***
ТОТ, КОГО НЕЛЬЗЯ НАЗЫВАТЬ, ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Гермиона уставилась на " Ежедневный пророк», который она держала в руках. На первой полосе газеты красовались фотографии Фаджа, Гарри, Дамблдора, Амбридж; все они были внезапно опозорены или прославлены. Это было, мягко говоря, головокружительно. Она с грустью отметила, что ей не так приятно, как она думала, когда имя Гарри оправдывается в массовой прессе. Что касается побед, то это было довольно пустое ощущение. Прожевав тост, она перевернула страницу и чуть не захлебнулась.ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ, ОБНАРУЖЕННЫЕ НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ОТПРАВЛЕНЫ В АЗКАБАН
Гермиона просканировала имена — Родольфус и Рабастан Лестрейндж, Уолден Макнейр, Огастус Руквуд, Антонин Долохов — их было так много, возможно, даже все, но ни одно из них не заставило её желудок упасть так, как фотография на правой стороне страницы.ЛЮЦИУС МАЛФОЙ РАЗОБЛАЧЁН! БЛАГОТВОРИТЕЛЬ, ГУБЕРНАТОР ХОГВАРТСА, ДРУГ ФАДЖА, НА САМОМ ДЕЛЕ ЛУЧШИЙ ЛЕГИЛИМЕНТ САМИ-ЗНАЕТЕ-КОГО!
Под заголовком были помещены две фотографии: на одной Люциус Малфой ухмыляется на официальном приёме, на другой — его допрашивают авроры в четверг вечером. Это был обвинительный материал, хотя и несколько сенсационный. Гермиона отложила тост, потеряв аппетит. Она перечитала газету, потом ещё раз, и потратила много времени на то, чтобы понять, что всё это может означать. Похоже, что весь флот Волдеморта (кроме Беллатрисы Лестрейндж) был заключён в тюрьму, и, учитывая, что общественность теперь на стороне Гарри, всё это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она с досадой подумала, стоило ли это жизни Сириуса. Гарри, наверное, так бы не сказал. По крайней мере, Амбридж была уволена с позором. К Гермионе заглянула профессор МакГонагалл, немного ослабевшая, но в остальном обрадованная и разъярённая тем, что снова видит своих самых провинившихся учеников. Она посоветовала Гермионе самой отправиться в больницу Святого Мунго, и Гермиона пообещала, что подумает над этим. Когда наступил поздний вечер, Гермиона осторожно поднялась на ноги и медленно надела халат поверх больничной пижамы. В дверях стояла мадам Помфри с невероятно расстроенным видом. — Мисс Грейнджер, поймите, что я разрешаю вам это в качестве одолжения. Если в какой-то момент вы почувствуете ухудшение симптомов или, не дай Мерлин, упадете в обморок, вы немедленно вернетесь сюда. Если понадобится, я сам приведу вас сюда. Я понятно объясняю? — Да, мадам Помфри. — Я сообщила профессору Снейпу о своих условиях, хотя, если хотите знать, он может обойтись и без вас. —Я знаю, но мне бы очень хотелось… —Да, да, я знаю! Тогда иди, пока я не передумала и не заколдовала тебя в постель! —Спасибо, — пробормотала Гермиона и поспешила прочь, пока мадам Помфри не успела выполнить своё обещание. Коридоры были в основном пусты, и Гермиона предположила, что большинство учеников, должно быть, находятся в Большом зале на ужине или наслаждаются прогулками. Теперь было непривычно идти по замку, не уклоняясь от фейерверков и всеобщего веселья. В школе царило вновь обретенное спокойствие, но тень Волдеморта делала его мрачным. Она старалась не думать о том, каким будет следующий год. Прогулка до подземелий оказалась ещё более медленной, чем она предполагала, и к тому времени, как она оказалась у двери, она ужасно волновалась. Она так не нервничала с тех пор, как они только начали варить. Она и не заметила, как ей стал нравиться их маленький проект. Затаив дыхание, она осторожно приоткрыла дверь. Внутри молча ждали профессор Снейп и Драко. Профессор Снейп поприветствовал её кивком. Драко даже не поднял глаз. — Спасибо, что присоединились к нам, мисс Грейнджер. Несомненно, ваше путешествие сюда было нелегким. Гермиона промолчала. —Так как вчера закончился цикл Волчьей язвы, и вы не будете начинать новую партию в связи с окончанием семестра, сегодня вы будете убирать материалы на хранение. Если вы до сих пор не знаете, как правильно ухаживать за серебром, вы найдете это в учебнике для третьего курса. — Он повернулся к ней. —Мисс Грейнджер, поскольку у меня нет желания смотреть, как вы падаете замертво на моем полу или объяснять вашу кончину нашей медсестре, пожалуйста, не поддавайтесь желанию переутомиться. Гермиона слабо кивнула. Бросив последний взгляд на них двоих, профессор Снейп исчез из комнаты. Прежде чем она успела что-либо сказать, Драко схватил рулон инструментов и достал нож для полировки. Его поведение было ледяным, и Гермиона старалась не вздрагивать, когда он агрессивно проводил полировочной тряпкой по лезвию. Это было гораздо хуже, чем она могла себе представить. Сглотнув, она пододвинула поближе серебряный котелок, чтобы начать его чистить. Если он хочет злиться на нее — хорошо. Но он не отпугнет ее, и она не позволит ему превратить ее в какое-то трусливое, испуганное существо. С этими мыслями она принялась за дело. Или, по крайней мере, попыталась это сделать. Ее правая рука была гораздо менее подвижна, что было очень жаль, учитывая, что она была правшой. Экспериментируя, она взяла ткань в левую руку и поднесла ее к стенке котла, затаив дыхание на случай внезапной боли. Это была неудобная работа, особенно когда она не могла поддерживать котел правой рукой. Она не представляла, как будет чистить внутреннюю поверхность. Полагая, что разберется с этим, когда дойдет до дела. Но котел не становился более блестящим. Она попыталась надавить еще немного и вздрогнула, когда котелок с громким стуком опрокинулся на бок. Инстинктивно она потянулась, чтобы поправить его, но задохнулась от резкой боли, пронзившей грудь. Драко потянулся к ней, отобрал котелок и перебросил набор инструментов, которые он полировал, на её сторону столешницы. Боже, как неловко. Возможно, приход сюда всё-таки был ошибкой. Она могла сделать еще меньше, чем думала, и, похоже, только еще больше разозлила его. Но если она сейчас уйдет, он будет ее презирать. Она знала это. И она не могла этого вынести, после всей проделанной ими работы. Это было несправедливо. Она осторожно взяла стальной стержень для размешивания и потянулась за полировальной тряпкой. Это была гораздо более легкая работа, с облегчением отметила она. — Спасибо, — тихо сказала она. Он ничего не сказал, что было неудивительно. Он оставался невозмутимым и молчаливым, ярость практически излучалась от него, пока они работали со всеми инструментами. Он выполнял в четыре раза больше работы, чем она, но она старалась внести посильный вклад, пока составляла свою речь. Гермиона не была уверена в том, что скажет ему. Она размышляла над этим весь день, с тех пор как увидела лицо его отца в газете. Всё зависело от его поведения, и теперь, когда она знала, как он реагирует, у неё был соблазн вообще ничего не говорить. Но если он обвинит ее в этом (а он почти наверняка обвинит), она этого не потерпит. Не без того, чтобы сначала защитить себя. Молодец. Ты приняла мой совет близко к сердцу и даже не пожалел меня в ответ. Даже сам Салазар не мог бы просить большего. Высшие оценки, Грейнджер. Он был так зол тогда, а ведь именно тогда его отца оклеветали в дешевом журнале. О чем же он думал теперь, когда его отец сидел в тюрьме? Грейнджер не знала, как отреагировал весь Хогвартс на эту новость, пока она торчала в Больничном крыле. Им оставалось привести в порядок ещё некоторые вещи. Если бы она дождалась конца, он, скорее всего, не остался бы слушать. Она прочистила горло. Если нужно, он может притвориться, что не слышит меня. Но я не оставлю его в таком состоянии на все лето, если не проясню ситуацию. Если подумать, профессор Снейп не давал никаких указаний на то, что они продолжат занятия в следующем году. Что, если это был последний раз, когда она осталась с ним наедине? Она открыла рот, чтобы заговорить, закрыла его и снова открыла. — Ты не обязан ничего говорить, — он напрягся, но она продолжила, —Я, собственно, и не жду от тебя этого. Я вижу, что ты на меня сердишься. — Она сглотнула. — Я просто хочу сказать… сказать спасибо. За то, что помог мне, и за то, что пытался помочь Гарри. Полагаю, я у тебя в долгу. — Она попыталась рассмеяться, но у нее заболели ребра, а он, похоже, вообще не услышал ее. — В конце концов, Гарри действительно совершил глупость… Как ты выразился, его годовой околосмертный случай. — Она уже начала бредить, но не могла остановиться, а он явно не собирался её прерывать. — Я пыталась остановить его, но он может быть таким твердолобым, если что-то решил. Хотя, учитывая последствия на этот раз, может быть, все изменится… Она сделала укрепляющий вдох. Было так трудно делать это, когда он никак не реагировал. Но она еще не закончила, и ей нужно было очень тщательно подбирать слова. — Я также сожалею о том, что это должно означать для твоей семьи. Я уверена, что ты сожалеешь о том, что помог мне, и, возможно, чувствуешь, что я тебя предала, но я хочу сказать, что это не входило в мои намерения. Я говорю серьезно, когда говорю, что благодарна. Она оставила это на мгновение в воздухе. Может быть, это закрепится и будет звучать в его голове до тех пор, пока он не переступит через себя настолько, чтобы поверить в это. — Итак, я благодарна, и мне жаль, что для тебя все обернулось не очень хорошо, но я также — я не сожалею о том, что сделала я. Или то, что сделал Гарри. Я не могу сожалеть об этом, и я не буду за это извиняться. Хотя мне жаль, что ты из-за этого расстроился. Хватит. Хватит говорить! Она поджала губы и пожалела, что не придумала этого раньше, и не стала говорить по кругу, как сейчас. — Вот и все. Он ничего не сказал, не удостоил ее взглядом и, когда они закончили, ушел, не удостоив ее даже взглядом. Когда он ушел, из ее груди вырвался вздох облегчения. Она сгорбилась над столешницей, окончательно сдавшись боли, которая из вечной пульсации превратилась в резкие удары по нервам, когда она двигалась. Ей нужно было больше обезболивающего зелья. Может быть, даже что-то более действенное. Больничное крыло было так далеко. Когда она, наконец, поднялась по лестнице и вернулась к кровати, мадам Помфри принялась за дело, применяя всевозможные зелья и чары, чтобы вернуть боль в более терпимое состояние. — Что я вам говорила, мисс Грейнджер? Честно говоря, количество гриффиндорцев, которые упорно не желают соблюдать постельный режим… невероятное… — Мадам Помфри? — слабо позвала она. — Да? — Я бы хотела пойти в больницу Святого Мунго, пожалуйста. А затем все погрузилось в уютную темноту. Гермиона встретила это с облегчением.