“Мать-Земля ходит подо мной ходуном в груди,
Всё лицо в грудном молоке,
Мать-Гора родила меня.
Моя кожа – уголёк.
Моя душа нема – мое тело тюрьма”
Если бы у Мегуми была возможность стать любым растением, он бы выбрал мох. Лежа на мокрой после грозы траве, впитывая сквозь закрытые веки рассеянное облаками, слабое солнце, он думал лишь о том, как прекрасен момент и он в нем. Как, пропитавшись влагой, одежда липнет к коже, а ночная свежесть уносит грязь с песком после долгой жары. Он лежит, накрывая руками траву, и перебирает меж пальцев попадающиеся в ладони листочки, мнет их пальцами, растирая сок. Подушечки вязнут в соке — в «крови» только что убитого им лично существа. Остаться бы так чуть подольше, чем на всю жизнь. Прорасти ногами в землю, сплестись с корнями деревьев, всегда дышать чистым воздухом, не быть в ответе ни за что, кроме своего невольного тела, что срубит первый попавшийся путник. Пусть в волосах совьет гнездо какая-нибудь заблудшая птица, а из глаз прорастут кусты крупной черники. Внутренности станут удобрением для мух и червей, кормом для воронов, кружащих над трупами душ. Их карканье привлечет падальщиков, кости растащат. Он будет везде и всюду одновременно. Мегуми отдаст этому миру все, что тот будет готов взять. Лишь бы обрести покой. Мегуми ненавидел ветер и был равнодушен к огню. Земля позволяла твердо стоять на ногах, а воду он обожал всем своим естеством. Только вода могла даровать неприкаянной душе временное пристанище. И после смерти он бы хотел связать свое сердце именно с ней. Остаться жить в топких болотах, охраняя чужеродные топи от людей. Он стал бы Тэнгу из сказок, Водяным, Мстительным духом, Лазоревым драконом Сэйрю. На востоке долгое время не существовало различий между синим и зеленым, их считали одним цветом, и Мегуми бы стал им, рассекая воздух бескрылым телом морской волны. Это принесло бы ему счастье? Воздух такой тяжелый, давит — ни встать, ни пошевелиться. Деревья над головой угрюмые, осуждающие. Чванливые судьи. «Позор, позор!» — кричат они. Свысока насмехаются над ним, что продал и честь, и достоинство за дрочку с проклятием. Да только им не понять, какого это — вознестись, в руках чьих-то стать глиной, быть сотворенным заново, будто родиться по новой. Им не понять, а значит и осуждать нечего. А ветви все ниже тянут к Мегуми свои иголки. А тело все сильнее тонет в траве, проваливается в сырой грунт. Мегуми растворяется. Зябнет от холода, страдает от пустоты. У него есть целое «я», не значащее ровным счетом ничего. Сейчас он утонет, захлебнется мелкими корнями, подавится камнем, отравится перегноем. Его жизнь — удобрение. Когда Мегуми открывает глаза, то кромешная тьма в комнате не дает пошевелиться. Лежа под одеялом, он ощущает сильное давление в области грудной клетки, и тонкий слой укрывающей его материи здесь явно ни при чем. Ни одна мышца не двигается, тело пригвоздили намертво. Сонный паралич самодовольно разглядывает Мегуми, лежа на боку с краю его кровати, подперев голову рукой. Изгибы силуэта смешиваются с тьмой пространства, перетекают в ночь, как если бы он и был — ночь. Мигающие прожекторы глаз зияют краснотой, заливая одну часть лица юноши светом. Повернуть бы голову — да никак. Ему кажется, что он задыхается, когда рука-тень ложится на сердце. Только ложится, но гнет ее присутствия сжимает хрупкий орган в тиски. Из горла не вырваться крику, не сорваться стону — поглощенный тьмой, как вакуумом, Мегуми остается беспомощно молить о спасении широко распахнутыми глазами. Потолок спальни рушится на него, стены сужаются. Сам мир решил погрести Мегуми заживо за все те деяния, что он успел сделать. Улыбаясь, Он дарит ему воздух как наивысшее благо. Не золото, не деньги. Возможность вздохнуть. Мегуми закрывает глаза. Мегуми открывает глаза. Солнце стучит лучами в оконную раму. Ненавистно глядя на свет, юноша накрывает лицо одеялом и кричит в него. Лишь когда связки достаточно оседают от сухости, он перестает. На очевидные вопросы: «Что с тобой?», он так же очевидно отвечает: «Ночной кошмар». Нобара находит его в тренировочном зале. Отрабатывая черную молнию — возможность генерировать ее в любой ситуации, Мегуми долго не замечает первокурсницу, пытаясь сконцентрировать внимание. Пот катится со лба, руки остаются в окружении голубого пламени. — Сука! — со злости парень пинает новенькую грушу, что отлетает на приличное расстояние. — Эй, ты в норме? Нобара проходит в зал, окидывая взглядом взмыленного одногруппника. Делая только ей понятные выводы в голове, решает их не озвучивать. Мегуми не отвечает на ее вопрос, воспринятый как сугубо риторическое замечание. — Старшие на задание уехали, а у нас вечер свободный, вроде как, — говорит девушка. Мегуми не знал, что кого-то сегодня отправят куда-то. Хотя, когда это происходит ожидаемо? Никогда. Поэтому, молча кивнув, он подходит к лавке и утирает лицо о футболку, затем надевая ее. Ничего другого под руками нет. Нобара никак это не комментирует, однако заметно расслабляется и ощущает себя куда привычнее, когда Мегуми оказывается одетым. — Ты что-то про кино и кафе говорил, помнишь? — улыбнувшись, Нобара по-хитрому щурится в сторону юноши. — И не говори, что не помнишь! — Да помню я, помню, — спокойно соглашаясь, маг рукой показывает ей на выход, и они неспешно поднимаются по лестнице. — Предлагаешь сегодня? — Да. Пока не началась очередная херня, лучше ловить момент. Юдзи уже собрался. Мегуми остановился, прикидывая, сколько времени ему потребуется на сборы. На настенных часах в главном холле показывало половину третьего дня. Зачесывая назад влажные от пота волосы, он сказал, уже направляясь в общежитие: — Двадцать минут, и я готов. — Пятнадцать! — крикнули ему в спину. В итоге он вышел через полчаса, отхватил подзатыльника, и они втроем покинули территорию Техникума, предвкушая настроение предстоящего вечера. Вечера обычного — как у нормальных людей. Решили добраться на автобусе. Садясь с конечной остановки и выбирая самые лучшие места в конце салона, Мегуми оказался зажат посередине между друзьями. Спустя приличную часть дороги голова Юдзи сопела на его плече. Нобара сидела у окна и непривычно молчала, закинув для удобства одну ногу на Фусигуро. В целом, он был не против такого поведения ребят. Оно словно сближало их. Не словесно, но хотя бы физически. Объединяло. Мегуми протянул один наушник подруге, до центра они ехали так. — Ну и параша! — возмущался Юдзи, скомкал бумажный пакет из-под попкорна и точным броском попал в мусорную корзину перед выходом из кинозала. — А шуму-то было! Вынимая телефон из кармана шорт, Мегуми, не глядя на друга, отвечает: — Ожиданий, а не шуму. Меньше ждешь — больше радуешься, — равнодушно комментирует он и спустя минуту протягивает Итадори телефон с открытой интернет страницей рейтинга фильма. — С учетом того, что прокат длится уже почти месяц, семь и один — это неплохо. — Не знаю, как у вас, а я чуть не сдохла на этих диванчиках. Обычные стулья в разы лучше! Черт, — девушка потянулась, хрустя позвонками и ненароком оголяя полоску бледного живота. — Вся спина затекла, блин! Осматриваясь, Мегуми увидел на этаже несколько кафешек, не считая фудкорт с американской и европейской кухней. Сильно пахло бургерами. — Выбирай, — ткнул парень Нобару, кивая в сторону заведений. Приличная часть из них оказалась наполовину заполнена посетителями ввиду приближения вечера и желания людей отдохнуть после работы. — Пойдем, куда скажешь. — А чего это Кугисаки выбирает? — возмутился Юдзи. — Потому что я ей обещал, а не тебе, валенок. — Еще и обзывается! Не раздумывая ни минуты, девушка направилась в сторону кафе с мороженым. Что ж, подумал Мегуми, выбор был очевиден. — Я тут подумал… Юдзи заговаривает с ложкой во рту, от чего половину слов удается разобрать с трудом. Расположившись рядом, Нобара не упускает возможности пошутить: — О, ты умеешь думать. Все не так плохо. Рассмеявшись во всю силу, она самодовольно лыбится, пока Итадори показушно закатывает глаза. Его шоколадное мороженое почти растаяло, и коричневатая лужица в пиале приходит в неприглядный вид. — Так вот! Что я хотел сказать, — его внимание переключается на Мегуми, который пытается выковырять кусочки малины из пирожного. Безуспешно. — Фусигуро, ты же у нас приемный ребенок учителя Годзе. Услышав столь странное направление разговора, юноша был вынужден поднять глаза, непонимающе встречаясь со взглядом напротив. Свободное место рядом с Мегуми занято их вещами. — Если тот не наплодит потомства, в чем я сильно сомневаюсь, получится, что наследником сможет стать наш Мегуми? И Нобара, и Мегуми повернули на него свои головы. На обоих лицах читался один и тот же вопрос: «Что, блять?» — Да ну-у, — тянет Итадори, растекаясь по сидению. — Неужели никто, кроме меня, об этом не задумывался? Годзе же не вечный. — Может, мы умрем раньше него, откуда ты знаешь? — предположила Нобара. Заметив отложенные в сторону ягодки на тарелке Фусигуро, девушка ловко сгребла их своей вилкой и закинула к себе в пиалу. Юдзи на секунду помрачнел. Из всех них он оказался самым уязвимым к вопросам о смерти. — Я вообще не об этом! Чего вы начинаете! Я имею в виду, что Мегуми может унаследовать, пусть и не генетически, главенство над кланом Годзе, в то время как Маки станет главой Зенин. И наступит мир во всем мире, учитывая, что на Норитоси можно надавить. Довольный неебически гениальными, по своему скромному мнению, идеями, Итадори раскинул в стороны руки, широко улыбаясь. — Три клана перестанут враждовать. Хотя бы на время. Это же офигенно! — Ты тупой или да? — сдерживая приступ смеха, девушка согнулась пополам над столом. — Долго придумывал? — Мегуми, ну скажи ей, что я прав! — воскликнул Итадори. Не раздумывая над оригинальным ответом, Мегуми сохранил беспристанное выражение лица: — Ты лев. И присоединился к Нобаре, что пыталась вздохнуть и не сдохнуть между порывами неконтролируемого смеха. Когда животы заболели от напряжения мышц, парень вытянул под столом свои ноги, откидываясь свободно на диванчике. Пока они ржали, Юдзи обиженно сидел, надутый и молчаливый. Но Мегуми знал, что их друг не из тех, кого легко задеть дурацкими шутками. — Твоя идея, — начал Мегуми. Нобара слушала, поедая мороженое. — наивна. Во-первых, потому что я неусыновленный сын Сатору, он всего лишь мой опекун. — Есть разница? — удивился Юдзи. — Конечно. С точки зрения юридического вопроса, дети, находящиеся под опекой, не имеют права претендовать на наследство опекуна. Мы бесправны, — Мегуми подождал, чтобы информация была усвоена Юдзи, и продолжил, кладя ногу на ногу. — Во-вторых, я не думаю, что, если бы он и усыновил меня, клан Годзе так легко отдал бы бразды правления постороннему человеку, не имеющему ничего общего с их фамильной техникой, ведь я не могу продолжить их род. Такими успехами Оккоцу быстрее станет наследником, а не я. А в-третьих. Он замолчал, делая паузу. Ребята в ожидании напряглись, хотя настораживаться было не для чего. Фусигуро всего-то подбирал слова. Глядя куда-то за пределы их столика, наконец продолжил. — Сатору еще может произвести наследника на свет. Естественным путем, — никто не комментировал сказанное некоторое время. — Нанять суррогатную мать, в конце концов, — добавил он, надеясь, что смысл именно этого уточнения будет для всех понятен. Конечно же, Юдзи не понял. — Зачем? Можно же жениться! — Это вряд ли, — усмехаясь, Нобара отложила пустую посуду в сторону и посмотрела на Фусигуро. — Мне кажется, он останется один, что скажешь? Ты знаешь его дольше всех. — С учетом важности продолжения его рода ради сохранения проклятой техники, он опрометчивый дурак, — сокрушался Мегуми, потирая висок пальцами. — Но, думаю, ты права. Ему плевать на такие вещи, а иначе он не может. Итадори хлопал глазами, переводя их с одного одногруппника на другого. — Да о чем вы?! Мегуми раздраженно открыл рот, чтобы сказать все прямо, пусть и без как такового разрешения участника обсуждения (то есть Сатору), но к ним подкралась незнакомая девушка. Остановившись возле юноши, она низко поклонилась, держа руки сложенными лодочкой перед собой. Ее спортивная юбка и футболка напоминали форму для тенниса, высокие белые гетры плотно обтягивали тонкие ножки, а сандалии на толстой подошве добавляли ей роста. Пока незнакомка не разогнулась, поздоровавшись, Мегуми не видел ее лица. Темные густые локоны в тугих косах переплетала желтая лента, на фоне такого сочетания ее лицо казалось бледным, а кожа — молочной. Ярко накрашенные глаза, пунцовые щеки от стеснения. — Простите, — сбивчиво заговорила девушка, потирая ладони друг о друга. — Я минут десять на вас смотрела. Вы… Мегуми равнодушно слушал ее речь. — Вы не могли бы оставить свой номер телефона? — и она снова наклонилась, но уже протягивая Фусигуро аккуратный чистый листочек, вырванный, судя по линовке, из какого-то ежедневника. Милая красивая девочка. И Юдзи, и Нобара замерли. Не принимая листочек, Мегуми ответил. — Извините, я не знакомлюсь. Поднимая голову, девушка опечаленно взглянула на него, надламывая брови. — Совсем-совсем? — по-детски спросила она. И улыбнулась. Приветливо, широко. На ее улыбку приятно было смотреть. Поэтому Мегуми тоже постарался улыбнуться, отказывая как можно мягче. — Боюсь, что да. Мне очень жаль. — Тогда, может быть… Хлопнув кулаком об стол, Юдзи почти соскочил со своего места — помешало плечо Кугисаки. Вспыхнув, он рявкнул на девчонку, что до этого момента, казалось, и не замечала других сидящих за столом. — Он же сказал, что не знакомится. Чего пристала? Ошарашенно смотря на кричащего, не менее удивленным сидел и Мегуми. — Простите, я просто подумала… — оправдываясь, затараторила незнакомка. — Конечно, я все понимаю. Наверняка у вас уже кто-то есть, — голос не звучал осуждающе. Скорее она пыталась убедить себя, что дело было пропащим с самого начала. — В таком случае, еще раз простите за беспокойство! И хорошего вам вечера! Последнее было адресовано всем остальным с учетом вклинившегося в диалог Юдзи. Когда она ушла, Мегуми и Нобара замерли, глядя на Итадори с немыми вопросами на лицах. Особенно озадаченным выглядел, естественно, Мегуми. — Я… я внезапно такую злость почувствовал, — друг уронил взгляд на стол, отказываясь смотреть кому-то в глаза. — Не знаю, что на меня нашло. Просто… словно бес вселился. В голове Мегуми крутились шестеренки. — Прости, Фусигуро, — когда он поднял голову, глаза были его, карие. И меток нет. Но Мегуми уверен в своем умозаключении, роящимся на дне сознания. — Приревновал что ли? — пошутила Кугисаки, обнимая загрустившего от накатившей вины парня. Тот замер в ее объятиях. — Не волнуйся, Фусигуро у нас волк-одиночка! Хотя девка ниче такая была… Чего ты ее отшил-то, кстати? Мегуми не сразу понял, что вопрос адресован ему. Разглядывая Юдзи, он встрепенулся всем телом. — Не вижу смысла заводить отношения, когда каждый день может стать последним. Что я партнеру скажу? — отпив кофе из стаканчика, он ушел глубоко в раздумья. — Дерьмо, а не отношения. Человеку из мира без магии тяжело объяснить суть вещей, которые для нас звучат как прописанные истины. — Ты как всегда. Короче, куковать нам всем в одиночестве! — Нобара подняла свой стаканчик, улыбаясь. — За нас будущих: старых, одиноких и, надеюсь, хотя бы богатых! Они засмеялись, хотя смех Мегуми и Юдзи отличался от общего фона беседы. Юдзи не мог не ощутить, что произошло, противясь информации, а Мегуми страстно желал подтвердить свою догадку. Сукуна… К человеку? Выходя из торгового центра, Мегуми уперся взглядом в колесо обозрения — через пару улиц от них шумом и огнями софитов приманивал парк аттракционов. Повернувшись к Нобаре, он спросил: — У нас прям весь день свободен? — Ну типа, — девушка проследила за его головой, направленной строго в направлении парка. — И ночь тоже? — она кивнула. — Тогда предлагаю просрать его по полной. Схватив за руки друзей, Мегуми уверенно потащил их вперед, тараня толпу прохожих, как танк. Юдзи заплетался в ногах, пока Нобара заливисто хохотала. «Что случилось с малышом Мегуми?» — смеялась она. Купленный наспех чупа-чупс та держала в свободной руке. Лямка джинсового комбинезона слетела, а с Итадори едва не сорвалась панамка. Мегуми бежал навстречу веселью, как безумный. Он уже смотрел на Токио с высоты птичьего полета благодаря Нуэ или Годзе, но из открытой кабины колеса обозрения юноша словно увидел родной город впервые в жизни. Бывает такое чувство, похожее на продолжительную слепоту, но потом ты в мгновение обретаешь способность видеть. Видеть вещи такими, какие они есть — саму их суть и форму, саму их природу и смысл существования. Как если бы кто-то разом сменил воздух, перекрасил облака в более насыщенные оттенки, прибавил громкости улицам и прохожим, разукрасил все переулки настенными граффити, добавил вкус пончику из маленькой пекарни. Мегуми боялся моргать, чтобы не упустить это хрустальное мгновение осознанности. Неужели мир настолько прекрасен? Говорят, счастье не может быть целой жизнью. Счастье — если повезет — это небольшие отрезки времени, кусочки воспоминаний, в течение которых ты ощущаешь себя чуть менее дерьмово, чем обычно. Минуты, способные в часы горя действовать подобно успокоительным. Был ли Мегуми когда-нибудь счастлив? Конечно. И каждая такая крупица бережно хранилась. Подставляя лицо софитам центральных перекрестков, наслаждаясь речью рекламных видеороликов, юноша определенно добавит их в свою небольшую коллекцию. Ведь когда-нибудь — маг не знает, когда именно — это будет единственным, что свяжет его с дорогими ему людьми. Они выиграли огромного слона в тире, которого по-джентльменски уступили даме, пару брелков и огромный пакет попкорна. Испачкавшись в сахарной вате, волосы Юдзи и сладость, намотанная на палочку, были одного цвета. Нобара даже сфоткала его на телефон, выложила и подписала: «Ой, простите, две одинаковые фотки скинула». Фусигуро увидел в небольшой лавке старый темно-серого цвета цифровой фотоаппарат. Пока он всматривался в витрину, бабуля под семьдесят несколько минут рассказывала магу, как он работает, даже сделала пару кадров на пробу. Желтоватый отлив камеры давал эффект позолоты на снимке, обрамляя края и искусственно состаривая их. Вернувшись к друзьям с обновкой, Мегуми ничуть не пожалел о потраченных деньгах. Из города выходили пешком. Брели, никуда не торопясь, пока густое синее небо не слилось в горизонте с далеким морем, пока земля не поменялась с облаками местами, пока звезды не заменили им свет уличных фонарей. Раскосые дома окраин сменили высотки и торговые центры, а затем и вовсе превратились в вереницу частных участков. Погружаясь в атмосферу праздника, люди украшали калитки бумажными светильниками, выставляли и вывешивали на окна знамена, покрывали двери позолотой и россыпью сухоцветов. На деревьях повязывали тканевые ленты с желаниями, а те, развеваясь по ветру, уносили молитвы богам. Танабата послезавтра. Каждая семья в Японии хотела встретить этот праздник. Его любили даже сильнее Нового года или Рождества — за фейерверки, волшебство и летнюю благодать. Нобара шла чуть впереди, в задумчивости держа за обе руки ребят, идущих за ней. Размахивая ладонями, девушка мычала какую-то песню себе под нос, а взошедшая луна играла в прятки с ее огненными волосами. Они как раз выходили на пригородную дорогу к остановкам, когда Мегуми заговорил. — Давайте на память, — предложил он, протягивая друзьям фотоаппарат. Нобара обхватила парней за шеи, закидывая на них руки. Прижавшись к девушке щекой, и Юдзи, и Мегуми ощущали жар ее тела, разгоряченного насыщенностью дня. Показывая «peace» пальцами, щелкнул затвор фотоаппарата. И под этот стандартный звук сердце Мегуми сжалось — отчего-то так сильно, что следующий вздох он сделал с трудом, едва устояв на ногах. Перелистывая кадры за оставшийся день, поднял глаза. Первокурсники сидели на деревянной лавочке остановки, а лес за их спиной величаво молчал. Им семнадцать, вся их жизнь только начинается. Тогда почему Мегуми… — Ты плачешь? — спохватилась Нобара. — У меня сердце заболело, — ответил юноша, опуская обе руки, не выключая перемотку кадров на камере. Жизнь забирает у них по дню. Отнимает, будто откусывая куски от тела. Отбирает счастье, семью и будущее. Стоя в конце уходящих двадцати четырех часов, Мегуми желает обмануть время, побежать так быстро, чтобы перегнать стрелки на часах, дабы день не кончался. Чтобы они всегда ходили в кино, ели мороженое и катались на колесе обозрения, а после бесцельно шатались по городу, обсуждая все не свете. Он не готов отпускать это. Фотографии в его руках — единственное доказательство, что их судьбы — не пустой звук. Не просто секундный чих Вселенной. Оставляя слона, Юдзи тоже подходит — будто читая с лица Фусигуро. Они втроем обнимаются, крепко поддерживая друг друга за плечи. Мегуми кажется, что в этот самый момент он рассыпается на части. Ему оставались последние несколько страниц той старой книги, в которой, по-честному, Мегуми уже не видел смысла. Почти все произведение, невзирая на заявленную Годзе ценность, оказалась для мага безуспешной тратой времени. Много красивых и сложных слов, в которых грамотно завуалировали отсутствие информации. Оперевшись спиной о своды Святилища, он в задумчивости перевернул предпоследнюю страницу, устраивая поудобнее подушку под задницей — кости ныли от постоянного давления на жесткое дерево. Рядом стояла недопитая чаша с водой. С момента пробуждения здесь юноша еще не видел Сукуну, наслаждаясь и пребывая в неком предвкушении и раздолье, что позволено человеку, внезапно обретшему свободу одиночества в незнакомом месте. Не теряя ни минуты, Мегуми отложил томик и поднялся на ноги. Не было определенной цели, магу просто стало, возможно, впервые любопытно убранство всего дзиндзя, а не только той части, в которую Мегуми пускают по случаю нужды. Думая об этом, он невольно усмехается, вспоминая, что дзиндзя в прямом смысле означает «территория» — он сейчас внутри территории Сукуны, и двусмысленный контекст сказанного забавляет. Подавляющее большинство Храмов имеет внутри путаную систему коридоров, а фусума спроектирована таким образом, чтобы запутать непрошенных гостей, какая из створок двигается, а какая нет. Только монахи, оберегающие Святилище, знают все лазейки. И Мегуми сейчас ощущал себя варваром, что пытается не растеряться внутри огромных, пустых помещений. Если бы дзиндзя была действующей, их заполонили бы десятки людей — от обслуживающего персонала до послушников, однако… Внутри Гробницы Двуликого единственным живым существом был сам юноша. Фусума — обычно расписанная вручную шелковыми нитками согласно уникальным преданиям местности — здесь однотонного цвета, выцветшая и пожелтевшая. Лен в ней скатался от налипшей поверх пыли. Проводя пальцами по ткани, Мегуми словно через кожу ощутил упадок былого величия. Он приложил немного силы, и перегородка сдвинулась. По ту сторону стен нет ни солнца, ни другого источника света. И все же комнату заливали оранжевые сумерки заката, багряными отблесками разукрашивая пол и лакированное дерево. Рассеянная, неяркая иллюминация не раздражала глаза. Прекрасная иллюзия того, что это место существует в реальности, а на деле не более, чем памятное творение Короля проклятий, его прихоть и собственное видение. «Ему нравится, когда так?» — размышлял Мегуми, проходя внутрь. Красиво. Но пусто. Гробнице зла, не как проекции Владений, а как части древней истории Храма, не хватало наполненности. Как и Сукуне. Величие без содержания внутри. Ходьба босиком не вызывала дискомфорта. Из этой комнаты он автоматически попадал в другую, связанную с ней. Кажется, юноша плутал несколько минут, прежде чем снова вышел в коридор — более темный, им ранее не виданный. «Возможно, это вход в личное хранилище», — ведь все книги и атрибуты ритуалов Двуликий приносил и доставал сам, не подпуская Мегуми к своим драгоценным вещам. Страха перед неизвестностью не было, поэтому он уверенно побрел вперед, неспешно переставляя ноги — факелы остались позади. Привычное погружение в беззвучное пространство. Пол становился все мягче, а идти становилось все тяжелее — все равно что по рыхлым мартовским сугробам, начинающим таять. Самая отчетливая вещь, сопровождающая мага — это металлический запах, как пахнет кровь из-за содержания железа в ней. Святилище не может быть таким длинным, поэтому, Мегуми заключил, что это очередная иллюзия Владений. Спустя продолжительный период он вышел к воде — оказывается, все это время татами медленно превращались из твердого настила в хлюпкое и вязкое что-то. К тому моменту запах крови стал до того очевидный, что угадывать, в чем же увязли его ноги, Мегуми не пришлось. Пугала не кровь, а то, что в ней плавало. Он поднял голову и увидел огромную гору костей. От человеческих ребер до черепов крупных рогатых животных. Они были везде, куда не поверни голову, а потолок исчезал в черноте пространства. Создавался эффект неизмеримости этого места и ужаса, запертого в ней. Зажимая нос краем футболки, Мегуми уверенно ступал, то и дело похрустывая разломанными его стопой косточками. Стараясь не обращать внимание на звук, не придавать значения, чьи бы они могли быть, он аккуратно перешагивал через особо крупные тазобедренные или черепные кости. Местами между ними тянулись красные ленты. Подойдя к одной из таких, маг понял, что это не ленты. Это кишки. В воде остатки живых существ застревали между пальцев стопы Мегуми, и тогда, не сдерживая отвращения, он болтал ею в воздухе, чтобы избавиться от мерзкого тактильного ощущения. Это были и зубы, и части рук с пальцами, ногти, хрящи. Наконец, подойдя к горе, Мегуми задрал голову, вставая на относительно устойчивые два черепа коровы, судя по анатомии. Вершину сия трофеев венчал трон. Узнавая в основании, подлокотниках и спинке скелет человека, юноша не особо и растерялся. Он будто подумал: «Ну а что я еще ожидал?» Трон пустовал. Мегуми даже не думал лезть наверх, а потому, развернувшись, постепенно осматривался, пытаясь понять откуда идет источник света. Обойдя «гору», он увидел тоннель, конец которого манил к себе голубоватым туманным свечением. Мятного цвета облако расплывалось в воздухе, переливалось клубами пара, и выглядело как откровенное приглашение. Как заманивание. И вот туда маг идти отказался. Его сильнее пугала обманчивая безопасность, чем откровенный ужас. Идя назад спиной, Мегуми смотрел в сторону тоннеля, и смог отвернуться только тогда, когда его образ снова скрылся за трупами. Что за место? Его опочивальня? Настоящая, подлинная. Та самая? В коридоре, откуда он вышел сам, загорелся огонек. Приближаясь, тот все отчетливее вырисовывал силуэт. Появившись перед спуском к озеру крови, в котором Мегуми все еще стоял почти по колено, Сукуна держал на уровне головы два сложенных пальца. Именно от них исходил огонек. Надменно всматриваясь в мага как в нашкодившего подростка, он сказал, открыто упрекая: — Тебя в детстве не учили, что лезть в чужое — нехорошо? — Нечего было меня одного оставлять. Мне стало скучно, — выкрикивал Мегуми, так как мужчина стоял на приличном от него расстоянии. Сам маг почему-то не двигался. Кровь и все в ней перестали его тревожить окончательно. — Было логично предположить, что когда-нибудь я захочу осмотреться. Сукуна равнодушно фыркнул. — Что там? — и юноша ткнул пальцем за гору. — Ад, — коротко ответил Сукуна, резко развернулся и пошел прочь, приказывая. — Выходи, пока я тебя в этой крови не утопил. Мегуми обязательно спросит, что это значит. Но позже. Нагнетающая атмосфера способствовала тому, чтобы юноша как можно скорее вышел из озера. Оставляя сначала на земле, а потом и на твердом полу следы стоп, Мегуми так и не нагнал Двуликого. Зато вновь встретил его, стоящего у входа с большой и плотной белой тряпкой в руке. Которую бросил Мегуми в ноги, стоило тому показаться рядом. — Вытри. — Мог бы и в руки подать, — шепотом заворчал маг, аккуратно оттирая кровавые следы от подушечек пальцев. — Я не животное. — Нет, не животное, — откликнулся Двуликий издалека. — Но манер, как у ребенка. — О! Только не говори, что ты собрался воспитывать меня! Самому бы поучиться манерам. Мегуми подошел с испачканной тканью к проклятию, что менял возле молитвенника благовония — старые свечи все истлели — и швырнул ее точно так же, как тот сделал пару минут назад. — Спасибо, — съязвил юноша, натянуто улыбаясь. И встретился со взглядом, который явно обещал запихнуть эту самую тряпку Мегуми по самые гланды. Скорее всего, Сукуна будет наслаждаясь заталкивать ткань до тех пор, пока юноша не задохнется, покраснев, как рак, и закатив глаза, словно дохлая рыбина на песке. Но все же гордость Мегуми не позволила ему даже дрогнуть под ним. «Пусть делает, что хочет», — заключил маг. Он вернулся к подушкам и книге. Подобрал ее и протянул Сукуне, все еще стоящему позади. — Я прочел. Язык по привычке намеревался сказать «спасибо», но в последний момент, отказавшись от этой идеи, Мегуми промолчал. — И? — Что «и»? — Понял что-нибудь? Я просто так, по-твоему, книгами разбрасываюсь? — судя по голосу, Двуликий почему-то злился. Мегуми не понимал, почему. — Каждая страница сама по себе как сокровище. Книга представляла собой дневниковые заметки одного из носителей техники Десяти теней, который жил сотни лет назад. Дальний предок Зенин. Однако мужик был до того хитер — или глуп — что в своих же пометках не рассказал ничего путного, что помогло бы лучше понять сущность техники. Более того, этому человеку удалось к концу жизни подчинить Махорагу, а это поистине знаменитое достижение. Мегуми ждал ответы на свои вопросы, но взамен получил лишь вагон самомнения. На все так или иначе близкие к технике темы тот писал вскользь, и если подсказки и существовали среди его мелко исписанных кривым почерком строк, то они были как иголки в стоге сена. Эта книга, Мегуми полностью согласен с Королем проклятий, была важна для него, если бы не итоговое содержание, что разочаровало все впечатление. — Ты сам-то ее читал? Если да, то прекрасно знаешь, что кроме воды в ней ничего нет, — психанув, маг рухнул на пол, подгибая под себя ноги. — Ни уточнений, ни скрытых приемов, ни способов улучшить навыки. Он блять природу вокруг описывал куда подробнее, чем призыв Небесного Генерала. Ничего, что помогло бы понять, в какую сторону двигаться. Сукуна молча присоединился к нему, вкладывая все четыре руки в полы длинных рукавов кимоно. Мегуми, не поворачиваясь, толкнул к нему пару подушек. — Может нужно просто взять и подчинить Махорагу, — когда Мегуми это произнес, тело пробила дрожь. — Просто, ха, — он нервно засмеялся. — Просто не умереть в процессе. Черт, и ведь даже помощи в процессе не попросишь. Согласно правилам, ритуал считается соблюденным только в том случае, когда сикигами подчинил сам носитель техники. Он размышлял вслух, будучи прекрасно осведомленным, что Сукуна с заинтересованностью его слушает. Проклятие проявляло нездоровый интерес к технике Десяти теней, и по контракту Мегуми обязан рассказывать о ней. Загвоздка в другом. Его ни о чем не спрашивали, Мегуми добровольно поведал информацию, пусть и конкретно в этом случае он навряд ли мог сказать что-то новое и ранее неизвестное. — В любом случае, — воодушевленно подытожил Мегуми. — у меня есть ты и наша сделка. Я не продам душу за просто так и отстану от тебя только тогда, когда пойму, как одолеть Генерала. Воодушевленно по итогу не получилось. Получилось смиренно. Судя по реакции, Сукуна не возражал, однако его загадочная молчаливость начинала раздражать. У Короля проклятий явно имелся комментарий на этот счет, но по какой-то причине мужчина молчал. Единственное, что Мегуми понял, полноценной тренировки сегодня не будет. И тогда одна окольная мысль пришла ему в голову. — И вообще! Я упущу из внимания тот факт, что это — фамильная ценность клана Зенин, и храниться она должна у них, а не в твоей библиотеке, — он обернулся. — Не хочу даже спрашивать, откуда у тебя оригинал книги. — Было бы что скрывать, — равнодушно ответил Сукуна. — Я убил обладателя и забрал книгу себе. — Я сказал, что не хочу спрашивать! — Мегуми не злился. Запрокинув назад голову, его маленькая истерика была похожа на сдерживаемый хохот. — Ты невозможный. Пока внешний мир украшали атрибуты предстоящего праздника, здесь все было неизменно. Отчего-то на фоне дня, проведенного среди вспышек фонариков и огоньков, уже привычная холодность и темнота Владений резко угнетала. — Праздник послезавтра, — вслух сказал Мегуми. Ему было интересно, оставят ли его одного разбирать другие книги или Сукуна расщедрится на свое внимание, оставаясь с магом здесь. — Разве это праздник? — сухо ответил Сукуна, прикрывая веки. Глаза под ними забегали. — Вот раньше действительно был праздник. Та бутафория, что развешивают люди на свои жилища — дешевое убожество. Вы перестали верить, и превратили Священный праздник в повод для отдыха. Мегуми оскорбился. Немного приблизившись к собеседнику, он попытался возразить что-то вразумительное, но стоило ему открыть рот, как все слова застряли в горле. Вновь оседая на подушки, подавляя нарастающее внутри сопротивление. — Ты набожен, — всего лишь сказал юноша. — Да, — неожиданно для Мегуми подтвердило проклятие. Тут же нахмурился, вновь открывая глаза. — Но у меня особая вера, и ты в ней ничего не смыслишь, так что не трать понапрасну силы на бессмысленные расспросы — я все равно не собираюсь на них отвечать. Не то чтобы Мегуми планировал… И все же ему стало любопытно, что за вера позволяла творить все эти бесчинства и ужасы? Во имя или в оправдание? Всматриваясь в глубинную темноту беспроглядного неба, без единой звезды или намека на жизнь, воображение Мегуми рисовало вспышки фейерверков и искрящиеся завитки салютов. Растворяясь в небе, те падали на землю крупицами разноцветного пепла, исполняли желания и приносили удачу всем, кто в это верил. Фейерверк — это же огонь, верно? — А ты умеешь… — «Я серьезно собираюсь это спросить?» — …фейерверки запускать? — Чего? И то, как Сукуна на него посмотрел — как на умалишенного — рассмешило юношу. Абсолютно добродушно улыбнувшись, маг попытался движениями рук объяснить, что имел в виду, при этом уж совсем не впадая в приступ нарастающего смеха. — Ну-у… твоя техника вполне похожа на возможность создания чего-то подобного. Я помню, как выглядят твои стрелы. Возможно, ты умеешь… Язык отказывался повторять это снова, и Мегуми засмеялся, пряча лицо в ладони, тем самым скрывая пунцовый стыд на щеках. Он буквально слышал, как Король проклятий проворачивает сказанное им в голове, решая — шутка это или нет. Мегуми не шутил. Ему удалось дважды ошарашить существо, живущее так долго, что удивить его уже практически невозможно. Практически, однако глядя в растерянные красные глаза маг слишком отчетливо читал в них замешательство. — Я не знаю, — наконец, ответил Двуликий, будто с трудом подбирая слова. Отворачиваясь к водной глади под ногами, он в задумчивости помолчал пару секунд. — Никогда не пробовал. — Попробуй. — Зачем? — они вновь встретились взглядами. — Просто так, — глаза Мегуми загорелись. Юноша ощущал это по широко распахнутым ресницам. — Неужели тебе не интересно? Не все в этой жизни должно иметь охуеть какой смысл. Ты же убивал людей забавы ради. Сейчас то же самое. Прищуриваясь, Сукуна продолжал молчать. Очевидно, его поразила хладнокровность, с которой юноша упомянул убийства, влегкую сравнивая те с развлечениями. Натягивая одну из стрел и слегка модернизируя наконечник, внешне увеличенный в объеме за счет большего количества огня, Двуликий выпустил орудие в небо. Та, пролетев метров десять в высоту, разразилась огненной вспышкой, увы, мало похожей на искры салюта. Скорее на взрыв боевого снаряда. — Не умею, — констатировало проклятие. И все же опускаясь к воде все еще горящим в воздухе огненным прахом, это впечатлило Мегуми. Огонь не имел никакого овеществленного носителя, но при этом продолжал поддерживать форму лепестков, плавно покачивающихся на ветру. На мгновение те осветили Гробницу, и юноша сравнил вспышку с солнцем, на секунду озаряющим здесь каждый уголок. Это было красиво, вопреки ожиданиям. Это было прекрасно, вопреки фактам о том, кто сотворил это чудо. Мегуми не мог оторвать глаз, завороженный небом. — Почему? — спросили рядом. — Почему у тебя такое лицо? Не хотелось отводить взгляд, но пришлось. Мегуми повернулся к Сукуне, следящим за ним. — Потому что это очень красиво. Прямо волшебство какое-то, — не привирая, ответил маг и вернул глаза обратно к падающим «звездам». К одной, долетевшей до них, он протянул руку. И огонь больно обжег ему палец, кусая за подушечку. — Ай… Больно. Скоро все лепестки потухли, достигнув воды. Шипя, они тонули в ней, пропадая навсегда. Мегуми не обращал внимания на Сукуну, обездвиженного и смущенного. Не замечал его, поглощенного раздумьями. Вместо этого маг вытянул руку между ними так, чтобы под ней пролегла тень от ближайшего факела. — Я, конечно, огнем в воздух не стреляю, но тоже кое-что могу, — и, опустив ладонь в тень, осторожно достал из бездонной темноты крохотного белого кролика, умещающегося на ладони. — На, — он протянул животное в сторону Двуликого. — Только не убей его, прошу. Он хоть и не настоящий, но в какой-то степени живой. Сукуна взял в ладони животное, пригнувшее уши и неподвижно нахохлившееся в чужих руках. Принюхиваясь мокрым носом, кролик пару раз моргнул и начал осматриваться. Мегуми следил за тем, как Сукуна деревенеет от каждого движения вверенного животного. Не ощутив опасности, тот ловко проскакал сначала по его предплечью, а потом сел ему на плечо. Так их лица оказались на одном уровне. — У него твои глаза, — подметил Мегуми. Сукуна посмотрел на свое плечо. Они некоторое время переглядывались; кролик сновал вокруг них, а затем встал на задние лапки, подтягивая мордочку к лицу Двуликого. Мегуми решил, что даже не будучи призванным для борьбы с проклятиями, сикигами все же различил возле себя «врага», пусть и не выказывал никакой агрессии. Он хотел бы знать, что чувствует Сукуна, пока молчит, сжимая губы в тонкую линию. — Если тебе не нравится, просто скажи. Я развею технику. — Мне нравится. Решив ему довериться, юноша перестал так пристально следить, откинулся на спину, укладывая голову на подушку. Свесил ноги с татами, спину приятно растягивало давление тела, рвущегося вниз. — Сегодня был хороший день, — вслух сказал маг, изо всех сил стараясь не думать о том, что он когда-нибудь кончится. — Хочешь, я покажу тебе, каким было это место в мою эпоху? — внезапно предложил Сукуна. Приподнимаясь на локтях, Мегуми неверящими глазами, прищуриваясь, переваривал его предложение. Сикигами развеялся, так как маг потерял концентрацию. — Просто так? Или я что-то буду должен? — сразу уточнил юноша. Глубоко вдыхая, тот помотал головой. — А так разве можно? — Мы в моей голове, а воспоминания заточены здесь же. Кто сказал, что нельзя? — приподнимаясь на ноги, гордо заявил Двуликий. Мегуми имел в виду другое, но промолчал. — В конце концов, я Король или нет? Он обошел Мегуми сзади, присаживаясь возле головы на колени. Выставил с обеих сторон от висков, спрятанных под черными волосами, две ладони из четырех. Мегуми смотрел на него вверх тормашками, пока сердце бешено колотилось в панике. — Погоди, — попросил маг. — За что? — волнующе спросил он. — Эмоции позабавили меня. Хочу еще. И он накрыл глаза Мегуми ладонями. Сквозь пальцы проглядывалось едва заметное оранжевое свечение от факела над их головами, затем оно исчезло, и юноша погрузился в темноту. Потом он услышал журчание воды. Открыл глаза и… оказался на берегу небольшого озера, чье каменистое дно проглядывалось сквозь прозрачную гладь. Кристально чистая вода поблескивала в нежных, щадящих лучах солнца, отражая будто зеркало кроны деревьев на противоположном берегу. Сам юноша стоял на одном из огромных камней, разбитых чем-то острым надвое, а вода, плескаясь, норовила намочить его босые ноги. Не сдерживаясь в желаниях, он опустил стопу, позволяя прохладе пустить по коже ток. В воде не водилась рыба. Мегуми поднял взгляд от озера к небу, захлебываясь в его чистоте и совершенстве. Без единого облачка, нависая над самыми кронами, маг хотел коснуться пальцами небосвода, испачкать руку в акварельных красках горизонта. Подставляя лицо свету, Мегуми замер, все еще стоя на камне. Под опущенными веками, трепетая ресницами, он подумал про озеро под Храмом, подозрительно похожим размерами с этим. Однако мысль не смогла удержаться надолго — внутри волнующе подрывалось ощущение блаженства, которому юноша не был в силах сопротивляться. Разведя руки в стороны, он позволил теплому ветру всколыхнуть его волосы и одежду, а глазам вдоволь насладиться пейзажем. Он словно оказался в картине. Мир уже давно не такой красочный, не такой чистый, производство и расширение городов засыпали природу пеплом, затуманили ее. Небо отдалилось, звезды едва виднеются, пытаясь пробиться сквозь ослепительно яркие прожекторы улиц. И потому Мегуми завороженно смотрел на все, что видел вокруг. Пусть это чья-то память, однако, по неизвестной причине, память настолько подробная, что позволяла ощутить кожей температуру воздуха. Неизвестная сила начала поднимать тело вверх. Испугавшись, Мегуми попытался зацепиться за что-то, конечно же, безуспешно. Тогда он услышал голос, звучащий в голове: «Не сопротивляйся». Сукуна звучал уверенно, и Мегуми подчинился. Он возвышался над озером, в состоянии целиком окинуть его взором, как птица. Нескончаемые леса виднелись всюду. Но его все еще поднимали: выше и выше. Пока наконец не подняли достаточно, чтобы в груди сперло дыхание от переизбытка кислорода. Никогда. Никогда воздух не казался ему настолько свежим. Мегуми вдыхал полной грудью, вскруживая себе голову и стараясь не смотреть вниз. — Я сплю… — зашептал Мегуми. — Это не может быть реальностью. Так просто не бывает. «В моем мире — бывает». — Неужели, когда-то земля выглядела вот так? Ему не ответили. Юноша продолжал парить, пока над головой лениво не начали плыть скаты облаков. Живые одеяла — они постепенно укрывали озеро, попеременно сменяя друг друга. Их беззаботность поражала. Их идиллия вызывала зависть. Их грандиозность граничила только с одним похожим на них существом. — Сукуна, — позвал Мегуми. «Что, Мегуми?» — Почему я не вижу тебя? «Потому что я не здесь». — Не в этой эпохе? «Не в этом месте». — Я могу тебя увидеть? И он в мгновение оказался в другом месте. Сложно было сказать, насколько далеко его перенесли от прошлого места. Все, что Мегуми понял — это была возвышенность, и, стоя на вымощенной красным кирпичом тропинке, он по склону понимал, насколько крута гора, на которой он стоял. Кирпич оброс мелкой травой, пробившейся сквозь щели кладки, а высокие тонкие деревья сильно загораживали свет, создавая естественную тень. Оттого трава под ногами не выцветшая, густо-зеленая, сочная. Никаких указаний не было, но тропа намекала сама за себя. И Мегуми пошел, стараясь не поранить стопы о камень. На самом деле подсознание уже подсказало, куда именно он поднимался, и, когда через непродолжительное время сквозь деревья начали просматриваться бордовые своды Святилища, маг не удивился. Продолжал идти, пока окончательно не вышел ко входу в Храм. Стоически огромное сооружение, в разы больше того, к которому Мегуми привык во Владениях. Разлетом своей крыши он занимал в ширину метров восемь, а в высоту самого длинного пика по центру достигал кроны многовековых деревьев, бороздящих ветками низовье небосвода. Заостренные концы рогов над входом выглядели до того натурально, что Мегуми даже не попытался в собственной голове придумать им оправдание, а украшения в виде распахнутых ртов хищника по обе стороны главных колонн и вовсе напоминали нижнюю часть черепов. С перекладины между колоннами свисали тряпичные узорчатые холсты, по половине метра в ширину каждая, перекрывая вход. Видимо, они заменяли двери, ведущие внутрь. Разинутые пасти с клыками вместо наконечников на перилах, они же служили отделкой на самой крыше, устрашающе отпугивая прихожан, а насыщенно кровяной оттенок придавал всему этому месту глубинности и ужаса. Неизвестного происхождения узоры, метки и иероглифы подсвечивались, будто сияли изнутри, привлекая внимание. Отливая золотом на фоне красного, вся конструкция монументального Святилища буквально кричала о своем господстве. Чем ближе маг подходил к ступеням, тем темнее становилась земля, переливаясь от коричневого до венозного. Трава, растущая поверх нее ковром, вяла, почернев вовсе, стоило юноше подступиться к лестнице. Четыре массивные ступени. Что за исполин спускается по ним, если они такого размера? «Поднимайся». С трудом взбираясь наверх, Мегуми подчинился. Пока он проходил под полотнами, те обволокли его на долю секунды, будто вторая кожа, ощупывая все тело. Неприятное ощущение. Которое тут же забылось, стоило Мегуми приблизиться к залу. Трудно не почувствовать себя ничтожеством, когда пространство вокруг заполнено массивными атрибутами религиозной символики, когда их габариты уменьшают твой рост до размера надоедливой мыши, что выбралась из какой-то дыры под полом. Устланный красным ковром проход к главному помещению сопровождали воткнутые в пол по краям бахромы ковра фонарики, где огонь трепетал под толстым граненым стеклом. По обе стороны, пока Мегуми шел, встречались отполированные до блеска колонны цвета спелого граната, устремленные вверх. По ним, как змеи, вились, распахнув пасть, золотые драконы. Не столько давали света светильники, сколько сияла поверхность дорогого металла. Чем ближе он подходил к пьедесталу, тем громаднее возвышались над ним две статуи трехглавых львов по бокам от еще одной лестницы. От них к нескончаемому потолку тянулись по три атласные ленты. Молитвенные знамена свисали на всем пути, что проходил маг. Каждое полотно украшал свой неповторимый рисунок или надпись, неразборчиво вышитый будто вручную позолоченными нитками. Трон находился в окружении шести равноразделенных граней, угол каждой из которых сопровождала колонна, расширяющаяся в диаметре ближе к полу. Многоуровневый узор стен сменял красный на золотой, белый на черный, а с потолка на место, отведенное Богу, падал естественный свет — днем от солнца, ночью от луны и звезд. Прорубленная специально для таких целей полоса служила вознесением для того, кому предназначалась, возвеличиванием. Если у кого-то к этому моменту оставались сомнения, то они бы исчезли под действием такого грамотного психологического хода. Зарево лучей слабым полупрозрачным сиянием обволакивало того, кто находился на троне. Единственное, чего Мегуми никак не мог увидеть, это сам потолок. Будучи до того далеким и темным, он прятал свои своды под натиском более низких украшений, создавая впечатление своего отсутствия вовсе, а все, что есть выше, это беспросветная тьма небес. И только окно света выдавало правду. В вычищенном до сверкающей белизны полу Мегуми видел свое отражение в секундах, когда был способен опустить голову. Все оставшееся время он смотрел вперед, вверх и по сторонам. Монументальность сооружения давила на черепную коробку как один, но очень большой гроб. Несмотря на огромное пустое пространство вокруг, не заполненное буквально ничем, дышать юноша мог с трудом. Рассматривая убранство возле себя, на самом деле все его внимание изначально было приковано лишь к одной детали. К самому трону, куда вела и тропа ковров, и само сердце, как если бы это был последний путь в его жизни. Высеченный из цельного черно-матового камня, он врастал в пол, являясь центром не только зала, но и всего Храма, который словно построили вокруг. С трещинами по основанию, его увенчивали черепа, а узоры в местах, видных вошедшему, повествовали о множестве битв. На троне восседал поистине Король. Не шевелясь, Хозяин предстал перед Мегуми с закрытыми глазами, слегка склонив вперед голову. Две его руки были сложены в символической форме Расширения территории, в других он держал орудия: в правой длинный деревянный посох, увенчанный трехзубым копьем и лентой, а в левой небольшого размера кинжал, широким острием сверкающий на свету. Он выглядел неживой статуей, но стоило юноше ступить на татами, как все четыре глаза разом распахнулись, с точностью вонзаясь в вошедшего. Половину лица скрывала грубая деревянная маска, покрывающая лоб, глаза, щеки с одной части головы. Рот при этом оставался обнаженным полностью. Глаза на маске вытянутые по вертикали смотрелись отвратительно. Черные метки на оголенном торсе и руках переливались мазутом, будто в их глубине кто-то спрятал измельченные в крошку звезды. Его волосы бледно-кораллового цвета покрывали волнами шею почти до плеч. Уши оттягивали среднего размера тоннели, объемные белые шаровары покрывали проклятие ниже пояса. Голые стопы уверенно касались пола. Все это время Мегуми медленно шел, на автопилоте переставляя маленькими шагами ноги. Остановившись на достаточном расстоянии от Сукуны, он узнал его по всем тем немногочисленным изображениям, что маги успели собрать и сохранить. Однако увидеть его вживую… — Так вот каким ты был в расцвете своих сил, — не удержавшись, обронил Мегуми. Изумленно хлопая глазами, он и не пытался скрыть удивления. «Приходя в Храм, принято преклонять голову», — по-прежнему звучало в голове — изваяние перед ним не шевелило губами. Он не его Бог. Не им почитаемый дух. Он — проклятие. И все же, предаваясь скорее внутренним впечатлениям, нежели принципам, Мегуми медленно и с осторожностью опустился на оба колена под пристальным взглядом напротив, и, подкладывая ладони под голову, коснулся лбом пола. Не представляя, сколь долго ему предстоит находится в таком положении, маг про себя сосчитал до трех и поднял глаза, оставаясь сидеть на полу. Слов не было — они закончились. С трудом переводя дыхание, Мегуми мог лишь смотреть, запоминая каждую деталь на суровом лице. Это был мужчина около тридцати пяти лет. Не считая дополнительных пар рук и глаз, не обращая внимания на маску, он ничем не отличался от человека в очень хорошей физической форме. Если это все правда, если то, где Мегуми сейчас находится — реальные воспоминания, то он ни капли не удивлен, почему целая толпа сильнейших магов не смогли уничтожить тело Короля проклятий. Оставить от всего только пальцы — поистине достижение. Осматриваясь, юноша заметил неподалеку от трона сайсен — средних вполне человеческих размеров коробочку для пожертвований заточенному в Храме духу. Увидеть традиционную религиозную атрибутику и здесь было еще одной неожиданностью. Хотя чего неожиданного — это ведь тоже Святилище. Идея, пришедшая в голову магу, так сильно снесла ему голову, что он тут же подорвался, а когда подошел ближе, то долго глядел сверху на деревянную решетку. Через нее не было видно, что находится внутри. На коробке золотом были высечены иероглифы, но Мегуми не смог их прочесть. — Что на ней написано? — спросил он, чтобы удостовериться в правильности своих предстоящих действий. «‘Это вас не спасет’». — В твоем духе, — прокомментировал маг. Опуская руку в карман спортивок, он закрыл глаза, молясь, чтобы она была там. Дело в том, что перед сном они вышли с Юдзи до автоматов, и выложил ли Мегуми сдачу в виде ста йен одной монеткой — он не помнил. Но стоило пальцам нащупать кромку тонкого металла, чудом не выпавшего из одежды, как Мегуми облегченно выдохнул. «Что ты делаешь?» — спросил Сукуна. Статуя не двигалась, но глаза пристально следили за юношей. — Это же Храм. Хочу помолиться. И монетка звякнула о поддон, растворившись в темноте коробки. Снова опускаясь на колени, но уже не падая ниц, Мегуми знал, что попросит, складывая руки возле груди в замок и прижимаясь к ним холодным ртом. Он закрыл глаза, произнося просьбу беззвучно, шевеля одними губами. Мегуми мог попросить о чем угодно — все равно платы в сто йен не хватит даже на незначительную мелочь. Он думал о спасении мира, о Цумики, о друзьях и благополучии Техникума. О спасении собственной пропащей души, что и без того была связана контрактом. Однако его просьба не касалась ничего из вышеназванного. Будучи эгоистичной, своевольной и дерзкой, она звучала в пространстве как насмешка над могуществом здешнего обитателя. Выражая в ней только свое желание, Мегуми потому и загадал это, что был уверен в неисполнении воззванного. Затем маг вновь поднялся, отходя на десять шагов назад. Двуликий перед ним прикрыл веки и тоже встал. Сотрясая голосом пространство, он, наконец, заговорил. — Это твое желание? — Да. Не нужно его исполнять. Я знаю, что оплата слишком маленькая, а заключать новую сделку я не буду. Считай это данью традициям. — Этого хватит, — Мегуми опешил. — Порой чья-то воля ценнее горы золота, отданного за человеческую жадность без цели и стремления. Сто йен и твои эмоции будут мне оплатой. И я принимаю ее. Отказаться от желаемого нельзя. Мегуми помнил и об этом условии. Кивнув один раз, его ноги задрожали. Сукуна приподнял посох, ударяя им об пол. Когда Мегуми очнулся, то стоял на примерно том же месте, что и в воспоминаниях, но вокруг теплела привычная обстановка Святилища. Факелы приветливо играли тенями присутствующих. Сукуна находился от него на расстоянии вытянутой руки, снова меняя обличие на знакомые черты Итадори. Лениво повязанное кимоно держалось на плечах, чуть спадая. — Спасибо, — сказал Мегуми. Потому что было за что. И справедливость неравенства их статусов в реальной жизни сейчас мало играла роль. — Я в жизни не видел ничего подобного. Сукуна сократил пространство между ними до предельного минимума. — Отказаться нельзя, — повторил он. — Но можно отсрочить. — Не хочу. И пусть собственная опрометчивость сбивала с толку, а тело трясло, как от удара током, он был готов. Он давно готов. Встречаясь губами, Мегуми полностью растворился в том, что будет дальше. Каково было желание? Самое низменное из всех возможных.‘Возьми меня, Сукуна Рёмен’.
“Мать-Земля заплетает мне ржи колосок,
Покуда не стану хлеба кусок.
Моя кожа – снежок, рваная рубашка,
Из-под кнута льется бражка.
Кожа бахрома, а моя душа – нема
Моя душа нема – мое тело тюрьма…”