Цветок, плывущий в тёмной воде

      Зал, который я вслед за подданными начал называть покойницкой, встречает меня волной холода. Хотя никто из моих гостей не нуждается в особом температурном режиме, я как-то интуитивно выбрал для них самую красивую и самую холодную комнату.       Здесь, как всегда, полно мотыльков. Бледные бабочки, живущие в темноте, непонятно, откуда взявшиеся, непонятно, как выживающие в такой стуже… Весь зал полнится тихим стрёкотом их крыльев. Надо бы вывести, но всё недосуг. С другой стороны – кому они мешают? Я даже не знаю, что они едят – во всяком случае, и цветы, и одежда Мин И остаются целы, а за пределами покойницкой я их ни разу не видел.       Голова Ши Уду покоится на постаменте в прозрачной банке, выточенной из горного хрусталя. Нетленный, безмятежный, будто спящий, глаза закрыты, волосы плывут в чуть опалесцирующем растворе… Ни следа презрения и гордости, что так часто отражались на этом лице при жизни – смерть тихонько всё украла, сделав Повелителя Вод юным и умиротворенным, так похожим на младшего брата.       Прогоняю бабочку, поднимаю узорную серебряную крышку и опускаю кончики пальцев в раствор, чтобы определить подлинность. С головой у меня всё в порядке. Это определённо та самая голова, которую я сохранил, чтобы долгими зимними вечерами пить крепкое вино и смотреть на неё с вожделением, мечтая съесть в качестве закуски. Ши Уду мёртв, он не может мне мстить. Конечно, спать с Ши Цинсюанем немного не в его стиле, но никто лучше меня не знает, как сильно смерть может изменить человека.       Итак, не он. Может, тогда…       Поворачиваюсь к скелету, что сидит на троне. Не так давно, не считаясь с расходами, я покрыл кости тонким слоем золота в знак почтения, будто это может что-то исправить. Опускаюсь на колено, смахиваю с одежд оставшуюся от мотыльков пыльцу – почему-то бабочки его особенно любят.       Забираю из костяных пальцев повядшую лилию и припадаю к ним щекой.       Мин-Мин, это ведь не можешь быть ты, правда? То есть, ты не подумай, я был бы очень рад узнать, что ты каким-то чудом остался жив! И понимаю, что у тебя есть все причины мстить мне, но... Пожалуйста, пусть это будешь не ты. Я просто не смогу выступить против тебя, у меня рука не поднимется.       Конечно, мы так и не смогли полюбить друг друга, и наши взаимоотношения всегда носили оттенок вынужденности, но ты был так добр ко мне, незаслуженно добр, и я бы хотел надеяться, что хоть что-то значил для тебя. Потому что ты для меня много значил, Мин-Мин, хотя об этом не знает ни одна душа, и я даже в мыслях стараюсь лишний раз избегать этой темы.       Но я ничего не забыл. Я помню, как чудесно ты готовил юаньсяо; как хохотал на весь дворец, когда я случайно дал себе лопатой по лбу во время упражнений; как тебя обожали мои рыбы, хотя ты вечно забывал кормить их, пока я сплю; твои совершенно похабные, но точные поговорки – будешь смеяться, но огромное их количество так и поселилось в моём лексиконе, а ведь когда-то я стыдил тебя за очередную непристойность… Твои огромные тёплые руки, в которых я грелся, как замёрзшая рептилия… Ты был прекрасным другом, Мин-Мин, даже тому, кто удерживал тебя силой. И мне очень жаль, что всё так закончилось.       Пожалуй, вот ещё одна причина, по которой я не иду сейчас на открытый конфликт с Лэ Яном… Я так боюсь одного – что это всё-таки ты. Или ещё хуже – старина Хуа. В глубине души я не верю, что кто-то из вас на такое способен, но… На Цзюнь У ведь никто не думал. И на меня тоже. Никто не подозревает других больше, чем обманщик.       Позволь мне убедиться, что ты здесь, хорошо? Обещаю, я буду осторожен.       Трепетно сжимаю руку в ладонях, пропуская деликатный поток силы, чтобы проявить прижизненный облик. На мгновение в сердце дрожит надежда – вдруг ошибка, вдруг не тот скелет? Пусть это многое бы усложнило, мысль о том, что Мин И живет где-то, так согревает душу…       Но нет. Ошибки не было. Бледное красивое лицо с грубоватыми чертами, чёрные волосы, развитые мышцы тела, большие красивые руки – знакомый, изученный до мелочей образ. Глубокий мёртвый сон, душа, давно ушедшая из этого мира. Ничуть не больше жизни, чем в урнах с прахом, что стоят на почётном месте в конце зала.       Отпускаю руки, и на троне остаётся лишь позолоченный скелет со свежей лилией в длинных пальцах.       Слишком много сожалений.