В Асгарде все спокойно

— Отвратительно. — Тор сплевывает на пол и уходит, не оглядываясь, оставляя двух обнимавшихся до его появления парней в растерянности. Одного, потому что он простой воин, покусившийся на принца, а значит, за это ему может грозить, как минимум, иссечение плетьми, как максимум — ссылка на службу в другой мир, и второго, потому что Локи никогда не хотел, чтобы брат узнал о нем то, чего был не должен узнать никогда. Тем более увидеть. Да и не узнал бы, не взбреди ему в голову прогуляться на ночь глядя. А так как без любимого молота, которым недавно наградил его отец, Тор теперь не ходил вообще, а тот реагировал на любую магию — и на магию трикстера, как компенсацию за триумф Тора пробудившуюся практически сразу после объявления брата наследником Асгарада, в том числе — Тор логично притащился узнать, что делает младший принц далеко за полночь в дальнем крыле. Ну и узнал. Хорошо, что хоть голову его пассии не разбил и самого Локи не покалечил. А ведь мог. Хотя, кажется, потрясение брата было куда сильнее, чем Локи мог предположить, пусть бы и пытался представить его реакцию сотни раз в самых худших вариациях, но, как оказалось, все же не смог предугадать всех масштабов трагедии. — Я думаю, нам лучше пока не встречаться, — тихо произносит он, выскальзывая из чужих объятий, но на прощание все же целуя дрожащего парня и успокаивающе шепча, — тебя он не тронет, он даже не разглядел твоего лица, — и уходит, так же, как Тор до этого, не оборачиваясь. С этим парнем все кончено, если Локи, конечно, не хочет для него неприятностей. А Локи не хочет их ни для себя, ни для кого бы то ни было. Следующим утром он до последнего не спускается в трапезную, надеясь, что все члены семьи уже позавтракали, а значит, с Тором он не столкнется. Но, как назло, все они мирно сидят за столом, когда Локи с неестественно прямой спиной входит в двери. Он пытается прочесть на лицах отца и матери то же отвращение, что и на лице брата вчера, но находит в них лишь радушие и тепло. Все как обычно: мать улыбается, отец кивает и только Тор делает вид, что не заметил его появления. А когда младший принц садится на стул рядом с братом, тот с отвратительным звуком отъезжающего по паркету стула поднимается и, не окончив трапезы, молча выходит в двери. — Что это с ним? — встревоженно спрашивает Фригга, глядя на сына, а тот, утыкаясь взглядом в тарелку, невнятно мямлит: — Мы повздорили немного вчера. — Не сердитесь друг на друга долго, — мягко просит мать, — вы же все-таки братья. … — Мы же братья, етуна тебе в зад, Локи! — Тор впечатывает его в стену, и Локи больно бьется затылком об камень, замечая с каким-то садистским удовольствием, что привычное ругательство в свете последних событий перестало казаться смешным — вон как Тор стискивает зубы, тяжело выдыхая. — Ты не можешь быть болен… этим! Локи прищуривается в ответ, чувствуя, как голова начинает немилосердно кружиться от удара — брат приложил его как следует: — Болен? Ты думаешь, это болезнь, которая лечится? — Если нет, то, значит, это сглаз, тебя кто-то проклял! — настаивает Тор, отдергивая руку, которой держал Локи за плечо, с отвращением глядя на собственную ладонь, как будто замарался в грязи, а не касался ею брата. Локи больно видеть это выражение на его лице, но еще больнее слышать его слова. Он думал, что если вдруг Тор все же узнает о его предпочтениях, то, во всяком случае, смирится, а не станет называть это болезнью. — Ты мерзок, Локи, тебя следует лечить. Ты позоришь свою семью, — Тор не щадит его, продолжая высказывать в лицо то, что о нем думает, и тогда Локи предпринимает слабую попытку защититься: — Если бы ты не узнал, ты бы относился ко мне по-прежнему! — восклицает он, пытаясь прикоснуться к брату, но тот, кривя губы, отталкивает его руку. — Но я узнал. И теперь ничто уже не будет по-прежнему, — произносит он, а затем добавляет, тихо и ровно, — я не скажу ничего отцу, но рекомендую тебя к службе вне Асгарда. А когда отец уйдет на покой и я стану царем, ты будешь сослан в Мидгард. Навсегда. Там можешь делать все, что захочешь, но здесь… Если я еще раз встречу тебя с кем-то, я насажу ублюдка на кол, а тебе раздроблю череп. Локи тяжело сглатывает, прикрыв глаза. Страх, боль — все перемешалось, образуя единый ком в глотке, мешающий говорить, поэтому, слыша, как брат уходит прочь, он так и не открывает рта, чтобы суметь что-то сказать. … Тор держит свое слово. Две весны Локи проводит в Ванахейме, три вечных лета — в Альвхейме, и одну зиму там же, на другом краю мира светлых альвов. Лишь единожды он видит брата, прибывшего по поручению в Альвхейм, но тот так и не заговаривает с ним. Лишь окидывает холодным взглядом и проходит мимо. А вечером Локи получает письмо, где Тор непривычно язвительным тоном сообщает ему, что за все это время никто из его шпионов не подметил в поведении младшего принца Асгарда ничего подозрительного, и поэтому, возможно, в скором времени Локи сможет вернуться домой. Но трикстер знает, что никогда не вернется домой на прежних правах, знает, что житья ему там не будет, поэтому письмо сжигает, так на него и не ответив. Он давно запретил себе пытаться понять, почему Тор так с ним поступил, почему отрекся от братства из-за такой… мелочи? Сейчас его чудные предпочтения кажутся ему мелочью, потому что мужеложство каралось и презиралось лишь в Асграде. В остальных мирах отношение к нему варьировалось от лояльности до нормы, и Локи почти перестал считать себя прокаженным и больным, хотя так и не разрешил себе завязать с кем-то отношения. А когда Тор все же вызывает его в Асгард — уже будучи царем — Локи оказывается поставлен перед фактом женитьбы. Или ссылки. Скорая свадьба на дочери ванахеймского вельможи, Сигюн, дом в предместьях Асгарда — святые милости, которым завидует каждый ас — вот, что достается опальному принцу вместе с братской ненавистью. И если раньше Тор пытался избавить дом от скверны, ссылая брата по мирам, то теперь запер далеко за пределами столицы в обществе пары десятков слуг и жены, слишком спокойной и верной, чтобы жизнь с ней не казалась скукой, поэтому Локи начинает думать, что угроза изгнания в Мидгард была прекрасной перспективой по сравнению с жизнью здесь, в клетке братской милости. Тор смягчается по отношению к брату, только когда у Локи рождается первый сын. Даже приезжает навестить их и остается на пару недель, пристально наблюдая за трикстером, который непривычно нежен и учтив со своей нелюбимой женой. А когда рождается и второй ребенок, Тор окончательно сменяет гнев на милость, позволяя Локи вернуться ко двору и принять пост советника. Но как только Локи перебирается во дворец, все снова рушится. Люди Тора повсюду, они следят за каждым его шагом, считают почтовых голубей, которых он отправляет к Сигюн, чтобы узнать о ее здоровье, считают слуг, приезжающих к нему за поручениями, выведывают все, вплоть до того, ночевал ли кто в покоях принца. Локи терпит сколько может, но однажды его терпение лопается, как мыльный пузырь. Он врывается без предупреждения в комнаты брата, но не обнаруживая его, шагает в купальню. Магия искрит на его пальцах, грозясь сорваться и разделаться с зарвавшимся братом и наконец разрешить эту идиотскую ситуацию. — Сукин ты сын! — орет он с порога, врываясь в помещение. — Сколько ты будешь меня изводить? Тор, до этого расслабленно сидевший в воде, мгновенно подбирается, поднимая руку в воздух в призывном жесте — молот вибрирует по плитам, готовый в любой момент метнуться к хозяину. Первая волна бьет Тора в грудь — от ярости Локи забывает, что брат теперь царь — обида за годы изгнания и чужого презрения слишком сильна. Вода окрашивается в красный от пролитой крови, но Тор не спешит призвать молот и разделаться с братом. Он лишь смотрит, крепко стиснув зубы, и ярость Локи как-то стихает, моментально и бесповоротно. — Зачем? — он опускает руки, показывая, что больше нападать не собирается, и присаживается на лавку возле стены. — Зачем ты так со мной? Брат молчит, но не злится, и это дает Локи надежду, что тот наконец объяснится, ведь сам Локи так и не нашел причин тому, почему ни одно преступление не вызывает в громовержце такой ненависти, как выбор трикстера. Тор поднимается из воды, и Локи становится стыдно за рассеченное ударом магии тело брата. Он отводит взгляд и поэтому не успевает поймать тот момент, когда Тор хватает его за руку, дергая на себя, а затем тянет за волосы, вынуждая запрокинуть голову. — Ответ? Тебе нужен ответ? — рычит он, а затем впивается в чужие губы грубым поцелуем. Локи дергается, но вырваться ему не удается — брат держит крепко. Тор хаотично целует его куда придется: в щеки, скулы, губы, лоб, сжимая пальцами за подбородок так крепко, что трикстеру кажется, что синяки ему обеспечены. — Я — наследник Асгарад, первый, етун тебя раздери, сын, пример тебе и всем вокруг, — зло выдыхает он, — мне нельзя, тебе — можно. Где справедливость? Он дергает за ткань чужой рубахи, и та рвется, а пуговицы рассыпаются по полу. Тор заламывает ему руки, связывая порванной тканью за спиной, и толкает вперед, вынуждая уткнуться животом в бортик купального бассейна, и от неожиданности Локи утыкается лицом в воду, захлебываясь. — Я думал, что излечив тебя, справлюсь сам. Я выслал тебя прочь из дворца, чтобы не видеть твоей порочной рожи и того, что ты даже не скрываешь своей ущербности! — Тор дергает его штаны, стаскивая их вниз и прижимаясь мокрым после купания телом сзади. Локи думает, что готов убить, если Тор его все же тронет, и магия срывается с его связанных рук, больно ударяя всполохами и его, и брата. Но громовержец лишь целует — снова куда придется — в плечи, затылок, спину, и Локи даже не чувствует, чтобы тот был возбужден. Поэтому когда Тор внезапно отстраняется, трикстер даже не оказывается удивлен. С таким же успехом брат мог бы просто его избить, как когда-то и обещал — и то не смертельно, а просто чтобы выместить злость. Тор разворачивает его лицом к себе, заглядывая в глаза, и они оба на мгновение задумываются, в ком из них ненависти и ярости сейчас больше. — Ненавижу тебя, — устало произносит Локи, оседая на пол. Задницу неприятно холодят мокрые плиты, связанные руки мешают ударить брата, что, может, и к лучшему. — Я бы сказал, что мне стыдно. Но не перед тобой. Поэтому не извиняюсь, — не остается в долгу Тор. — Развяжи меня, — требует трикстер, и Тору приходится завести свои руки ему за спину, пытаясь при этом не прикасаться — и так схватил, как девку, благо, что не оприходовал — совесть не позволила. — И давно ты по мне сохнешь? — интересуется Локи, потирая запястья и стаскивая порванную рубаху. — Я по тебе не сохну, — огрызается Тор, намереваясь встать, но Локи его останавливает, выдыхая: — Сюда иди, — и сам же тянется к его губам, садясь на брата сверху. А затем смеется Тору в ухо, чувствуя моментально отреагировавшую на это действо чужую плоть: — А говоришь, не сохнешь. Больше они этого не повторяют, все ж не возлюбленные, но проблема кажется обоим решенной. А однажды Тор привозит во дворец своего бастарда от великанши и после сдает его Сигюн на поруки для воспитания его вместе с детьми Локи и с тех пор практически каждую неделю приезжает в дом трикстера, чтобы навестить сына. Во всяком случае, в свои слишком частые появления он оправдывается именно этим. А Сигюн слишком умна, чтобы не задавать вопросов. Даже после того, как в один из дней видит мужа, давно уже не делившего с ней постель, выскальзывающим на рассвете из гостевых покоев и с того дня больше не рвущегося прочь из Асгарда. 26 марта 2014