НОВЫЙ ОРЛЕАН. ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ
Клаус и Элайджа были в кабинете, смотрели на огонь и пили в дружеской тишине. На следующий день всем предстояло отправиться в Пакистан, а Колу и Давине продолжить свое правление в Новом Орлеане, так что сегодня остальные отправились к Реми на прощальную вечеринку. Двое старших братьев Майклсонов остались дома, желая насладиться спокойным времяпрепровождением перед неделями в компании шумной семьи и друзей, в особенности недавно обрученных Деймона и Елены. Раздраженно вздохнув, Клаус вспомнил то утро, когда они с Кэролайн вернулись в Новый Орлеан несколько недель назад. Они еще не успели закрыть за собой двери, когда зазвонил телефон Кэролайн, и на другом конце провода визжащая Елена сообщила новость. Кэролайн включила громкую связь, чтобы обсудить предстоящую свадьбу с Сильв и Давиной. Элайджа, Кол и он сам убежали на кухню, отчаянно пытаясь заглушить хихиканье и бесконечные описания того, как старший Сальваторе осветил весь дом свечами, усыпал полы лепестками роз и включил песню, заставляющую растаять каждую женщину на планете, судя по огромному количеству криков "О боже мой!", доносящихся из кабинета. На долю секунды Клаус почувствовал укол внутри. Он должен был сделать что-то подобное для Кэролайн. Что ж, может быть, он все еще хотел бы это сделать. Но что-нибудь более стильное. — Я действительно рад, что они избавили нас от подробностей ночи, последовавшей за предложением, — пробормотал Элайджа, заставив братьев закатить глаза в знак согласия. Поскольку разговор женщин затянулся, особенно когда Ребекка позвонила Елене для обсуждения цветочных композиций, платьев подружек невесты и пригласительных открыток, мужчины, наконец, сбежали из дома и нашли убежище у Реми. Улыбаясь про себя, Клаус вспомнил, как Кэролайн с восторгом рассказывала о каждой детали разговора, когда он вернулся тем вечером, пространно объясняя преимущества бумаги ручной работы для приглашений и различные наборы шрифтов, которые лучше всего с ней сочетаются, пока он, наконец, не прибегнул к отчаянным мерам — безмолвно сбросил с себя одежду. С усмешкой Клаус вспомнил о том, что до конца вечера больше не было упоминаний о бумаге ручной работы. Предыдущие месяцы были настоящим раем, и с каждым днем он все больше любил мир, в котором они жили. Волнение Кэролайн было настолько заразительным, что впервые за очень много лет он действительно почувствовал дух авантюризма. Как однажды верно заметил Элайджа, Клаус никогда не терял интереса к жизни, но истинная любовь веками подавлялась его темной стороной. Кэролайн вернула его, и он не мог поверить в свое счастье не только от того, что был с ней, а это приводило его в восторг каждый божий день – даже когда она часами говорила о свадебных приглашениях, – но и от того, что он заново открыл мир. Вкус лангуста, пойманного голыми руками всего несколько минут назад и проготовленного на угольном гриле с солью и перцем. Отдых перед камином и наблюдение за волнами, распивая охлажденную бутылку белого вина. Полное погружение в книгу, теряя ощущение времени. Рисование - он писал лицо Кэролайн сотней разных способов, пока она крепко спала, с легкой улыбкой на прекрасном лице. Пробуждение под шум океана. Чистый, бодрящий воздух и легкий аромат сосновых шишек. Только один–единственный изъян омрачал совершенное блаженство — ночные кошмары, все еще регулярно преследовавшие его. Он пытался примириться с тем фактом, что они, вероятно, никогда не прекратятся. Что ж, если бы это была цена счастья, он с радостью заплатит. Проведя две недели на Мауи, Клаус и Кэролайн отправились в Ушуайю, так как Кэр хотела навестить Джека. Старик был вне себя от радости, когда они без предупреждения постучались в его дверь, и пара провела еще неделю в Патагонии. С кривой улыбкой Клаус вспомнил, как ему в конце концов пришлось признать, что Джек действительно знал о некоторых скрытых жемчужинах в этом районе, о существовании которых он даже не подозревал. Затем они уехали в Польшу, и его сердце слегка сжалось при воспоминаниях о дне, когда они нашли старую ферму в маленькой деревушке Маркушофе, ныне Маркусы. Согласно адресу, указанному в некоторых старых документах, эта земля принадлежала прадедушке и бабушке Кэролайн до переезда в Америку. Прежнего фермерского дома там больше не было, но, как и в первый раз по прибытии в Польшу, Кэролайн что-то почувствовала. В тот день она долго плакала, и Клаус точно знал, почему – его жена разрывалась между какой-то странной тоской по дому и желанием убежать из этого места... Как ни странно, он смутно ощущал то же самое, хотя там никогда не жили его предки. Ему было тяжело наблюдать за Кэролайн, он терпеть не мог смотреть на ее слезы, но позже они все равно начали поиски. Пожилая женщина из соседней деревни направила их к почти забытому маленькому кладбищу, которое по ее словам было древним немецким захоронением. Кэролайн была ошеломлена и потеряла дар речи, обнаружив выцветшую надгробную плиту Фрица и Ванды Юра, которые, согласно свидетельству о рождении, были родителями ее прадеда. Остаток дня она молчала, впитывая в себя все увиденное и вдыхая свежий воздух, часто закрывая глаза и не выпуская его руки. Он понимал и уважал ее потребность в молчании и был очень удивлен, когда она вдруг попросила его посмотреть Богатово, деревню его предков. Ныне невзрачное маленькое поселение недалеко от Калининграда, но Клаус не торопился описывать Кэролайн, как оно выглядело раньше, и что изменилось за прошедшие столетия. Хотя на самом деле изменений практически не было. — Я чувствую здесь то же самое, — прошептала она, глядя на него снизу вверх большими глазами. — именно то, что я чувствовала в Маркусы. Как думаешь, почему? Он просто молча указал на сигнум, не в силах вымолвить ни слова. Их связь... насколько она глубока? Настолько, что они чувствовали корни друг друга так же сильно, как свои собственные?***
После того дня в нем поселилась одна мысль, вопрос, которым он еще не поделился с Кэролайн и не был уверен, что когда-нибудь поделится. Станет ли их связь в какой-то момент настолько сильной, что, как только один из них умрет, умрет и другой? Помимо двух выживших носителей Бледной крови, была ли Кэролайн еще одним способом убить его? Странным было то, что он не возражал, ни капельки. Если она когда-нибудь умрет, он последует за ней без колебаний, вот почему он решил сохранить жизнь оставшимся носителям. Ему нужно было средство покончить с собой в случае необходимости, и он прекрасно понимал, что это крайне эгоистичное решение. Бледная кровь могла оборвать не только его жизнь, но и жизни его братьев и сестры. И все же сама мысль о вечности без Кэролайн была настолько невыносима, что выбора не было. Но это останется тайной. Секретом, которым он поделится с Элайджей, и только с Элайджей, поскольку знает, что его старший брат — единственный, кто поймет необходимость запасного выхода. И он будет очень внимательно следить за носителями, защищая свою семью так же яростно, как и всегда. Копии Первородного Гримуара, которые он создал, уже были уничтожены, Бонни произнесла ряд ругательств и поклялась отомстить, когда ее наконец освободили. Никто не знал, что надежный союзник Клауса следил за каждым ее шагом с тех пор, как она покинула Новый Орлеан, и недавно ему сообщили, что она поселилась недалеко от маленькой деревушки где-то в Небраске по причинам, которые еще предстояло узнать. Он бы ни за что не стал рисковать, когда речь шла о безопасности Кэролайн, поэтому всегда будет следить за каждым шагом ведьмы Беннетт. Ему также было нелегко принять решение о судьбе первобытной рукописи. В конце концов, они с Элайджей после долгих обсуждений согласились сохранить ее, удалив по одному ингредиенту из каждого зелья, сохранив их в памяти. Учитывая все, что может произойти в мире сверхъестественного, Первородный Гримуар может оказаться полезным в будущем. Никогда нельзя быть слишком осторожным. Однако на этот раз документ больше не будет спрятан в Ватикане, Клаус решил, что как только они закончат в Пакистане, он, Элайджа, Сильв и Кэролайн совершат поездку на остров Буве. Этот маленький необитаемый кусочек вулканической породы и льда на полпути между Южной Америкой, Южной Африкой и Антарктидой был самым отдаленным и труднодоступным местом на Земле, где лучше спрятать Первородный Гримуар, как не там? Услышав стук входной двери, Клаус очнулся от своих размышлений и посмотрел на Элайджу, рассеянно водившего пальцем по своему Сигнуму. Сильв и его старший брат обменялись вечной меткой вскоре после того, как буря утихла, и если его невестка была лучезарно счастлива с момента воссоединения с Элайджей во Франции, то теперь она выглядела действительно восторженной. Как и его старший брат, только он не показывал это так открыто, но Клаус знал Элайджу лучше, чем кто-либо другой, и он ясно видел счастье в его глазах. Не раз они просто молча смотрели друг на друга и качали головами в безымянном изумлении от того, насколько радикально изменилась к лучшему их жизнь. Клаус приподнял бровь, когда различил две пары ног, приближающихся к кабинету. Кэролайн и Давина? Без Кола? С усмешкой он подумал о своем брате и юной ведьме, практически неразлучных с тех пор, как Давина переехала в их дом. Вскоре после этого они сделали свое дело, и с этого момента Колу было трудно отходить от нее более чем на пять минут. Клаус вспомнил утро после того, как это случилось, когда они вдвоем спускались по лестнице и чуть не споткнулись о собственные ноги, потому что были совершенно не в состоянии отвести друг от друга глаз. Он точно знал, что чувствовал его брат, и образы сна, который подарила ему Кэролайн, весь день мелькали у него в голове. Каким невыразимо драгоценным подарком это было! Мгновение спустя две женщины вошли в кабинет, и сердце, как всегда, забилось сильнее при виде его прекрасной девушки. Ее лицо просияло, когда она увидела его, и в миллионный раз Клаус спросил себя, чем он вообще заслужил это ослепительное счастье. — Никлаус, — тихо сказала она после того, как он поднялся, чтобы заключить ее в объятия и крепко поцеловать. — есть кое-кто, кто хотел бы поговорить с тобой. Он склонил голову набок и вопросительно посмотрел на жену. Был ли там кто-нибудь, кто хотел попросить об одолжении? Ничего нового, но он был слегка удивлен тем, что Кэролайн выступила посредником. — Кто же это? — спросил он. Она провела костяшками пальцев по его щеке и ничего не сказала, просто кивнула в сторону Давины, расставляющей свечи по кругу. Кэролайн перевела взгляд на Элайджу. — Брат, пожалуйста, останься тоже, хорошо? — Конечно, — кивнул Элайджа, глядя на Клауса и приподнимая бровь. Он поднялся со стула и встал рядом. Кэролайн сделала несколько шагов назад, и все посмотрели на Давину, которая подняла руки и начала что-то бормотать. Они все чувствовали исходящую от нее энергию, и на мимолетное мгновение Клаус спросил себя, обладала ли Эстер такой силой при жизни. У него возникло мимолетное подозрение, что уничтожение Другой Стороны каким-то образом прибавило Давине сил, что еще больше укрепило его решимость узнать больше о создателе уничтоженного мира. Что ж, власть была в надежных руках юной ведьмы, которой, ко всеобщему изумлению, казалось, даже удалось превратить Кола во взрослого. Невероятно. Внезапно глаза ведьмы остекленели, а голос изменился. Очевидно, она установила контакт с кем-то в Вечном Царстве, заставив Клауса задуматься, кто бы мог захотеть с ним поговорить. А потом пол, казалось, ушел у него из-под ног. — Ник? Он уставился на Давину широко раскрытыми глазами, и буря эмоций захлестнула его. За всю историю было только три человека, которые могли так его называть. Бека, Кол и..... — Хенрик? — прошептал он, не доверяя собственному голосу. Он слепо потянулся к Кэролайн, которая была прямо рядом с ним, взяла его за руку и нежно сжала ее. — Младший брат, это ты? — А кто же еще? — весело ответил Хенрик через Давину. — И я здесь с Ральфом, но, похоже, только один из нас может говорить с вами одновременно. С тобой есть кто-нибудь еще? — Я тоже здесь, — выдавил Элайджа, его эмоции, очевидно, в кои-то веки взяли над ним верх. — Лиджа! Братья, вы не можете поверить, как я счастлив говорить с вами! Я так сильно скучал по всем вам! Но прежде всего, я хотел сказать, что мне очень жаль, Ник! Впервые с тех пор, как он стал вампиром, Клаус почувствовал острую необходимость присесть. Его голос был хриплым, когда он заговорил снова. — О чем ты говоришь, юноша? — В ту ночь... там... Я не мог понять, что происходит и почему ты там оказался. Почему ты не пошевелился? На мгновение я возненавидел тебя, Ник, я действительно возненавидел, потому что был неспособен понять, почему ты не помог мне… Клаус снова почувствовал, как столетние страдания обрушиваются на него, и не было ничего, чего бы он хотел больше, чем заключить своего младшего брата в объятия и сказать, как ему бесконечно жаль. — …потом ты закрыл глаза, и я увидел, что ты отгораживаешься от всего. На долю секунды я подумал, что ты просто оставил меня страдать в одиночестве, и да, в тот момент я возненавидел тебя еще больше, старший брат. Но потом... они остановились на некоторое время, и мне удалось рассмотреть тебя поближе, чтобы наконец понять, что ты не можешь пошевелиться. И ты плакал, Ник. Ты плакал так сильно, что слезы почти пропитали твою рубашку. Именно тогда я в конечном счете понял, что с тобой, должно быть, действительно что-то не так. Как раз когда они начали... ну, когда они начали снова, я услышал, как один из них пробормотал что-то о том, как тебе пришлось пережить все, что они сделали со мной. Я не знал, как это было возможно, но я им поверил. Ник, я не должен был чувствовать это даже на долю секунды, и мне не следовало бросать на тебя тот полный ненависти взгляд прямо перед тем, как ты закрыл глаза. Когда мы были еще живы, ты всегда говорил, что можешь читать по моему лицу, как по книге, и в тот единственный момент, прежде чем я понял, что ты не можешь пошевелиться, я хотел, чтобы ты увидел, что я ненавижу тебя. Боги, Ник, мне так, так жаль! Я знаю, ты бы разорвал их на части, если бы мог, и я бы никогда, ни за что не усомнился в тебе, даже на одну секунду. Последовало долгое молчание, и Клаус почувствовал руку Элайджи на своем плече. Ему пришлось бороться с желанием снова расплакаться из-за невероятного испытания, через которое пришлось пройти его маленькому Хенрику. — Не говори так, молодой человек. Я должен был заставить себя пошевелиться. Моим долгом было защитить тебя, и я потерпел неудачу. Боги, Хенрик, — прошептал он в отчаянии. — я даже не могу выразить, как мне жаль. В первую очередь, именно мое тщеславие, моя гордыня сделали возможными твои страдания. Если бы я не поверил в свою непобедимость и не ослабил бдительность, ничего этого не случилось бы. — Нет, Ник, это неправда. У меня было очень много столетий, чтобы обдумать это, и я долго обсуждал это с Ральфом, рассказавшим мне так много вещей, о которых я не знал. Майкл хотел добраться до тебя, и он знал, что был ключом к этому. Ты всегда защищал меня яростнее, чем кто-либо другой, и он знал, что если он хочет по-настоящему причинить тебе боль, ему нужно причинить боль мне. В конце концов, это бы случилось. Как я уже сказал, у меня было очень много времени на рассуждения, и я понял кое-что, что тебе тоже нужно понять, — он на мгновение замолчал, и Клаус попытался вспомнить, что его младший брат на самом деле не был ребенком. Больше нет. Ему была тысяча лет, и даже если он не провел это тысячелетие на Земле, его разум все равно повзрослел. — Я страдал, Ник, и мне не обязательно говорить тебе об этом, потому что ты прошел через то же испытание, что и я. Но моя боль прошла в ту секунду, когда я умер, и она больше никогда не возвращалась. Твоя остается и по сей день. Ты страдал веками. Я знаю, что та ночь все еще преследует тебя во снах, Ник, и я не могу избавить тебя от этих кошмаров и не могу сказать, прекратятся ли они когда-нибудь. Но я могу сказать, что я счастлив здесь, я не одинок, я спокоен, и тебе не нужно беспокоиться обо мне ни на мгновение. И что еще более важно... Я безмерно рад узнать, что мы не были сводными братьями. Помни, что я люблю тебя, старший брат. Всегда любил и всегда буду. Клаус не обращал внимания на слезы, катившиеся по его лицу. — Так же, как я люблю тебя, юноша. Уже тысячу лет. Затем голос подвел его, и он почувствовал, как Кэролайн обвилась вокруг него и нежно погладила по спине. Он просто обожал ее за это. Было так много вещей, которые он хотел рассказать Хенрику, так много историй, которыми он с удовольствием поделился бы со своим младшим братом, но он знал, что должен быть благоразумен. Контакт с Вечным Царством не мог сохраняться долго, даже если его устанавливал кто-то столь могущественный, как Давина, и, возможно, это к лучшему. Возможно, в какой-то момент мертвых нужно было оставить в покое. Что-то подсказывало ему, что большую часть разговора он все равно бы плакал. Он никогда бы не надеялся снова поговорить с Хенриком, и ему нужно было смириться с тем фактом, что брат не винит его в случившемся. Клаус знал, что часть его всегда будет винить себя и что он никогда не сможет полностью оставить события позади. Но точно так же, как он начал медленно приходить в себя, когда понял, что Элайджа никогда даже не думал в чем-либо винить его, теперь он сможет по-настоящему примириться с самим собой. В конце концов. — Лиджа? — внезапно раздался голос Хенрика. — Да, молодой человек? — Ты наконец-то победил Ника в бою на мечах? Клаус и Элайджа посмотрели друг на друга, улыбаясь. — Правильным вопросом было бы: Никлаус когда-нибудь снова бил меня? — Ты бредишь, старший брат, — усмехнулся Клаус, и они оба на секунду закрыли глаза, услышав заливистый смех Хенрика, даже с голосом Давины все равно звучащий правильно. — Братья, вы можете мне кое-что пообещать? — спросил младший Майклсон, теперь его голос звучал немного серьезнее. — Все, что угодно, — пробормотал Клаус, увидев, как Элайджа энергично кивнул. — Никогда не отказывайся от нашей семьи, что бы ни случилось. И передай Беке и Колу, что я их люблю. — Мы обещаем, — сказал Элайджа. — Семья превыше всего. — Хорошо. Ибо я приду, чтобы преследовать тебя во снах, если ты когда-нибудь об этом забудешь. Клаус прочистил горло. Ему нужно было побыть одному, потому что он чувствовал наступающий нервный срыв. — Мы еще встретимся, молодой человек. Однажды. Они почти слышали улыбку в голосе Хенрика. — Я знаю.***
Клаус стоял у панорамных окон, выходивших на Вье-Карре, спиной к комнате, когда она вошла. Сразу после разговора с Хенриком он сжал ее руку и вышел из кабинета. Когда она уже собиралась последовать за ним, Элайджа, выглядящий более взволнованным, чем она когда-либо видела его раньше, просто покачал головой. — Дай ему минутку, сестра. Нужно некоторое время, чтобы все это уладилось в его голове. И его сердце. Итак, она пробыла внизу пару часов, разговаривая с остальными, но ее мысли были только о Клаусе. Именно его ночные кошмары натолкнули ее на эту идею, и, в отличие от прежних времен, она знала, что поступила правильно. Она позвонила Давине с Мауи, попросив ее установить контакт с Ральфом, который сразу после прибытия в Вечное Царство отправился на поиски Хенрика. Это заняло у него много времени, несмотря на то, что они были кровными родственниками. Когда Давина поговорила с Ральфом, он сказал, что Хенрику более чем не терпелось поговорить с Клаусом, он столетиями хотел донести до старшего брата сожаление о том, что сомневался в нем. Когда она закрыла за собой дверь, он медленно повернулся к ней лицом. Кэролайн заметила дорожки высохших слез на его щеках и подавила порыв броситься к нему и заключить в объятия. — Ты всегда знаешь, что нужно сделать, не так ли, мой ангел? — прошептал он почти неслышно. — Что я сделал, чтобы заслужить твою любовь? Как я могу из всех людей быть достойным всего, что ты мне даешь? Теперь она пересекла комнату и встала перед ним, положив руку ему на сердце. — Никлаус, ты совершил много злых поступков. Но, как мы уже поняли, речь всегда идет об истинной природе человека и о том, что он делает с ней в течение своего существования. В глубине души ты не злой, и твой выбор в будущем будет отличаться от тех, которые ты делал на протяжении многих лет. Ты человек, который любит так искренне, который с радостью отдал бы свою жизнь за любимых. Как думаешь, почему, несмотря на все, что произошло, твои братья и сестра все еще с тобой спустя тысячу лет, даже после того, как ты убивал их и фасовал по гробам? После всего случившегося? Это потому, что в глубине души они знают, кто ты на самом деле. Они знают, что ты того стоишь. Они любят тебя, Никлаус, и я тоже. Бесконечно люблю. Ты так долго концентрировался на своей темной стороне, что совершенно забыл, как много способен дать. — Но... — Нет, — перебила она. — Никаких "но". Я понимаю, что тебе трудно смириться с тем, что Большой Плохой гибрид не является сутью твоей личности. Это большая часть тебя, так будет всегда, и, откровенно говоря, этот парень может быть чертовски сексуальным, — она улыбнулась, когда он накрыл ее руку своей. — Но суть твоей личности, Никлаус, заключается в том, что ты яростно защищаешь свою семью. Сильный, заботливый мужчина, который ставит семью превыше всего остального. И именно поэтому ты заслуживаешь каждую каплю моей любви и любви твоих братьев и сестры. Его глаза закрылись, и Кэролайн сделала еще один шаг, прислонившись головой к его груди и обхватив руками за талию. Его руки обхватили ее, и они стояли молча, прижавшись друг к другу. — Ты помнишь тот день, когда я переехала к тебе, вернувшись в Мистик Фоллс? — прошептала она через некоторое время и почувствовала, как он кивнул. — В тот день я попросила тебя нарисовать портрет Хенрика, и ты сказал, что не готов встречаться с ним каждый день. Может быть, когда мы вернемся из Пакистана и с острова Буве, ты снова подумаешь об этом? Глубоко вздохнув, он поцеловал ее в макушку и крепче прижал к себе. — Да, моя дорогая девочка, я думаю, что так и сделаю, — затем он осторожно высвободился из объятий и отступил на шаг, чтобы посмотреть на нее. — Но мы какое-то время не вернемся в Новый Орлеан. Кэролайн склонила голову набок и вопросительно посмотрела на него. — Нет? — Я очень внимательно наблюдал за тобой в течение последних месяцев, любовь моя, и заметил несколько мелочей. Одна из них заключается в том, что ты действительно дышишь по-другому, когда мы находимся рядом с морем. Когда я нашел тебя в Ушуайе, ты сказала, что полюбила океан, и я вижу эту любовь каждый раз, когда ты оказываешься рядом с ним. Твое лицо озаряется, глаза сияют, осанка меняется. Клаус достал из кармана маленькую коробочку и протянул ей. С любопытством Кэролайн открыла ее и обнаружила ключ на сером атласном ремешке. Когда он объяснял, его голос звучал немного нервно. — Я надеюсь, ты не возражаешь, что я принял решение самостоятельно, но я хотел сделать сюрприз. Если тебе не нравится, пожалуйста, скажи мне об этом, и мы все поменяем. Это... ключ от нашего нового дома. Он расположен в Кахале, одном из самых престижных районов Гонолулу. Гавайский университет находится в непосредственной близости, и ты сможешь продолжить изучение истории искусств или переключиться на океанографию или любой другой предмет по твоему выбору. Это не совсем уединенное место, но я подумал, что ты предпочтешь более оживленную обстановку. Дом расположен прямо на пляже, и... Он не договорил, когда Кэролайн приложила палец к его губам. — Тебе не нужно уговаривать меня, Никлаус, — она яростно поцеловала его, почти прыгнув в объятия и не в силах подавить восторженный смешок. — О боже, мне нравится эта идея! И я уверена, что мне понравится все в этом доме — нашем первом настоящем доме, я имею в виду... нашем собственном доме, а не семейном! Ладно, нам, наверное, придется привыкнуть к мысли, что все они будут постоянно приходить в гости, но... наш собственный дом! Спасибо тебе, любимый! — она снова поцеловала его и, отпустив, долго смотрела на ключ. — Хх ты, мы действительно собираемся жить на Гавайях, но… Теперь уже он прервал ее, и она почти услышала облегчение в его голосе. Как он мог даже подумать, что ей это не понравится? — Не смей спрашивать меня, что я собираюсь делать со свободным временем. Во-первых, я до смешного долго пренебрегал живописью и страстно желаю вернуться к ней. Во-вторых, я в предвкушении сражений с Калигулой, чтобы заставить его опустить хотя бы одно копыто в воду, это будет действительно занимательно. В-третьих, я очень боюсь, что ты права и мы не останемся без нашей большой семьи слишком надолго. И, наконец, на Гавайских островах действительно есть сверхъестественное сообщество, которое только и ждет, чтобы его терроризировали, — он подмигнул ей и усмехнулся, хотя у Кэролайн возникло отчетливое ощущение, что в этой шутке есть доля правды. Подхватив на руки, он отнес ее на кровать и заставил оседлать себя. — Я не могу дождаться, когда снова займусь с тобой любовью в океане, моя Кэролайн. И ночью на песке. На капоте машины. Прислонившись к пальме. — Как насчет того, чтобы начать с этой постели? — предложила Кэролайн, счастливо рассмеявшись, когда он стянул с нее рубашку через голову. Долгое время не было слышно никаких звуков, кроме вздохов и приглушенных стонов во время страстных поцелуем, когда они упивались сладостью осознания того, что наконец-то смогут начать совместную жизнь вдали от опасностей и врагов. По крайней мере, на какое-то время. Ее дыхание становилось все более затрудненным, Кэролайн собрала всю свою силу воли, чтобы отстраниться от него еще на мгновение. — Никлаус? — Да, моя сладкая малышка? — Если ты не будешь слишком занят, когда мы будем жить на Гавайях, не мог бы ты кое-что разузнать? Он заинтригованно посмотрел на нее. — Что именно? Она сглотнула. Сигнум заставил ее задуматься, есть ли шанс. Почему бы этому не быть возможным? — Ты помнишь сон, который я тебе подарила? Нежно заправив локон ей за ухо, он коснулся губами ее виска. — Как я мог забыть этот сон хотя бы на минуту? — спросил он с любящей улыбкой. — Значит, ты также помнишь, как я сказала, что дала тебе единственную вещь, которую могу? Клаус кивнул, все еще не уверенный, к чему она клонит. Если бы ее сердце все еще билось, оно бы сошло на ломаный ритм. Она понятия не имела, посмеется ли он над ней, разозлится или просто пожмет плечами и отмахнется от нее как от мечтательницы. Прочистив горло, она осторожно посмотрела на него и сказала: — Есть кое-что, что я хотела бы подарить тебе больше, чем это, и я хотела бы понять, есть ли лазейка в одном очень специфическом сверхъестественном правиле, которое мешает мне сделать тебе этот подарок. — И что же это за правило? — мягко спросил он. — Вампиры не могут производить потомство. Когда он оправился от шока, в его голосе послышалась надтреснутость. Он точно этого не ожидал. — Кэролайн, это не "Сумерки". Это реальный мир. — Я хочу подарить тебе семью, — прошептала она. — Это единственное, о чем ты всегда мечтал, Никлаус. Он закрыл глаза. — Поймешь ли ты когда-нибудь, что ты — все, что мне нужно, Кэролайн Майклсон? Ты - моя семья, вместе с моими братьями и сестрой. У меня есть то, о чем я всегда мечтал — я люблю, меня любят, я в мире с семьей, и мне не с кем бороться и не от кого прятаться. Я мечтал о такой жизни, Кэролайн, и ты подарила мне ее. Я глубоко сожалею, что возможность рожать детей была у тебя отняла при обращении. Но... даже если бы это было не так, я не думаю, что я тот, кого ты могла бы назвать подходящим отцом. — Позволю себе не согласиться, Никлаус. — И самое главное, я не хочу, чтобы ты когда-нибудь думала, что я чувствую себя неполноценно. Нет. Не с тобой рядом, — твердо сказал он. У нее скатилась слеза, и он быстро стер ее поцелуем. Кэролайн прижалась щекой к его щеке. — Я знаю. И все же что-то внутри меня отчаянно хочет дать тебе больше, чем просто себя. Клаус притянул ее к себе и опустил на матрас. Он поцеловал ее так, как делал всегда, когда любовь к ней угрожала захлестнуть его. — Нет ничего, моя Кэролайн, ничего, что могло бы сделать меня счастливее, чем прямо сейчас, прямо здесь, с тобой в моих объятиях. Посмотри мне в глаза и скажи, что сомневаешься во мне. Его красивые темно-синие глаза были полны любви, обещания и честности. Нет, не было никаких сомнений. Ни одного. Он был безумно счастлив, как и она. Кэролайн верила ему безоговорочно. Не то чтобы она чувствовала, что ей чего-то не хватает. Это было просто ее непреодолимое желание отдать все, что она могла. Ему. Для него. Для них. — Может быть, я смогу найти способ. Когда-нибудь.