Система. Заметки на полях

Шэнь Цинцю некрасивая. Она высокая, широкоплечая, мосластая, сухая, телом и лицом больше на мужчину похожая, мужчина из нее, к слову, выходит неплохой, но, честно, амулет, что скрывает черты ее лица и шрамы на теле, немногое меняет. Но меняет. И эту перемену сорвавший с нее амулет Лю Цингэ, что схватился с ней и безумием ци, видит совершено ясно, потому и замирает ровно настолько, чтобы хватило подло оглушить. А Потом Шэнь Цинцю сидит и перебирает в голове варианты. В затвор она уходила чуть ли не в одном нижнем одеянии — три слоя одежд всего, даже грудь толком не прикрывают, все карманы вычистила, чтобы случайно не убиться своими же артефактами, если что-то не так пойдет. И вервие выложила. Оно обычно всегда с ней — проще ученика связать и на пик целителей доставить, чтобы сразу искажение ци купировали, чем с последствиями разбираться. Му Цинфан еще удивлялся — как же просто! Нет тока ци, нет искажения!.. Логику никто применять не хотел. О последствиях искажений ци Шэнь Цинцю с учениками обстоятельно говорила, и получила добровольное согласие от каждого, почему-то для нее это было важно. Ло Бинхэ вообще чуть не разревелся, мол, учитель так о них заботится!.. Но вервия при ней всё равно нет. Оставлять Лю Цингэ вот так нельзя — очнется, начнет метаться, убьет себя еще случайно. Купировать приступ можно еще циркуляцией ци, но у Шэнь Цинцю с этим всегда было сложно и… болезненно. Она начинала паниковать, и ее энергия огненной волной лилась по чужим венам, ломая всё на своем пути. Легко и приятно у нее получалось обмениваться ци только в одном случае. Шэнь Цинцю сердито смотрит на начавшего возиться Лю Цинге, вздыхает… и рвет подол своего ханьфу на повязки — связанный Лю Цингэ ей точно не помешает. Когда Лю Цингэ приходит в себя, то у него и слова сказать не получается — кляпы Шэнь Цинцю умеет делать отменные. Ни к чему им лишние слова. Хочется ядовито пройтись по тому, что она собирается опорочить Бога Войны, но это можно сделать и после, а сейчас… сейчас… Шэнь Цинцю двигает рукой, поднимая то, что у мужчины должно ниже пояса стоять, но вот Лю Цингэ смотрит на нее возмущенно, и янский корень его пытается упасть. Ну уж нет. — Лю Цингэ, я боюсь, что ты тронешь меня, а циркуляцию ци запустить надо, — говорит Шэнь Цинцю. — Ты можешь считать это… медицинской процедурой. Лю Цингэ смотрит гневно, оглядывает яростно, а потом… теряется. Шэнь Цинцю кривит губы, говорит: — Да, до божественной красоты семьи Лю мне далеко. И да, я женщина. Сам скоро почувствует. Шэнь Цинцю кривится, стараясь не смотреть в глаза, но не может удержаться, бросает сердитый взгляд на Лю Цингэ, а тот ловит ее взгляд и медленно и очень разрешающе кивает. — Представь, — говорит Шэнь Цинцю, — что тебя там обычно… что нравится… Она снова отводит взгляд, чувствуя, как крепнет в руке то, что в ней скоро окажется. И… вдохновляется Богом Войны. Он до безумия хорош, а ей и себя подготовить к парному совершенствованию надо. А потом всё происходит как-то просто. Только чуть глупо — Лю Цингэ всё еще связанный, но лицо его искажается от наслаждения, не настолько она хороша, наверное, но ему и этого хватает, чтобы глаза закатывать, а потом пытаться ее взгляд поймать в чем-то глупом и честном. И Шэнь Цинцю внезапно за этот взгляд цепляется, когда свою ци толкает в круг циркуляции. И всё плавится, меняется, срастается, исцеляется, опаляется огнем… и выходит невероятным. С Лю Цингэ она почти сваливается, развязывать его сил нет — режет все узлы мечом, потом валится рядом, глядя, как садится он, растирая руки-ноги и кляп снимая. — Ты женщина, — говорит Лю Цингэ. — Да, — не спорит Шэнь Цинцю. — Найди амулет маскировочный. Ты сорвал. Он… синий такой. У нее слова с трудом выходят, кто бы знал, что соитие с обменом ци может вымотать настолько. Лю Цингэ смотрит на нее, говорит: — Потом. Сначала к целителям. Кто знает… о тебе?.. — Му Цинфан, — говорит Шэнь Цинцю. А потом глаза у нее просто закрываются. Приходит в себя она в своей Бамбуковой Хижине — от ее подушки пахнет полынью, но глаз не открывает, дыхание выравнивает, слушает: — Я должен взять на себя ответственность за свершившееся. И… мы могли зачать дитя?.. Лю Цингэ… дурак благородный. — Эта Шэнь бесплодна, — открывает глаза Шэнь Цинцю. — И за что собирался брать ответственность братец Лю?.. Лю Цингэ смотрит на нее — прямо, честно, открыто, без отвращения, хотя, что ему, воину, ее шрамы?.. — Или этот Лю хочет, чтобы я ответственность за его попранную невинность взяла? — уточняет чуть ядовито Шэнь Цинцю. — Кажется, этой Шэнь легче, — улыбается Му Цинфан. — Перед следующей попыткой уйти в затвор, зайди ко мне. Мне нужно будет проверить ток твоей ци — ты отдала много, но и приняла много. Шэнь Цинцю смотрит на Лю Цингэ оценивающе, усмехается некрасиво, говорит: — Да, эта Шэнь приняла в себя очень много. Лю Цингэ вспыхивает смущением… но не уходит, запускает руку в рукав, достает… амулет… на новой нитке цвета цин. — Старую я порвал, — говорит Лю Цингэ. — Прими пока это. А дальше я найду тебе дары. -Братец Лю может не искать, — почти скалится Шэнь Цинцю. — Эта Шэнь не будет потворствовать дурным желаниям. Я для всего мира — мужчина. Такое не примут. — Посмотрим, — говорит Лю Цингэ, роняя ей на колени амулет. И уходит, наконец-то. Шэнь Цинцю смотрит ему вслед гневно, потом старается дышать, чтобы не пустить в мир подошедшие к горлу рыдания. — Этот Му сделает успокаивающий чай, — говорит мягко Му Цинфан. — И… Лю Цингэ не из болтливых. — Эта Шэнь знает, — отвечает Шэнь Цинцю, завязывая нить с амулетом на шее, и голос ее становится чуть грубее в следующем: — Но этот Шэнь бы хотел, чтобы Лю Цингэ позабыл, кто его в пещерах невинности лишил. — Пилюль забвения пока не изобрели, — вздыхает Му Цинцан. — К сожалению, — вздыхает Шэнь Цинцю. Му Цинфан с ней не спорит и уходит заваривать чай. А на следующий день Шэнь Цинцю находит у себя на пороге тушу съедобного монстра. Кажется, Лю Цингэ настроен серьезно.