***
За три недели до…
На улице завывала вьюга – настоящая метель, сметающая всё на своём пути. Я смотрела в окно уже час, прислушиваясь к порывам ветра, которые становились лишь громче с каждой минутой. Погода будто сошла с ума или очень злилась – я не могла понять. Но ощущала… слишком чётко ощущала что-то надвигающееся. На всех нас. И на меня, в первую очередь. Моё безмолвное одиночество в данную секунду было результатом тихого побега из комнаты чернокнижника утром. Он, кажется, больше не температурил и кашлял гораздо меньше. Мой инстинкт мамочки наконец прошёл, и захотелось... невероятно сильно захотелось сбежать из этого лазарета. Хотя бы на несколько часов. Побыть в своей комнате. Послушать какую-то уже непривычную мне тишину. Просто смотреть в окно и представлять, что всё будет хорошо. Разглядывая снежинки, которые так стремительно улетали от окна, я почувствовала ноющую боль внизу живота. Привычную тягучую боль. Приложила руку к груди – набухла. Подскочив на стуле, я быстро побежала в ванную, надеясь, что ощущения не подводят меня. Ведь я, кажется, ещё никогда в жизни так не ждала месячных, как сейчас. И вот он – момент истины… я не беременна. Не беременна от Димы. Взглянув на себя в зеркало, я рассмеялась, а по моим щекам потекли слёзы. От счастья или от пережитого стресса – я не знала, но я не могла остановиться. Я смеялась, как настоящая сумасшедшая. И плакала, плакала, плакала. Бесшумно. Меня настигло ощущение полной свободы, будто оковы, которые почти что защёлкнулись на моих запястьях, спали. Будто я смогла всё-таки оставить приоткрытую дверцу в своей золотой клетке. На случай, если мне захочется улететь. Далеко и навсегда. Я знала: силы дали мне ещё один шанс, и я его не упущу. Я буду осторожнее. Сильнее. Смелее. Не буду дрожать и пресмыкаться. Принимая душ, я раздумывала, что это избежание беременности словно придало мне сил, но в то же время, я ощущала какую-то печаль. Будто где-то очень глубоко внутри... я смирилась с фактом полного переплетения наших с Димой жизней. А, быть может, это и вовсе был знак. Конкретный знак, что я должна наконец понять, что с Матвеевым меня не ждёт ничего хорошего. Никакого продолжения. Счастливого финала. Намереваясь провести весь день дома в обнимку с ведром мороженного, я надела серые широкие брюки, чёрную оверсайз кофту, чёрно-белые кроссовки и спустилась на первый этаж. В поисках вкусного завтрака и в молитвах, что кто-то его всё же приготовил. Но надежды на такое чудо практически не было, ведь на часах было 7:30 утра, и никто из экстрасенсов так рано не просыпался. Спускаясь на кухню, я почувствовала запах блинчиков и даже подпрыгнула от предвкушения. Но… мой радостный спуск был приторможен. Димой. Который стоял у плиты, выливая смесь на сковородку. На нём были одни лишь пижамные штаны, а фартук был неряшливо одет на голый торс. Невольно засмотревшись на эту картину, я чуть не оступилась и не полетела кубарём по всей кухне, но вовремя схватилась за дверной проём. Парень, молниеносно среагировавший на шум, одарил меня довольной улыбкой. Кажется, его позабавила моя реакция и моё почти что падение ему в ноги. Конечно, ему бы это очень понравилось. Этого чёртового чернокнижника устроило бы такое моё преклонение ему с утра пораньше. – Не стоишь на ногах с самого утра, принцесса? – колко подметил он, продолжая готовить. Я замяла рукава кофты, немного ёжась, и села за стол, не прекращая пялиться на эту картину. На столе был полный бардак из всевозможных тарелок, ложек и салфеток. Мука, кажется, была повсюду, в том числе и на теле парня. Настоящий творческий хаос. Такое, действительно, редко увидишь. – Как ты себя чувствуешь? – вопрос, который я задавала, наверное, сотый раз за эти дни. – Уже получше, спасибо, – парень перевернул в воздухе блин и ловко словил его сковородкой, – наверное, собачий жир и впрямь творит чудеса. Я практически не кашляю. – Это хорошо… – выдохнула я, успокаиваясь. – А ты, Лилит, как себя чувствуешь? – спросил Дима, не глядя на меня. Я на мгновение опешила, пытаясь подобрать слова. Ведь этот вопрос прозвучал вовсе не буднично. Я ощущала это. Матвеев будто чувствовал, что мне есть, что рассказать сегодня. И не хотел ждать больше положенного. – Эм… – замялась я, – живот болит немного. У меня месячные, – я аккуратно взглянула на Диму, ожидая его реакции. Но парень лишь на секунду прервался от готовки, будто замирая, а потом быстро принял непроизвольное положение. Словно его ничуть не заботила эта новость. Может, так оно и было – я не знала. Может, всё, что он говорил мне о детях – сплошной обман. Но я не могла разглядеть никаких эмоций на его лице, ведь он так и не развернулся ко мне, продолжая стоять спиной. – Хочешь блинчики? – спокойно спросил Дима. Я впала в ступор на секунду, потому что ожидала чего угодно, но не такого простого вопроса. Переводить тему, чтобы не раздувать конфликт, было, мягко сказать, не в стиле чернокнижника. Он всегда шёл до конца и бил побольнее, чтобы я наверняка усвоила его урок. Но… не в этот раз. – Очень хочу, – честно призналась я. – Тогда найди какое-то варенье или сметану, – по-хозяйски стал распоряжаться парень, – и чайник поставь. Я подошла к кухонной поверхности, на которой было нереально найти что-либо. Тут, кажется, было всё, кроме того, что нужно. И, поставив завариваться чайник, я обреченно признала: – Тут невозможно что-то найти, Дим, – стала причитать я, – ты устроил настоящий погром. – Варенье в этой тумбе, Лилит, – он кивнул головой наверх на ящик, который был прямо над плитой, – я бы достал, но руки грязные. Парень зловеще ухмыльнулся, показывая свои ладошки, перепачканные в муке и масле, а затем чуть отошёл от плиты, пропуская меня. Я не сразу поняла, в чём дело, но как только подошла поближе, Дима приблизился, прижимая меня пахом. Практически впечатывая в стол. Всё моё нутро тут же отозвалось на это прикосновение, будто я забыла уже, каково это – оказываться абсолютно обездвиженной под весом чернокнижника. Каково... вновь ощущать его энергию так ярко. Горячее дыхание парня обдавало мою шею, обжигая побольше, чем раскалённая сковородка в нескольких сантиметрах от меня. А его руки сжали меня за бёдра, призывая волну мурашек. Я попыталась абстрагироваться, вставая на носочки, чтобы дотянуться до верхней полочки. Бездумно ища пальцами нужную баночку, о которой, кажется, совсем скоро могу позабыть. Ведь Матвеев… прошёлся языком вдоль моей шеи, направляясь к уху. Закусывая мочку так, что мои коленки стали предательски подкашиваться. А я… пыталась как можно скорее отыскать это чёртово варенье, чтобы поскорее вырваться из этого морока, которым он окутывал меня каждый раз, приближаясь. – Не можешь найти, принцесса? – прошептал Дима, обхватывая меня крепче руками. – Нет… – обрывисто сказала я. – Тебе помочь? – шепнул он, закусывая шею. Глубоко вздохнув, я растеряла все мысли и ответы, которые таились в голове. Я, кажется, растеряла и всю себя, находясь так долго рядом. Так критически близко. Настолько, что в моей груди полыхал огонь, который, я знала наверняка, никто не сможет потушить. Даже я. Дима продолжал целовать и кусать мою шею, оставляя на ней жгучие следы. Уже напористей, не спрашивая, как и всегда, разрешения. Ведь оно ему было не нужно. Матвеев знал: я его. Я сама произносила это и не один раз. Совсем недавно. В моём сознании практически помутнело, когда парень перехватил моё лицо своими липкими пальцами, впиваясь мне в губы. Нагло и резко проникая языком вглубь, вызывая очередную волну мурашек. Он, кажется, был сейчас на каждом сантиметре моего тела и души. Грубо и одновременно нежно целуя меня, полностью подчиняя своим порывам. Увлекая вновь за собой... в свой безумный мир, из которого не было мне выхода. А затем… резко отстранился, сверкнув на меня своим тёмным взглядом. Тем мутным и непроницаемым взглядом, который я уже видела в моменты нашей особой близости. Его грудь высоко вздымалась, и единственное, что выдавало возбуждение парня сейчас, находилось чуть ниже его пояса. Мой взгляд невольно скользнул вниз, оценивая масштабы этого кухонного переполоха. Без каких–либо эмоций чернокнижник сказал: – Блинчик подгорел, а варенье так и не нашлось. Я залилась румянцем и поспешила вернуться обратно за стол. Ведь даже с такой легчайшей задачей я не смогла справиться. И самой главной моей помехой в этом стал Дима. Интересно: забывался ли он так же сильно, как и я, когда находился рядом со мной? Чувствовал ли он такие же сильные шуршания внутри, когда касался меня? Я размышляла об этом, тихонько наблюдая за тем, как парень абсолютно спокойно открыл нижнюю полку и достал оттуда баночку с вареньем и сгущёнку. – Ты же сказал, что варенье наверху, – я прищурилась, поражаясь его хитрости. – Наверное, ошибся, принцесса, – хмыкнул Дима, расставляя всё на стол, – у тебя вот тут грязно. Облизнув большой палец, он провёл у краешка моей губы, вытирая муку. – Неряха, – улыбнулся Дима, легко целуя меня в нос. А я застыла на месте то ли от шока, то ли от эпитета, которым наградил меня чернокнижник. В голове не укладывалось, насколько волшебное получалось сегодня утро. И Дима был словно другой. Не такой принципиальный и резкий, как обычно. Не такой стальной и холодный. В нём, будто наоборот, открылось что-то новое и до сих пор неразгаданное мной. Что-то светлое и лёгкое. То, к чему я только что смогла прикоснуться на мгновение. На уровне одних лишь ощущений. Завтрак мы провели в разговорах о любимых книгах и фильмах, словно это было чем-то абсолютно нормальным для нас. Но, возможно, это и станет нашей нормой когда-то? Возможно… после болезни Дима переродился? И вместе с физическим исцелением его настигло и душевное? Я не знала наверняка. Конечно же, я не знала.***
День проходил относительно спокойно, ведь уже который час никто не ругался и не выяснял отношения. А я, несмотря на всю эмоциональность, ни разу не заплакала сегодня. Это было редкостью в последнее время. Плохие мысли, которые довольно часто брали во власть мой разум, не посещали меня. Я была спокойна и даже счастлива. Ощущала себя морально практически так, как ощущала себя когда-то дома. Словно это было в другой жизни. И от такого состояния мне было не по себе. Словно... жить более менее спокойную жизнь было странно. Я не думала ни о чем, что тревожило меня в последние дни. Не думала о выходках Димы, которые разрушали меня и доводили до истерик. Не думала и о синяках, которые радужной дорожкой покрывали моё тело. Со временем они стали немного синее, но уже не так сильно болели. Или же… я просто не замечала этого. За целый день я узнала о Диме много нового, ведь мы с ним наконец-то просто общались. Не задевая и не обижая друг друга. Я поняла, что у него очень тёплые отношения с родителями, хоть и видятся они редко. Да и списываются или созваниваются не чаще, чем раз в две недели. Но чернокнижник объяснял это тем, что слишком рано сепарировался и не нуждался в их поддержке и внимании с лет четырнадцати. Но, как он утверждал, он их любил. Если, конечно, не брать во внимание немного искажённое понимание Димы о той самой «любви». Матвеев даже рассказал мне немного о своей жизни в Китае и о том, как он хотел бы туда вернуться и пожить ещё немного. Он, правда, ни разу не упомянул свою бывшую жену, из-за чего мрачные мысли вновь стали закрадываться в сознание. Ведь мне, конечно, хотелось узнать хотя бы капельку информации об их отношениях. О том, как она выглядела. Чем занималась... что любила. Почему они расстались? Мне почему-то отчаянно захотелось узнать её получше. И об их жизни тоже. Но Дима… он будто намеренно обходил эту тему. Я решила больше не откладывать поиск информации о жизни чернокнижника до нашей встречи, выжидая весь день момента, когда смогу остаться одна. И ближе к ночи, когда все стали разбредаться по комнатам, я уже направлялась в свою. Но у Димы были другие планы, ведь я почувствовала руку парня на запястье. – Ты куда, принцесса? – он вскинул брови в вопросе. – Готовиться ко сну, – пожала я плечами. – Мы разве не спим теперь вместе? – он притянул меня ближе, сжимая уже талию в своих стальных руках. Дима с вопросом заглядывал в мои глаза, будто там был написан ответ. А я немного растерялась, ведь до конца не понимала, как всё устроено в наших отношениях. Положено ли нам теперь делить постель каждую ночь или лишь в моменты близости? Нужно ли это обсуждать заранее и есть ли смысл? Ведь ссорились мы гораздо чаще, чем вот так просто и непринуждённо проводили дни. – Я не… не думала об этом, – я потупила взгляд в пол. – Я не буду к тебе приставать, не переживай, – тихо шепнул он, – у тебя же животик болит, да, малышка? Я мигом вспыхнула, заливаясь краской. Не понимая до конца, что в фразе парня заставило меня так смутиться, я подняла на него свои растерянные глаза. И он, кажется, упивался этой моей слабостью перед ним. Наслаждался каждым мгновением того беззвучного смятения, в которое вводил меня. Ведь это… как он уже мне говорил, – самая прекрасная моя черта. – Ты такая красивая, – шепнул он, опуская руки ниже талии, – а когда смущаешься... вдвойне красивее. Моё сердце, без того пережившее слишком многое за последние дни, сейчас горело ярким пламенем. Я вся горела от его слов и прикосновений. Как внутри, так и снаружи. Отчаянно пытаясь это скрыть, но тщетно, ведь Дима читал меня, как открытую книгу. – Я думаю... – тихо начала свой протест я, – что мы можем... можем пожить и отдельно... пока что. Глаза чернокнижника сверкнули в темноте, и он едва заметно улыбнулся. Одним лишь краешком губ. Сжимая свои пальцы ещё сильнее на мне. Физически показывая, что этому не бывать. Ведь он уже всё решил. – Тебе нужно привыкнуть к моему безоговорочному присутствию в твоей жизни, Лилит, – он взял меня за руку, проводя к себе в комнату, – ведь я… уже давно с этим свыкся. И, когда дверь за нами захлопнулась, я почувствовала себя в начале новой и давно забытой старой истории. Будто жизнь… совместная жизнь, которую мы старались выстроить, вновь давала нам шанс на что-то адекватное и хотя бы немного понятное. Последний шанс.