно не обращала на него внимания, продолжая начищать каждый уголок кухни. Спустя несколько минут, когда он попытался остановить девушку, схватив за плечи, она ответила отборной руганью, которой позавидовал бы любой слесарь, после чего с неожиданной силой для своего такого, казалось бы, хрупкого телосложения, вырвалась из его хватки и продолжила уборку. В этот момент она была совершенно невменяемой. Флиппи ничего не оставалось, кроме как наблюдать за её действиями в полном недоумении. * * * * — Простите меня! Простите! — всхлипывала Петуния, закрывая ладонями лицо, — Я вела себя отвратительно и, должно быть, наговорила Вам ужасных грубостей. Пожалуйста, простите! Вы можете ненавидеть меня теперь, и я Вас понимаю… Простите, простите… — Ох, прошу Вас, не надо, — поморщимся Флиппи, разливая чай в две белые кружки и ставя одну из них перед Петунией, — Выпейте чаю, успокойтесь. Только не надо плакать, прошу вас, пожалуйста. — Вы ненавидите меня, да? — прошептала девушка, послушно начиная успокаиваться и вытирая слезы белоснежным платочком с синей узорной окантовочкой. — Вы точно ненавидите меня… Простите… — Да нет же! — с досадой воскликнул Флип, — Я нисколько не ненавижу Вас, Петуния. Да и за что? За то, что Вы отмыли мне всю кухню? Наоборот, я благодарить Вас за это должен. Для такой идеальной чистоты здесь уборки-то на неделю. Даже для меня. А Вы выполнили её всего за час. — Вы преувеличиваете, Флиппи, — смутилась Петуния, нервно теребя в руках платочек. — Нет. Перестаньте. Вам не стоит так переживать из-за этого. Я не вижу в этом ничего плохого. Не надо больше извиняться, хорошо? Чай сейчас остынет. А я хотел бы все-таки попробовать Ваш пирог. Это ведь Вы его испекли? — Да. Флиппи взял широкий кухонный нож и принялся разрезать мягкую плоть пирога на несколько ровных треугольных кусочков. После чего разложил два из них по маленьким десертным фарфоровым тарелочкам, украшенным узором из алых роз. Петуния молча наблюдала за ним, вплоть до того, как он попробовал первый кусочек. Почему-то она пребывала в некотором волнении. — Вкусно, — промолвил Флиппи, видимо посчитав, что должен хоть что-то сказать. Петуния с облегчением вздохнула. — И давно это у тебя? — как бы невзначай поинтересовался Флиппи, прихлебывая чай. — Что? — не поняла Петуния, немного смутившись от такого резкого, на её взгляд перехода на неофициальную беседу. — Ну, так называемая помешанность на чистоплотности. — Ах, это, — Петуния вздохнула, — С самого детства. Каждый раз, стоит лишь мне увидеть какую-нибудь такую вещь, лежащую не на своем месте или что-то… не очень чистое, меня охватывает патологический страх к этому. Иногда я просто не могу себя контролировать и даже падаю в обморок… — Так вот почему ты так упорно кинулась мыть кухню… — протянул Флиппи, — Таким образом ты устраняешь причину своего страха. Знаешь, я думаю, что это похвально. — Что? — Петуния едва не подавилась чаем. — Да. Я считаю, что действие лучше бездействия. Взглянуть в лицо своей проблеме и смело выйти на бой для её устранения. Это хорошо и достойно уважения. — Но… — Здесь нечего стыдиться, в самом деле! — воскликнул Флиппи, с видом человека, который отчаянно пытается доказать какую-то простую вещь, которую, по его мнению, собеседник не замечает. — Это признак высокой силы воли. Поэтому я считаю, что ты сильная, Петуния. В отличии от меня. — Нет-нет. Я так не думаю, Флиппи, — вежливо возразила Петуния, чувствуя как щеки начинают предательски гореть, — Вздор, я не могу быть сильнее Вас. Ведь Вы… Вы прошли войну. — Я?.. — его ясные зеленые глаза, оживившиеся было веселыми искорками, резко потускнели, подернувшись дымкой мрачности, которую Петунье уже довелось замечать, когда она только вступила на порог его дома. — Ну, в общем… — сказал он тихо, — Да. Он отвел взгляд, потянулся за чайником и подлил себе в кружку еще кипятка. Добавил еще немного заварки и едва заметно вздохнул. Наступила тишина. В которой столь неловко сидеть, особенно если нужные слова куда-то разбежались. Сколько бы мучительных секунд Петуния не пыталась поймать их, они ловко выскальзывали из её рук, словно кусок мыла. Сквозь полузакрытые шторы заглянул луч света и упал на белоснежную кожу мраморного стола, разбив отражение на несколько солнечных зайчиков, что тут же разбежались врассыпную. — Что это? — внезапно спросил Флиппи, заставляя Петунию очнуться от меланхоличных мыслей, что не давали ей покоя все эти несколько минут неловкого молчания. Она подняла голову и заметила, что его взгляд жадно впивается в большую тарелку, на которой сонно развалились останки пирога. В его румяной корочке образовалась трещина, через которую просачивалась подозрительно красная вязкая жидкость, заставляя пирог казаться для взгляда таким… смертельно порезанным. — Это малиновый сироп, — сказала Петуния, — Вы же пробовали. По рецепту я всегда добавляю варенье, но на этот раз такого не было. Оно обязательно должно быть малиновым, понимаете. Поэтому я добавила сиропа. — Всего лишь варенье… — Сироп. — Без разницы, — сухо отрезал он. Петуния удивленно моргнула, заметив, что взгляд его глаз вдруг снова оживился. Только он стал совершенно другим, дополнившись зловещими огоньками. Это показалось ей странным. Его рука железной хваткой ухватила рукоять кухонного ножа. — Вообще-то, Вы уже разрезали пирог, — заметила девушка. Он не ответил. На его лице блуждала странная улыбка. Он наклонился через стол, все еще держа нож и впиваясь острым взглядом в Петунию. Их лица оказались близко. Настолько близко, что она отчетливо видела каждый золотистый огонек, мерцающий в его прищуренных глазах. В следующее мгновение он молниеносно вскинул лезвие кухонного ножа, вытянув руку прямо перед собой. Малиновый сироп неторопливо проскользил по кромке пирога и утек под стол, окрашивая паркет своим алым цветом.