Embrasse-moi, dis-moi que tu m’aimes,
Fais-moi sourire au beau milieu d’un requiem.
Embrasse-moi, dis-moi que tu m’aimes,
Fais-moi danser jusqu’à ce que le temps nous reprenne
Ce qu’il a donné!
Alma — Requiem
Их первая встреча произошла два месяца назад. Их первое свидание, окончившееся мягко говоря ужасно, тоже. И за всё это время они больше не встретились. Только переписывались, даже не звонили. Огай не позволял, угрожая кинуть в чёрный список, если Фукудзава вздумает всё-таки набрать ему.
В мыслях Юкичи по-прежнему называл его «Огаем».
С этим надо было что-то делать. Фукудзава привык, что в жизни у него всё под контролем. Да и сложно не привыкнуть, когда в двадцать четыре года он стал самым молодым заместителем начальника Тайной полиции — фактически, главой правительственных шпионов. Уже год он работал на этой должности, и уже год у него всегда и всё было под контролем. Любая проблема решалась по щелчку пальцев, потому что связываться с этим подразделением никто не хотел. Решения всегда находились, и у Фукудзавы почти никогда не было проблем на работе. Уж точно никогда не было серьёзных проблем.
До встречи с Огаем его жизнь действительно состояла из одной работы (и парочки коротких интриг, которые можно не принимать во внимание), и потому, если там не было никаких проблем, у Фукудзавы всё было замечательно. А на работе любые проблемы решались на раз-два, и уже через неделю Юкичи забывал о них, сосредотачиваясь на новых задачах. И в целом был счастлив.
Теперь в его жизни появилась другая сторона — личная жизнь. И тут были проблемы, которые не решались парочкой звонков и лёгких угроз проведения более тщательных расследований. Невозможно было приказать своему истинному омеге позвонить ему или прийти к нему. Их отношения были так хрупки, что Фукудзава чувствовал: если он хоть заикнётся о своей власти над омегой, Мори ускользнёт у него из рук, как ловкий кот. И поминай как звали.
Поэтому Юкичи впервые в жизни растерялся, совершенно не представляя, что теперь делать. Налаживать отношения с людьми он умел в сугубо профессиональном плане. Коллеги его любили, начальство покровительствовало, и это его радовало. Они все были в одной лодке, где невольно приходилось быть вежливыми и улыбаться друг другу, чтобы создать рабочую атмосферу.
С Огаем так не получалось. Они не были в одной лодке, а потому парень даже не пытался быть вежливым и добрым. Фукудзава вообще впервые столкнулся с таким самостоятельным омегой. Огаю не требовались похвала альфы или его одобрение, он просто делал, что хотел, и всё. Хоть об стену головой бейся.
Юкичи пробовал хвалить — Огай ехидничал. Юкичи пробовал быть ласковым и нежным — Огай начинал дерзить и язвить. Юкичи пробовал быть строгим и суровым — Огай вовсе пропадал на неделю, игнорируя любые сообщения.
Через два месяца таких отношений Фукудзава был готов волком выть, лишь бы Огай сменил гнев на милость и пошёл ему навстречу. Хотя бы потуга на нормальное общение, хотя бы попытка диалога, а не просто «Привет, как дела? — Пошёл нахер, у меня контрольная». Не так, конечно, — Мори в принципе не использовал таких выражений, в отличии от многих своих сверстников, — но яд строптивой омеги чувствовался даже сквозь сообщения.
Юкичи не знал, как с ним справиться. Главное, не понимал, что он делал не так и как можно было это исправить. Если он спрашивал напрямую, Мори не отвечал так долго, чтобы можно было забыть о разговоре. А намёки — если Огай вообще давал их — Фукудзава явно не понимал.
— Да он просто строит из себя недотрогу! — фыркнул его старший брат Гэнъичиро, когда Юкичи поделился с ним своими проблемами. — Вот увидишь, через пару денёчков он сдастся и сам прибежит к тебе!
Фукудзава скептически посмотрел на него. Нет, конечно, брат был старше и мудрее, гораздо опытнее в отношениях с омегами, чем он сам, но Юкичи почему-то был уверен: дело вовсе не в том, что Огай разыгрывает какое-то там представление.
— Мы с Брэмом, когда только начали встречаться, ссорились как последние псы, — продолжил Гэнъичиро, заметив недоверчивый взгляд Юкичи.
Брэм был иностранцем, которого Гэнъичиро нашёл непонятно где, когда ездил в очередную командировку в Англию. Притом явно каких-то голубых кровей, потому что на каждое ругательство, вылетавшее изо рта Гэнъичиро, Брэм кривил такое лицо, что Юкичи невольно хотелось вытянуться, как английский гвардеец, и отдать ему честь.
— Постоянно собачились по поводу всего, даже по поводу цветов футболок. И ничего, до сих пор живём вместе! Почти в мире и согласии!
Юкичи подозревал, что это только потому, что Брэм попросту не мог никуда уйти: он был с детства прикован к коляске и во всём полагался на Гэнъичиро. К чести Гэнъичиро надо сказать, что тот искренне заботился о нём и старался сделать всё, чтобы его супругу было хорошо. Порой его забота была грубовата, но порывы всегда были искренними. Несмотря на свою натуру, Гэнъичиро умел любить.
Но иногда, когда Брэм думал, что его никто не видит, он смотрел в окно, и на его лице появлялось выражение бесконечной тоски, как будто он видел за стеклом свою далекую Родину и прошлую жизнь, так хорошо знакомую ему.
— В общем, будь настойчивым, и он сдастся! — подытожил Гэнъичиро.
— Опять ты даёшь ему странные советы по отношениям?.. — скучающе спросил Брэм из угла комнаты, оторвавшись от очередного романа.
— Эй, почему это «странные»? — сразу вскинулся Гэнъичиро, от возмущения даже сев прямее на диване. Его усы резко выпрямились вместе с ним, словно в каком-то аниме. Юкичи вообще всегда поражала эта его странная способность передавать своё настроение усами. Вот кто ещё умеет так делать?
— Потому что ты странный, — отрезал Брэм и повернулся к Фукудзаве. Его вечно грустные глаза смерили его пристальным взглядом. — Мистер Юкичи, если вы хотите наладить отношения с вашим истинным, вам стоит узнать, почему он вас избегает.
Брэм всегда называл его «мистер Юкичи», одновременно подчеркивая и их разницу в возрасте, и их близкие отношения, и свою принадлежность к Англии. Фукудзава мысленно иногда добавлял «принадлежность к королевскому двору», потому что Брэм выглядел как тот самый младший ребёнок какого-нибудь принца. Юкичи не удивился бы, если бы так и оказалось.
— Я пытался, — качнул головой Фукудзава. — Он просто ушёл от ответа.
— Неужели нет никого, кто мог бы рассказать вам о нём? — снисходительно спросил Брэм, заложив палец между страницами книги. — У него ведь наверняка есть друзья, знакомые… Те, кто знает его достаточно давно, чтобы помочь вам понять, что с ним происходит.
Юкичи задумался. А ведь верно! И как он сам не догадался? Необязательно спрашивать всё у самого Огая. Можно опросить его знакомых, близких людей. Конечно, это не слишком честно по отношению к самому омеге, но если он не хочет разговаривать со своим альфой открыто, то придётся воспользоваться не совсем честными методами.
— Спасибо, мистер Фукучи, — кивнул Юкичи, склонив голову. — Я попробую поспрашивать у кого-нибудь о нём.
Брэм тускло улыбнулся ему и снова вернулся к своему роману. Гэнъичиро покачал головой, потом подвинулся ближе к его коляске и поправил плед на его ногах. Юкичи поднялся с кресла и, попрощавшись с родными, направился на выход. У него действительно было много дел.
Никого из знакомых Огая он не знал. Можно было бы заглянуть в его деканат, но там ничего бы не рассказали, а использовать связи в полиции для достижения личных целей казалось низким. Фукудзава никогда так не поступал. Поэтому он направился к одному человеку, который был связан с Огаем и который мог свободно рассказать о нём Юкичи — к Нацумэ-сану.
Нацумэ-сана удалось выцепить только на следующий день. Мужчина торопился по делам департамента, однако Юкичи, заметив его в коридоре, сразу же окликнул его:
— Нацумэ-сан!
Тот обернулся и, увидев его, спокойно кивнул.
— Фукудзава-сан.
— Нацумэ-сан, мне надо с вами поговорить, — Юкичи подошёл ближе к нему.
— Конечно. Я вас слушаю.
— Не здесь. Это… личный разговор. Мы можем поговорить после работы? — Юкичи огляделся, подозревая, что за ним могли следить. Хотя формально они с Огаем даже не встречались, он всё равно боялся, что журналисты уже вынюхали всё про его личную жизнь. С тех пор как правительство запретило обсуждать его инициативы, из развлечений осталась только личная жизнь всех важных людей. Разумеется, никто не мог упустить сенсацию о том, что заместитель начальника Тайной полиции нашёл своего истинного.
— Хорошо, — Нацумэ-сан удивлённо вскинул брови, однако согласился.
— Спасибо, — с облегчением кивнул Юкичи.
Он впервые с нетерпением ожидал конца рабочего дня. Едва часы показали семь часов, как Фукудзава подорвался с места, буквально выскакивая за дверь. Коллеги проводили его изумлёнными, но радостными взглядами: для них уход Юкичи значил раннее окончание рабочего дня.
Нацумэ-сана ещё не было. Фукудзава остановился возле ступеней департамента, смотря в серое небо. Скоро должно было начаться лето, однако пока этого ещё не чувствовалось. Впрочем, уже на следующей неделе обещали потепление. Можно будет надевать более лёгкое кимоно.
О чём он вообще думает? Он должен размышлять об их отношениях с Огаем, о том, как всё исправить и улучшить, а не о погоде и потеплении. Попытка сбежать от неприглядной реальности? Юкичи покачал головой. Как глупо.
— Долго ждали? — послышался за ним голос Нацумэ-сана.
— Не слишком, — Фукудзаве стоило больших усилий не вздрогнуть. Этот человек подходил так неслышно, словно был котом.
— И что же за важный разговор у вас ко мне? — Нацумэ-сан медленно направился по улице.
Фукудзава пошёл рядом с ним, раздумывая, как лучше обо всём порасспрашивать. С Нацумэ-саном тоже следовало быть осторожным. Хоть он и слыл человеком отзывчивым и способным решить любую задачу в своём департаменте, Юкичи всегда был настороже с прочими руководителями. Нацумэ-сан не был замечен в каких-то скандалах или интригах, однако, как однажды правильно заметил Брэм, если человек слишком идеален, значит, у него в десять раз больше скелетов в шкафу, чем у обычных людей.
— Я бы хотел поговорить с вами о… о Мори-сане, — наконец сказал он.
— Хм… — если Нацумэ-сан и удивился, то виду не подал.
— Он мой истинный — вы ведь знали, да?
— Хм…
— У нас с ним… очень хрупкие отношения, — признавать собственную несостоятельность как альфы оказалось крайне неприятно. — Он… иногда игнорирует меня. Иногда ехидничает, иногда дерзит.
— Хм…
— И мне это… не нравится, — скрепя сердце признался Фукудзава. — Я… я просто не понимаю, что делаю не так.
— А что вы от меня хотите? — прохладно поинтересовался Нацумэ-сан.
— Я хотел бы узнать побольше о Мори-сане, — Юкичи посмотрел в лицо своему собеседнику, пытаясь быть храбрым. Оказалось, в личных разговорах требуется совсем иная храбрость, нежели при спасении жертв теракта. — Хочу понять его.
— Почему же у него не спросите?
— Он не говорит. Совсем не хочет говорить о себе, — поджал губы Юкичи. — В лучшем случае тему переводит. В худшем — посылает.
— Мой мальчик никого не может послать, — Нацумэ-сан сделал такое лицо, что Фукудзава мгновенно понял свою ошибку.
— Конечно. Просто я так чувствую это, — поспешил исправиться он. — И я изо всех сил пытаюсь понять его, но никак не могу. Помогите мне, Нацумэ-сан. Пожалуйста.
Мужчина смерил его суровым взглядом. Фукудзава выдержал его, хотя внутренне сжался. У него не было дурных намерений в отношении Огая, но если бы были, он бы тут же бежал без оглядки. Теперь было ясно, что за Огая Нацумэ-сан убьёт любого.
— Хорошо, — медленно ответил мужчина. — Я постараюсь помочь вам. Но скажите мне, Фукудзава-сан, честно: вы действительно истинные с Огаем?
Правда вырвалась сразу же, как только вопрос прозвучал:
— Я никогда прежде не чувствовал такого запаха, как у Мори-сана. Конфеты с ликёром, немного вина… Такой удивительно приятный запах!
Нацумэ-сан прищурился, но затем вдруг кивнул и посмотрел вперёд. Фукудзава затаил дыхание, продолжая идти рядом с ним. Взгляд мужчины затуманился, как будто он погрузился в далёкое, но приятное прошлое.
— Удивительно, как вы ещё не нашли этого, Фукудзава-сан, — проговорил он.
— Можете называть меня «Юкичи-кун».
— Хорошо, Юкичи-кун. Так вот, меня удивляет, что вы… ты ещё не раскопал это. Это ведь твоя работа — искать подноготную людей.
— Я… не хотел пользоваться служебным положением, чтобы узнавать информацию о Мори-сане.
— Что ж, это идёт тебе в плюс, если всё действительно так, — кивнул Нацумэ-сан.
Он замолчал, и Юкичи пожалел, что вмешался в его монолог. Теперь придётся снова пытаться разговорить его, а это ужасно нелегко, как он успел выяснить.
Но что такого мог скрывать Огай?..
— Вы хотели рассказать мне о Мори-сане, Нацумэ-сан.
— Да, конечно, — Нацумэ-сан немного подумал, затем продолжил более решительно. — Знаешь, Юкичи-кун, Огай может выглядеть холодным и равнодушным, но на самом деле это не так. Он тоже человек, к тому же омега, и внутри него бурлит настоящий ураган. Если его обидеть, это будет смертельная обида, достойная вендетты. Если его порадовать, он никогда в жизни этого не забудет — при условии, что вы не перечеркнёте это каким-нибудь дурацким поступком.
«Я уже это сделал, — мрачно подумал Юкичи. — Когда повёл себя так несдержанно в наше первое свидание». Все два месяца он корил себя за такое проявление чувств. Должно быть, он или испугал Мори, или обидел его своим напором. Вот Огай и сбежал тогда. Ещё и шею ему чуть не порезал.
Однако его запах сводил Юкичи с ума. Ему и вправду сложно было контролировать себя рядом с ним, особенно учитывая, что прежде он никогда не встречался с истинным. Некоторые пары были настолько очарованы запахами друг друга, что заканчивали первое свидание в постели. А его омега просто сбежал от него. От такой мысли Фукудзава досадливо поморщился.
Но почему он сбежал? Это связано с тем, на что намекал Нацумэ-сан? Что-то, что Юкичи должен был раскопать? Что это за странный секрет? Хотелось расспросить Нацумэ-сана, однако, взглянув на него, Фукудзава с досадой понял, что момент безнадёжно упущен: мужчина вспоминал что-то приятное и хорошее, говорил совсем о другом. Вернуться к той теме уже было невозможно.
— Как-то в детстве он просил у меня игрушку — я уж даже не помню какую, — Нацумэ-сан засунул руку в карман, будто прятался от внимательного взгляда Фукудзавы. — Я тогда отказал ему по какой-то причине. Огай обиделся так сильно, что собрал свои вещи в маленький рюкзак — засунул мандзю и своего любимого плюшевого котика — и ушёл из дома. Ну, как ушёл… Под лестницей просидел два часа. А я бегал и искал его по всему району. То ещё приключение было…
«Это мило», — подумал Юкичи, пытаясь представить себе маленького Огая, надувшегося и сидящего под лестницей. Зрелище даже в фантазии было умилительным. О реальности наверняка и говорить нечего.
— Игрушку я тогда ему купил, — улыбнулся Нацумэ-сан. — Он потом сказал, что всегда хотел её, а когда сказал об этом родителям, они… в общем, они были не слишком хорошими родителями. Получалось, Огай неосознанно проверял меня.
Юкичи едва сдержал улыбку от таких слов Нацумэ-сана. Маленький Огай в воспоминаниях своего опекуна выходил очень трогательным, и Фукудзава даже пожалел, что не был знаком с ним в детстве. Сразу несколько плюсов было бы: они наверняка стали бы близки, и он бы видел такого милого Огая.
— Он и сейчас проверяет людей, — слова Нацумэ-сана окатили Юкичи ледяным душем. — И поверь мне, Юкичи-кун, если ты не подойдёшь ему хоть по одному критерию, ты сразу же попадёшь в чёрный список, будь ты хоть трижды его истинным. Огай говорит, что все ненужные ему люди пролетают мимо него, «как фанера над Парижем».
— Он любит Францию, я заметил, — пробормотал Фукудзава. По спине пошли мурашки от перспективы быть отвергнутым собственным омегой.
— Он идеалист, хоть и не признаёт этого, — продолжал Нацумэ-сан, не расслышав его замечания. — И романтик. Все идеалисты романтики. Они видят мир, каким хотят его видеть. Если что-то не вписывается в их идеальную картину мира, они сразу же вычёркивают это из своей жизни. Понимаешь, Юкичи-кун?
— Понимаю, — кивнул Юкичи. Стало ещё страшнее.
— Есть разные идеалисты. Есть те, кто выстраивают вокруг себя целую систему собственных идеалов, и потом отчаянно ищут их. А есть такие, как Огай, которые увидели свою картину мира и начали переделывать реальный мир, чтобы всё было как надо. Контроль и логика — две главные вещи для Огая. Всё должно быть так, как он задумал, и никак иначе.
— Какой противоречивый омега… — пробормотал Юкичи.
— Верно. Огай весь состоит из противоречий, — согласился Нацумэ-сан, на этот раз услышав его. — Но кто из нас не состоит? Если бы мы не конфликтовали сами с собой, то разве можно было бы назвать нас разумными существами? Конфликт — это двигатель всего.
«Конфликт — это двигатель всего…» — повторил про себя Юкичи. Что ж, Нацумэ-сан был определённо прав. Именно конфликт заставлял людей менять мир вокруг себя и самим меняться. И именно конфликт на их первом свидании должен был стать двигателем их отношений.
* * *
Ему стоило больших трудов уговорить Огая на новую встречу. Тот постоянно писал, что у него слишком много дел, слишком много задано, и Юкичи даже в шутку написал, что, может быть, он может позвонить в Министерство образования и попросить их изменить расписание студентам факультета генной инженерии. Огай в ответ написал: «Не смейте». И через некоторое время: «Пятница, 17:15, возле кафе «Coffee Shop».» Юкичи понял, что если он опоздает или придёт не туда (к корпусу университета, например), то может сразу же прощаться со своим истинным.
Кафе «Coffee Shop» оказалось невзрачным и тихим местом, где явно любили посидеть студенты после занятий. Несколько ботаников торопились внутрь, другие шли по двое или по трое, обсуждая пары. Юкичи чувствовал себя не в своей тарелке, однако послушно стоял рядом с этой точкой сбора студентов и ждал Огая. Время было 17:10, и если Огай не был из тех, кто опаздывает или вовсе не приходит на встречи, то Фукудзава должен был скоро увидеть его. Увидеть своего истинного. При этой мысли Юкичи ощутил, как его внутренняя альфа заволновалась.
Он бросил взгляд в сторону и вдруг увидел его. Огай шёл по улице, одетый в свой чёрный плащ и кроваво-красный шарф, так подходящий к его глазам. В одной руке он держал портфель, в другой — телефон, с кем-то переписываясь и совершенно не замечая происходящее вокруг. Юкичи ощутил, как при взгляде на него внутренняя альфа смягчилась, немного успокоилась. Заботиться. Оберегать, защищать. Любить.
Он мотнул головой, чтобы избавиться от таких мыслей. Нельзя сейчас всё испортить. Он должен быть сдержанным и спокойным, чтобы добиться своей омеги. Весьма пугливой омеги, если так подумать.
— Добрый вечер, — Огай подошёл наконец к нему.
— Добрый вечер, — Юкичи улыбнулся. — Как дела?
— Нормально, — Огай огляделся. — Пойдёмте куда-нибудь.
Они отошли от кафе на пару шагов. Фукудзава заметил, что Огай держался на расстоянии, как будто они были не истинными, а какими-нибудь простыми друзьями. Его альфе это ужасно не нравилось, но Юкичи успокаивал себя тем, что всё придёт. Медленно. Постепенно. Он не может позволить себе ещё один провал.
— Как у вас дела? — нарушил молчание Огай.
— Неплохо.
«Стало ещё лучше, когда ты согласился на встречу», — подумал Юкичи. Его альфу тянуло к Огаю, да и ему самому нравился парень, несмотря на то, что он пытался прикончить его, и он едва мог сдержать свои чувства при нём. Но это нужно было сделать. Малейшая ошибка, и он потеряет своего истинного навсегда.
— Как дела на работе?
— Тоже хорошо. Сегодня было мало дел, и я смог освободиться пораньше.
Огай стрельнул в него глазами. Кроваво-красная радужка в который раз заставила Юкичи задохнуться от восхищения.
— Долго ждали?
— Нет, — ответил он, немного сбитый с толку. — Всё в порядке.
Огай кивнул и снова отвернулся. Пиликнул его телефон, и парень опять полез туда. Фукудзава испытал лёгкий приступ ревности, задумавшись, кто может так часто писать его истинному. Видимо, Огай то ли почувствовал его недовольство, то ли просто решил объяснить своё поведение, но он проговорил:
— Пытаемся выяснить, кто сколько сделал по проекту.
— А… — Юкичи почувствовал себя глупо. — И… кто же сколько сделал?
— Да ничего никто не сделал! — отмахнулся Огай. — Все только поговорить любят, а как до дела доходит — так сразу «У меня дела!».
— Надо же… — протянул Юкичи.
— На работе так же происходит? — спросил парень, не отрываясь от телефона.
— Кхм… Нет. Там все знают, что от качества зависит зарплата и место, и все стараются, — ответил Юкичи.
— Понятно.
Разговор не клеился от слова совсем, как любила говорить молодёжь. Фукудзава в рассеянности огляделся, размышляя, о чём можно поболтать. Что заставит Огая оторваться от телефона? В голову приходило только одно: еда. За едой — Юкичи уже успел выяснить это опытным путём — вся неловкость пропадает, и разговоры идут быстрее и лучше. В прошлый раз их свидание сорвалось не из-за еды, а из-за напора Юкичи и обстановки. Сам Фукудзава давно привык к таким местам и потому почему-то не подумал, что студенту факультета генной инженерии там будет не слишком комфортно.
— Как насчёт пообе… я хотел сказать, перекусить? — спросил Юкичи.
Опять выстрел красных глаз. Если бы взглядом можно было убить, Фукудзава умер бы уже сотню раз.
— Опять пытаетесь меня накормить? — скривил губы Огай.
«Он даже губы кривит красиво и утонченно…» — подумал Юкичи. Вот почему он тогда выбрал ресторан, в котором часто проводил переговоры по работе. Ему показалось, что Огаю будет там самое место
— пусть он потом и понял свою ошибку. Его изящная красота ослепила Фукудзаву. Типажом Огай походил на Брэма, но если Брэм был английским аристократом старой закалки, то Огай больше напоминал Дориана Грея — молодой и красивый, дьявольски красивый. И опасный. Конечно, опасный.
Книгу его заставил прочитать Брэм, и это вообще была одна из немногих книг, которые Юкичи осилил. Она ему не слишком понравилась, и, хотя Брэм утверждал, что это классика и что каждый должен её знать, Фукудзава не впечатлился. Но теперь, когда он смотрел на Огая, он думал, что мучился тогда не зря. Возможно, именно эта книга сформировала его вкус, и благодаря ей он встретил этого парня.
— Нет. Просто я не успел пообедать и подумал, что вы можете составить мне компанию, Мори-сенсей, — быстро выкрутился Юкичи.
— Ладно, я приму это за оправдание, — хмыкнул Огай. — Тут недалеко продают сандвичи, если вы такое едите, Фукудзава-сан.
Он был готов есть всё, что угодно, если это заставит его истинного остаться с ним подольше.
— Я был бы рад попробовать.
Сандвичи продавали в каком-то киоске на набережной. Их безбожно жарили на сковороде, заляпанной маслом и остатками капусты, потом заворачивали в бумагу, которая мгновенно пропитывалась жиром, и отдавали в руки покупателям. Стоило Огаю получить свой сандвич, как он, не дожидаясь Юкичи, откусил от него приличный кусок.
— Oh mon Dieu! J'adore ces sandwichs! — воскликнул парень, выглядя донельзя довольным.
Фукудзава придирчиво оглядел полученную булку. Он никогда такого не ел. Раньше всегда ел дома, потом — в ресторанах с коллегами или начальством. Про самурайскую школу и говорить нечего. Теперь было немного боязно пробовать.
— Не бойтесь, он вас не укусит. Это вы должны его кусать, Серебряный Волк, — услышал он ехидный голос Огая.
Юкичи вздрогнул. Прозвище, данное конкурентами и журналистами, резануло слух. Волком его прозвали за работу в Тайной полиции, а Серебряный пришло от катаны — награды, которую он получил за предотвращение того ужасного теракта.
— Вы знаете, кто я?
— А вы меня за дурака держите? — фыркнул Огай. — Вспомнить, что ваше лицо я видел по телевизору во время новостей про тот теракт, — задача не слишком трудная.
Интересно, и когда именно он решил эту «не слишком трудную» задачу? На первом свидании Юкичи не сказал ему правды про свою работу, но вдруг Огай уже тогда знал обо всём? Глупо тогда получилось.
— Пойдёмте, — махнул рукой парень, не обратив на его задумчивость внимания. — У нас не так много времени.
— У вас дальше занятия? — спросил Фукудзава, шагая за Огаем и всё ещё не решаясь откусить от сандвича.
— Угу, — парень снова принялся за свой сандвич. — Надо много заниматься, чтобы получить диплом.
— Понимаю, — он не понимал. Не мог понять, потому что никогда не учился в университете.
— А что, у вас тоже есть диплом? — вдруг оживился Огай, оборачиваясь к нему. — Из вашей самурайской школы.
— Есть, — кивнул Юкичи. — Правда, я уже не знаю, где он лежит. Где-то дома, наверное.
На миг он даже порадовался, что парень решился задать ему вопрос и вообще поговорить с ним. Но следующая фраза Огая испортило всё впечатление:
— Вы хоть его берегите, а то такую реликвию теперь днём с огнём не отыскать!
Юкичи поджал губы, однако Огай только рассмеялся и поспешил дальше. Его сандвич уже был наполовину съеден, и Фукудзава решил, что тоже может откусить кусочек. Наклонившись ближе к этому буйству запахов, Юкичи осторожно попробовал его.
Его глаза распахнулись от изумления. Никогда, никогда прежде он не чувствовал такого великолепия. Вкусы, самые разнообразные и потому удивительно тонко подчёркивающие друг друга, смешались вместе, создавая неописуемую бурю у него во рту. Фукудзава остановился, с удивлением глядя на сандвич. Такой обычный на вид и такой изумительный внутри.
— Понравилось? — Огай вернулся к нему и чуть улыбнулся. — Мы их обожаем.
Ему потребовалось время, чтобы понять, что «мы» — это одногруппники парня. Ревность, поднявшаяся было в груди, заткнулась.
— Да, это… вкусно.
— Вкусно? — рассмеялся Огай. — Да это божественно! После долгих пар — самое то!
Глядя на его улыбку — такую простую и такую весёлую — Юкичи тоже не мог не улыбнуться. Может быть, у них ещё всё и получится. Должно получиться. Он постарается.
— Вы опять застыли, — с укором сказал Огай, сминая бумагу, оставшуюся от его сандвича. — Пойдёмте дальше. Ешьте.
— Теперь вы пытаетесь меня накормить.
— Верно. Мы квиты.
Парень опять рассмеялся и пошёл дальше, помахивая портфелем. Фукудзава хотел было предложить помочь ему, но какой-то голос внутри — не иначе как голос разума — сказал ему промолчать. Огай может и обидеться. Поэтому Юкичи только пошёл за ним, заканчивая есть свой потрясающий сандвич. Вокруг них была куча народа, все куда-то спешили и торопились. Некоторые, правда, гуляли, как и они сами. Должно быть, тоже были на свиданиях. Пытались построить нормальные отношения.
— У меня осталось двадцать минут, так что мне пора на метро, — вывел его из размышлений голос Огая.
— Я могу проводить вас, — вызвался Юкичи.
Парень окинул его скептическим взглядом, однако затем кивнул и спокойно направился дальше.
— У вас ведь занятия по проекту? — спросил Фукудзава, пытаясь завести хоть какой-нибудь разговор.
— Да, — легко кивнул Огай. — Скоро защита, а у нас ничего не сделано. Надо поторопить остальных.
— А вы сами? — усмехнулся Юкичи.
— А у меня уже всё сделано, — фыркнул парень. — Не люблю затягивать. Надеюсь, вы тоже, иначе нам с вами не по пути.
Фукудзава прикусил внутреннюю сторону щеки. Эта фраза Огая позволила ему ощутить, насколько их отношения хрупки. Всё ещё. Даже несмотря на иллюзию свободы в общении.
— Не люблю. Дела лучше делать быстрее.
— Вот-вот! А некоторые этого не понимают! — Огай сделал грустное лицо. — Если бы только можно было заставить людей действовать быстрее, всё было бы проще.
— Да. Всё было бы проще, — кивнул Фукудзава.
— Вы что, собрались соглашаться со всем, что я говорю? — прищурился парень.
Юкичи помотал головой. Ну вот, опять он подошёл слишком близко к краю отношений. Но если бы он попытался спорить, то Огай непременно обиделся бы. Однако и поддакивание всем его мыслям ему тоже не нравится. Как вообще понять этого человека?!
— Смотрите! — кроваво-красные глаза смеялись, но как-то невесело. — Нельзя во всём и всегда со всеми соглашаться. Конфликт — это двигатель отношений!
«Нацумэ-сан говорил так же…» — отстранённо подумал Фукудзава. Теперь он заметил, как сильно похож подопечный на своего опекуна. Огай говорил похожими фразами, так же пристально и внимательно смотрел на людей. Однако если Нацумэ-сан смотрел на них ещё и спокойно, зная себе цену и с уверенностью, то парень смотрел настороженно, как будто постоянно ожидал нападения. Недоверчивый и резкий, словно уличный кот, он был готов в любой момент выпустить когти и расцарапать лицо любому, кто попробует обидеть его. Да, с Огаем лучше не шутить.
— Не смотрите на меня так, — фыркнул парень, явно подтрунивая над ним. — Я, конечно, понимаю, издержки профессии и все дела, но этот взгляд сильно напрягает!
— Меня ваш тоже напрягает, — вырвалось у Юкичи.
И тут же прикусил язык, осознав свою ошибку. Взгляд Огая стал колючим и недовольным, он прищурился, как будто уже был готов напасть первым в попытке защититься. Но пути назад уже не было. Фукудзава решил идти до конца. Пусть Огай будет недоволен им, он должен узнать, почему парень смотрит на него так, словно уже заранее ждёт от него только плохое.
— Вы всегда смотрите на меня так, точно я уже преступник. Почему? Я изо всех сил стараюсь наладить с вами отношения, но у меня почему-то ничего не выходит. У меня буквально руки опускаются, когда я вижу ваш взгляд, и…
— Довольно, — прервал его Огай. Он развернулся и направился прочь, бросив через плечо. — Не провожайте меня.
Он уходил, уходил. Его истинный опять отверг его. Его омега уходила прочь, в толпу незнакомых людей, и ему как никогда хотелось его удержать, но он не мог, просто не мог. Почему? Он впервые в жизни чувствовал себя таким беспомощным. Как понять этого человека? Почему он не может понять его?
Отчего-то Фукудзава вдруг вспомнил, как в детстве постоянно кормил кошек возле их огромного дома. Иные ластились к нему, но был один чёрный кот, который ел поодаль от других, никогда не приближаясь к остальным. Когда маленький Юкичи пытался подойти к нему и погладить его, он сразу же вскакивал и начинал опасно шипеть. Юкичи пугался и не трогал кота.
Этот кот был весь драным и поцарапанным. У него не было половины одного уха, и хвост постоянно был каким-то неприбранным, как будто из него только что вырвали кусок шерсти. Должно быть, кот много ввязывался в драки и потому не доверял никому, даже сородичам, даже тому, кто кормил его.
— Я никогда не хотел причинить вам вреда, — вырвалось у Фукудзавы. Огай остановился, но не обернулся. Однако Юкичи продолжал. — С того самого момента, как я увидел вас, я понял, что хочу оберегать вас. Защищать. Я влюбился в вас. В ваши глаза. Понял, что без вас я никогда больше не смогу жить. И я готов на всё, чтобы быть с вами. Даже вот, сандвич съел, хотя я никогда не ел такого… — и потряс пустой обёрткой, словно в доказательство. Шорох бумаги, казалось, был единственным звуком на миллионы километров вокруг них.
Какое-то время между ними была тишина. Вокруг ходили люди, кто-то болтал с партнёрами, кто-то говорил по телефону. Никто не обращал на них внимания, и жизнь шла своим чередом. Но тогда Юкичи казалось, что время застыло, звуки исчезли, всё вокруг исчезло, давая им обоим шанс наладить отношения. Давая ему шанс погладить недоверчивого кота.
Огай обернулся к нему. Взгляд красных глаз был по-прежнему недоверчивым, однако в нём уже не было такого открытого противостояния всему миру, как раньше.
— Станция метро тут, недалеко. Если мы поторопимся, я ещё успею на занятия.
Юкичи сам не понял, что не дышал всё это время. Он облегчённо выдохнул и подошёл немного ближе. Огай сразу же отодвинулся.
— Без прикосновений.
— Я и не собирался, — покачал головой Фукудзава. — Коснусь вас только тогда, когда вы этого захотите.
Парень поджал губы, посмотрел вперёд, словно решаясь на что-то.
— Можно на «ты».
— Правда?
— Да. Пойдём, Юкичи-сан, нам пора.
— Можно просто Юкичи.
— Тогда просто Огай.
Фукудзава не смог сдержать улыбки и заметил, что парень тоже улыбнулся — осторожно и бледно, как будто боялся своей улыбкой разбить такой хрупкий миг. Но скорее всего он боялся довериться. Однако Юкичи был уверен: ему нечего бояться. Потому что он, Фукудзава Юкичи, никогда не посмеет обидеть своего истинного, которого он мысленно уже окрестил котом.
* * *
«Прогуляемся сегодня?»
«Да.»
«Где и когда встречаемся?»
«Реши сам уже хоть что-то!»
Судя по переписке, кот был недоволен. Очень сильно недоволен и чем-то раздражён. Фукудзава пролистал сообщения наверх, но обнаружил, что ещё сегодня утром Огай на его обычное «Доброе утро! :)» ответил так же радостно. Значит, дело не в нём — и Юкичи никогда не признался бы себе, что радостно выдохнул на этом моменте. Должно быть, что-то случилось в университете.
Он откинулся в кресле, задумчиво повертел телефон в руках. На этой неделе они раскрыли заговор нескольких банкиров против правительства, так что все немного расслабились. Можно позволить себе уйти немного пораньше. Но захочет ли этого сам Огай?
«Хочешь, заберу тебя после пар?»
Ответ пришёл не сразу, хотя сообщение его истинный прочитал мгновенно. За то время, пока Огай размышлял над ответом, Юкичи успел весь известись. Зря предложил. Надо было ещё немного подождать. Омега у него пугливый, надо действовать осторожно, а он опять поддался собственным желаниям и уговорам своей настойчивой альфы. Надо было потерпеть, надо было действовать аккуратнее, нежнее; надо было…
«Хочу. В 17:20 возле моего корпуса.»
Юкичи облегчённо выдохнул, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться. Нет, он определённо староват для таких эмоциональных качелей. Но радость всё равно переполняла его: Огай согласился!
За час до назначенного времени он закончил работать и поехал к корпусу Огая. Плавно ведя автомобиль по как всегда загруженным улицам, Фукудзава задавался вопросом, что делать в это их свидание. Они довольно много гуляли в парках, на улицах и по набережной, но он чувствовал, что Огай пока ещё не готов остаться с ним наедине. А между тем у Юкичи уже заканчивались идеи для свиданий.
Огай уже стоял возле крыльца и ждал его, опять углубившись в телефон. Иногда Фукудзаве хотелось забрать его хотя бы до конца их свидания, потому что парень имел обыкновение пропадать там. Такое ощущение, что он был нужен разом всему миру. И это, как бы глупо не звучало, заставляло Юкичи ревновать.
— Привет, — сказал он, подойдя к Огаю.
— Привет, — устало выдохнул парень, убирая телефон в карман. Юкичи знал, что через десять минут он снова его достанет. — Пойдём скорее.
— Я на машине.
Огай застыл и взглянул на него с настороженностью. Кот опять начал шипеть, не желая, чтобы к нему приближались. Фукудзава решил отступить. Пока не время.
— Думаю, если я оставлю её здесь на пару часов, ничего не случится.
Плечи Огая заметно расслабились. А Юкичи в который раз задался вопросом, почему он так агрессивно реагирует на любую возможность остаться со своим истинным наедине. Что должно было случиться с Огаем, что он так реагировал на простую поездку вдвоём на машине?
Юкичи родился в мире, который принадлежал альфам. Конечно, он не знал, что может случиться в нём с беззащитным омегой.
— Пойдём, — сказал Огай, направляясь подальше от университета.
Юкичи ничего не оставалось, как последовать за ним. По правде сказать, ему самому тоже не очень-то хотелось оставаться рядом с этим зданием. Университет был огромным и серым, нависающим над любым, кто приходил к его воротам, словно вопрошая: «А ты достоин войти в святая святых?». Фукудзава был уверен, что он-то точно недостоин. И как Огай вообще здесь учится?
— Куда бы ты хотел сегодня сходить? — спросил Юкичи, когда университет скрылся за поворотом.
Парень взглянул на него, потом картинно задумался, приложив палец к подбородку. Пальцы у него были тонкие и красивые, но все в мелких ожогах, странных пятнах и порезах, которые уже заживали. Такой вид Фукудзаве совершенно не понравился.
— Как насчёт кино? — вдруг выдал Огай.
— Что? — удивился Юкичи.
Разве его истинный не боится оставаться с ним наедине, в замкнутом пространстве? Он же только что отказался ехать с ним в одной машине. Фукудзава смутно чувствовал, что дело именно в этом: Огай не хочет находиться с ним в одном помещении, однако на улице мог свободно гулять. Но теперь он внезапно предлагает пойти в кино, где будут тёмный зал и закрытые двери. Неужели решил попробовать довериться ему?
— Сто лет в кино не был! — возбуждённо воскликнул Огай. — Я слышал, идёт какой-то зарубежный фильм. Пойдём, глянем.
Фукудзава вообще не следил за новостями киноиндустрии и уж тем более не смотрел что-то зарубежное. Но теперь он был готов посмотреть что угодно. Если его истинный пытается сделать первый шаг, Юкичи с радостью поддержит его. А себе он поклялся, что никогда не обманет хрупкое доверие Огая.
— Пошли, — согласился он.
И они действительно отправились в кино, купили билеты и попкорн (Огай сказал, что обожает его, и купил огромное ведро сладкого; Юкичи решил остановиться на маленьком ведёрке солёного) и пошли смотреть фильм. До того самого момента, как за ними закрылись двери, Фукудзава не мог поверить, что действительно пошёл в кино вместе со своим истинным.
На большом экране какие-то супергерои сражались против огромного титана, но Фукудзава мало смотрел на это. Чаще он смотрел на Огая, на то, как он обнимает своё ведро с попкорном и внимательно смотрит в экран, захваченный действием. Его глаза следили за всем, а он сам только брал попкорн и громко хрустел им, не обращая внимания на неодобрительные взгляды пожилой пары перед ними, которые привели с собой внука. Они в зале были единственными с попкорном — это лакомство в принципе никогда не было популярно. Но Юкичи решил, что если Огаю нравится, то пусть ест. В конце концов, он впервые видит его таким расслабленным и спокойным, а это дорогого стоит. Уж точно дороже недовольных взглядов.
Иногда свет с экрана настолько ярко освещал зал, что Фукудзава видел тонкие руки Огая, его возбуждённое лицо, его пристальные красные глаза, полуулыбку на его губах. В такие моменты ему хотелось взять Огая за руку и наконец поцеловать его, однако он не решался. Знал, что это всё испортит; что это разрушит только-только построенное доверие между ними.
— Смотри, смотри! — возбужденно шептал Огай в особенно напряжённые моменты в фильме.
И Юкичи смотрел, но не на экран, а на самого парня. Тот, ничего не замечая, смотрел только вперёд, боясь пропустить что-то в фильме. А Фукудзава боялся пропустить каждое мгновение этого момента, когда Огай наконец перестал бояться его и позволил себе забыться. Даже телефон не доставал, выключив его на время сеанса. Это радовало Юкичи. Но ещё больше его радовало, что Огай начал разговаривать с ним, как с обычным человеком. Правда, шёпотом, чтобы не мешать другим смотреть фильм.
— Смотри, видишь, он сейчас его убьёт!
— О, боги, Юкичи, ты видел это? Такого героя убили!
— Нет, ну зачем он туда пошёл? Головой-то думать надо! Согласись, Юкичи?
Фукудзава в ответ только кивал, а сам наслаждался таким непосредственным Огаем. Парень уже доел свой попкорн, и он отдал ему свой, а Огай даже не заметил: продолжил есть, словно никакой подмены не было. Правда, через пару минут опомнился и впихнул ведро обратно Юкичи. После нескольких уговоров Огай согласился разделить с ним оставшийся попкорн.
Из кинотеатра они оба вышли донельзя довольные. Огай — потому что ему понравился фильм и особенно понравился финал, Юкичи — потому что Огай был довольным. Так, переговариваясь о фильме и обсуждая увиденное, они направились на набережную прогуляться. Обоим хотелось подольше задержаться в этих часах, когда ни о чём не надо было волноваться и думать.
Океан сегодня штормило. Большие волны с шумом разбивались о прибрежные камни в той части набережной, где нельзя было подойти к воде. Перила были мокрые от брызг, и холодный ветер вместе с высокой влажностью воздуха заставлял невольно ёжиться.
— Тебе не надо на занятия? — спросил вдруг Юкичи, когда они прошли немного вперёд.
— Сегодня нет, — ответил Огай равнодушно.
Он выглядел так, словно вернулся с прекрасных небес на жестокую землю. Красные глаза смотрели досадливо и раздражённо, а ответ теперь казался холодным и только нарочито равнодушным. Фукудзава вспомнил сердитые ответы Огая во время их переписки после обеда. Должно быть, что-то всё-таки произошло.
— Что-то случилось? — осторожно спросил Юкичи.
— Всё в порядке, — отмахнулся парень. — Просто… мелочи работы в команде.
— Это связано с тем твоим проектом? — уточнил Фукудзава.
Огай бросил на него взгляд, немного подумал, словно размышлял, стоит ли говорить с ним об этом, потом покачал головой.
— Нет, это… по другому предмету.
Юкичи ждал, решив не напирать. Огай выглядел так, словно вот-вот расскажет, что же произошло, и если Фукудзава сейчас спросит о чём-то, то может попросту сбить настрой. Этого ему не хотелось. Терять такую хрупкую атмосферу доверия не хотелось.
— Я поссорился с преподавателем, — нехотя сказал Огай. — Просто зацепились языками. Ничего особенного, но и приятного мало.
Юкичи понимающе кивнул. В самурайской школе он и сам нередко ссорился с наставниками, особенно во время подросткового периода. Это всегда было неприятно, потому что потом неясно было, как извиняться. Фукудзава обычно какое-то время старался не попадаться наставникам на глаза, чтобы те успокоились.
Не делает ли так Огай? Может, он решил просто не ходить на занятия, чтобы не встречаться с преподавателем? Вряд ли. Когда сам Юкичи так делал, ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Но его истинному уже двадцать, и едва ли он не осознаёт последствия прогулов занятий. Но чтобы успокоить себя, Фукудзава осторожно спросил:
— Ты не захотел с ним встречаться, поэтому не пошёл на занятия сегодня?
— Я же сказал: у меня их нет сегодня, — раздражённо ответил Огай. — Ты чем слушал?
— Прости, — мгновенно извинился Юкичи.
Действительно, о чём он думал. Конечно, такой, как Огай, не станет прогуливать.
— Нет, это ты извини, — вдруг выдохнул Огай. — Отвратительный день, да и вечер вчера был плохим. Я уже давно на нервах, но это меня не оправдывает.
— Напротив, оправдывает, — качнул головой Юкичи. — Это нормально: чувствовать злость.
Парень покачал головой и поджал губы, как будто был не согласен с Фукудзавой, но понимал, что ему не выиграть этот спор. Юкичи захотелось взять его за руку и сжать его в качестве поддержки, однако он помнил о своём обещании не касаться Огая, пока он сам этого не захочет, и не стал.
— А почему вы поссорились? — вдруг вырвалось у него.
Огай глубоко вздохнул, словно собирался с силами.
— Из-за личного. Не бери в голову, мы просто не смогли вовремя остановиться.
Юкичи пожал плечами. Да, может быть. Но Огай не из тех, кто не может остановиться, и это Фукудзава понял ясно — в момент, когда парень смог удержать лезвие возле его горла, не порезав его. Может быть, иногда эмоции ослепляют Огая. Но не фатально. Он не может совершить ошибку даже под влиянием эмоций.
Так что же всё-таки произошло между Огаем и его преподавателем на самом деле? Очевидно, Фукудзава никогда этого не узнает. И хотя желание разузнать всё снедало — издержки профессии — Юкичи заставил себя отступить. Ничего хорошего расспросами он не добьётся, и они опять вернутся к началу, когда Огай доверял ему не больше, чем проходимцу на улице.
Неожиданно Фукудзава ощутил, как что-то капнуло ему на руку. Раз, другой. Подняв голову, Юкичи с удивлением понял, что пошёл дождь. Огай тоже остановился, глядя в тёмное небо. На нос ему попала большая капля, и он смешно зажмурился, заставив Фукудзаву чуть улыбнуться.
Люди вокруг них заспешили в укрытия, и набережная мгновенно опустела. Только они стояли и смотрели на то, как дождь постепенно набирает обороты. Долго ждать, впрочем, не пришлось: уже через пять минут хлынул ливень такой силы, что мгновенно намочил всё вокруг. Только тогда Фукудзава опомнился.
— Огай, пойдём где-нибудь укроемся.
Однако парень не двинулся с места. Он продолжал смотреть наверх, не замечая ничего вокруг. И его красные глаза были такими печальными, словно ему хотелось заплакать вместе с небом.
— Пойдём, Огай… — нерешительно позвал его Юкичи вновь.
И тут вдруг Огай сорвался с места и побежал. От удивления Фукудзава среагировал чисто на инстинктах: подорвался за ним, помчался вперёд, по пустой и скользкой набережной.
— Огай, ты куда?!
Но он только рассмеялся в ответ. Его фигура была далеко, он мчался сквозь дождь и темноту, не обращая ни на что внимания. Капли дождя летели вниз, и он разрезал их своим бегом, заставляя лететь в разные стороны, будто создавая эффекты фотошопа. Жёлтый свет фонарей искажался, освещал Огая неровно, и оттого он казался лишь миражом, который Юкичи никак не может поймать. Никогда не сможет поймать.
— Огай, остановись! — крикнул Фукудзава.
— Догоняй! — крикнул в ответ парень.
До Юкичи донёсся его смех. Задорный, звонкий — но в то же время такой грустный и печальный, что у него сжалось сердце. Что должен был пережить человек, который смеётся так, что остальным хочется плакать? И Фукудзава кинулся за ним, стремясь догнать этот мираж, этот прекрасный сон, который был ему так нужен. А Огай убегал, и его туфли стучали по плиткам набережной, создавали море брызг, в которых обычный жёлтый свет фонарей становился по-настоящему волшебным.
Фукудзава запыхался. Он занимался спортом, старался поддерживать форму, но офисная работа давала о себе знать. Бегать так долго, да ещё и под дождём, по мокрой плитке было довольно трудно. И тем не менее он бежал, торопился догнать и поймать Огая. Потому что сейчас ему казалось, что если он сдастся, если перестанет бежать, то больше никогда не увидит
своего любимого.
«Это и называется любовь, — подумал Юкичи, глядя на худощавую фигуру Огая впереди. — Когда ты продолжаешь бежать за человеком, зная, что он не остановится…»
Любовь. Он впервые любил кого-то. У него было несколько свиданий и даже пара отношений, но теперь он понимал, что тогда это была просто репетиция. Просто проба. Лишь теперь он понял, что значит любить. Он никогда никого не любил сильнее, чем Огая в эту ночь. Насквозь мокрого, запыхавшегося парня со студенческим портфелем в руке.
— Огай, подожди, пожалуйста! — крикнул он, ни на что особенно не надеясь.
Но, к его удивлению, Огай остановился и обернулся к нему. Капли на его лице сверкали в свете фонарей, отчего его кожа казалась восковой. На губах застыла сломанная улыбка, такая, что Юкичи тоже замер, не в силах подойти ближе. Ему хотелось обнять это чудо, прижать его к себе и никогда больше не отпускать. Помочь ему собраться воедино, быть с ним рядом, когда восстановление станет невыносимо болезненным и захочется прекратить его. Но он ничего не сделал. Знал, что пока ему нельзя.
Огай вдруг раскинул руки в стороны и закружился на месте. Капли полетели во все стороны, и до Юкичи опять донёсся смех его истинного. Парень поймал пару капель на язык и расхохотался, как ребёнок, который впервые узнал вкус лета и свободы. Фукудзава в который раз почувствовал, что улыбается.
Неожиданно Огай сделал пару шагов и схватил Юкичи за руку. Фукудзава застыл, поражённый таким жестом. Но Огай словно и не заметил, что только что преодолел свой барьер. Его рука была мокрой и холодной от дождя, но такой приятной на ощупь, что у Юкичи замерло сердце.
— Потанцуй со мной! — крикнул Огай, смеясь.
И сам начал двигаться, заставляя и Фукудзаву танцевать с ним. Не было никакой музыки, никакого ритма, кроме беспорядочного ритма падающих капель. Но они танцевали на набережной, забыв обо всём и наслаждаясь ненастьем и ночью.
Огай танцевал действительно хорошо. Юкичи никогда прежде не видел, чтобы кто-то так красиво танцевал. Парень отдавался танцу со своей страстью, которую так долго прятал в своей душе. Улыбался, поднимая лицо к небу и ловя капли дождя, вёл Юкичи за собой и уводил всё дальше от всего мира, к которому Фукудзава привык. Словно удивительный мираж, который всё-таки смог обмануть усталого путника. А путник и рад был обманываться.
— Как хорошо! Я обожаю дождь! Правда, здорово? — воскликнул Огай, улыбаясь ему.
Юкичи не любил дождь по множеству причин. Потому что одежда мокнет, потому что мокро, потому что погулять не получается и потому что коты убегают прятаться под крылечки и под основания зданий. Неприятная погода, неприятное время, которое хочется поскорее переждать в тепле и уюте.
Но теперь он поймал себя на том, что улыбается Огаю и кивает. Ведь в тот момент он любил всё. Всё на свете — и дождь, и странный жёлтый свет фонарей, и темнота вокруг, и бушующее море, и надломленная улыбка Огая, и его собственное одиночество, которое скрасил
его любимый, — всё ему нравилось.
Он позволил себе больше: осторожно положил руки на талию Огая и притянул его к себе. Впервые они стояли так близко друг к другу. Фукудзава ощутил его тепло и даже, казалось, услышал биение его сердца. Ему подумалось, что Огай сейчас вырвется и всё закончится. Но парень не вырвался. Он только взглянул на него блестящими красными глазами. Юкичи неожиданно увидел в них какую-то мольбу и инстинктивно понял, что Огай просил у него.
Тогда он наклонился и поцеловал его. В первый миг Юкичи подумал, что всё неправильно понял, что ничего такого Огай не хотел. Но потом сомнения ушли. Парень прижался к нему, изо всех сил стараясь ответить на его поцелуй. Робко и неумело, он целовал его, и Фукудзава помогал ему, обнимал и пытался поддержать.
Вкус губ Огая был солёным и сладким одновременно из-за съеденного попкорна. Самый потрясающий вкус, который он когда-либо чувствовал. Юкичи показалось, что у него сейчас закружится голова, и ему захотелось вдохнуть побольше воздуха. Но поцелуй выбил всё дыхание, и ему никак не удавалось это сделать. Было до боли, до помутнения рассудка хорошо.
Огай закинул руки ему на шею, и портфель слегка ударил Юкичи по спине, но он не обратил на это внимания. Вместо этого он привлёк Огая ещё ближе к себе, сжал его хрупкое тело, боясь сломать и в то же время желая быть как можно ближе, и продолжил целовать, чувствуя, как в их поцелуй нагло проникают капли холодного дождя.
Огай отстранился первым. Тяжело дыша, он исподлобья посмотрел на Юкичи. Но Фукудзава уже не мог сдержаться. И он продолжал обнимать Огая за талию, держа его как можно ближе к себе. Юкичи почти ждал, что парень сейчас придёт в себя и попытается вырваться. Однако Огай не стал. Коротко вздохнул и упал головой на плечо Фукудзавы, обнял его вновь и прижался к нему так доверчиво, что у Юкичи сжалось сердце.
— S'il te plaît, ne me laisse pas partir… — прошептал Огай. — Je suis terrifié par ce monde…
Фукудзава не понял ни слова из того, что Огай сказал. Но, может быть, ему и не надо было. Не зря ведь
его любимый выбрал незнакомый ему язык. Возможно, он и не хотел, чтобы Юкичи знал о сказанном. А значит, пока не надо лезть к нему в душу настолько глубоко, выпытывая перевод и смысл этих слов.
И он не стал ничего такого делать. Вместо этого, наклонившись, Юкичи осторожно прикоснулся губами к насквозь мокрым волосам Огая.
— Я люблю тебя, Огай — выдохнул он.
Огай поднял голову и улыбнулся ему — болезненно, но счастливо.
— Я тоже люблю тебя, Юкичи.
* * *
— Значит, ты встретил истинного?
— Да. Он… кажется хорошим человеком.
— Все кажутся хорошими людьми, пока не причиняют боль.
— Мне кажется, он не такой. Не такой, как остальные альфы.
— Твоё дело. Если хочешь, доверься ему.
— Вы так говорите, как будто это легко.
— Нелегко. Людям вообще трудно доверять.
— Вы разочарованы во мне?
— Нет.
— Тогда почему вы такой… раздражённый?
— Потому что я потерял своего последнего помощника.
— Я буду вам помогать!
— И как, мне интересно, ты это сделаешь, если твой истинный — заместитель начальника Тайной полиции?
— Я… что-нибудь придумаю. Не брошу проект. Не теперь, когда мы столько всего достигли.
— Нет. Если он узнает — а он узнает — это поставит под угрозу весь проект. Я работал над этим последние двадцать пять лет. И не могу допустить краха.
— Мин-сенсей… Вы меня отстраняете?
— Пока нет. Но как только ты за него выйдешь — да.
Вспышка. Лопнувшая колба, сжатая в руке слишком сильно. И мир, бережно хранимый пять лет, единственный, где он чувствовал себя в безопасности. Мир, который теперь навсегда разрушен.
