«я с утра до ночи слезы горькие глотаю ем сырое мясо, свежей кровью запиваю у моей диеты есть всего одна побочка - от меня самой не остается ни кусочка…»
Он бьет со всей силы. Цепь под потолком едва выдерживает, но маг не обращает на писклявый лязг внимания, продолжая ударять кулаками по груше. Та раскачивается, крутится, терпит. Чтобы выпустить гнев, не придумали способа лучше, чем поколотить что-то. Или кого-то, если повезет. Меж лопаток уже ручьями, майка насквозь мокрая, а на часах даже шести утра нет. Что поделать, если сон не идет? Не торчать же ему всегда на крыше? В особенности, когда на душе кошки скребут. Ладони, пусть и перемотаны бинтами, ноют, а костяшки давно побагровели от прилившей крови. Сдувая со лба прилипшую челку, он бьет снова. Юноша не представляет на месте тренажерного инструмента ни врагов, ни кого-либо еще, кто портит ему жизнь, чтобы ненароком не выйти из себя. Казенное имущество беречь надо. Но удары становятся все чаще. Все хаотичнее. Не успевает инструмент вернуться обратно, как маг, развернувшись на триста шестьдесят, ударяет по груше ногой. И вот тогда цепь не выдерживает окончательно, слетая с петель. Оглушительный грохот проносится по подвалу, когда та падает сначала на маты, а потом кренится на бок, пачкая оторванной штукатуркой ближайшие метры вокруг. В потолке дырка размером с сантиметр, в которую еще несколько секунд назад был воткнут штырь. - Вот бляха… Второй такой груши у них нет. Предыдущую выкинули после того, как Юдзи продырявил ее кулаком насквозь. Посыпался наполнитель. Нобара обозвала его гориллой в сотый раз за месяц… Осталась одна. И та не продержалась долго. «Ну хоть целая. Только цепь сменить…», - думает Мегуми. Закатанные под колено спортивки распустились, и ногам становится невыносимо жарко. Да и всему телу целиком. Он берет с лавки шейкер с водой, делая один жадный глоток за другим. Капли вытекают мимо рта, прокладывая дорожку по подбородку. Кадык ходит, натягиваясь сквозь тонкую кожу. В ушах набатом стучат молоточки – уже привычные. Раздается свист. Мегуми дергается, но успевает вернуть самообладание, не разлив остатки содержимого бутылки на себя. Хотя, если бы он был на улице… - Ну ты и полуночник! Вот не спится же тебе! Итадори замирает у входа в зал, некультурно широко зевая, не удосуживаясь прикрыть лицо рукой. Волосы как гнездо – топорщатся в разные стороны сбившимися патлами. Футболка-безрукавка спадает с одного плеча из-за чересчур большого размера, оголяя мышцы и часть ключиц. Мегуми думает, что его друг – идеальный кандидат в отношения. Среднего роста, учитывая стандартный рост японских девушек, яркие волосы, немного бунтарь, улыбчивый, простодушный, мускулистый, а самое главное – слегка глупый. Слегка. Это придает ему шарма, при котором женский пол остается с надеждой чему-то его научить или воспитать. Закатывая глаза, маг поправляет бинты, ослабевшие на ладони. Суставы чертовски ноют, боль выкручивает каждую костяшку, однако не время обращать на это внимание. - Тоже нотации читать будешь? Юдзи сунул руки глубоко в карманы штанов. - Не-е, мне влом. В этом весь Юдзи. Мегуми усмехнулся, стараясь как можно приветливее изменить тон голоса. - Тогда, может, временно побудешь моей тренировочной грушей? А то старая, вон, - и он указал на происшествие, мотнув головой. – Перестарался. - Побыть-то побуду, только без ответа не останусь, понял? Юдзи уже проходил на маты, снимая носки и вкладывая их в тапочки, разбрасывая кое-как. Вторая пара аккуратно стояла под скамейкой, на что Итадори сделал себе пометку: подъебнуть Фусигуро за его педантичность. Снимая с себя футболку, маг, не глядя, швырнул ее к оставленной обуви. - Что за нудистские наклонности? – Мегуми отвел глаза, когда друг, пусть и не специально, но покрасовался мускулами. - Не зуди, так двигаться легче. - Ты и во время боя будешь просить подождать, пока раздеваешься? - Господи, откройте окно, а то душно стало. - Придурок, - Мегуми закатил глаза, разминая затекшую спину. - Зануда, - Итадори повторял за ним. Он, в отличие от Мегуми, был неразогретый и только с постели, судя по всему. – Только давай по-честному. Сикигами не использовать. - А ты Двуликого не выпускай. Конечно, он бы и не вышел, но Юдзи же не знает про их договор, поэтому шутка пришлась как нельзя кстати. - Хрен ему, пусть сидит. - Готов? – спросил Мегуми. Юдзи похрустел шеей, пару раз качнулся с пятки на носок, присел, нагнулся. Встал в стойку, выставив перед собой руки – без бинтов, не страшась быть пораненным. - Готов. - Пощады не жди. Улыбнувшись, Юдзи послал ему воздушный поцелуй. Что Мегуми нравилось в их тренировках – Юдзи не приходилось просить выкладываться на полную и не сдерживать силу. Панда, пусть и немного, но всегда контролировал их процесс, оставался вразумительным взрослым, не выпуская проклятую энергию даже в качестве тренировочного аспекта. Инумаки просить было бесполезно… и все понимали, почему. С Маки попроще – та не умела сдерживаться никогда, но спарринги с ней приносили такой ущерб, после которого койка в госпитале обеспечена. С проклятыми орудиями или нет – она оставалась машиной для убийств, и остальные студенты выстраивались в очередь, чтобы потренироваться с ней в паре. А Юта… Если подойти к нему ближе обычного, то спасти тебя сможет только могильная плита. Да и появлялся он в стенах Техникума все реже и реже – у магов Особого уровня дни расписаны по часам. Мегуми отражал удар за ударом, в основном отступая, вопреки ожиданиям друга. Когда тот на мгновение потерял бдительность, уже ощутив вкус приближающейся победы на языке, юноша выступил вперед, атакуя. От соприкосновения их рук выстреливали молнии проклятой энергии. Годзе, конечно, будет все равно, если они разнесут весь зал целиком, но не хотелось бы выслушивать нотации от Яги. Не зря же существует негласное правило – проводить спарринги на улице. Им обоим пророчат Особый уровень, и пусть они в это пока не верят, но их учитель в них верит. И если бы кто наблюдал за метаниями двух тел, неуловимо скачущих по стенам и потолку, наверняка бы тоже согласились с этим. У Юдзи выше убойная сила удара, он хорош в ближнем бою или в сражениях один на один, когда под рукой нет даже палки. Но он слаб в стратегии и защите, за счет чего Мегуми выигрывает в замкнутых пространствах или в комнатах, заставленных вещами. Даже сейчас, перепрыгивая Итадори за спину, он прячется в тени друга, пока тот, отдышавшись, упорно выискивает его глазами. - Выходи, подлый трус! - Сам ты трус! И Мегуми делает захват левой ноги Юдзи, перекидывая через себя. - Кабанище! Меньше жри пиццу по ночам! - Это мышцы! Завидуй молча, дрищ! – хрипит Итадори, прижатый к полу. - Я просто жилистый! В бок Фусигуро прилетает кулак, и он невольно ослабевает хватку, выпуская соперника из рук. Некоторое время они оба стоят на корточках, намотав от усталости языки на плечи, и тяжело выдыхают. Затем вскакивают, по новой начиная атаковать, то и дело перебрасываясь мелкими колкостями и оскорблениями. Они смеются, местами совершая совсем уж позорные ошибки, в реальной битве которые могли бы привести к серьезным травмам, но которые здесь не играют весомой роли. Мегуми использует хитрость и скорость, Юдзи парирует быстрой реакцией и грубой силой. В конце концов, и Мегуми не то чтобы не ожидал таких результатов, Юдзи окончательно валит юношу с ног, садится верхом и прижимает к чужому горлу выставленное наготове предплечье. Удар – и шейные позвонки Фусигуро превратятся в раздробленный конструктор. - Сдавайся! – наигранно выкрикивает Итадори. С его лица капает пот. – Я победил! - Да-да, слезь уже с меня, ты тяжелый. Пол прохладный, и они плюхаются на него, без сил распластываясь, раскинув ноющие конечности. Дыхание постепенно восстанавливается, однако жар не дает разгоряченной коже остыть. Мегуми лениво переводит взгляд на висящее в отдалении полотенце, жалея, что не владеет магией телекинеза. А потом ему на ум приходит идея. Вызвав лягушку, та одним махом цепляет на язык необходимый предмет, и, довольный, юноша накидывает его себе на лицо, параллельно рассеивая сикигами. - Удобно, однако, - замечает Юдзи. - Не всем кулаками махать, - язвит не без удовольствия Мегуми. Обтирается, смотрит на потного жалостливого Итадори и, смиловавшись, бросает полотенце ему. – Утрись. Смотреть жалко. - Ворчишь, потому что я выиграл. Умей признавать поражение, Фусигуро! Юдзи садится, разминая ранее поврежденную в захвате ногу и поднимая в наставлении вверх указательный палец. Мегуми думает, что если бы под рукой было что-то потяжелее полотенца, он бы бросил и это. - Балбесина, - Мегуми ногой пихает чужую стопу. – Это было предсказуемо. Ты же у нас гребанный орангутанг. - Я просто каши в детстве много ел. - С криптонитом, походу. Некоторое время Итадори чересчур серьезным взглядом рассматривает Мегуми, готового уже взорваться от столь пристального внимания к своей персоне. - Не хочешь в тренарежку походить? – наконец, спрашивает друг. Скривившись, тот мотает головой. - Нет, не фанат железки тягать. - Ну хоть форму наберешь. - Зачем? – потихоньку, но Мегуми встает на ноги и идет к лавочке, где оставил свои вещи. Прежде чем попить самому, бросает шейкер Юдзи, который он ловит налету. – Такой я более маневренный, да и прятаться легче, когда тело не слишком большое. - Всю жизнь прятаться собрался? - Кое-кто обещал обойтись без нотаций, так что захлопни рот, пока я тебе сдачи не дал. - Боюсь-боюсь, - и Юдзи выставляет руки перед собой в качестве поражения в разговоре. – Не хотел задеть. - У тебя своя техника, у меня своя. Не всем быть мускулистыми амбалами, как вы с Тодо. Кто-то же должен быть утонченной натурой, - и Мегуми присел в реверансе, слегка кривляясь и посмеиваясь. Вот они дураки, наверное. - С тонкой душевной организацией? - Конечно! Юдзи протягивает руку, чтобы Мегуми помог ему подняться. - А если серьезно, - продолжает товарищ. – Как ты тренироваться собрался? Без Годзе-то. Не похож ты, Фусигуро, на человека, у которого нет плана, не из тех, кто бросается с обрыва в карьер. - Даже если бы мог, не рассказал бы. Не спрашивай, Юдзи. Не трави душу. Юдзи передал шейкер обратно владельцу. Когда Мегуми ухватился за бутылку, Итадори ее не отпустил. Так они встретились глазами. - Скажи, что все будет в порядке, - попросил Юдзи. Юноша вздохнул. - Все будет в порядке. - И что мы не увидим тебя по итогу на больничной койке, - Юдзи не останавливался. «Хорошо бы хоть не в морге». - Мегуми? - Юдзи, все нормально. Пойдем уже завтракать. И мыться – я воняю, как мокрая псина. Мегуми ушел вперед. А Юдзи еще долго сверлил глазами его прямую тонкую спину. Где-то под ложечной сосало беспокойство. Нарастающая тревога, пока беспочвенная, но с каждым днем все более осязаемая. Может, Итадори и дурак, однако в чуйку верит свято. Сколько раз сотоварищ вспомнит данное Мегуми ему обещание? Сосчитать трудно. - Что ты чувствуешь? Стабильность – залог успеха. Мегуми стоит с закрытыми глазами, вокруг него новые чаши. Сукуна величаво прохаживается вокруг, обе пары рук спрятав за спину. - Усталость. - В голове? - Нет, в теле. В последнее время я много времени уделяю физическим нагрузкам. Сукуна кивнул, но маг этого, конечно же, не увидел. Они еще немного поговорили об этом, а затем Король проклятий попросил юношу открыть глаза. - Хороший маг тот, кто управляет своими эмоциями. Твои слова? Мегуми кивнул, добавляя: - А также тот, кто умело их перенаправляет или меняет фокус внимания. - Тогда попробуй отделить одну эмоцию от другой. Растерявшись, юноша не понял, что от него просят. Увидев на его лице замешательство, Двуликий вмиг покрыл все свое тело проклятой энергией, которая время от времени меняла цвет. Словно краски в бесконечной палитре – перетекала из бледно-розовой в ярко-алую, из сиреневой в черную, из зеленой в голубую. - Зависть, - сказал Сукуна, и огоньки стали темно-фиолетовыми. – Гордость, - и цвет поменялся на пурпурный. – Спокойствие, - нежно-голубой. Последний Мегуми видел чаще всех. – У большинства магов проклятая энергия имеет именно этот оттенок. Голубой. Попробуй. Мегуми взглянул на свое тело, окутанное проклятой энергией. Он стоял внутри пламени, что не обжигал своего хозяина. Или обжигал, но следы от этого не были видны глазу. - Представь, что все твои эмоции – это конструктор. Разбери его по частям. Отдели сначала светлое от темного. Затем еще мельче. Или попробуй пойти по наиболее крупным частям, по чувствам, что тебе понятнее всего. - Зачем? Ты говорил, что будешь объяснять, зачем я это делаю. Честно, - маг глубоко вдохнул, ссутулившись. – я представлял тренировки иначе. Думал, ты меня драться научишь, а я стою и хренью какой-то занимаюсь. Тогда в него прилетел сгусток энергии. Желтой. Сначала Мегуми не понял, что произошло, а когда мозг затуманился щенячьей, буквально всецело ослепляющей радостью, которую маг не мог прогнать, как бы ни пытался, часть заложенного в урок смысла до него постепенно дошла. Что-то подобное вытворил древесный дух, встретившись с Сатору и Юдзи. - Ты не всегда сможешь драться. Кроличий побег неплох, но согласись, в купе с затуманиванием сознания эффект будет сильнее. Не подходит для прямых атак, зато превосходен в случае вынужденного отступления. Покорно соглашаясь, Фусигуро больше не перечил. Он все еще стоял, окутанный потоками техники. - Но это не все. Пацан, как часто враг нападал на тебя неожиданно? - Почти всегда, - усмехнувшись, ответил юноша. - И ты каждый раз был к этому морально готов? Зол? Ненавистен? Сосредоточен с первых же секунд боя? - Нет, конечно же, нет. - Исходя из твоих слов, хороший маг должен уметь вовремя доставать из закромов техники то, что ему нужно. Научившись разделять эмоции, ты останешься равнодушен и вежлив, когда внутри пылает злоба, и наоборот – выуживая гнев, бросишься в атаку, невзирая на прекрасно проведенное утро и сопровождающее его хорошее настроение. Чтобы ничего лишнего не лезло под руку. Теперь понял? - Теперь понял. - Любая техника – сильная она или слабая – складывается из эмоций носителя. Сатору Годзе сильный не только благодаря умениям. Он силен за счет своего равнодушия – оно его отправная точка. И многих других магов и проклятий. Когда ты равнодушен, ты словно чистый лист, и необходимой эмоции легче влиться в нужный поток с твоей техникой. В какой-то момент Мегуми поймал себя на мысли, что слушает даже внимательнее обычного. Даже не так. Что он действительно заслушался. Сукуна мог нести откровенный бред, выдумывать задания и объяснения из ничего, и Мегуми бы все равно ему верил – прямо как сейчас. Словно чужой голос – конкретно его голос – это погружение в транс. - Мы почти всегда равнодушны ко всему и ко всем, - закончил Король проклятий. – И ты должен стремиться к этому. - Многие думают, что я равнодушен, - не без горечи сказал Мегуми. - Самоконтроль – это не синоним равнодушия. Скорее доказательство, что в тебе слишком много необузданных чувств, что тебе аж требуется прилагать усилия для их подчинения. Много лирики. Давай вернемся к делу. Мегуми вновь выпрямился, напрягая корпус. - Расслабь мышцы – ты не статуя в музее. Чем естественнее ты себя ощущаешь, тем проще будет. - Мне закрыть глаза? - Как тебе удобнее. На всякий случай он их закрыл, чтобы не отвлекаться на посторонние шумы и образы, а после предыдущей тренировки… отвлекаться, мягко говоря, было на что. Каждый раз, когда они с Двуликим встречались глазами, сердце Мегуми нет-нет, да и пропустит пару ударов, отчего потели ладошки. Быть подростком полный отстой, думал юноша. - Если готов, кивни. Я буду называть эмоцию, а ты «отделять» ее. Я скажу, получилось у тебя или нет. Парень кивнул спустя минуту концентрации. Он решил, что проще всего будет вспоминать что-то, связанное с пережитой эмоцией, которую просят воспроизвести. Память – хороший инструмент, и Мегуми решил остановиться именно на нем, чем абстрактно летать в облаках. - Обида. Мегуми усмехнулся. Как низко было начинать с этого. В ворохе воспоминаний он откопал кадры, на которых отчитывающая его Цумики размахивала его же дневником, утирая параллельно слезы на собственных щеках. Она кричала, чтобы он перестал драться, чтобы взялся за учебу. Что она устала торчать в кабинете директора по несколько раз за неделю. - Плохо, Фусигуро, не то. Он и сам чувствовал, что что-то не то. Тогда кадры сменились. Годзе только что разговаривал по телефону. Он спросил его, все ли в порядке. Мегуми очень нуждался в том, чтобы кто-нибудь об этом спросил, и буквально открывая рот, учитель тут же отвлекся на очередной звонок. Учитывая, что событие случилось относительно недавно, память сохранила воспоминание почти целиком. Сжимая кулаки, вокруг Мегуми заплясали черные языки пламени. Настолько черные, что сквозь них нельзя было рассмотреть предметы позади. - Неплохо, давай дальше. Ненависть. Мегуми в палате у сестры. В самый первый день, когда ему сказали, что она впала в кому, что она не просыпается, а врачи не знают, что с этим делать. Он стоял возле кровати, сжимал ее руку и силился понять, что она его руку не сжимает. И не известно, когда сможет это сделать и сможет ли вообще. Он испытал не бессилие, и не ужас. А именно ненависть. К себе. Проглядел. Не уберег. Проклятая энергия заискрилась бордово-красным. - Усталость. Мегуми лежит на полу в той самой высотке, только что изгнав проклятие Особого уровня. Неизвестно, придет ли помощь, а усталость настолько всеобъемлющая, что не поддаться ей он попросту не может. Падая на холодный кафель, маг думает, как удивительно работает человеческий организм – на грани смерти ему не мешает даже боль. Бордово-красный сменился на мятный. В груди закололо. Ненавязчиво, но уверенно сжало сердце в тягучие тиски. Юноша чуть не потерял равновесие и концентрацию. - Гнев. Под мостом Ясохати, когда терять уже было нечего, он впервые поддался эмоциям целиком, применив Расширение территории. Бояться было некого, а вот в помощи нуждались его друзья, оставшиеся за пределами владений. Либо все, либо ничего. Гнев овладел им, погружая на дно бесконечной воронки. Энергия запылала оранжевым. Так и не успокоившись, сменила оттенок на пламенно-золотой. - Как необычно, - Сукуна несколько секунд помолчал. - Радость. Они с Юдзи и Нобарой выходят из кинотеатра. Фильм им не понравился, зато позволительно было кричать и шуметь, потому что в десять утра понедельника никто, кроме таких же отбитых, в кино не пошел. Целый зал в их распоряжении. Нобара достает из волос Мегуми остатки попкорна, пока Юдзи, сгибаясь пополам, парадирует глупого главного героя картины. Легкие сковало судорогой. Каждый вдох как борьба. - Что-то не так. Мне тяжело… - Шутишь? Мы только начали. - Я сейчас упаду… - Держись, я сказал. Тем временем проклятая энергия окрасилась в сиреневый. Ирисы в июле бывают такого цвета… - Зависть. Других детей из школы временами забирают их родители. Они же приходят на собрания, участвуют в ярмарках вместе со своими отпрысками, провожают утром на занятия, собирают им обеды и навязчиво звонят во время урока, чтобы уточнить, во сколько их сын или дочь будут дома, дабы успеть приготовить ужин. Мегуми всякий раз молча сглатывал это копошащееся словно опарыши чувство, не давая пустить корни. И лишь сейчас разрешая личинкам превратиться в мух. С нежного оттенка сирени цвет сменился на болотно-зеленый. В голове застучали молоточки. Нет, это были молоты. - Я не могу больше… - Тоска, - обрушился голос. Память не остановить. Он закрывает дверь в комнату, которую ему когда-то отвели под личную спальню, но его комнатой она никогда не была. Сегодня день, когда Мегуми переезжает в Техникум. Внизу ждет Годзе, задушевно беседуя с дворовыми кошками как умалишенный. Будущий маг закрывает дверь в опустевшее помещение, желая не почувствовать ничего, ведь здесь ровным счетом ничего и не происходило. За исключением самого главного. Его жизни, которую Мегуми посчитал неважной. Цвет сменяется глубоким синим. Так выглядят океаны перед бурей, разбушевав метровые волны. - Желание. Сукуна облизывает его пальцы. Медленно и громко, не стесняясь выглядеть нелепо или смешно. Ощущения, которые испытывает юноша, похожи на ураган, извержение вулкана и торнадо одновременно. Изнывает не душа, а тело. Рвутся все струны сердца разом, и кажется, если Мегуми вдохнет глубже, то уже не сможет выдохнуть никогда. Оторваться от чужого лица равносильно потере части чего-то сокровенно важного. Нет, не так. Нужного. Ноги его не держат. Пока маг падает на колени, претерпевая нарастающую ломоту, оттенок его проклятой энергии сменяется на розовый. - Боль. Итадори падает перед ним лицом в землю, а прошивающая насквозь дыра вместо сердца растекается кровавой лужей под ногами Мегуми. Улыбающееся лицо друга, пожелание и вытекающая из юного тела жизнь. Оседая, маг отказывается верить в то, что его товарищ только что был убит. «Живите долго» - вот, что сказал Юдзи. Из всевозможных вариаций слов он выбрал именно это, до последнего заботясь о других. И терзания по потере друга пронизывают Мегуми насквозь. Скривившись и склоняя голову едва ли не до пола, испытывая разрывающую изнутри боль, струящееся пламя окрашивается в серый. - Равнодушие. Свет. Мегуми видит свет. Он вспыхивает в нем взорвавшимся в руках ребенка огромным фейерверком. Ослепляя, уничтожая на своем пути все живое. Разводя руки в стороны, выгнув спину, Мегуми бесшумно кричит, стоя на коленях, а свет льется из его глаз, раскрывшегося рта, ушей и носа. Свет повсюду. И этот свет – его проклятая энергия, поглотившая человека целиком. Чаши с водой лопаются все разом. Когда все заканчивается, Мегуми бессознательно падает на татами, а вокруг него еще долгое время пляшут язычки белого пламени, не подпуская посторонних к телу. Они шаят, словно догорающий костер, растекаясь равномерно и двигаясь медленно. Двуликий пробует протянуть к чужому плечу руку, едва не оставшись без пальца. - Я же говорил, что будет интересно. Ни одна мышца ему не подчиняется. Весь он – безвольный кусок мяса в чьих-то руках. В руках монстра, пожирающего его несчастную одинокую душу, высасывающего жизнь тонкими струйками, что натянуты, словно канаты, меж их губ. Всякий раз, когда монстр отстраняется от него, Мегуми зябнет в холоде бесконечных льдов. И лишь чужеродный огонь может растопить его сердце. Ему не нужно открывать глаза, чтобы понять, в чьих руках он находится. На ком лежит тряпичной куклой, опутанный сетями рук, как веревками, прижатый к разгоряченному пеклу Его тела. Во время поцелуя он задевает своими ресницами Его нос, лезет волосами в обе пары глаз, не сопротивляясь, размыкая рот, чтобы впустить в себя Его воздух, Его язык. Всего Его вобрать в себя без остатка. Он держит Мегуми так правильно, так крепко, как если бы от этого зависела Его жизнь. «Не отдам». «Не отпущу». «Мое». Принадлежать кому-то, как вещь… это ведь так привычно, да, малыш Мегуми? Тебя хотят, потому что ты сильный и способный, но какая тебе разница? Ты ведь уже потерялся, так отзовись на зов первого, кто покажет тебе дорогу домой. Дорогу, выстланную страданиями и стонами в Ад. Заостренные ногти царапают ему лицо, Он пальцами раздвигает губы Мегуми еще шире, проникает в них, накрывает их своим ртом, стуча зубами. Его клыки в крови. Это кровь Мегуми – половина тела в укусах. Веки дрожат, содрогается он весь – поздний осенний листочек, безутешно гонимый ветрами и пойманный в липкую сеть паука. «Не отпускай меня», - думает мальчик. – «Не отпускай. Я прошу тебя. Никогда не отпускай меня». Вскакивая, звон в ушах несколько секунд мешает прийти в себя. Все это время юноша думает, что голова расколется напополам на самом деле, и он станет первым в мире случаем такой странной смерти. Его тело будут изучать ученые… одному из них обязательно дадут Нобелевскую премию… Вместо привычной обстановки спальни, Мегуми видит высокий узорный потолок, колонны, а под ним белое постельное белье, хотя маг отлично помнит, что его белье темно-синего цвета. - Что? Кошмар приснился? Шугаясь голоса, Мегуми вздрагивает, выдыхая и хватаясь за сердце. Сукуна полулежит, в каждой его руке по свитку старого пергамента, перевязанного золотыми лентами. - Да есть тут один. Все никак не отвяжется, - съязвил парень, наконец, находя в себе силы, чтобы сесть. От высоких подушек ноет шея. - Помочь? – подмигивая, Двуликий выглядит как неудавшийся косплей сутенера. - Очень смешно. Но если ты убьешься об стену, я буду тебе премного благодарен. Он наигранно улыбается, что есть мочи вытягивая уголки губ вверх, а затем снова отворачивается в попытках оценить свое физическое состояние. - И вообще. Какого черта я здесь? Где моя комната? - Шутишь? Ты бы не пережил переход. ⁃ А нечего было меня доводить! Я говорил, что мне становится плохо… Как только Мегуми позволил себе повысить голос, тут же пожалел об этом. Громкий звук отразился в черепной коробке сотнями молний, взорвавшихся под куполом. Зажмуриваясь, маг пытался совладать с головной болью. - Во время сражения твоим врагам будет плевать, что тебе плохо. Учись терпеть, - высокомерно подметил Двуликий. Фусигуро и без него это знает, но спорить с ним сейчас доставляло такого же рода удовольствие, что и обезболивающее. - Я тебе че, терпила ебаная? – Сукуна не ответил. – Господи как же висок болит. - Ты на него упал. - Тогда вопрос снимается. Так, ничего не знаю, я пошел, - сгребая всего себя с простыни, Мегуми пробует встать на ноги, пошатываясь, как после сильной попойки. – Нет никого желания проводить с тобой лишние несколько минут. - А тебя ничего не смущает? Его взгляд падает на серые спортивки Фусигуро. И из них весьма явно и очень однозначно выпирает стояк. Мегуми тоже смотрит на него, отгоняя от себя сон всеми правдами и неправдами. Организм никак не хочет помогать своему хозяину, вечно подставляя под удар. - А что меня должно смущать? – он собирается с мыслями, поднимая на Сукуну взгляд, как ни в чем не бывало продолжая идти. Если не обращать внимания, то скоро все придет в норму. Это всего лишь гормоны – ничего удивительного. - Какой интересный, должно быть, кошмар тебе приснился. - Ага, очень, главному герою нужно дать Оскар, - Мегуми машет куда-то в неопределенность, едва улавливая слова за спиной. - Спасибо за веселое представление сегодня! – выкрикивает Проклятие. – Ты заслужил отдых. Мегуми поворачивается, замирая на самом краю ступенек. Поднимает руку, вытягивая в сторону Сукуны средний палец: - Поцелуй меня в зад, козел. Сукуна щелкает пальцами, а когда Мегуми исчезает, говорит: - Когда-нибудь – обязательно. Вытаскивая из кармана три билета в кино, воодушевившись недавними воспоминаниями, Мегуми направляется к шкафчикам, в которые Юдзи с Нобарой убирают спортивную обувь. Тренировка закончилась пару минут назад. - Давно нас на задания не отправляли… Даже подозрительно, - замечает юноша. - Сплюнь, дурак. У меня в планах успеть завтра на открытие новой летней коллекции одного модного дома! - Эм, ребята. Мегуми топчется возле них, не зная, с чего начать. С Кугисаки после того случая они так и не разговаривали. - Я хочу извиниться за свое поведение. Давайте… - слова застревают в горле. – Давайте в кино сегодня вечером сходим? Вот, - и тянет в их сторону напечатанные электронные билеты. – А потом в кафе можно. Я угощаю. Нобара презрительно смотрит на листы бумаги, и Мегуми думает, что одним кино и мороженым тут не обойдется. Задета гордость девушки. - Я на тебя не злилась, чтоб ты знал. Но от кафе не откажусь! – ее задиристый голос облегчает магу жизнь. Выдыхая, Мегуми чувствует себя в разы лучше, чем пару минут до того. - Что за фильм-то? – лезет через плечо Нобары Юдзи. – Не ужастик? - Нет, что-то про супергероев. - О, блокбастер значит! Клево! - Первокурсники! Хохот ребят прерывает стремительно приближающийся Нанами. До того, как он накрыл их своей тенью, те успели переглянуться, а девушка – даже скрестить пальцы. - Собирайтесь. Через час едете со мной. Все трое. Покорно возвращаясь в общежитие за вещами и формой, Юдзи толкнул Мегуми в плечо, шепча на ухо: - Плакало наше кино, походу… Вернулись за полночь. Разбредаясь по комнатам, у Кугисаки хватило сил просто чтобы махнуть парням и зарыться в ворохе одеял, пока дверь, уныло скрипнув, не закрылась наглухо. Едва переставляя ноги, студенты лениво, в полном молчании, тащились к себе, поворачивая за угол. Никто не умер. Никого не убили. Тогда почему им так тяжело? - Меня словно через эмоциональную мясорубку пропустили, - Юдзи держал глаза открытыми ровно до тех пор, пока не оказался напротив своей комнаты. – До завтра. Не дожидаясь ответа, он также как и Нобара минуту назад закрылся у себя. Судя по звуку – рухнул прямо на пол. Мегуми остался в коридоре один. Полная луна светила сквозь деревянные жалюзи, рассеивая свет. Ленивые облака, в попытке скрыть от людей звезды, мчались, но далекое сияние становилось до того пронзительным и мощным, что белая пелена туч не справлялась. И Мегуми смотрел на звезды, отражающиеся в его глазах. Остановившись, не дойдя до двери все-то пару шагов, он почему-то не мог сдвинуться с места. Красота заворожила его. Их миссия сегодня оказалась неожиданностью даже для Техникума. Первокурсников попросили помочь в сопровождении перевозимого из одной тюрьмы в другую опасного мага-проклинателя, пойманного прошлой осенью. Самое главное правило – не смотреть ему в глаза и не разговаривать. Проклятая техника этого преступника заключалась в сильном гипнозе. Никто из их тройки и подумать не мог, что будут высосаны к концу дня до нитки. Как сказала Нобара, садясь в машину Идзити: «Энергетический вампир, какой-то». Вампир он или нет, но преступник – точно. Поэтому каждый держал ухо востро. Мегуми, как самого ответственного, приставили рядом с главным конвойным. Что удивительно: за время тренировок с Двуликим он так привык ощущать рядом с собой постоянные потоки сильной проклятой энергии, что почти не почувствовал дискомфорта. Юношу больше заботили преступления, которое тот совершил, оставаясь по-прежнему в живых. Если бы Мегуми мог, он был… «Спать, иди спать», - сказал юноша сам себе и толкнул дверь в спальню. Наскоро сполоснув пропотевшее тело, он заснул, едва голова коснулась подушки. Метавшись по кровати, Мегуми бился в жаре, бесконечное количество раз перекатываясь с одного бока на другой. Пот струился с его висков, футболка промокла насквозь. Сжимая пальцами простыню, он утыкался носом в подушку и в тихом вое плакал, пока звезды прятались в темноте ночи. Ему снились бесконечные смерти, с которыми Мегуми ничего не мог поделать. Ни как маг, ни как человек. Оставалось только смотреть, не в силах сомкнуть век и отвернуться. Что-то заставляло продолжать смотреть на этот ужас. Запах человеческой крови прошил каждый сантиметр его одежды. От него кружилась голова, и тошнота подступала к горлу. Возникнув над измученным телом спящего, Король проклятий долгим пронзительным взглядом вглядывался в страдающего мальчишку. «Пожалуйста, перестаньте…», - молили его искусанные губы. – «Хватит, не надо, прошу, хватит». Не в первый раз он вот так за ним наблюдает. Не в первый раз его одолевают кошмары, из-за которых тот вынужден сбегать на крышу, дабы пережить очередную бесконечную ночь. Человек, чья техника соткана из чернильных теней, боится ночи и того, что в ней прячется. - Что же тебе снится, Фусигуро… Накрывая покрывшееся испариной бледное лицо, искаженное страданиями, ладонью, Проклятие шепчет слова, после которых рука Мегуми ослабляет хватку, дыхание становится ровным, а складки на лбу разглаживаются. Замирая, маг дышит, едва уловимо сотрясая воздух. Бесшумно. - Спи. - Мне нужно твое разрешение. Сукуна восседал на татами, перебирая в одной из ладоней три металлических шарика. К этому моменту они успели повторить стандартную процедуру раскладывая эмоций и чувств по полкам, и что хорошо – Мегуми больше не падал в обмороки. Каждая их «тренировка» уносила с собой часть слабости, заменяя на кирпичики устойчивости и хладнокровия. - Давно ли? Мегуми тоже сел, переводя дух. - Этот ритуал не несет в себе почти никаких практических навыков, он не поможет тебе быстрее двигаться, резче проводить контрудары и не добавит веса в твою технику. - Но ведь зачем-то ты мне его предложил, значит не все так просто, - продолжил Мегуми. Если он что и понял про Короля проклятий, так это то, что случайности в его случае никогда не случайны. – К тому же, ты сказал «почти». - У тебя систематические кошмары, ты едва можешь спать, а после возвращения с заданий беспрерывно торчишь либо здесь, либо на крыше, - Сукуна нахмурился, готовый к выпадам юного мага и пресекая те заранее на корню. – Даже не думай отрицать. Мне лишь интересно, откуда тянутся корни. Да и у ритуала есть побочный эффект. - Раньше тебя не особо волновало мое состояние. Что же это за эффект такой, что ты мне говоришь об этом заранее, да еще и с таким серьезным лицом. - Побольше серьезности, пацан. Я не в игры с тобой играю. Это черная магия. Мегуми слегка осел, проглатывая все остроты на этот счет. - Я введу тебя в транс, в котором ты попадешь в свое подсознание, в саму свою суть, но вот куда ты попадешь – никто не знает, а загвоздка, Фусигуро, в том, что неизвестно, сможешь ли ты оттуда выбраться. - То есть… - Вполне реально, что ты застрянешь там навсегда. Такие случаи единичны, но они есть, и по договору я обязан тебя предупредить, ведь от этого напрямую зависит дальнейшее содержание контракта. И ни я, ни кто-либо другой не смогут тебе помочь. Там, где ты окажешься, вся надежда только на тебя. Не было похоже, что Двуликий играется с ним. - Какая выгода для тебя? Говори сразу, чтобы без сюрпризов. Подложив под бок пару подушек, собеседник прилег на них, сохраняя зрительный контакт. - Я пойду туда с тобой. - В мою голову? Ты? - Мне слишком любопытно, что за чертей ты прячешь под своей кроватью, чтобы отказываться от такой соблазнительной идеи. Так что да, я готов рискнуть. И еще кое-что. Между ними было приличное расстояние, но Король проклятий, нагнувшись вперед, почти доставал до лица юноши. Сдерживая, чтобы не дернуться и не отсесть, Мегуми крепился самообладанием, пока четыре глаза сверлили в нем четыре дырки. Он бы хотел сказать, что привык к ним, но как бы не так… - Ты не вернешься оттуда прежним человеком, - очень вкрадчиво и доходчиво продолжал Сукуна. – Все, кто проходит через данный ритуал, опускаются на такие глубины своей души, что порой кажется, лучше бы они этого не знали и не видели. Как бы соблазнительно не манил шанс отправиться туда за тобой, вариант, где ты сходишь с ума, меня как-то не очень радует. Так что подумай хорошенько, надо ли оно тебе. Мегуми не мог выкинуть его слова из головы последующие двое суток. Рассеянно двигался, почти не ел, не мог ни о чем думать. Любопытство и шанс стать кем-то иным, возможно, кем-то, кто сможет постигнуть теневую проклятую технику целиком – манил теплым светом фонарика. Не сдержавшись, в ночь вторых суток он дал Сукуне свое согласие. На что тот ответил сдержанно: - Твоя воля. Мегуми лег на раскатанные Двуликим шелковые одеяла. По пояс он был обнажен, голые стопы кусала тревога. Паника нарастала по мере приготовлений. В воздухе запахло чем-то весьма специфическим, когда Сукуна накрыл ему веки смоченной в растворе тряпкой. Не сдерживаясь, Мегуми выдал: - Почему пахнет травкой? Это марихуана что ли? - А в транс я тебя детскими витаминками вводить должен? Лежи и не дергайся. С тряпочки стекало, щекотно капало где-то за шеей на пол. Мир погрузился в рассеянную полутьму, потому что неплотная ткань не давала возможности погрузиться во мрак целиком. Сукуна положил еще одну такую же поверх предыдущей, но чуть ниже – на нос, оставляя рот открытым. - Я не задохнусь? - Не задохнешься. - Как ты попадешь в мою голову вместе со мной? Сукуна не ответил. Каким-то шестым чувством Мегуми понял, что это «секрет производства». «Ну и хрен с тобой, не отвечай», - фыркнул юноша. Его накрыли чем-то увесистым и теплым, по ощущениям похожим либо на ворсовый плед, либо на шкуру какого-то зверя. Почему-то второй вариант виделся магу ближе. - Как я пойму, что я уже…- слова растекались в голове. – Что я… чт… Если Двуликий что-то и сказал Мегуми, перед тем, как тот погрузился в сон, то он в любом случае ничего не услышал. Звуки превратились в вакуум. Давление в ушах росло, как если бы маг оказался глубоко под водой. В момент, когда казалось, будто весь мир – это сплошная черная дыра, он вдруг услышал голос. Детский смех и слова, искаженные неумением говорить. - …гуми. - Да нет же, не Гуми! А Ме-гу-ми. Мегуми. - Гу-ми! Он оказался в до боли знакомом помещении. На своей старой кухне, с убогой планировкой и окном, в которое даже днем едва попадал солнечный свет. Стол стоял по центру, совмещая в себе и столовую, и кухню одновременно. В отдалении маячила спинка видавшего жизнь дивана, работающий без звука телевизор едва угадывался – очертания были все еще слабыми. Мегуми просто знал, что и где стоит. Ведь это был… его дом. За детским столиком для кормежки сидел кроха, лет двух. Отрастающие черные волосы растрепались, напоминая воронье гнездо. Ребенок тянул ручки каждый раз, когда сидящая рядом на деревянном стуле женщина протягивала ему ложку. - За папу! И мальчишка с наслаждением нажевывал своим полубеззубым ртом, роняя половину в слюнявчик. - П-а-п-а! – воскликнул он. Тогда все, что не успел проглотить ребенок, через секунду оказалось вне его рта. - Ну Мегуми, ну ты даешь. Это же твой любимый лимонный пудинг! Не выплевывай его. Женщина не ругалась, только посмеиваясь, вытирая салфеткой ребенку рот. Ее волосы – темно-каштановые – были собраны в тугой хвост на затылке, страшно напоминая свою дочь. Стоящий возле стола Мегуми – настоящий, взрослый – едва мог понять, что происходит. «Я ненавижу лимонные пудинги. Это точно мое подсознание?» Мимо пронеслась девочка, таща за собой игрушечного кролика, чей глаз не пережил долгие игры. Она была старше мальчика года на два. Если быть точнее, подумал Мегуми, на два с половиной. - Цумики, помоги маме – подай еще салфеток, а то мне не дотянуться, - встав на табуретку, девочка сняла с полки огромную упаковку бумажных двуслойных полотенец. – Спасибо, дорогая. Слезая, девчонка остановилась возле стола, щекой опускаясь на столешницу и забавно растекаясь по ней. - Он такой маленький. И такой смешной, - ее речь была явно лучше и четче. - Ты тоже такой была. - Неправда! Я в его возрасте уже говорила! - Не неси ерунды, говорила она. Ну-ка, Мегуми, еще ложечку, открывай ротик, - она поднесла еще одну ложку к его рту. – Оп! - Мегуми, - позвала девочка. – Скажи «Цу-ми-ки». Ну, это же не сложно! Хлопая длиннющими ресницами, пока за щеками полным-полно пудинга, мальчик попробовал сложить губы бантиком, но в итоге вышло совсем плохо: - Су-ми-и. - Видишь, мама! - Ему еще тяжело, научится. Мегуми почти ощущал вкус этого пудинга у себя во рту, пока смотрел на представшую перед глазами картину. - Гуми! Гуми! – весело кричал мальчик, хохоча. Сколько себя помнил, Мегуми никогда так не смеялся. Он просто не верил в то, куда попал. На тонком подоконнике стоял заваренный свежий чайник, из носика которого шел ароматный дым. Пахло черной смородиной и бергамотом. Под льняным полотенцем лежали, спрятанные, пирожки. Почему-то Мегуми знал, что они с яйцом. Почему? Сказать он не мог. Полотенце, об которое вытирали руки, небрежно висело на дверце, за которой извечно прятали мусорку. Он готов был поклясться, что видел все это как будто только вчера. Как если бы не было всех этих прожитых лет… Ребенок в стульчике захныкал. Мегуми смотрел на него безотрывно, и ребенок, словно чувствуя, начинал кукситься. - Ну чего ты, ну что такое? Что ты там в окне увидел? Опять ворона прилетела, напугала нашего мальчика? Взяв его на руки, женщина долго укачивала мальчика на руках. Цумики убирала со стола испачканные приборы и выбрасывала использованные салфетки. Шугаясь от каждого их действия, Мегуми запинался о собственные ноги, пока в груди стучало истерзанное прошлым сердце. - Не хныкай, ну, ты же будущий мужчина! Вырастешь сильным и высоким. Как папа! – говорила женщина. Почему Мегуми не может вспомнить, как ее зовут… Она была так добра к нему, к чужому ребенку. - Кстати, мама, - Цумики ткнула своим маленьким пальчиком в стол и начала накручивать на него скатерть, как делала всегда, когда нервничала. – А когда этот мужчина вернется? - Сегодня вечером обещал. А что такое? - Я его боюсь. - Не надо Тодзи бояться. Он же тебе ничего не сделал. - Да, но… в прошлый раз он уронил Мегуми на пол, как будто специально. Он такой грозный всегда. Мне не по себе, когда он на меня смотрит. - Не придумывай, Тодзи очень хороший человек. Просто он много работает и сильно устает. К тому же, ты же знаешь, что если бы не его деньги… - Да, мам, я знаю. Склонив голову, девчонка вдруг уставилась на малыша в руках мамы. Волосы у всех троих, если не приглядываться, были черными, и только у мальчишки на свету они отливали глубокой синевой. Его щечки – до того белые, словно при рождении Дедушка Мороз посыпал их самым чистым снегом. Поглаживая мальчика по волосам, Цумики сказала, совсем как взрослая: - Надеюсь, он никогда не вырастет как папа. Услышав знакомое слово, малыш снова засиял, забывая про все плохое: - Па-па! Па-па! - Я не понимаю, как можно не любить его, ведь даже мы его любим, а мы ему никто. Слова Цумики вонзились в душу Мегуми как стрелы. И вокруг на время почернело. Он проваливался сквозь сотню пролетающих мимо кадров, крутящихся вокруг него воронкой торнадо. Его засасывало в глубины неизведанных тайн, которые хранит память. Или может душа? Сотни коридоров с дверями, закрытыми на массивные железные замки, перетянутые цепями и печатями. Самое светлое и самое темное, что есть в нем – все перед ним как на ладони.-
Падая из одного воспоминания в другое, Мегуми очутился в той же комнате. Но будто уже спустя пару часов – за окном темнели сумерки. Мальчик сидел на полу и играл деревянными солдатиками. В моменты особо напряженных боев, его детское шипение сопровождалось черным дымком, испускаемым сквозь крошечные пальчики. Так проклятая энергия формируется в теле ребенка. Хлопнула дверь. В коридоре, забрасывая комплект ключей на полку, раздевался высокий накаченный мужчина, чья футболка, натянувшись на груди под укороченным пуховиком, облепляла мускулы. Небрежно сбрасывая с шеи вязаный шарф, он смахнул с черных волос налипший снег. Расшнуровывая массивные кожаные ботинки, тот бросил их, кое-как убрав с дороги, и прошел в комнату, в которой сидел мальчик. Стоило мужчине показаться в проеме, как, бросив все свои занятия, мальчишка вскочил на ноги. Чуть спущенные на попе зеленые рейтузики смешно волочились за ним, а футболка оголила пупок, стоило малышу протянуть вверх ручки. - Па-па! - /Имя/! – крикнул мужчина. – Блять, где ты ходишь?! Из ванной выскочила женщина, которую Мегуми видел в предыдущих видениях. Кроме намотанного на грудь полотенца на ней ничего не было. - Ну чего ты кричишь! Я же дома, - воспротивилась она, но слабо, и стоило мужчине притянуть ее к себе, как женщина заструилась в его руках, а сквозь полотенце проступили очертания торчащих сосков. – Как я по тебе соскучилась, Тодзи. Ухмыльнувшись, названный незнакомец шлепнул женщину по заднице, и шрам на губе исказился в еще более уродливой форме. Мегуми не мог сделать ни шагу. В его ногах ползал ребенок – он сам двух лет от роду – отчаянно требуя внимания. Юноша просто стоял и смотрел, как мужчина, чье лицо навсегда стерлось из памяти, заново, по кусочкам, по крупице, собирался в его голове. Тодзи Фусигуро. Его отец. Изгнанный семьей, позор клана, убийца магов. Тот, кто продал его за десять миллионов долларов, обрекая не на жизнь, а на существование прислугой. Он сейчас перед ним, и в душе у Мегуми трепещутся не то бабочки, не то мухи. Сколько раз он ловил себя на мысли, что пытается представить их с ним встречу? Не сосчитать. Пусть для всех ему наплевать на судьбу кровного родственника, но на деле… Мегуми столь сильно его ненавидел, сколько скучал и желал, чтобы тот вернулся за ним. Он бы выслушал любой бред, лишь бы тот за ним вернулся. Всматриваясь в такие же синие глаза, Мегуми впервые подумал, что должен любить этого человека. Однако чувство, выворачивающее внутренности, мало походило на любовь. «Папа?» – сказал тихо Мегуми, и никто, естественно, его не услышал. Он не понимал, воспоминания ли это или извращенная фантазия мозга в попытке добить, утопить мага еще глубже. - Чего этот у тебя на полу сидит? А если простудится! Мне его еще Зенин отдавать. Заболеет чем, деньги потеряю, - сказал мужчина, наконец отлипая от груди женщины и проходя на кухню. Налив себе целый стакан воды, он осушает его залпом. - Не говори так при нем. Дети в таком возрасте, пусть и не понимают ничего, но все чувствуют, - отвечает женщина, поднимая Мегуми на ручки. – Поздоровайся с Мегуми! Он тебя так ждал. Она подносит его к Тодзи. Настоящий Мегуми замирает, привороженный. - Гуми! – смеется мальчик. – Гуми! Гуми! - Бестолочь, - лицо мужчины кривится и он, раздраженный, отходит, даже не глядя в сторону сына. – Нихуя он не понимает, мелкий еще. А когда поймет, - усмешка трогает его лицо. – то уже поздно будет. Я и мои восемь миллионов будем далеко отсюда. - Ты все-таки не передумал? - Просил же, не привязывайся ты к нему! Это просто живой мешок с деньгами. Если повезет – с очень большими деньгами. Женщина поджимает губу, слегка ее прикусывая. Мальчик продолжает тянуть ручки, не получая желаемого. Пара крошечных слезинок выкатывается из огромных глаз. Мегуми осаживается на рядом стоящий диван, не то чтобы не веря своим глазам. Скорее, он как будто уже знает, что произойдет дальше. Знает, потому что осознает, что это не фантазии. Это его закопанная глубоко память. И собственные глаза готовы вот-вот утонуть в горечи, возникшей на языке. - Унеси его от меня, он меня бесит. - Он твой сын. - Он убийца. Вскидываясь, Мегуми резко подскакивает от этих слов. Ничего больше ему увидеть не дают. Очередной круговорот картинок – и Мегуми тает в небытие.-
Шум телевизора как зов. И юноша выходит на него из темноты, оказываясь в детской – в спальне Цумики. В ее комнате, как и в гостиной, есть телевизор, но крошечный и без антенны. На нем можно что-то смотреть только по видеомагнитофону. На полу, на коврике в ворохе одеял и подушек сидят двое – Мегуми и Цумики. Цумики ковыряет ложкой в банке с шоколадным мороженым, Мегуми – тщательно обсасывает поданную ему овсяную печенюшку. Весь извазюканный в слюнях и печенье, он пихает наполовину пожеванный кусочек сестре. - Ня! – лопочет мальчик. На экране что-то про принцесс. Видимо, Цумики не особо переживала, что Мегуми воспротивится смотреть что-то девчачье, ссылаясь на его возраст. - Фу, Мегуми, перестань, а то я тебя защекочу! Заваливаясь на бок, они хохочут, поочередно пихая друг в друга мороженое и обляпанные в чем-то сладком руки. Мегуми почти держится, чтобы не закричать от боли, стянувшей ему легкие. Он не хочет, чтобы «дальше» наступало. Он уже вспомнил, что случится в этот вечер. И, глядя на играющих детей, готов отдать что угодно, лишь бы маленький мальчик не выходил из этой комнаты. Детский смех прерывается звуками. В соседней комнате застучала о стену кровать. Женские стоны, шлепки и мужские рыки, вперемешку с нелестными комментариями, заполнили небольшое пространство, разделенное картонными панелями вместо бетона. Мальчишка уставился на источник звуков, пока Цумики, вставая, убрала на стол и мороженое, и извалявшуюся в пыли печеньку. Салфетками молча вытрала брату рот и ручки. - Не слушай их, Мегуми, не надо. Давай лучше телевизор погромче сделаем. Она накрыла ему ушки своими крохотными тонкими ладошками, телевизор орал почти на сотне. А мальчик продолжал смотреть на стену, за которой трахался его отец и мать Цумики. Конечно, он этого не понимал, но другой Мегуми, стоящий за спиной, готов был разнести эту комнату в щепки, лишь бы они перестали. Сжав кулаки посильнее, он сморгнул злые слезы, преодолевая нарастающий в груди пожар.-
В коридоре что-то падает, и мальчишка просыпается, выползая с брошенного ему матраса в спальне Цумики. Девочка сладко посапывает в пижаме, на которой нарисованы лошадки. Сначала он ползет на коленках, а потом, опираясь о дверной косяк, вытягивается, ловко топая на источник звука. Мегуми выходит за ним, до этого сидящий у детей в ногах и сам едва ли не уснувший. В прихожей Тодзи зашнуровывает ботинки. На полу валяется испачканная уличная машинка Мегуми. Никто не хочет вернуть ее на место, поэтому самосвальчик уныло накренился набок, держа равновесие только благодаря другой обуви. Завидев родное лицо, ребенок бежит, расставив ручки. Мегуми шепчет, что есть сил, но голос не становится громче: «Не беги! Не надо, не беги к нему!». Он пытается ухватить мальчика за воротничок пижамки, но рука проскальзывает сквозь тело. Сжимая зубы в бессилии, Мегуми падает на колени – ему остается просто наблюдать. - Па-па! Па-пось-ка! На-руски! Па-па! Наблюдать, как в эту секунду его мир рухнет. Тодзи выпрямляется во весь рост. Смотрит на Мегуми, уткнувшегося ему в колено. Смотрит со злостью, если не ненавистью, ядом просачиваясь через радужку глаз. Не скрываемую, явную и открытую. Пихая ребенка от себя, он присаживается перед приземлившемся на попу мальчишкой. Мегуми ждет, что мальчик заплачет, но мальчик упорно следит за мужчиной перед собой. - Ты мне не сын. Ты убил любовь всей моей жизни. Я никогда тебе этого не прощу. И даже после этого мальчик не начинает плакать, а когда хлопает входная дверь, оставляя на холодильнике очередную месячную сумму денег, он идет обратно в комнату, заворачивается в плед у самой стены, держась как можно дальше от девочки. Вот только тогда ребенок позволяет себе заплакать. Это уже больше похоже на настоящего Мегуми – страдать в тишине, в одиночестве. Неужели эта минута – это то, что изменило его жизнь? Он протягивает к этому раненному ребенку руку, накрывая щечки и глаза, проводя по капающим на матрас слезам. Те застревают в пространстве между прошлым и настоящим. Поддаваясь эмоциям, Мегуми прижимается грудью к ребенку и воет. Истошно и громко, чтобы услышала каждая гребанная вселенная в этом бесконечном мире. Самое страшное, что Мегуми ничего не может сделать для этого мальчика. Ничего. Только пожалеть, убаюкивая теплом и надеждами. «Совсем скоро ты встретишь человека с белыми волосами. Он покажется тебе раздражающим, но поверь, Мегуми, он станет тебе самой близкой семьей», - срывается с его губ, когда перед глазами уже ничего не видно от слез. Наутро Цумики кричит на весь дом, хватая мать за подол халата: - Мама! Мама! Мегуми отказывается есть пудинг! Мама! Мегуми больше не улыбается! Хватая ртом воздух, жадно преодолевая все слои подсознания в попытке выбраться наружу, Мегуми садится, срывая с лица тряпки. Утирая непрекращающиеся слезы, он хаотично хватается сначала за собственное тело, а потом и за ближайшее окружение. Под руку попадется ворот белого кимоно. Сукуна молчит, когда Мегуми, ощетинившись, будто цепной пес, дерет ногтями ему ткань, дыша через раз. Тянет, что есть силы на себя. Обезумев от пережитого горя. Сукуна молчит, когда Мегуми, спустя долгую минуту, прикладывается лбом к его плечу, в изнеможении вгрызаясь зубами до боли в чужое тело. Сукуна молчит, когда вторая рука Мегуми хватает за шею, чтобы притянуть ближе к себе. Он молчит, когда крик и рев мага срывают с петель погребенные струны его сердца. И рев этот настолько истошный, пропитанный страданиями и мучениями, что в Святилище содрогаются стены.