Adieu, adieu, je t'aime! Mais je m'en vais quand même, Adieu, adieu, je t'aime! Ycare — Adieu je t'aime
Мори сидел на стуле и смотрел на то, как вокруг суетится мир. Все куда-то бежали, что-то делали, а он молча смотрел вперёд, даже не пытаясь пошевелиться. Тело уже затекло, а глаза горели, потому что он не моргал уже неизвестно сколько минут, но даже так ему не хотелось двигаться. Хотелось застыть и наблюдать, наблюдать, наблюдать. Не участвовать во всём этом движении. Сделать вид, что реальная жизнь его не касается. Сбежать от всего на свете в свой мир фантазий. — Огай! Нам надо выходить! — воскликнул Нацумэ-сенсей, подходя к нему. — Я… Я не могу, Нацумэ-сенсей, — тихо ответил Огай. — Надо, Огай, — его опекун был на удивление мягок. — Мы можем опоздать, если не поторопимся. — Я хочу опоздать, — монотонно проговорил Мори. Вздохнув, Нацумэ-сенсей осторожно присел перед его стулом на корточки. Огай испытал чувство дежавю: опекун делал так, когда Мори был маленьким и немного капризничал, не желая есть или одеваться в школу. Такое милое воспоминание из детства. Как же ему хочется сейчас туда вернуться. — Огай, как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросил Нацумэ-сенсей. Мори моргнул пару раз. Он ожидал, что опекун станет мягко его отчитывать или скажет собраться уже наконец и начинать выходить, но никак не такого вопроса. Что с ним? Почему Нацумэ-сенсей так ведёт себя? — Я в порядке, — спокойно ответил он. Так часто на этот вопрос все отвечают «Всё хорошо» или «Всё в порядке»! Фразы, не рассказывающие ничего об истинном состоянии человека, призванные лишь для того, чтобы отделаться от собеседника или постараться не быть навязчивым. И как редко тот, кто задаёт вопрос, догадывается об этом. — Ты не в порядке, я же вижу, — Нацумэ-сенсей был из тех, кто догадывается. — Ага. Они немного помолчали. Нацумэ-сенсей вдруг протянул руку и положил её на плечо Огая. Мори с удивлением взглянул на этот жест. — Огай, ты же хотел этого, не так ли? — мягко спросил его опекун. — Нет, — покачал головой Мори. — Да. Ты хотел этого, — взгляд Нацумэ-сенсея стал немного твёрже. — Помнишь, каким ты был счастливым в тот день? Огай кивнул. Он помнил тот день так хорошо, как будто это было вчера. Конечно, он помнил, каким счастливым был, когда Юкичи сделал ему предложение. «Они гуляли в парке и ели мороженое. Мори ел с белым шоколадом — какой потрясающий вкус! Он весь оказался в мороженом, разлившимся по его руками сладкими подтеками, и шёл, слизывая их с пальцев, пока рассказывал что-то смешное Юкичи. Фукудзава шёл рядом с ним, доедая своё мороженое, и внимательно слушал его, изредка посмеиваясь одними глазами. Они подошли к детской площадке. Время было позднее, тут уже никого не было, а потому Мори упросил Юкичи немного задержаться и покататься на качелях. Фукудзава согласился и сел на лавочку, пока Огай, словно ребёнок, залез на качели и принялся раскачиваться, радостно смеясь. Ему было хорошо и спокойно. Качели уносили его подальше от всего — от проблем в универе, от мыслей о ссоре с наставником. Он просто парил, взмывая куда-то в синее небо, и пальцы болели, вцепившись в цепи качелей, и дух захватывало от скорости, и волосы развевались где-то позади, а потом вдруг резко прилетали ему в лицо. Всё было просто замечательно. Ему хотелось кричать. Когда он слез, то обнаружил, что Фукудзава стоит рядом с качелями и с улыбкой смотрит на него. Наверное, раньше Мори смутился бы или, может, разозлился бы на него за такой вид, но они провели вместе слишком много времени, Огай доверял ему, а потому сердиться не стал, только неловко рассмеялся. — Огай, — мягко сказал Юкичи, прерывая его смех. — Да? — Мори улыбнулся. Он ожидал, что Фукудзава сейчас скажет, что время уже позднее и им пора по домам. Предложит проводить его — как всегда. Огай, конечно, согласится. В последнее время ему хотелось как можно дольше быть рядом с Юкичи, потому что только рядом с ним он был способен забыть обо всех своих переживаниях. Но Фукудзава сделал совершенно иное. Он вдруг сунул руку в карман и как-то напрягся. Мори буквально ощутил его сомнения и тоже насторожился. Что это с ним? Мелькнула мысль о том, что Юкичи всё узнал. О том, что он преступник и что проводит тайные эксперименты по уничтожению этого отвратительного вторичного пола. Откуда он мог узнать это? У них с Мином-сенсеем не было больше никого, кто мог бы знать о том, чем они занимаются. Лишь Коё. Но она не могла предать их — она ведь всей душой ненавидела правительство. Тогда откуда он мог узнать? Проследил за ним? Исключено, Мори специально смотрел, чтобы не было хвоста. Но как?.. — Огай, мы с тобой довольно давно вместе, — начал Юкичи. Вряд ли он так подводит к тому, что собирается его арестовать. Огай позволил себе несколько расслабиться, однако по-прежнему внимательно наблюдал за Фукудзавой, который оставался напряжённым. Что с ним такое? — Я не могу прожить и дня без тебя, — продолжал Юкичи. — Постоянно думаю о тебе и хочу видеть тебя рядом со мной. Сердце Мори стукнуло и остановилось. Ему показалось, что время тоже замерло, будто затаило дыхание от радости, наблюдая за таким сокровенным моментом. Он не мог быть серьёзен. Просто не мог. Огай не смел в это верить. — Я много думал об этом. И пришёл к одному важному выводу, — продолжал тянуть Юкичи. Всё было очевидно. Мори не хотелось этого признавать, но всё было настолько очевидно, что у него под ложечкой засосало от волнения. Руки вспотели, а сам он вдруг начал отчего-то молиться. Побыстрей бы он уже закончил. Если это не то, о чём подумал Огай, Мори прямо тут совершит харакири. — Мори Огай, я люблю тебя. Согласишься ли ты выйти за меня замуж? — Фукудзава опустился на одно колено и, вытащив из кармана маленькую чёрную коробочку, открыл её. Внутри, конечно, были кольца. Огай думал, что счастливо улыбнётся и посмеётся. Или, может быть, радостно вскрикнет и сразу же кинется Юкичи на шею, крича, что он согласен. Но когда он впервые увидел кольца — совсем простые, но очень изящные, серебряные — у него вдруг совершенно пропал голос. Мори мог только стоять и смотреть на украшения, которые в скором времени свяжут их судьбы. — Огай? Ты не согласен? — обеспокоенно спросил Юкичи. Мори вздрогнул и перевёл взгляд на взволнованное лицо Фукудзавы. Он явно боялся, что Огай вдруг возьмёт и откажется. Наверняка помнил первые месяцы их знакомства, когда Огай бегал от него, как от огня. Должно быть, сейчас думает, что опять поторопился, надавил не в то время и всё испортил. Он иногда умеет надумывать сам себе. Огаю захотелось закричать. Но он просто улыбнулся и тихонько кивнул — на большее его не хватило. Фукудзава в ответ просиял и, вытащив одно кольцо, которое было меньше, осторожно надел его на палец Мори. Кольцо оказалось совсем невесомым и лёгким — как и решение, принятое Огаем. Он ведь тоже не мог прожить и дня без мыслей о Юкичи. — Я так рад, — Фукудзава поднялся и нежно и коротко поцеловал его в губы. — А ты рад, Огай? — Да, — тихо ответил Мори, не имея сил выразить свои чувства иначе. Его переполняло столько эмоций — радость, бурный восторг, счастье и любовь к этому немного неуклюжему, но ужасно милому человеку — что он чувствовал: если сейчас не закричит, то просто лопнет. Однако Огай не закричал. Он лишь подался вперёд и крепко обнял Фукудзаву. Родное тепло защитило его от слишком сильных эмоций — как защищало всегда и от всего в этом мире…» Да, он был счастлив в тот день. И не жалел о своём решении выйти за Юкичи. Всё это время Мори был занят с делами университета, однако каждый день в свободные минутки готовился к свадьбе и с нетерпением ждал этого момента. Ему действительно хотелось быть только с Юкичи. Но всё его счастье и предвкушение разрушилось несколько дней назад. Когда они вновь поговорили об этом с Мином-сенсеем. «В лаборатории их было двое. Опять. Мори уже привык к тому, что Коё тут нет. Иногда она звонила им по видео-связи и показывала город. Мин-сенсей только улыбался, а Огай болтал со своей подругой, ставшей ему настоящей сестрой, обо всём на свете. Но сегодня Коё не звонила. Сегодня они с Мином-сенсеем были одни, работали в полной тишине. Мори не знал, о чём говорить. Вернее, он знал, о чём должен поговорить со своим наставником, и оттого ему было ещё тяжелее. Мин-сенсей, казалось, совершенно не замечал его метаний, он спокойно работал над препаратом. А Огай гадал, когда наберётся сил, чтобы рассказать обо всём сенсею. — Ты что-то хочешь сказать, мальчик? — нарушил тишину Мин-сенсей, заставив Мори вздрогнуть. Он не знал, как ответить. На самом деле, Огай не хотел ничего говорить учителю. Но нужно было. Он знал, что должен. Учитель должен знать правду обо всём — он заслужил это. — Мин-сенсей, я… — Мори заколебался, не зная, как рассказать обо всём. Об этом нельзя было сказать мягко. Надо было говорить как есть. — Я выхожу замуж. Учитель никак не отреагировал, просто продолжил спокойно смешивать препарат. Однако Огай ощутил, как мгновенно накалилась атмосфера в помещении. Её нужно было разрядить. Но как? Мори обычно за словом в карман не лез, но тут он совершенно не мог подобрать нужных фраз. Как смягчить это страшное заявление? — Мин-сенсей… — Ты знаешь, что должен делать, — спокойно сказал Мин-сенсей, не поворачиваясь к нему. — Что? — глупо переспросил Мори. Он не знал. — Когда закончишь сегодня, выходи на улицу и иди домой. Сюда дорогу можешь забыть. Страшные слова. Слишком страшные, чтобы разум сразу же воспринял их, а сердце смирилось с ними. Огай сглотнул, однако слюны не было. Горло обожгло ужасной болью, в груди что-то резко сдавило. — Мин-сенсей… — Ты знал, к чему это приведёт, — безжалостно сказал учитель. — Я не могу позволить супругу заместителя начальника Тайной полиции участвовать в проекте, запрещённым правительством. Огай опять попытался сглотнуть. Снова ничего не вышло. Ему до ужаса хотелось пить. И кричать. О том, что Мин-сенсей не может просто выгнать его из проекта; о том, что он ещё может пригодиться; о том, что он ни слова не скажет Юкичи; о том, что он умеет хранить секреты и умеет быть надёжным. Что он будет самым надёжным. Только, пожалуйста, позвольте мне остаться! Но взглянув на сухонькую и маленькую фигурку Мина-сенсея, Мори вдруг отчетливо понял: это всё бесполезно. Учитель предупреждал его. Учитель говорил ему, что как только он выйдет замуж за этого человека, то больше не сможет участвовать в проекте. Это было делом всей жизни Мина-сенсея, и он не мог позволить кому-то всё разрушить. Учитель не сжалится. Мори придётся уйти. Почему он должен уходить из-за того, что его гормоны выбрали какого-то определённого человека? Благодаря Мину-сенсею Мори уверился, что он больше, чем просто омега. Он человек. Человек, который может выбирать, который может действовать так, как ему хочется. Потому что у него есть на это право. У человека всегда есть право выбора. Но теперь оказалось, что в большей степени его определяет не человек внутри него, а жалкая омега. От этого осознания хотелось кричать. Однако Мори, конечно, не закричал. Кричат только животные. В нём должно остаться хоть что-то человеческое. Он молча закончил свою работу на сегодня. Прибрал рабочее место. Тут не было никаких его личных вещей, потому что Мин-сенсей запретил им всем приносить сюда хоть что-то подобное. Если их укрытие обнаружат, то хотя бы не смогут идентифицировать их по личным вещам. Поэтому Мори даже нечего было собирать. Он лишь взял своё пальто и направился к выходу. Мин-сенсей последовал за ним молчаливо и спокойно. Казалось, он не покидает это место навсегда. Казалось, он просто идёт домой — как обычно, как раньше. Завтра он снова сможет прийти сюда и опять ломать голову над формулой препарата вместе со своим учителем. Но Мори разумом понимал: это не так. Завтра он не придёт сюда. И послезавтра не придёт. Вообще никогда не придёт. Потому что учитель не позволит. А он никогда не посмеет нарушить его запрет. На выходе Огай повернулся и посмотрел на своего старого и сухого учителя. Мин-сенсей ответил ему взглядом по-прежнему пронзительных чёрных глаз. — Учитель, — не выдержал Мори. — Ты должен забыть дорогу сюда, — резко сказал Мин-сенсей. Огай отпрянул. Слова прозвучали слишком жестоко. Должно быть, учитель тоже понял это, потому что в его глазах мелькнуло странное выражение, похожее на вину. Но он ничего не сказал. А Мори не нашёлся с ответом. — Прощайте, учитель, — только и вымолвил он. Мин-сенсей ничего не ответил. Его лицо было непроницаемой маской — дверью их секретной лаборатории, которая навсегда закрылась для Мори. Огай сглотнул, чтобы не закричать. Потом развернулся и пошёл домой. Здесь ему больше не рады. Он сделал три шага, а потом вдруг услышал голос Мина-сенсея. — Огай! Мори обернулся. В груди всколыхнулась небольшая надежда: может быть, учитель передумал? Скажет сейчас ему вернуться, чтобы они смогли вместе найти выход из этого непростого положения. Ведь выход есть из любой ситуации, верно? Главное хорошенько постараться найти его. Но встретившись глазами с Мином-сенсеем, Огай почувствовал, как все его надежды разбились в прах. Глаза учителя были всё такими же непроницаемыми и холодными, словно он смотрел на чужого человека. Только голос звучал болезненно тепло, когда учитель сказал: — Поздравляю с помолвкой. Комок в горле едва не задушил Мори. Огай сглотнул и чуть не закашлялся. Сдержался, хотя было очень и очень тошно. — Спасибо, Мин-сенсей. Он развернулся и пошёл прочь. На этот раз Мори не оглядывался: знал, что если хотя бы на секунду позволит себе обернуться и посмотреть на лабораторию, в которой он впервые ощутил вкус к жизни, в которой он забывал о своей сущности, в которой он стремился найти избавление от неё — если он посмотрит на эту лабораторию, то точно не сможет сдержать крика. А крик будет настолько сильным, что он просто разорвётся на части. Поэтому Мори шёл домой молча, глядя вперёд широко раскрытыми глазами. И в тот момент он откуда-то знал то, что впоследствие окажется правдой: он больше никогда не вернётся в эту лабораторию…» Огай очнулся от того, что Нацумэ-сенсей дёргал его за рукав белого костюма. Взглянув на опекуна, Мори рассеянно отметил, что декорации вокруг него изменились. Они больше не разговаривали в квартире. Теперь они были в каком-то большом помещении. Это ЗАГС?.. — Соберись, Огай, — решительно сказал Нацумэ-сенсей, поправляя ему галстук. — Скоро всё закончится. Это надо просто пережить. «Зачем, Нацумэ-сенсей?» — хотел было спросить Мори, но промолчал. Почему-то он знал, что подобные вопросы задавать не стоит, хотя и очень хотелось. Вместо этого он только выпрямился ещё больше и уставился невидящим взглядом вперёд. — Огай, расслабься, пожалуйста. Всё пройдёт хорошо, не волнуйся, — Нацумэ-сенсей смахнул невидимую пылинку с рубашки Мори. Огай посмотрел на него. Нацумэ-сенсей посмотрел на него в ответ и улыбнулся ему — наверное, пытался ободряюще, но Мори почему-то показалось, что очень и очень грустно. И неожиданно Огай вдруг снова увидел, как сильно изменился Нацумэ-сенсей. Он стал ниже, чем Мори, и каким-то сухоньким. Его усы уже становились седыми, да и волосы, прежде имевшие такой удивительный и необычный трёхцветный окрас, теперь практически все были седыми. Вокруг глаз и носа появились морщины, показывающие, насколько немолод Нацумэ-сенсей. Сердце Мори защемило от боли. — Нацумэ-сенсей… — Что такое? — улыбнулся ему опекун. Мори на миг прикрыл глаза и вспомнил всё, что было в его жизни. Как Нацумэ-сенсей кормил его с палочек, когда он в детстве сломал правую руку и не мог держать палочки левой. Как он причёсывал его всю начальную школу, чтобы Мори выглядел нормально. Как проверял его домашнее задание и непременно хвалил, даже если были ошибки. Как ругался и шлёпал его, когда Огай капризничал и не хотел ложиться спать вовремя. Как читал ему на ночь книги разными голосами, когда Мори был совсем маленьким. Неужели ему придётся покинуть своего опекуна? Неужели придётся оставить его — такого маленького и сухонького, такого хрупкого — и уйти в другой дом? Сменить фамилию и перестать быть подопечным Нацумэ-сенсея, а стать вдруг супругом совершенно чужого ему человека? Просто оставить своего папу, который столько лет заботился о нём?.. Это невозможно. И Мори вдруг прорвало. Наклонившись, он уткнулся лицом в плечо Нацумэ-сенсея и зашептал — отчаянно, со страхом и безнадежностью: — Не отдавайте меня, Нацумэ-сенсей! Пожалуйста, не отдавайте! Я не хочу, не хочу туда! Пожалуйста, Нацумэ-сенсей! Опекун поначалу даже ничего не сделал — настолько был огорошен внезапным приступом паники Огая. Потом крепко взял его за плечи и попытался отстранить от себя. — Огай! Прекрати сейчас же! Что на тебя нашло?! Но Мори будто с ума сходил: он вцепился в предплечья Нацумэ-сенсея и продолжил утыкаться лицом в его плечо, едва не плача. — Пожалуйста, Нацумэ-сенсей! Пожалуйста! Не отдавайте меня ему! Я не хочу, не хочу! Он не хотел жить с чужим человеком. Не хотел бросать свой дом, своего папу. Не хотел оставаться совсем один в квартире неизвестного альфы. Нацумэ-сенсей глубоко вздохнул, потом осторожно обнял его, стараясь не помять пиджак, и мягко погладил по спине. Мори рвано вздохнул, как будто всхлипнул, хотя он не плакал. Знакомая рука тепло прошлась по его голове, взъерошивая волосы — совсем как в детстве. Огай ощутил себя маленьким мальчиком, надёжно спрятавшимся в объятиях папы. — Тшш… Всё будет хорошо, Огай. Не бойся. Ты ведь любишь Юкичи-куна, верно? Ты будешь счастлив с ним. Обязательно. Слова не принесли Мори спокойствия, но смогли успокоить его сухую истерику. Огай отстранился и взглянул на Нацумэ-сенсея. Тот ответил ему мягкой улыбкой, как бы говоря, что всё в порядке. Мори осторожно провёл рукой по глазам, проверяя, нет ли слёз. Их не было — застряли все в душе, поскольку Огай не умел плакать. — Всё будет хорошо, Огай, — вновь твёрдо произнес Нацумэ-сенсей. — Я обещаю тебе. Всё будет хорошо. Главное, не ссорьтесь с Юкичи-куном. Помните, что вы с ним истинные. Что вы любите друг друга. «Я не уверен, люблю ли я его», — хотел было сказать Мори, однако прикусил язык. Он ни за что не скажет так, стоя в ЗАГСе и готовясь выйти замуж за Юкичи. Ни за что не скажет так в лицо Нацумэ-сенсею, который искренне верит, что Мори любит этого человека и готов провести с ним жизнь; искренне верит, что всё в жизни его сына устроилось как нельзя лучше. Огай любил Юкичи. Действительно любил. Не любил только его-альфу. Нет, не так. Он ненавидел его альфу. — Ну всё, Огай. Нам пора. Свет и мрак одновременно. Слепота. Он совершенно не понимает, где находится. Идёт за теплом, которое находится в его руке и ведёт его куда-то вперёд. Какой-то голос. Шаги. Много голосов. Что происходит? Почему он ничего не видит и не понимает? Почему перед ним какие-то странные жёлтые лица, которые смотрят на него так жадно? Почему вокруг так много запахов? Он задыхается, задыхается! Помогите! Тепло отпустило его руку. Куда оно делось? Почему больше не провожает его? Почему не помогает? Он не хочет, чтобы оно уходило! Не уходи, пожалуйста! Папа, не бросай меня! Я не хочу быть один на один с незнакомым человеком! Пожалуйста, папа, вернись! Что-то чёрное рядом. Что это? Что-то белое на фоне чёрного. Это чёрный костюм с искусственным белым цветком в петлице. А выше? Кто носит костюм? А, это Юкичи! Юкичи? Что он здесь делает? — Фукудзава Юкичи, согласны ли вы выйти замуж за Мори Огая? — Согласен. Какой твёрдый ответ! Этот человек точно уверен в своих действиях. Он знает, что делает. Он выбирает цель и идёт к ней. А Мори? Какую цель выбрал он? — Мори Огай, согласны ли вы выйти замуж за Фукудзаву Юкичи? Он совсем один здесь. Совсем один, на глазах у сотни людей, которые жадно наблюдают за заключением счастья в его личной жизни. Счастья? Что есть «счастье в личной жизни»? Брак с богатым и известным чиновником, который всегда будет на стороне правительства? Который никогда не потеряет работу и всегда будет желанным гостем на всех мероприятиях? Это называется «хорошо устроил личную жизнь»? Мори не знал ответа на этот вопрос. И сейчас совершенно ничего не понимал. Он одинок. Стоя возле работника ЗАГСа и готовясь выйти замуж за своего истинного, Мори был как никогда одинок. У него нет совсем никого, с кем он мог бы посоветоваться насчёт своего выбора — насчёт всего, что происходит в его жизни. Кого мог бы просто взять за руку в такой ответственный момент. В момент, когда он перестаёт быть свободной личностью и вступает в отношения. В момент, когда он забывает прошлую жизнь и начинает новую. Он совсем один в мире чёрных костюмов и жёлтых лиц. И вдруг его глаза выцепили что-то иное. Словно из другого мира, из мира потусторонних существ, метнулся кроваво-красный хвост кицунэ — ткань алого кимоно. Глаза зацепились за это движение. А следом увидели знакомое лицо с лисьей улыбкой. Она была здесь. Сейчас, когда была нужна ему больше всего на свете, она была здесь. И Мори забыл про всё в этом жутком блеклом мире — про жёлтые лица, про чёрные костюмы, про белое пятно на костюме Юкичи, про вопрос работника ЗАГСа и про свои собственные сомнения. Он забыл обо всём. Потому что Коё была здесь.* * *
Разговоры. Сплошные разговоры, поздравления. Голова болела так сильно, что Мори казалось, его сейчас стошнит. Ему было дурно и плохо, но он улыбался, сидя рядом с совершенно чужим ему человеком. Юкичи держал его за руку так крепко, что Огаю уже было нехорошо. Кожа горела, и совсем не в приятном смысле. Ему хотелось убежать. Однако он должен был оставаться на месте. Люди подходили и поздравляли их. Говорили какие-то слова, улыбаясь искусственными улыбками. Желали им счастья вместе. Говорили, что их дети обязательно родятся здоровыми и хорошими, красивыми. От подобных речей Мори начинало тошнить ещё больше, однако он лишь улыбался, как будто рука Юкичи, лежавшая на его руке так долго, что Мори уже вспотел, заставляла его натягивать это бессмысленное выражение лица. Бесконечная вереница жёлтых лиц и чёрных костюмов. Абсолютно одинаковые, блеклые и вызывающие тошноту. Изредка встречались разные платья. Но все они не были красными. А Огаю хотелось увидеть лишь красный наряд. Неожиданно в веренице лиц возникло знакомое. Мори моргнул пару раз и вдруг увидел Мина-сенсея. Очередной чёрный костюм и жёлтое лицо, только знакомое. Откуда он здесь? Зачем пришёл? Посмотреть, как Мори теряет свою человечность и становится очередным послушным омегой?.. — Мори-кун, здравствуй, — мягко произнес Мин-сенсей. — Поздравляю тебя. — Здравствуйте, Мин-сенсей. Спасибо. Уходите. Я не хочу вас видеть. Не хочу, чтобы вы видели меня в таком жалком состоянии. — Отличная свадьба. Вы постарались на славу. — Спасибо, Мин-сенсей. — Здравствуйте. Я учитель Мори-куна по биологии. — Здравствуйте. Я Фукудзава, супруг Огая. — Поздравляю вас! Желаю вам долгих и счастливых лет жизни! — Спасибо большое, Мин-сан. Мы с Огаем будем счастливы вместе, в этом можно не сомневаться. Рука снова сжала его руку. Мори подавил приступ тошноты и улыбнулся учителю. Не надо смотреть на него сейчас, когда ему так плохо. Не надо. Он не хочет этого, не хочет, чтобы учитель, знавший его ум и его способности, видел в нём сейчас только жалкую омегу. Уходите, учитель. Пожалуйста, уходите. — Ещё раз поздравляю вас. Пусть всё у вас будет хорошо. — Спасибо, Мин-сенсей. — Спасибо, Мин-сан. Прошу, позвольте мне вернуться. Позвольте мне вновь забыть о своей омеге и стать человеком. Молю вас, учитель. Спасите меня. Чёрный костюм со знакомым до боли лицом развернулся и ушёл. Никого больше не осталось. Не было никого, кто мог бы спасти его от ужасно горячей руки, от участи стать обычной жалкой омегой, способной только рожать наследником для великого и сильного альфы. Брошенный в толпу взгляд. Помогите мне. Кто-нибудь, услышьте, что мне нужна помощь! Неужели я кричу в пустоту?! Нет, я не могу кричать в пустоту — я видел, видел это красное кимоно! Где же оно?! Где же моё красное кимоно?! Дышать трудно. Почему ему трудно дышать? Потому что он снова рядом с альфой и не чувствует себя человеком? Потому что рядом с альфой он лишь омега. Омега, которая по одному слову альфы кинется к нему в постель и будет рожать от него детей — щенков, как говорили презрительно некоторые альфы. Теперь он только простая омега, годная лишь для того, чтобы трахать её. Но он ведь не такой! Или такой?.. Если все говорят, что он такой, значит ли это, что это правда?.. Пронзительный взгляд, замеченный в толпе, заставил его отмереть. Мори присмотрелся повнимательнее и увидел Коё. Девушка стояла в самом дальнем конце зала, возле двери чёрного выхода. Прислонилась плечом к косяку и смотрела на него своими прекрасными розовыми глазами. Кроваво-красное пятно в скоплении отвратительных чёрных костюмов и жёлтых лиц. Поймав его взгляд, Коё кивнула ему и вдруг, открыв дверь, скрылась на улице. Мори недоуменно моргнул. Лишь метнулось красное кимоно — и вот девушка уже пропала. Как будто её тут и не было. Видение. Мираж. Слишком прекрасная, чтобы быть реальностью. И всё же… И всё же Мори решился. Поднявшись из-за стола, он что-то сказал Юкичи, который напрягся было (уже считает себя ответственным за каждый его шаг! Пусть катится к черту!), и поспешил в сторону уборных. Однако затерялся в толпе чёрных костюмов (хотя ему казалось, что это невозможно, ведь он был в белом; как оказалось, для омеги возможно всё, если она не рядом с альфой) и проскользнул к чёрному выходу. Дверь поддалась с трудом. Мори уже боялся, что сейчас кто-то остановит его и скажет, что ему туда нельзя, что он должен вернуться назад, к столу, где сидит его альфа. Но никто не остановил его. И Огай открыл дверь, выскользнул наружу и кинулся по коридору в сторону выхода. Никто даже не заметил, что он исчез. Коридор вывел его улицу. С утра было солнечно, однако теперь погода испортилась. Пошёл сильный дождь, да такой, что Мори промок почти сразу же, как оказался на улице. Он остановился, в растерянности глядя вокруг. Серо, пусто, мокро. Лужи странно дёргались, когда сверху падали крупные дождевые капли. Порывы ветра заставляли зябко ёжиться. Никто не хотел гулять в такую погоду. Празднование скрылось в здании, и на улице было совсем одиноко. На мир Мори показалось, что он