Silver/Серебро

Гермиона сопротивлялась желанию прикоснуться к своим губам. Опять. Это вернуло бы её назад, вернуло бы его, а ей и так было трудно забыть его. Ну не его, конечно, а его губы. Лежа на спине, как она провела уже несколько часов, она моргала, глядя в потолок своей кровати с балдахином. Из-за темноты ничего не было видно, но ее воображение заполнило богатое красное дерево, висевшее над ней. Мысли метались в разные стороны и обратно, и всё же она могла с уверенностью остановиться только на одном: Он — Драко Малфой — поцеловал её. Естественно, после этого возникло множество вопросов: почему он это сделал, и что она собирается с этим делать. После многих часов размышлений все они остались без ответа. Что было немаловажно, ведь завтра ей предстояло встретиться с ним лицом к лицу. От этой мысли один из ее внутренних органов запульсировал — нервозность? Страх? Она сглотнула, отдышалась и вернулась к своей первоначальной мысли. Он меня поцеловал. Почему? Это было продумано заранее? Он все спланировал и бог знает сколько времени ждал удобного случая? Или это было внезапное преступление на почве страсти? Это, конечно, если предположить, что он вообще хотел этого. Всегда оставалась вероятность, что он сделал это, чтобы как-то унизить ее. Может быть, он сделал это на спор или для шантажа. Кто-то из его друзей — Крэбб, Гойл или даже Забини, с которым он общался на вечеринке, — вполне мог прятаться в тени… Сердце тяжело заколотилось, к горлу подкатила тошнота, и она поспешно отмахнулась от этой мысли. Его мотив не имел никакого значения. Важно было то, как она будет жить дальше. Она не станет больше приходить в лабораторию — оставаться с ним наедине, — пока не поймет, что именно она чувствует. Он не будет ее пугать или заставать врасплох, она была уверена в этом. Но в этом и заключалась проблема: в голове у нее крутился такой вихрь противоречивых мыслей и чувств, что она не могла их разделить. Что она чувствовала? Как она должна была понять? Ее никогда раньше не целовали. Не так. Виктор как-то раз сладко чмокнул ее в губы, но она подозревала, что это было межкультурное недоразумение. Он никогда не хотел ничего большего, чем просто дружеская компания на время бала, и она, как один из единственных людей в замке, кто не хотел говорить о квиддиче, была счастлива предоставить ему такую возможность. Единственный его поцелуй был выражением дружбы и не более того, Гермиона была уверена в этом. А вот поцелуй (поцелуи?) Драко — совсем другое дело. В том, как его губы коснулись её губ, не было ничего платонического. Гермиона чувствовала, как он осторожно прижимается к её губам, пытаясь каждый раз продвинуться чуть дальше. Мысль об этом вернула ей трепетное чувство, и ей пришлось отдернуть руку от того места, где она прикоснулась к своим губам. Она была глупа? Неужели это происходило с самого начала? Она снова и снова перебирала в памяти все, что ей попадалось на глаза; ничего кокетливого там не было. Она никогда не выглядела особенно милой рядом с ним, и уж точно не тогда, когда они варили зелье. На самом деле, он всегда старался обратить внимание на то, что ее одежда сидит неправильно, а прическа нелепая. И это, конечно, было только начало. Оскорбления по поводу ее внешности были, пожалуй, самым мягким из того, что он делал по отношению к ней. В течение пяти лет она терпела оскорбления и всевозможные домогательства. Он доводил ее до слез больше раз, чем она могла вспомнить. Из-за его издевательств она боялась ходить по замку одна и стыдилась своей успеваемости на уроках. А на втором курсе, когда открылась Тайная комната, он сказал ей, что хочет, чтобы она умерла. Чтобы её зверски убило чудовище. Он улыбался, когда говорил это. Ей было всё равно, что ему было двенадцать лет. Никто в любом возрасте не должен испытывать такой ненависти. Гарри и Рон никогда не узнают, как сильно это её напугало. В тот год больше, чем в любой другой, ей хотелось никогда не поступать в Хогвартс, никогда не быть ведьмой. Если бы она могла стать магглом (как того хотел Малфой!) и пойти в обычную английскую маггловскую школу, ей бы не пришлось пройти через всё это. А поскольку его отец был членом Совета управляющих, Драко ни за что не понес бы наказания за свое поведение в школе, и она никогда не была в безопасности. В ту долю секунды, когда она заметила Василиска в ручном зеркале, она поняла, что будет слушать только его, даже если это будет означать оставить её умирать. Он не называл её грязнокровкой с прошлого Рождества, с тех пор, как они ночевали в классе, тогда мистер Уизли попал в больницу. Он не делал никаких грубых замечаний по поводу её происхождения с… Пасхи. Но какое это имело значение? Может быть, он просто устал от этого. В конце концов, поддерживать такой уровень издевательств в течение нескольких часов каждый день было бы утомительно. Он и пытался, по крайней мере, месяц. Но это не означало, что он не думал об этом. И разве это не делало все остальное неважным? Она свернулась калачиком, внезапно почувствовав себя намного меньше. Было уже далеко за полночь, она была уверена в этом, и адреналин окончательно иссяк. Завтра у Гарри был ещё один индивидуальный урок с Дамблдором, который должен был достаточно хорошо её занять, и, поскольку у неё не было Древних Рун, ей не придётся встречаться с Драко до вечера. Это даст ей достаточно времени, чтобы прийти в себя. А потом она посмотрит ему в глаза и скажет то, что ей потребуется. Что бы это ни было.

***

— А-гуа-мен-ти. Гермиона пролистала «Ежедневный пророк», недовольная заголовками. — Агуаменти. Черт возьми! Ну же… Агуаменти! — РОН! — Гермиона выхватила свою промокшую газету, уходя от воды, брызнувшей из палочки Рона. — Прости! — Ты не можешь практиковать такое заклинание за завтраком! — Легким движением палочки газета высохла, хотя и немного помялась. — Мне очень жаль — правда! Но Флитвик сказал, что к сегодняшнему дню мы должны сделать его идеально, а у меня не получается… — Попробуй делать более плавные движения палочкой, — огрызнулась она, отыскивая статью, которую читала. — Ты слишком агрессивно двигаешь запястьем. — Хорошо, попробую; спасибо… Гермиона прочитала газету за несколько минут. Ничего нового, кроме последних сообщений о пропавших людях и нескольких статей о смерти, не было. Либо Министерство не добилось никаких успехов в поисках Волдеморта, либо не желало предавать это огласке. Первое показалось Гермионе гораздо более вероятным. Кресло Дамблдора пустовало. Гермиона надеялась, что его встреча с Гарри принесёт какую-то полезную информацию. Она начинала понимать, какое беспокойство испытывал Гарри, пока они ждали, что предпримет весь остальной мир. Как ни странно, сам Гарри в данный момент выглядел вполне довольным. Возможно, то, что Джинни сидела рядом с ним, имело к этому какое-то отношение. Гермиона взглянула на Рона, сидящего рядом с ней, и подумала, не замечает ли он этого или отрицает. Так или иначе, она села спиной к столу Слизерина и счастливо покинула Большой зал, так и не увидев Малфоя. Конечно, в течение дня он все еще закрадывался в ее мысли. Например, когда она слушала лекцию Флитвика и вспоминала вчерашний вечер. Она не замечала этого, пока не поймала себя на том, что нежно проводит по губам. Она сжала кулак и с удвоенной силой принялась за работу. В свободное время она без устали занималась с Роном и Гарри, и, хотя они жаловались, что она слишком требовательна, к обеду их Водные чары были в совершенстве. Они с радостью оставили её за учебником нумерологии, пока ели, и увиделись с ней лишь намного позже в общей гостиной Гриффиндора. — Я же говорил тебе, Гермиона, что не знаю, чему он будет учить меня сегодня. Это может быть… ну, я не знаю, как разводить флоббер-червей, насколько я знаю. — Я знаю это, Гарри, но я думаю, что тебе стоит взять с собой пергамент и перо. Вдруг он назовет тебе какие-нибудь важные даты или имена? Рон фыркнул. — Я не думаю, что Дамблдор будет читать ему дополнительную лекцию по Истории магии, Гермиона. — А может и будет! Секрет победы над Волдемортом вполне может быть спрятан в его прошлом, а есть вещи, которые просто невозможно запомнить, не записав! — Гермиона, — Гарри поднял руки в успокаивающем жесте, — если он скажет мне что-нибудь подобное, я запишу это, обещаю. И в любом случае, я расскажу тебе все, когда вернусь. Для Гермионы это было совершенно неприемлемо, но она так запуталась в собственном гневе, что не знала, как ему это объяснить. — А когда собрание? — спросил Рон. Он давно скомкал обёртку от шоколадной лягушки в шарик и с тех пор возился с ней. Гермионе захотелось бросить её в огонь. — Примерно через час. — Гарри пролистал страницы «Принца-полукровки», что, по-видимому, стало его новой привычкой, затем посмотрел на неё, нахмурив брови. — А разве у тебя сегодня нет варки Волчьего аконита? В ее жилах застыло что-то ледяное. — Да. — О. Я думаю, что тебе уже пора. — Да. — На самом деле, если она задержится еще ненадолго, то опоздает. Она еще не решила, прийти раньше или вовремя; она не знала, к чему может привести тот или иной выбор, и не хотела рисковать, сообщая то, чего не чувствовала. По правде говоря, она надеялась, что судьба решит всё за неё или отправит её в больницу с внезапным недугом, который не позволит ей варить зелье. Гарри и Рон смотрели на неё с безучастным и ожидающим выражением на лицах, и она не выдержала. — Ладно! Я пойду. Хорошего урока, Гарри. Когда она спускалась по лестнице, её сумка ударялась о её бок, а движения были неровными и нескоординированными. Она взяла с собой все домашние задания, чтобы ей было чем заняться, пока они контролируют зельеварение, и их тяжесть давила ей на плечи. Я не могу этого сделать — о Боже, я действительно не могу этого сделать! Что, если он накричит на неё? Назовёт её ужасными именами? Что, если он проклянет ее, как только она войдет в дверь, или обвинит ее в том, что она подбила его на это, выставила его дураком? С этим она, пожалуй, справилась бы. Но что, если бы он был тихим и невозмутимым? Или бросится к ее ногам, ошеломленный признаниями в преданности? Что, если он снова попытается ее поцеловать? Неизвестность сводила ее с ума. Стоя перед дверью лаборатории, она боролась с собой: войти туда с гордо поднятой головой или позорно бежать. Но когда дверь открылась, всё стихло. Драко подскочил, едва не выронив книгу из рук, и, взглянув на неё, понял, что не ожидал её появления. Его адамово яблоко подпрыгнуло; она шагнула в лабораторию, и дверь мягко закрылась за ней. Медленными, обдуманными движениями она, как обычно, повесила свои вещи на крючок, стараясь не нарушить тягостную тишину, наполнявшую комнату. Драко расположился на табурете у дальнего конца верстака, Гермиона положила рулон пергамента и перо на другой конец. — Я уже добавил заячью кровь, — тихо сказал он, и ей показалось, что у него пересохло во рту. Гермиона кивнула в знак признательности и не смотрела на него в течение оставшихся сорока минут, пока волчье зелье меняло цвет. Вместо этого она составляла подробный план эссе по Зельям и подбирала все цитаты, которые она будет использовать, дважды проверяя номера страниц и абзацев, чтобы убедиться, что она все правильно сделала. Легко было забыть, что он рядом, едва ли на расстоянии вытянутой руки, за исключением тех моментов, когда он переворачивал страницу, фыркал или шевелился на своём табурете. Она замирала, как застигнутая врасплох добыча, и не дышала, пока он не успокаивался. Это было мучительно медленно и головокружительно быстро одновременно. Когда он мягко объявил, что зелье наконец-то приобрело нужный оттенок, она не знала, больше или меньше времени прошло, чем она ожидала. Он отставил котел в сторону, а она аккуратно убрала домашнюю работу в сумку. Время тянулось тяжело и медленно, ведь именно сейчас должно было что-то произойти, если вообще что-то произойдёт, и хотя она уже придумала, что хотела сказать ему, но теперь, когда она была здесь, теперь, когда между ними была такая тишина, она не хотела её нарушать, она просто хотела вернуться в общежитие и убедить себя, что всё это ей привиделось… Драко прочистил горло, и в ней проснулся дремлющий ужас. Оцепенев, она ждала. Он ничего не делал, но она слышала пустоту, в которой он хотел что-то сказать. Его тихие слова эхом отражались от стен, и Гермиона гадала, что он хотел этим сказать. Он тихо вздохнул. Его слова прозвучали ещё мягче. — Мне жаль. У Гермионы перехватило дыхание, как будто его извинения физически застряли в её дыхательном горле. Это было не то, чего она ожидала. — Я думал, что ты хочешь этого, я просто… — Он выдохнул. — Просто притворись, что этого не было. Сглотнув, она закрыла глаза, радуясь, что стоит к нему спиной. Может быть, именно поэтому он вообще смог что-то сказать. — Хорошо. Я смогу это сделать. В воздухе что-то оборвалось, и Гермиона снова пришла в движение, снимая с крючка мантию и взваливая на плечо тяжёлую сумку. Она не повернулась к нему лицом, но он не подошёл ближе. Она задалась вопросом, будет ли он ждать, пока она уйдёт, прежде чем снова двинется с места. Она стояла перед дверью с облегчением и гордостью освобожденного узника. Теперь она могла вернуться в свою башню, поговорить с Гарри об уроке Дамблдора и, возможно, узнать, нет ли у Рона ещё шоколадных лягушек. Все страхи, витавшие в её голове на протяжении последних двадцати четырёх часов, собрались в одну мысль, и её голос был холодным и ясным, когда она заговорила. — Знаешь, — начала она и на мгновение замедлила дыхание, — даже если бы я хотела, чтобы ты меня поцеловал, я бы хотела, чтобы меня сначала спросили. Ну вот, подумала она с приливом облегчения. Это именно то, что я хотела сказать.