Dreams and other Deceptions

Черт. Это была первая мысль, пришедшая в голову Гермионы сразу после пробуждения. Поморщившись от тусклого света, проникающего через одинокое окно, она села и потерла глаза. Цирилло была далеко не безумной. То, что она сделала, определенно сработало. Какую бы странную и загадочную магию не заложила в ее голову эта надменная женщина, она создала достаточно трещин в стене, чтобы ее подсознание смогло добраться. Гермиона вернулась в один из дней шестого курса. Повернувшись к маленьким часам, стоящим у кровати, она посмотрела на время и вздохнула. Было едва ли пять утра. Рано, как и предсказывала назойливая ведьма. Черт. Целительница оказалась права не только в этом. Голова раскалывалась. Гермиона чувствовала себя одновременно дезориентированной и бесцеремонно вброшенной в новый день. Похоже, покоя не будет еще долго. Ночи перестали быть отдыхом, превратившись в бесконечные путешествия по ее памяти, где она лишь наблюдала со стороны. Гребаное исцеление. Сидя в кресле и подогнув под себя ноги, Гермиона смотрела на тень луны, исчезающую за приближающимся утром. Она невольно сравнила себя с этим явлением. Как будто она олицетворяла собой и луну, и ее спутницу, поднимающуюся на горизонте. Днем ее версия в настоящем процветала, и ей нравилось, что все так ясно в теплом свете солнца. Яркие лучи освещали ее достижения и статус - будущее было открыто и принадлежало только ей. Конечно, этот свет отбрасывал тени, которые становились все более резкими и угловатыми, иногда грозя поглотить ее заживо, но все же день дарил оптимизм, который не хотелось терять. С наступлением ночи появлялась другая ее сторона - та, что жила во тьме последние четыре месяца. Луна проливала свет на девушку, казавшуюся слишком юной, неопытной и наивной. Некую версию Гермионы Грейнджер, которая краснела от любовных зелий и тосковала не по тем людям. Разрозненные остатки воспоминаний были подобны звездам на просторах ее сознания. Тусклые точки света образовывали созвездия и образы, которые она пыталась интерпретировать. Даже просто наблюдать за ними как за отдельными объектами было затруднительно. Собрать их в единую картину - казалось почти невозможным, и она понимала, что не сможет сделать это самостоятельно. Солнце и луна. Ее настоящее и прошлое. Жизнь, которую она сумела построить, и то, что оказалось забыто. Две части ее солнечной системы головокружительно вращались по своим орбитам. Ее жизнь и разум были в центре вселенной, единственными постоянными точками. Они никогда не двигались, пока неведомые силы танцевали вокруг нее. С разочарованным стоном из-за раннего времени Гермиона поднялась с теплого матраса и поплелась в ванную. Было бессмысленно пытаться снова уснуть. Разум атаковали мысли, и их невозможно было усмирить, а голова пульсировала слишком сильно, чтобы дать ей отдохнуть. Небрежным движением палочки она включила кран и повернулась лицом к маленькому зеркалу под ярким флуоресцентным светом. Недостаток сна был очевиден: под покрасневшими глазами залегли светло-фиолетовые круги. Чтобы не напугать пациентов, ей пришлось применить маскировочные чары. Все-таки она была целительницей, а не старой доброй Смертью, пришедшей поприветствовать больных и проводить на тот свет. Оказавшись под желанными струями воды, напряженные мышцы шеи и челюсти немного расслабились. Стало чуть легче думать, но голова по-прежнему отказывалась нормально работать. Каждая мысль требовала больших усилий. День предстоял ужасно длинный. В целом, если "специального" зелья от головной боли целительницы Цирилло окажется недостаточно, чтобы успокоить очередную неприятную мигрень, она попросить Падму или Лав проверить пациентов. Одна из них точно согласится подменить ее взамен свободного дня для свидания, посиделок в пабе или чего-нибудь еще, чем занимаются нормальные люди в свой выходной. Она так старательно продумывала план лечения на день, подсчитывала количество наиболее важных пациентов и того, что им нужно, что не сразу поняла, почему аромат мяты, заполнивший ванную комнату, сегодня действует на нее совершенно иначе. Привычное ощущение уюта и спокойствия сменилось паникой. Правда больно хлестанула ее по щеке, заставив шокированно распахнуть глаза. Мята. Амортенция. Драко, мать его, Малфой. Она была готова рассмеяться или закричать... А может и все вместе. Гермиона начала судорожно смывать всю пену с кожи так быстро, как только могла, выливая остатки геля в канализацию. Она искренне хотела, чтобы горячая вода выжгла этот чертов запах с ее тела. Мерлин, нет. Это не могло быть причиной, по которой она сменила гель для душа. Ни черта подобного. До вчерашнего вечера она даже не помнила, как пахнет для нее Амортенция. Это обычное совпадение. Случайность. Именно так она говорила себе, вцепившись в отрицание мертвой хваткой. Правда была слишком жестокой, и Гермиона знала, что если признает ее, то окончательно потеряет рассудок. Быстро высушив себя заклинанием и одевшись, Гермиона выстраивала оборону, борясь с подкатывающей мигренью. Выдвигая против засранца дополнительные обвинения, она словно добавляла пули в патронник, переходя от защиты к наступлению. Ей нужно пережить этот день. Она ненавидела его. Даже презирала. Драко Малфой был предателем и Пожирателем Смерти. Убийцей в конце концов. Она хотела, чтобы его отправили в Азкабан и заперли где-нибудь подальше от нее и ее друзей. Если бы была такая возможность, она бы лично сломала его палочку и отправила в маггловскую ссылку, изгнав туда, откуда он не сможет вернуться. Очевидно, что это была просто бессмысленная, глупая влюбленность. Он никогда не станет кем-то большим, чем предвзятым, избалованным ублюдком с насквозь прогнившей душой. Врагом и никем более. Это неизменно. Вот только он все равно был в мыслях, воспоминаниях и даже в ее гребаном душе. Его аромат прилип к коже, преследуя по пятам. Она буквально задыхалась от запаха мяты, пока судорожно заплетала свои непослушные волосы. Даже не находясь поблизости он умудрялся сеять вопросы и сомнения, бить в самые безопасные места. Разум всегда был утешением Гермионы, ее силой и главным источником энергии. Островком логики и контроля. Но теперь он не принадлежал ей. И если это воспоминание было таким же правдивым, как и предыдущее, то плевать. Она не помнила этого много месяцев. В ней не было места уязвимости - ни в профессии, ни в личной жизни, - и она не могла допустить, чтобы эти воспоминания прорвались наружу. Их нужно запереть в прошлом и отгородиться от той части ее души, которая когда-либо хотела его. Но как бы она не старалась избавиться от этого воспоминания, ее тщательно выстраиваемая защита трещала по швам. Один образ никак не хотел уходить, моля признать его. Этот последний, смущающий и волнующий кадр - его еле заметная, сдержанная улыбка, когда он склонился над котлом, вдыхая Амортенцию. Та самая улыбка, которую она так ждала в Большом зале. Шепот на задворках сознания повторял одно: что бы он не почувствовал в этот редкий момент уязвимости, это напоминает ему о ней. И хотя эта мысль была предательской и казалась невозможной, учитывая то, как он с ней обращался, что-то в ней подсказывало, что эта догадка верна. Как бы она не отрицала. Не обращая внимания на состояние своей комнаты и на разбросанные вещи, она практически выбежала из маленького помещения, стремясь избавиться от запаха, оставшегося после душа. Но, конечно, он висел тяжелым грузом в волосах, на каждом дюйме кожи и проникал сквозь плотную ткань мантии, когда она быстро шла по пустому и тусклому коридору. Точно. Чай. Гермиона сосредоточится на его приготовлении по особым указаниям Цирилло. Черный, как душа целительницы, и крепкий, как ее манера поведения. Она вдруг решила, что сегодня утром добавит в свою чашку сливки, не желая признавать, что они пьют совершенно одинаковый чай. Гордость Гермионы и так была на грани полного краха, и ей совершенно не хотелось иметь ничего общего с еще одним человеком, которого она в данный момент презирала. Вскоре Гермиона уже шла по знакомому коридору к кабинету Брауна, левитируя рядом с собой две большие чашки чая. Головная боль перерастала в полноценную мигрень. Призрачный запах мяты, казалось, пробрался уже в каждый уголок Мунго, а свет в коридоре был тревожно ярким и совершенно нестерпимым. Знакомое бурление в животе при одной мысли о чае, подтвердило наличие тошноты, сопутствующей мигрени. На какой-то слабый миг она понадеялась, что целительница Цирилло права, и к черту ее самолюбие. Она почти молилась, чтобы специальное зелье помогло, и готова была поступиться своей гордостью ради облегчения. Она не постучала и не стала медлить у двери, а просто повернула бронзовую ручку и вошла. Конечно же, чертова ведьма, ожидающая ее прихода, сидела с идеальной осанкой и макияжем, словно ранний час не имел никакого значения. Ее темные волосы были зачесаны назад в очередную немыслимо чопорную прическу. Пурпурная мантия без единой складки или пятнышка сидела на ней исключительно. Она читала толстую пачку бумаг, содержащую, видимо, груду отчетов о состоянии ее здоровья. На том месте, где вчера вечером стояла чашка с чаем, был маленький пузырек, и Гермиона молча подошла к нему, ленивым движением руки опустив обе чашки на стол. Она выпила зелье еще до того, как села в кресло. Сначала Гермиона почувствовала тошноту, но она быстро отступила, когда жидкость осела в желудке. Реакция на свет уже не казалась такой мучительной. Когда она сделала первый глоток чая, боль во лбу начала отступать. Медленно, но верно зелье действительно помогало, и ей не к чему было придраться. Все составляющие были идеально подобраны для облегчения симптомов. Они обе долго сидели в молчании, потягивая чай с отсутствующим видом. Ни одна из них не хотела говорить первой и разбивать напряженную атмосферу. Поэтому Гермиона без какого-либо выражения на лице или звука пыталась проглотить непривычный вкус совсем не черного чая. К тому времени, когда она заставила себя заговорить, солнце уже полностью встало. - Итак, Вы хотите, чтобы я рассказала все, что помню? - голос звучал более хрипло и нерешительно, чем она планировала. Да уж, это очевидная капитуляция. Она готова была поклясться, что на губах Цирилло появилась победная ухмылка, пока Гермиона ждала неизбежного "да". После некоторых раздумий целительница переместилась в кресле, чуть развернувшись к ней. - Нет, Гермиона. Я хочу, чтобы Вы рассказали мне о том, что забыли. То, что уже известно, вряд ли имеет значение. Еще один неоднозначный ответ. Значит, она одна из этих целителей-философов. Как предсказуемо. Именно поэтому Гермиона предпочитала лечить тело, а не разум. Тело всегда давало конкретные, прямые ответы. Разум требовал уклончивых и двусмысленных. Размышляя над растущим списком вопросов, которые она хотела бы задать странной целительнице, Гермиона перебирала наиболее острые. В конце концов, она решила, что для начала стоит хотя бы заговорить. Нехотя и неуверенно она рискнула и сказала то, что было наиболее актуально в этот напряженный момент между ними. - Это было сразу после финальной битвы. Тогда я заметила, что не помню довольно большие отрезки времени. Стоя посреди руин внутренного двора Замка, я даже не могла вспомнить, где нахожусь и что делала. Я понятия не имела, как туда попала. Меня нашли на мосту, в слезах и с совершенно пустым выражением лица. Я точно знаю, что считала Гарри мертвым, и до сих пор помню ту боль, которую испытывала в тот момент. Когда мне сказали, что он жив, я была потрясена. А когда увидела, что он идет ко мне, я подумала, что, возможно, тоже умерла, и поэтому могу его видеть... И из-за не могу вспомнить, как туда попала. Оказалось, что я была очень даже жива. Целительница ничуть не выглядела удивленной. Как будто все это ей было давно известно. Не обращая внимания на незаинтересованное выражение лица, Гермиона продолжила. - Пропала большая часть шестого курса и часть войны. Я не помню, что привело меня сюда, в Мунго. Не помню, почему я вообще стала целительницей и перестала искать крестражи. Я устала от этого! Почему я не могу вспомнить свою чертову жизнь?! - она и не заметила, что заметно повысила голос. Последняя фраза была на грани крика, выплескивая разочарование, которая она не смогла сдержать. Цирилло прищурилась. - И все же целитель Браун сказал, что Вы не в восторге от восстановления памяти. Или это изменилось? Простите, но сегодня Вы не выглядите воодушевленно. Подозреваю, что ночью к Вам вернулось еще одно воспоминание. От тона женщины в груди снова запылало раздражение. Она не обязана оправдываться в своих чувствах, ни перед кем. Тем более перед человеком, единственной целью которого было помочь ей в этом процессе. Рассказать о Малфое показалось настолько неприличным, что Гермиона молча поклялась не выдавать ни единого упоминания об этом человеке до тех пор, пока это не станет необходимостью. Он останется тайной. Как и должно быть. - Как я уже сказала целителю, я одновременно и рада, и чувствую облегчение. Однако полагаю, что восстановление памяти довольно небыстрый процесс, не так ли? И если я пока не чувствую себя их частью, это не значит, что что-то не так, - в ее словах сквозила злоба. Цирилло смотрела прямо на нее, но выглядела абсолютно безразлично, почти скучающе. - В этой области нет ничего нормального, мисс Грейнджер. Так что, если Вы ищете подтверждения или утешения, от меня Вы их не получите. - Тогда что же я получу от Вас? От всего этого? - выпалила она, и чашка в ее руке задрожала. Она отчаянно боролась со вновь вспыхнувшим огнем гнева. - Ответы. Гермиона закрыла глаза, сжав переносицу, и постаралась сделать ровный и глубокий вдох. Какой вообще смысл терпеть эту женщину, если между ними не будет ни поддержки, ни понимания, ни взаимности? Как она сможет это вынести? - Может быть, хотя бы расскажете, как Вам это удалось? - спросила она, открыв глаза, чтобы взглянуть на задумчивую женщину напротив нее. Цирилло мгновение обдумывала ее слова, и в уголках ее рта появился отголосок той самой улыбки, которая вчера вечером заставила ее нервничать. - Как Вы уже знаете, я - легилемент. Но мои таланты работают не так, как у большинства. Там, где маги проникают в сознание, чтобы раскрыть и изолировать конкретные воспоминания или моменты, я нахожу и освещаю темные места, исцеляя их изнутри. Можно сказать, прямо из источника. Там, где другие фокусируются на разрывах или слабых местах - наиболее заметных свидетельствах защищенных или забытых воспоминаний, - я ищу тьму. Это гораздо более точное искусство. Большинство легилименов видят только свет. Они слишком беспечны и неточны, чтобы видеть тени, в итоге полностью упуская их. Сделав паузу, целительница наклонилась и поставила чашку на маленький приставной столик справа от себя. Она выглядела серьезной. - Ваш разум уникален и грамотно защищен. Неудивительно, что до сих пор никто не смог Вас расшифровать, мисс Грейнджер. Они явно не поняли Вас и недооценили. Это был... комплимент? Гермиона не могла понять свои ощущения. Что она вообще должна была чувствовать по поводу этого? То, что выходило из уст этой женщины, все больше и больше походило на бред сумасшедшего. С таким же успехом она могла бы предсказывать апокалипсис... Если бы, конечно, ее вчерашнее лечение не принесло результатов. - Недооценили? - спросила она, не зная что еще сказать. - Да, Гермиона. Вы - окклюмент. Причем, как я подозреваю, прирожденный. Как и я. Рыбак рыбака, если угодно, - с ухмылкой сказала Цирилло, деликатно махнув запястьем между ними. - Но я никогда это не изучала и не практиковала. А даже если бы у меня и был врожденный потенциал, то я никогда бы его не использовала настолько, чтобы создать достаточно прочные барьеры и удержать десятки людей, побывавших внутри моей головы. Да и разве другие легилимены не смогли бы обойти это? Это ведь далеко не первый разум окклюмента, с которым они столкнулись, - Гермиона нахмурилась, пытаясь разобраться в совершенно нелогичных и невозможных теориях. - Ваш разум имеет много поврежденных слоев, мисс Грейнджер. Потеря памяти и окклюменция - лишь часть этого множества. Длительные пытки, в ходе которых Вы получили огромное количество жестоких проклятий, в том числе Круциатус, являются еще одним уровнем матрицы. Я уверена, что Вы слышали об аналогии с иголкой в стоге сена. Так вот попытка найти что-то конкретное в своем сознании очень похожа на это. Она знала, что ее пытали. У нее были шрамы, доказывающие это, и она прошла через многочисленные сеансы исцеления, сглаживающие тремор в руках. Слово, которое Беллатриса Лестрейндж вырезала своим проклятым клинком, ежедневно смотрело на нее с левого предплечья. Она оставила эту надпись во время "перерыва" между проклятиями. Шрам с таким количеством темной магии было невозможно исцелить. И он навсегда останется на ее коже напоминанием о статусе крови. Грязнокровка. - Я не помню этого... Как меня пытали. Гарри и Рон не хотят об этом говорить. Только Полумна рассказала мне. Они слышали из подземелий, как я кричала. Гермиона заметила, как суровое и нечитаемое лицо целительницы на секунду дрогнуло, и в его выражении промелькнуло сочувствие. - Не думаю, что сейчас стоит в это углубляться, Гермиона. Однако я ожидаю, что в какой-то момент нашей совместной работы Вы столкнетесь с воспоминаниями об этом. Гермиона коротко кивнула в знак согласия. Да, она тоже этого ждала, но не хотела обсуждать это и дальше. Не было смысла разжигать огонь тревоги, зная, что однажды правда ей откроется. - Вы все еще испытываете диссоциативные чувства по отношению к воспоминаниям? Целитель Браун упомянул, что Вам было не легко их принять, - небрежно сказала Цирилло и потянулась к большой стопке бумаг, составлявших карту Гермионы, чтобы продолжить чтение. - То, что я видела... Это на меня не похоже, - Гермиона не хотела вдаваться в подробности. Женщина напротив выглядела почти скучающе, явно не желая слушать о ее экзистенциальном кризисе идентичности. - Не удивительно. Война изменила всех нас. Многие, потеряв память или нет, уже не узнают в нас тех, кем мы были до нее. Особенно среди целителей. Но я ожидаю, что ситуация улучшится, когда мы продолжим путь. Это было самой участливой и проницательно-личной вещью из всего, что Цирилло ей говорила. И хотя выражение ее лица было безразличным, Гермиона поняла, что это был белый флаг. Между ними стало на одну стену меньше. Одинаковые эмоции и общий опыт. Война изменила и ее. Это было больше всего похоже на поддержку. Как будто таким странным образом целительница сказала, что ее чувства обоснованы и даже нормальны. И она приняла это, нехотя доверившись уже не такой неприятной женщине. - И что теперь? Приостановив чтение и посмотрев на Гермиону, Цирилло села прямо и слегка наклонилась вперед. - Теперь мы действительно начнем. Вы готовы? Гермиона кивнула. Она действительно хотела разобраться и, наконец, разгадать эту самую большую тайну в ее жизни. Гермиона была на грани и готова нырнуть с головой в неизвестность. Она действительно была готова. - Хорошо, - сказала Цирилло, доставая свою палочку. *** Покинув кабинет, Гермиона направилась в свое отделение. Она узнала две важные вещи о предстоящем ей путешествии. Во-первых, воспоминания будут возвращаться в последовательном порядке. Это объяснялось хорошо развитой способностью к окклюменции, о которой она и не подозревала еще час назад. Как ей сказали, ее сознание было организовано как картотека. Каждое новое воспоминание приходило одно за другим. Иногда будет только одно воспоминание, как это было с двумя предыдущими. А в другой раз за одну ночь она сможет вспомнить несколько дней, а то и недель или месяцев. Самое страшное, что сны могли удерживать ее в прошлом, оставляя в полном бессилии и вынуждая принять непредсказуемость ее выздоровления. Именно этого она и боялась. Гермиона была беспомощна, отдавая себя во власть новых открытий. Подобно большому снежному кому, шатко примостившемуся на крутом склоне горы, воспоминания могли прийти в виде небольшого смещения или целой лавины. Снесет ли ее - вопрос, на который не было ответа. Не существовало ни точных научных данных, которые могли бы ее успокоить, ни примеров из практики или личного опыта, на которые можно было бы опереться. Только возможность выздоровления и надежда на то, что знание своего прошлого поможет ей двигаться вперед к своему будущему. Это все, чего она хотела. Будущее, в котором возможности безграничны, а мир - только ее, и она может управлять им, как захочет. Вторая вещь, которую раскрыла Цирилло, была гораздо менее приятной. Прежде чем стать лучше, ситуация серьезно ухудшится. Она не вдавалась в подробности, сказав лишь, что воспоминания имеют свойство подкрадываться незаметно, и их сила достаточна, чтобы в корне изменить восприятие себя. История имеет свойство повторяться, и, похоже, восстановление памяти происходит циклически. Чем больше воспоминаний будет возвращаться, тем больше она станет разбираться, вбирать в себя и принимать. Желание получить информацию о своем прошлом будет только расти. И так далее. Пока в конце концов основа ее сущности не изменится и не примет совершенно иную форму. Эти переходы были некомфортными, а зачастую и откровенно болезненными - они переворачивали жизнь и оказывали эффект домино на все аспекты того, что определяет человека. Будет ли это ей на пользу, или она полностью потеряет себя? Кем она станет в конце этого пути? "И, Гермиона? - сказала Цирилло в конце сеанса, остановив девушку и протягивая ей небольшой журнал из слоновой кости, - Не заблудитесь." Заблудиться? Это слово эхом отдавалось в ее голове весь день. Она хотела найти себя, а не отдаться воле прошлого. Речь шла об открытиях, а не о жертвах. С этим было покончено. Ей надоело быть мученицей, и в кои-то веки она хотела побыть эгоисткой и сделать что-то только для себя. Поэтому ночью она решила все записать. Так подробно, словно от этого зависела ее жизнь. Каждое воспоминание, каждая деталь, каждое отвратительное чувство по отношению к светловолосому слизеринскому ублюдку были педантично отражены на бумаге. Она писала обо всем, что знала наверняка, оставляя вопросительные знаки между частями, в которых была уверена, но не помнила, намереваясь вернуться и заполнить все пробелы по ходу дела. Перечитывая исписанные страницы, ее передергивало от упоминания серых глаз и повторения имени Драко Малфоя на протяжении всего пергамента. Боги, как же она надеялась, что скоро сможет забыть его и жить дальше. Она умоляла себя, шестикурсницу, наконец, отрастить гребаный хребет и понять, что она намного лучше, чем все это. Лучше, чем он. Спать совершенно не хотелось. Гермиона искала в своем сознании малейший след присутствия Цириллы, но ничего не находила. Даже намека не было, несмотря на то, что двенадцать часов назад целительница коснулась еще одной стены. В этот раз ее магия ощущалась сильнее, но при этом не вызвала ни боли, ни каких-либо других ощутимых побочных эффектов. Гермиона решила, что прошлая ночь была лишь разминкой. В конце концов, сон начал затягивать ее. Последней эмоцией, прежде чем она сдалась, была решимость нырнуть головой в море и приготовиться к удару, когда она столкнется с глубокими водами. Гермиона никак не могла предположить, что не вернется в течение двух месяцев, и течение затянет ее намного глубже, чем она ожидала. Сны быстро растворялись в неумолимом кошмаре.