Я в тебе тону

Торин возвращается домой самой дальней из всех возможных дорог - тропкой по высокому скалистому берегу над океаном. Весна только-только вступает в свои права, отвоёвывая их у долгой и лютой зимы, которая для этих краёв редкость. Но если уж и случается, то жди беды. За несколько холодных месяцев много скота полегло, много людей заболело и умерло. Хвала Махалу, что с Фили всё обошлось, хотя несколько раз они с Двалином готовы были лекаря задушить голыми руками, когда тот тактично сообщал им в каждый свой визит о возможном, а потом и неизбежном конце для юноши. Обтирая тряпицей покрытый испариной горячий лоб племянника, мечущегося в бреду вторую неделю, вливая в его полуоткрытые потрескавшиеся губы отвар, гном вспоминал, каким Фили был в детстве, и с нежностью убирал с бледного лица мокрые от пота прядки. Мальчик всех поражал своей стойкостью, собранностью, отвагой. Он никогда не желал сдаваться: трудности закаляли малыша и лишь подстёгивали не оставлять попыток, какими бы тщетными они ни казались. - Не сдавайся, Фили, - тихо шептал Торин, сидя у изголовья юноши и сторожа его тревожный сон. Или, быть может, он просто боялся? Боялся упустить момент, когда с губ обречённого срывается последний хрип? – Это будет слишком просто для тебя, сдаться без боя. - А когда он сдавался-то? – спросил Двалин, присев рядом. Воин, вообще-то, хотел уговорить любимого пойти и отдохнуть немного, но, зайдя в комнату больного, понял, что не сейчас. – Упрямец во всём. Как и ты. Страшно было видеть в неверном свете свечей блестящие глаза Торина, покрасневшие то ли от непролитых слёз, то ли от очередной ночи без сна подле больного. Смерть уже много раз забирала тех, кто был так дорог его сердцу. А сейчас она игралась с жизнью единственного племянника, наследника рода Дурина, ставшего гному родным сыном. Словно поняв мысли друга, Торин вложил свои пальцы в его ладонь, по-прежнему не сводя глаз с дрожащего в кровати юноши. С гномом он делил свою боль и страхи, молча, зная, что тот всё поймёт. Это ведь Двалин, наставник, друг, а потом и любимый. Его судьба. Фили выкарабкался. Похудевший, осунувшийся, белый, как полотно, но зато живой: он улыбнулся им двоим ранним утром и снова провалился в забытьё, нашарив во сне рукой ракушки и жемчужинки, выложенные Торином на покрывало. Те самые, которые ему доставал с океанского дна русал. Оба гнома с тоской смотрели, как во время страшной болезни сжимал эти дары юноша, и понимали, что с их помощью Фили цеплялся за жизнь. Горный народ болеет очень редко. А смертельное ранение – самый страшный недуг, способный подкосить того, кто полон сил. Поэтому и Торин, и Двалин, увидев, что угроза миновала, вздохнули с облегчением: следующая проверка на прочность будет уже лишь кровавой сечей. Вот только скоро ли? Бросая взгляд вниз, туда, где каменистый берег облизывают волны, гном грустно улыбается, замечая знакомые золотистые кудри, разметавшиеся поверх мехового ворота. Ну конечно, это он, его племянник. Где же ему быть сейчас, как не здесь? - Фили! Юноша вскидывает голову. Торин рукой указывает на свою шею, сурово нахмурившись, и ждёт, пока племянник не примется застёгивать ворот, закрываясь от ветра и запахивая на груди грубый кожаный плащ. Но когда Фили вновь глядит наверх, там уже никого нет: дяди и след простыл. Молодой гном бредёт вдоль берега, провожая глазами скатывающееся к горизонту солнце. По каменистой гряде добравшись до грота, заползает внутрь и садится на шкуру, зарывшись пальцами в густой мех. Небо потихоньку окрашивается в цвета заката, и юноша вспоминает, как они с Кили несколько месяцев назад в последний раз наблюдали за скрывающимся в водах круглым ярким пятном, сцепив руки и прильнув плечом к плечу. Давно. Это было так давно. Фили не забыл того страшного чувства в груди, когда понял, как был беспечен с русалом, как неосмотрительно соглашался с ним и всё оттягивал момент их расставания. Осознал лишь, увидев наутро подмерзающую полынью и заиндевевшие за ночь шкуры в углу грота. Ветер подхватывал и рвал в клочья горькие стоны сидящего в крошечной пещере гнома, корящего себя за глупую неосмотрительность. Подумать только, ведь из-за него Кили мёрз здесь каждую ночь! И кто знает, жив ли он? Добрался ли до открытого океана? Когда ударили морозы, когда из-за лютого холода начался первый падёж скота, юноша впал в отчаяние. Он каждый день бегал к застывшим под белой коркой льда волнам, пока однажды Двалин, ухватив за плечо молодого гнома, не шепнул ему на ухо: - Обожди до весны, Фили. Сейчас ты всё равно ничего там не увидишь, кроме льда. И Фили подчинился. Но стал сам на себя не похожим, молчаливым, угрюмым. Торин с Двалином решили было пробить эту возведённую юношей стену, как в один день она рухнула сама. Вместе с известием о закоченевшем трупе океанского жителя, обнаруженном, когда в порту люди ломали лёд, мешающий судоходным путям. Лицо Фили тогда, с привычно застывшим на нём выражением суровой печали, исказилось сначала удивлением, а потом уже сменившими его страхом и мукой. Гномы, с которыми юноша возвращался из кузни, не успели задержать парнишку и, коротко переглянувшись, бросились следом вместе с остальной толпой, повалившей поглазеть на очередное океанское чудо. Пусть уже и мёртвое. Торин первым натолкнулся на замершего посреди давки племянника. Фили не мог себя заставить сделать последние шаги: тяжело дыша и хватая ртом ледяной воздух, он смотрел невидящим взглядом в спины стоящих впереди на пристани и часто-часто моргал, смахивая с ресниц падающие на них хлопья снега. Двалин быстро протиснулся мимо них, а через несколько мгновений вернулся обратно, пробасив с облегчением и взлохматив мокрые прядки на вспотевшем лбу юноши: - Русалка это. Русалка. Не русал. Фили зашёлся мелкой дрожью. С хрипом втянув морозный воздух в лёгкие, крепко зажмурился, и из-под светлых его ресниц выкатились слезинки, скользнув по раскрасневшимся щекам. Торин нахмурился, однако, вовсе не из-за слабости племянника: уж больно не понравился ему вид юноши, ещё с самого утра не понравился, когда у того странно блестели глаза, словно бы отражая в своей глубине раскалившийся в огне до белизны металл. А на следующее утро молодой гном уже метался в горячке к немому ужасу дяди, поддавшись неведомой болезни, косившей жителей города… Фили судорожно вздыхает, удобнее устраиваясь спиной к стенке грота и глядя, как в водную гладь на горизонте опускается солнце. Океан всего каких-то пару дней назад наконец-то освободился от оков, и куски льдин, сталкиваясь меж собой, постепенно истончаются и уходят под воду, ломаясь, крошась, растворяясь в ней. И как только это началось, юноша вновь каждый вечер стал приходить сюда и ждать своего единственного. Яркий диск уже больше, чем наполовину скрывается в воде. Сумерки сгущаются, растекаясь чёрным маревом над океаном. Пора идти, иначе можно легко поскользнуться и свалиться в ледяную воду. Фили поднимается и выползает наружу. Делает первый шаг, осторожно ставя подошву тяжёлого сапога на каменистую гряду, и замирает, резко обернувшись: в порыве ветра ему чудится чей-то вскрик, но из-за скрывшегося за тучами солнца ничего не разглядеть на поверхности тёмной воды. Второй шаг, и вот уже сердце рвётся на части, когда в воздухе отчётливо звенит наполненный болью голос, который юноша не слышал несколько месяцев. Бросившись к краю гряды, молодой гном принимается отчаянно выкрикивать имя любимого, выискивая того глазами. Край яркого солнца вновь освещает горизонт последними лучами, и в их свете Фили видит взметнувшиеся над водой и тотчас скрывшиеся в её глубине ладони. Сбросив с себя подбитый мехом плащ, юноша без раздумий бросается в воду. Она обжигает холодом, делает одежду тяжёлой и тянет ко дну, но последнее себе гном позволяет, лишь доплыв до того места, где скрылся русал. Набрав в лёгкие воздуха, Фили успевает зацепиться взглядом за тонкую полоску яркого марева над горизонтом, прежде чем ледяные воды смыкаются над его головой. Кругом не видно ни зги, а сердце со страху отчаянно колотится в рёбра, как вдруг юноша нащупывает ладонь. Пальцы Кили медленно и слабо сжимают его руку, и Фили чувствует, что это прощальный жест возлюбленного перед смертью. Но почему?! Как же так?! Молодой гном обхватывает лицо русала и вдруг понимает, что у него больше нет жаберных прорезей! Более того, юноша ощущает прикосновение ноги, обычной ноги! Отставляя все вопросы на потом, Фили как можно скорее прижимается губами к губам Кили, стараясь, чтобы ни одна капля не проскользнула через их поцелуй. И принимается осторожно выдыхать кислород, передавая его любимому. Хочется заплакать, хочется увидеть, жив ли ещё тот, как вдруг руки бывшего русала изо всех сил вцепляются ему в плечи: Кили отвечает на поцелуй, и в этот же момент толщу воды пронзает чей-то пронзительный яростный вопль. От него океан вздымается, покрывается волнами, мелководье будто бы выворачивает наизнанку, и через несколько мгновений оба юноши оказываются выплюнутыми на каменистую гряду. Кили принимается жутко кашлять, его тошнит водой, а Фили поддерживает любимого и улыбается сквозь слёзы, разглядывает с головы и до ног. Подумать только, русал превратился в самого обыкновенного молодого гнома! Когда Кили без сил начинает заваливаться вперёд, ювелир перехватывает юношу и, укутав в промокший плащ, поднимается вместе с ним на руках. Расфокусированным взглядом бывший русал заглядывает в голубые глаза и, спрятав лицо на груди гнома, потянув носом воздух и улыбнувшись, шепчет: - Ждал всё-таки, - и теряет сознание, откинувшись затылком на плечо. А Фили продолжает улыбаться. И ступает как можно осторожнее, боясь потревожить покой своей драгоценной ноши.