Чернъ

Эпидемия: Стинг

      Эпидемия подбирается к нам с каждым минувшим днём всё ближе. Я вижу это, слышу это. Чувствую, как мы, один за другим поддаемся им. И любой может сдать одним из тех, кто уже сдался и подписал себе смертный приговор. Хорошо, конечно, что жизнь это не навсегда, но от этой мысли мне, почему-то, становится только страшнее. А я знаю, что тех, кто боится они забирают первыми. Делают своими рабами, подчиняя всю волю. Вирус растёт и набирает обороты, становится умнее и проворнее, пока мы можем только опасаться за свои жизни и молиться, чтобы не попасть в их капкан.       Никто не говорит об этом, но всем и так прекрасно ясно, что спасения от эпидемии нет и не будет. Никто не поможет, никто не спасёт. Поэтому мы продолжаем выполнять наши статичные обязанности и делаем вид, будто ничего не происходит.       С рассветом я вновь отправился на работу. Снова мерзкий сторожила звякает ключами и жадно облизывает опухшие от язв губища, снова счётчик закатывает укуренные глаза и что-то про себя бубнит, снова складовщик кричит и кашляет, давясь собственной кислотностью и снова, в конце рабочего дня я бреду по тому же растоптаному маршруту к себе в общежитие. Снова меня встречают корявые коридорные рисунки Сони, и не только Сони, но и других жителей, снова крики и визги из комнаты напротив, снова я открываю дверь, снова...       — Стоять, – перед носом вдруг возникает Мелек и преграждает мне путь рукой, – С кем разговариваю?       Я от неожиданности чуть было не подавился, но лишь отшатнулся на пару шагов назад. Такой внезапный приём озадачил меня, ибо я не был готов к тому, чтобы меня не пустили в свою же комнату, в которой я прожил бог знает сколько лет. К тому же это был Мелек, который последний стал бы беспокоиться из-за того, что кто-то входит или выходит из общей комнаты. Я попытался заглянуть за его спину, чтобы понять, если ли внутри кто-то ещё, но он нетерпеливо прокашлялся и мне пришлось среагировать.       — Эт-то я, – отвечаю я, – С-стинг.       Мелек морщит нос и как будто мне не верит. Я устало вздыхаю и пытаюсь пройти, но он вновь останавливает меня.       — Что м-не сдел-лать чтобы ты м-еня пустил? – сдаюсь я, не вынося этого цирка.       — Не знаю... – вдумчиво отвечает он, – Сделай что-нибудь по Стингски, может я и поверю, что это действительно ты.       Я начинаю раздражаться, но упорно молчу и первым не лезу в конфликт, а лишь жду, когда ему это надоест. Но судя по его безжизненному выражению лица, он может продолжать хоть целую вечность. А у меня чертовски болят суставы ног и я только мечтаю о том, чтобы поскорее оказаться в своей кровати полной клопов. Мелек тянет руку и я спокойно даю ему себя потрогать. В любой другой ситуации я бы предпочел скрыться подальше от его всевидящих пальцев. Он, опустив голову, внимательно ощупывает мою одежду, залезает под кожанку и кажется даже нащупывает во внутреннем кармане мою заначку, затем подбирается к шее и лицу, пока наконец не останавливается, двумя пальцами схватившись за кончик моего носа. Продолжается эта до ужаса нелепая сцена дольше, чем стоило бы, и я постепенно начинаю думать о том, что логичнее было бы его просто оттолкнуть и пройти, пускай и получил бы за это несколько раз по морде, за то сейчас видел бы уже десятый сон. Однако, стоило мне подумать о сне, как Мелека как будто осенило и он, хвала тебе Господи, всё же оставил в покое мой несчастный шнобель.       — Люди в последнее время начали странно пахнуть, – выдает он неожиданно, а потом отстраняется и пропускает меня в комнату, – Если я учую от тебя нечто подобное...       Что он сотворит с моим бледным телом, если почувствует странный запашок, мне так известно и не стало. Оно и к лучшему. Меньше знаешь – крепче спишь. Я ковыляю до своей заветной койки и даже не раздевшись падаю лицом в пушистое клоповое одеяло и уже готовлюсь погрузиться в мир сновидений и, возможно даже, встретиться со своим тайным другом во сне.       Но вновь, стоит мне только закрыть глаза и приготовиться к прыжку в фантастические ведения, как спиной чувствую на себе пронизывающий взгляд, пробирающий до дрожи сквозь толстые слои одежды и одеяла. Резко поворачиваюсь в надежде застать дальнозоркого врасплох и совершенно не удивляюсь увидев перед собой взъерошенного птенца Соню, застывшего у моей кровати с каким-то объектом в руках. Смотрю на него долго и надеюсь, что в его маленькой голове зашевелиться хоть одна шестерёнка и до него дойдёт, что сейчас не лучшее время для того, чтобы рассматривать мой убитый анфас. Но всё, оказывается, без толку и немой с каждой секундой корчит всё более испуганную рожицу на, и без того, зашуганном лице.       — Да ч-что так-кое? – не выдержал я и повышаю голос, почти мгновенно испугавшись самого себя.       Соня с перепугу аж попятился и уселся на свою кровать, сильнее прижав к себе тот самый загадочный предмет. Лишь присмотревшись я замечаю в его руках маленькое, заляпанное его пальцами, кусок от стекла, в котором тут же вижу искажённое отражение себя. Ещё более убогий и тухлый, чем я предполагал, Стинг смотрел на меня из кривого зеркала и злобно скалил кривые зубы. Как восставший из мертвых, причем не первой свежести, он глядел и даже не моргал, крепко удерживаемый в хрупких руках Сони. Может это его так испугало?       Я вновь поднимаю взгляд на него, но теперь он старается не встречаться со мной глазами. Он пытается что-то сказать перебирая пальцами в воздухе, но я не могу разобрать ни единого слова. Внезапно я решаю проверить моего соседа сверху и, как я и предполагал, его на месте не было.       В день, когда случился неприятный инцидент, Джаз надолго сделался тихим и замкнутым, ни с кем не разговаривал, ни на что не реагировал. В это же время Мелек, как он привык делать в подобных случаях, быстро смотался на несколько дней, только богу известно куда. Не знаю, появлялся ли он на рабочем месте, ибо трудиться он, в силу своей слепоты, на водонагревателях, а это совершенно другой павильон. В любом случае, не видел я его седую голову уже дня так три. И лишь сегодня он соизволил вернуться, а я вот прям сейчас с ним и увиделся. А вот Джаза как ветром унесло, ни следа, ни пятна от зеленоволосого панка. Я покосился в сторону Мелека, который всё ещё караулит у двери и задаюсь вопросом, а не пересекались ли они сегодня?       Я ничего не понимаю. Но спрашивать тоже как-то не решаюсь. Не у кого. Вот и пытаюсь додуматься самостоятельно, бродя по комнате ища разгадку в расписных стенах. Сон как рукой сняло, хоть тело и умоляло меня оставить его в покое. Подо мной скрипит паркет, когда я подхожу к прихожей. На стене появился новый рисунок какого-то загадочного зверя с двумя головами, одна из которых дышит огнём, а вторая спокойно дремлет.       — От к-кого мы п-прячемся? – оставляю вопрос висеть в воздухе, не надеясь получить ответ и продолжаю разглядывать узоры. Они простираются от пола до потолка, всё также вьются как лоза и переливаются всеми возможными оттенками. Слишком яркие, для нашей серой комнаты, их слишком много и они слишком живые.       Мелек бесшумно подходит ко мне и прислоняется ухом к стене, тем самым выслушивая какие-либо звуки из комнаты соседей. Я, в отличии от него, ничего не слышу. Или мне, по крайней мере, так кажется, будучи привыкшим уже ко всем звукам воспроизводимым этим домом.       — Мы не прячемся, – загадочно отвечает мне Мелек.       — А ч-что мы тог-гда делаем?       — Мы... – вновь задумчиво тянет он, судя по всему увлеченный чем-то интересным по ту сторону стены и внезапно выдает, – Хернёй маемся, вот что мы делаем, – резко огрызнулся он.       Я проследил за тем, как он отпрянул от стены и сделал пару шагов в мою сторону. Я попятился, а он поднял голову и как будто бы посмотрел на меня так, если бы его мертворождённые глаза могли меня видеть. Мелек вопросительно склонил голову на бок.       — Ты ведь тоже их видел, не так ли? – пробасил он медленно приближаясь ко мне, – Ты видел их во сне. Они приходили к тебе.       — Н-нет, – меня колышет, словно листок на ветру и я всё озираюсь назад, пока не упираюсь спиной в стенку от шкафа, – Я не в-видел нико-кого.       — Ты врёшь. Врёшь, но меня не обманешь, ты это прекрасно знаешь, – в его голосе я прослеживаю зарождающиеся нотки подступающего безумия, – Лучше расскажи нам, каков он был. Каков на вкус и запах.       Я уже собираюсь духом, чтобы начать бегство. В желудке неприятный спазм, меня начинает тошнить, а ноги немеют. Снова страх, снова этот кошмар, которому нет конца. Но неожиданно ситуацию спасает трижды повторяющийся стук в дверь. Мелек, как сторожевой пёс тут же обернулся на звук и в следующее мгновение оказался около двери, повторяя ту же сцену, что и несколько минут назад со мной. Я мысленно благодарю судьбу за то, что в этот раз она решила уберечь меня. Хотя, правильнее сказать, я первым делом думаю о нём. О том единственном, кто может быть ответственным за моё благополучие. Я отлипаю от шкафа и отхожу к кровати, но замираю на месте, как только краем глаза подмечаю в дверях знакомый силуэт. Вечно сухой, со страдальческой физиономией на лице, на пороге был безжалостно зажат Лью, наш сосед через две двери. Слова за словом, которые мне расслышать не удаётся, и уже в следующее мгновение острый клинок вонзается по рукоятку в туловище несчастного Лью, а уже в последующих кадрах я и Соня наблюдаем его бьющегося в конвульсиях на грязном, наплеванном полу, задыхающегося собственной кровью. Темные глаза закатаны за веки, руки и ноги сжаты, как у прихлопнутого таракана, а над всем этим ужасом возвышается бледнолицый Мелек со стеклянными глазами и отсутствующим лицом. Я не могу смотреть на эту отвратительную картину и не выдерживаю порыва наступившей рвоты. Ощущаю себя ничуть не лучше продырявленного и орущего Лью, так как не могу остановиться. Однако резкий пинок по морде быстро выводит меня в нокаут. Ненадолго, правда, так как последующие глухие удары я ощущаю в полной мере. Я отвратительно хриплю и пытаюсь отбиться, но вновь озверевший Мелек намерен расправиться со мной прямо здесь и сейчас, рядом с лужей моей же блевоты, в которой теперь мешается кровь и слёзы. Я не могу разобрать ни слова из того, что он выкрикивает мне в лицо, в ушах раздает гулкий писк, что с каждым ударом становится всё сильнее. Я царапаю и пинаю его в ответ, пытаюсь вырваться, но по итоге только катаюсь с ним по полу и брызжу кровью во все стороны. За громким грохотом мебели и наших криков я отдалённо слышу до боли жалобный плач, почти детский. Хватаю седого за голову и с силой разбиваю ему нос об своё костлявое колено. А пока он оправляется, я сбегаю прочь. В след меня провожают жалобное хныканье Сони и умирающий вопль Лью.       Тучи сгустились достаточно неожиданно, но именно дождя не хватало этим душным, пропитанным тлеющим мусором дням. Прохладного ливня, освежающего ветра. Я пытаюсь поджечь сигарету, но зажигалка предательски глохнет и перестает работать уже на совсем. Совершенно ненужную игрушку я долго рассматриваю в руках, не решаюсь выбросить. Поднимаю голову и смотрю, как с карниза водопадом льётся вода, являя собой некое подобие ниточных шторок, а в руках продолжаю вертеть пустую зажигалку, пока вовсе не прячу её во внутренний карман.       — Хорошо тебя так помяли, я смотрю, – произносит кто-то около меня, чьё появление я не заметил.       Я поворачиваюсь к незнакомцу лицом. В его же лице я смело читаю реакцию на своё, а он, в свою очередь, болезненно морщит нос, так, словно я одним только своим видом смог заставить его испытать все же страдания, что и я. У него было круглое, конопатое лицо и слегка ускользающий в право глаз. Не настоящий, нереалистичная подделка. Кажется, я слишком упорно разглядываю его хрустальное яблоко, так как он это явно замечает. Я неловко отворачиваюсь, а он вдруг выковыривает его из глазницы и демонстрирует мне. Я смотрю.       — Сам сделал, – гордо показывает он мне скользкий белый шарик с нарисованным зрачком, – Знаешь, я изготавливаю протезы, всяко разные... Руки, ноги, глаза, зубы и прочие человеческие детали, – он вставляет искусственный глаз обратно на место и затем выуживает из кармана визитку с номером и именем, – Держи. Обращайся, если вдруг лишишься какой-нибудь части тела, я с радостью изготовлю для тебя отличную замену.       Я беру визитку и поднимаю на него взгляд. Довольно миловидный парень, явно младше меня года на два-три, с лохматым гнездом на голове спрятанным вязанной шапкой и одетый в несколько слоёв каких-то лохмотьев. Вид как бездомного, хоть по лицу так и не скажешь. Глаза у него какие-то чересчур живые, красивые, хоть и один фальшивый, но всё равно они глубокие, цвета морского дна. Я подолгу молчу, жуя кончик сигареты в зубах.       — А т-ты правда м-можешь изг-готовить что у-угодно?       — Абсолютно, – улыбается он мне кивая.       — Тог-гда изгот-товь мне норм-мальный нос.       Он ничего не ответил, лишь смотрит своим недо-глазом сочувственно, но совсем без всякой жалости и по прежнему улыбается. Я же отворачиваюсь обратно и делаю вид, что не замечаю его дальнейшее копошение в своих миллионах карманов. Мои бедные нервы потихоньку рвутся как выцветшие на солнце нитки, лысятся и крошатся. Ужасно хочется курить.       Перед носом, с характерным щелчком, вдруг зажигается маленький огонёк. Я слегка оборачиваюсь и снова вижу этого милого паренька с зажигалкой в руках. Мне ничего не остаётся как подкурить у него. В благодарность киваю и глубоко затягиваюсь. Синяки и ссадины по прежнему болят, но я старательно игнорирую нарастающую боль.       — Меня Боун зовут. А тебя?       — Стинг, – удивительно без запинки произношу я, – А у т-тебя тольк-ко глаз плас-стиковый и-или что-то е-ещё есть?       — Только глаз... – смущённо отвечает он, – Мне его случайно выдрали. Так, в передряге.       — П-понятно.       Дальше мы сидим молча. Я, тихо изнывающий от физической боли, он, что-то беззаботно насвистывающий. Сидим под карнизом какого-то здания, на часах около часа ночи, смотрим, как мимо проплывают мрачные тени прохожих, слушаем приглушённый гогот неподалеку и лай цепных собак. Нам не обязательно что-то говорить, достаточно и того, что мы оба составляем друг другу компанию. Я не знаю, что у него случилось, а он не знает, что стряслось со мной. Но знать и не обязательно. Во времена нахлынувшей эпидемии этого момента, застывшего во времени, было более чем достаточно нам обоим.