***
В городе с самого утра шумно, подготовка к празднику шла полным ходом. Наслушавшись от местных о красотах фестиваля, Тэхён решил поехать в Цюрих, закупиться сладостями и праздничным реквизитом для дома. Смотреть на свой дом стало как-то по-настоящему грустно, когда все соседи в округе повесили на двери декоративные венки из цветов и засушенной соломы, разложили корзины с фруктами, с которых свисали тяжёлые грозди винограда и огромные тыквы с ярко-рыжим брюшком; гербарии украшали ставни окон, а в больших подсвечниках уже стояли свечи, дожидаясь своего вечернего часа. В центре столицы не протолкнуться, магазины заполнены улыбающимися людьми, на площади с леденцами в руках бегают дети, визжа при виде слоняющегося по улицам живого пугало; проходит дегустация вин и молочного сыра, от которого Тэхён тоже не отказывается, закатывая в блаженстве глаза от нежного натурального вкуса, играет живая музыка, и люди подпевают уличным музыкантам задорно улыбаясь. Проходя между рядом со сладостями, он натыкается на книжную лавку и ни секунды не раздумывая заходит, чтобы вдохнуть запах книжного переплета и бергамотового чая. Почему беря в руки книгу сразу хочется налить кружечку ароматного чая? Тэхён об этом никогда не задумывался, но вероятно Чонгук тоже так делает, оставаясь дома с книгой один на один. Возможно он мило морщит нос и дует карамельные губы, задумавшись, облизывает их юрким язычком и кусает изнутри щёки, шипя потом об досады, как сильно прикусил, и вновь возвращает внимание на строчки романа. Тэхён видел эту картину уже несколько раз, наблюдая иногда издалека. Это как смотреть немое кино — чувственно, главный герой ничего не говорит, а оторваться невозможно, от желания прикоснуться рукой так горит в груди, сама мысль о том, чтобы коснуться, разжигает пламя. Но пока он только осторожно подступается, прощупывает почву, интересуется тем, что интересно Чонгуку, и бредя меж книжных полок берёт в руки роман, о котором когда-то уже слышал, его вроде, даже экранизировали. Поездка на поезде обратно домой, тот же вагон, а место Чонгука свободно. На этот раз он не взял наушники, решив прислушаться к звукам поезда и чужим тихим разговорам сидящих рядом. Сидеть уткнувшись в книгу оказалось занятно, строчки затягивали, посторонние звуки терялись, он чуть ли не пропустил свою станцию, бежал по коридору не сводя глаз со страниц. Он читал весь путь пока ехал и даже потом, придя домой, скинул купленные вещи, усевшись на веранду, предварительно заварив себе чай. А с ним и правда лучше. Ближе к обеду желудок ныл от голода и, не придумав ничего лучше, он направился в пекарню, прихватив с собой наполовину прочитанный роман. Не заметив закрытую стеклянную дверь, он столкнулся с ней лбом и, неловко помешкав, зашёл внутрь, сел на первое попавшееся свободное место. Роман только начал набирать обороты! Неужели Лори так и останется несносным засранцем, так и не узнав о настоящих чувствах Эми Марч? Чонгук ловил губами воздух, застывшей статуей смотря на вошедшего, и то ли сердце от внезапной атаки на входную дверь его так напугало, то ли настиг шок от самого Тэхёна, растрепанного, с выбившимися из аккуратного маленького хвостика на затылке прядками волос, от его румяных щёк, алых губ, что прикусывают ровные зубы, и такого взгляда, сосредоточенного, отрешённого от всего мира, поглощающего слово за словом, и от грудной клетки, что ритмично вздымалась. Он поймал себя на мысли, что буквально залип на этом парне, и уши сами собой стремительно покраснели. — Вблизи он еще симпатичнее, — выдает Ноан, подперев щеку кулаком. — Что ж, у этого парня есть на что посмотреть, он буквально сидит и читает, а им хочется любоваться. — Ну так подкати, чего стоишь и смотришь, — бурчит Чон, придя в себя. — Не ворчи, он весь твой, у меня и шанса нет. — Чего? — Чонгук готов под стойку провалиться. Он Тэхёна от силы неделю знает, и их из чистой вежливости можно назвать лишь знакомыми, и не важно, что этот парень не оставляет попыток сделать к нему шаги ближе, сломать стену, по которой, кажется, пошли трещины. Тот, кто подбирается близко, никогда не останется незамеченным, а одинокой душе, пусть и заполненной, не хватает того самого внимания и тепла. — Ты уже смотришь. У меня нет шансов. Твои глаза всегда были особым способом общения, они умеют признаваться лучше, чем ты. — Да что ты несешь? Я его не знаю и знать не хочу! — голос предательски дрогнул и понизился, чтобы он не услышал. — Да причем здесь ты. Душа-то тянется, сердце стучит, я так и вижу, как ты ночью… — в Ноана летит пакет с мукой, благо на половину пустой, но то, что осталось, красуется на смуглом лице белым пятном. Чонгук доволен своим поступком до тех пор, пока не чувствует затылком тот самый взгляд. Он даже ощущается по-особенному! — Я всё равно остался удовлетворен. Кроме меня тебе правду никто не скажет, — улыбался так ехидно, что хотелось огреть и скалкой, но тихий смешок пробежал мурашками по спине, и пришлось сделать глубокий вдох. Солнце садилось, уже пора закрывать магазин, Тэхёна нужно выпроваживать из заведения, но для начала нужно хотя бы повернуться и собраться с мыслями. Но Чонгук не успел этого сделать, чужое дыхание ощутимо коснулось кончиков волос, прохладный нос чувствовался у самой шеи. Табун мурашек прошиб всё тело, от чужого жара замерло сердце, и он резко развернулся, чтобы через мгновение столкнуться с ним нос к носу. Глаза — галактики, веснушчатый нос, который оказался таким невероятно тёплым, нежные розовые щёки, которые так и хотелось куснуть, но Тэхён подумал, что подобного ему никто не позволит, ему не хочется переходить эту опасную грань. Он ждал, что Чонгук хоть что-то скажет, но тот кажется даже забыл, как дышать. — Я хочу тебя ещё как минимум увидеть, как максимум обнять, а прижимать к себе хладный труп как-то не очень хочется, поэтому дыши, пожалуйста, — Чонгук не сразу понял, что там минимум, а что максимум, но когда понял, то сдвинул брови к переносице и отошёл на спасительное расстояние. — В этой деревне люди живут до девяноста лет, вдыхая свежий воздух и питаясь натуральными продуктами, и я хочу прожить здесь столько же, поэтому умирать в ближайшее время не собираюсь. — Он не понимает намеков, — пробурчал Ноан, вытирая лицо от муки полотенцем. Видит Бог он хотел промолчать, уйти отсюда, как можно скорее, чтобы не портить атмосферу которая тут нарисовывалась, даже были намеки на поцелуй, но Чонгук предпочёл защищаться, прячась в свою ракушку, а Тэхён вроде хороший парень, которому хотелось помочь. — Думаю, если я скажу напрямую, пострадаю намного сильнее, чем ты, — Тэхён видел, как горели чужие уши, как метались из стороны в сторону глаза, и ему стало немного стыдно, что они выясняют тут отношения на всеобщее обозрение. — Я подожду тебя у входа. Стоит Тэхёну скрыться за дверью, как сердце Чонгука бухает вниз, пробивая пол. Уши всё ещё горят, что злит его неимоверно, как и вся ситуация в целом. Это было слишком близко! Каждый его шаг, это ещё одна ступенька к наглухо запертой двери. Он нанёс покушение на самое сокровенное — литературу! Видеть его с книгой в руках было чем-то трепетным. Если он таким образом хочет подобраться к нему ближе, то у него это отлично получается. Выжатый, как лимон сегодняшним вечером, он второпях собрался и, со всеми попрощавшись, закрыл на ключ магазин. Игнорируя рядом стоящего парня, он вышел на дорогу в направлении дома. Краем глаза он видел, как Тэхён усмехнулся и выровнял с ним темп, идя уже нога в ногу. Когда поблизости нет никого, кто бы мог подслушать лишнего, и тишину разбавляют лишь шум воды и тихие шаги где-то рядом, сердцу спокойнее, дышится полной грудью, и он больше не пугается, когда Тэхён останавливается перед ним. Он его немного выше, но стоит приподнять голову — носы столкнутся, дыхание будут ловить одно на двоих, и как в книгах у него будут подкашиваться ноги. На деле же ноги крепко стоят на земле, его будто крепко-накрепко удерживают взглядом, но не нарушают личного пространства, и в голове мелькает мысль, что этот взгляд хочется удержать, как можно дольше. Невероятной теплоты глаза пленят, самому себе не будет врать и признается, что когда Тэхён рядом, ему спокойно и пленительно интригующе. — Джо Марч откажет Лори после признания? — Да, — отвечает без замедления, ломая всё удовольствие без зазрения совести. — Чёрт! Так и знал, но меня все ещё разъедают противоречивые чувства. У них была искра с самого начала, был трепет, и это должно было перерасти во что-то более серьёзное. Чувства! Должны были появиться чувства! — Лори был в неё по-настоящему влюблён, но эта не та любовь, которую он бы хотел разделять с ней всю жизнь, он был молод и не понимал этого. Джо была сестрой, другом, которого у него никогда не было, он сильно к ней привязался и боялся её потерять, поэтому думал, что это любовь. — Из-за этой пелены перед глазами он не видел малышку Эми! Она была скромна и не имела права признаться, потому что ещё с детства ей говорили, что нужно найти хорошую партию для брака, и она покорно этому следовала, делая всё во благо семьи. Но, о Боги, тот момент, когда она призналась, не сдержавшись! — Когда Эми собиралась выйти замуж за другого, он попросил её этого не делать, вот тогда что-то по-настоящему ёкнуло, тогда он почувствовал, что не готов её отдавать кому-то другому. — Он понял, что влюблен в неё, — на выдохе произнес Тэхён, прижимая к себе книгу. — А знаешь, что самое интересное? — у Чонгука так горели глаза разделить чувства о когда-то давно прочитанном романе, что дрожали кончики пальцев. Он не был уверен, что Тэхён дошел до конца, но держаться уже не было сил, было уже поздно. — Когда Лори осознал, к кому по-настоящему испытывает сильные чувства, Джо поняла, что не хочет оставаться одна, и если Лори предложит ей снова, то она согласится! — Что?! — Отправит ему письмо, говоря, что на тот момент даже не задумывалась о замужестве, была глупа, однако сейчас всё осознала. Но! Мир её рухнет на глазах, когда они воочию встретятся с Лори и он ей проболтается, что уже помолвлен с Эми. — Я даже не знаю радоваться мне или плакать, ты просто перевернул мой мир. — Не я, роман, — усмехается Гук. — Нет, ты, — и сердце замерло, улыбка спала с малиновых губ. — Из-за тебя я начал его читать, пошёл в эту книжную лавку, в которую никогда в жизни не ходил и не пошёл бы, если бы не ты и твоя любовь к литературе. Мне хотелось прочувствовать то же, что и ты, побывать на твоем месте, и знаешь, я рад, что именно ты перевернул мой мир. Чонгук не знал, что должен чувствовать. Чувство эйфории от обсуждений прочитанного романа поутихло, настигло смятение, его будто опустили в клетку, как хомячка, и ему только и оставалось, что бегать из угла в угол и смотреть огромными глазами на окружающий мир. Есть чувство, когда ты настолько погружён в книгу, что не видишь букв перед глазами, перед тобой картинки сменяются одна за другой, ты представляешь перед собой мир, который задумал автор, и в какой-то спонтанный момент тебя отвлекает звук, и ты, хлопая глазами, не понимаешь, что произошло; всё резко оборвалось вниз, и чувство, будто что-то потерял, сжимает грудную клетку. В этот момент он чувствовал то же самое. — У меня с первой встречи ощущение, что я тебя пугаю, — Тэхён отошёл на расстояние вытянутой руки, преодолевая желание прижаться ещё ближе, чтобы обнять. — Вначале я и правда думал, что ты маньяк и сталкер, твоя настойчивость настораживала. — До сих пор страшно? — Сейчас ты просто раздражаешь, — фыркнул Чонгук, отводя взгляд. — Ты везде. Буквально! Даже моя мама от тебя в восторге. — Ну я всегда был популярен среди женщин. — Знать об этом не хочу. Тэхён расхохотался посреди улицы, сжимая ладонью грудь, и поспешил нагнать Чонгука, который ушёл вперёд. Щёки приятно горели, лёгкие порывы ветра с озера скользили по коже, остужая горящие щёки. Пару поворотов, и им придется разойтись, Тэхён порывался обогнать веснушчатого парня, но тот совершил свой круговой маневр во второй раз и врезался в его грудь. — Держи, если вдруг захочешь побывать в моей шкуре ещё раз, прочитай это, — из рюкзака он вытащил потрёпанную книгу, уголки которой стёрлись, некогда светлые страницы потеряли свой первозданный вид, видно, что книгу читали не один раз. Он раскрывает первые страницы «Дневников памяти» и видит заметки, написанные грифельным карандашом, листает ради интереса следующие, чтобы убедиться в том, что вся книга исписана мыслями касательно написанного в романе. Что-то зачеркнуто, где-то стрелочкой указано пояснение предложений, какие-то строчки ярко выделены и помечены восклицательным знаком. Тэхён усмехнулся и поднял глаза, хотел спросить, что Чонгуку такого сделала книга, что он так её разрисовал, но парня уже и след простыл. В руках осталась потрепанная книга, а на языке так и не озвученное предложение пойти завтра вместе на фестиваль. Ему казалось, что на подобные мероприятия всегда ходят вместе: в толпе будет знакомое лицо и не так страшно где-то потеряться, зная, что рядом кто-то есть. Ему бы хотелось, чтобы Чонгук был этим лицом в толпе.***
Улыбку на лице матери было видно издалека, она высоко поднимала букет подсолнухов к солнцу, перевязывая его травяной лентой. На столе был разложен инвентарь, а рядом уже красовались собранные букеты и корзины для предстоящего праздника, Еджин активно готовилась к фестивалю. — Дорогой, что скажешь? — она поднесла крупные подсолнухи к его лицу, с теплотой смотря на ярко-жёлтые лепестки. — Хочу подарить его Тэхёну, он чем-то мне напоминает подсолнух, они всё время тянутся к солнцу, раскрываясь во всей красе с первыми лучами. — Мама! — С кем пойдешь завтра на фестиваль? — ловко переводит тему, взмахнув ресницами. — А почему обязательно с кем-то идти? Я думал, что мы пойдем вдвоем, как и в прошлом году, — Еджин обнимает сына за надутые щеки, сжимая их ещё сильнее, и смешно морщит нос, потешаясь над его недовольным личиком. — В этом году я останусь в лавке, а ты поедешь веселиться и даже не посмеешь заикнуться о том, что останешься дома, потому что я просто тебя выгоню, или заставлю целый день помогать мне в магазине. До самого вечера будешь общаться с моими девочками и ловить их томные взгляды на себе, — Еджин чмокнула сына в нос и рассмеялась над его страдальческим выражением лица, прекрасно зная, как он не любит оставаться с её коллегами, которые любят строить ему глазки. — Мне уже внимания хватает, спасибо, — пробурчал Чонгук, запустив пятерню в волосы, чтобы привести в порядок вьющиеся кудри. — Неужто? — в её взгляде было что-то пугающее, Чон даже отошел на безопасное расстояние. — Мама. Нет. Прошу тебя, ты же знаешь… — смотрит с мольбой, и Еджин еле сдерживается, чтобы не разулыбаться. — Ладно, ладно, прости милый, я не хотела тебя задеть, но насчет завтра я серьёзно, тебе придётся идти без меня, — она целует его в щёки привстав на мысочки. — Поможешь всё это занести? Он молча кивает, заглядываясь на крупный букет подсолнухов, что буквально горит под лучами закатного солнца.***
Поднимаясь на холм под тихое жужжание фонарей, Чонгук старался не поднимать глаз. Отчего-то в голове переплетались мысли о том, кто мог бы сейчас там его ждать. Но парня там не оказывается, фонарь периодически мигал, освещая пустую лавочку. Стоит ли идти туда вообще? Он тянется за рюкзаком, но того за спиной не оказывается, он даже забыл взять собой книгу, вышел с пустыми руками, захватив с собой лишь ретривера. Гук шипит себе под нос проклятье и, оглядываясь вокруг, не находит собаку. Досадно возвращается по тропинке обратно, и за поворотом на него несётся пес, довольно лая и активно виляя хвостом. Он лижет Чонгуку пальцы и, вильнув хвостом, снова убегает за угол. — Негодник. Ему ничего не остаётся, как просто идти за ним. Собака находится на перепутье дорог, одна из которых ведет к их дому, а вторая… На освещенной светом веранде Чонгук видит Тэхёна, укутанного в клетчатый плед, из-под которого выглядывают лишь тонкие фаланги пальцев и потрёпанная книга, его книга. В груди заиграла какая-то удовлетворенность. Его хотят узнать ещё ближе. Это мысль откровенно смущала, хотя он сам сделал шаг навстречу, поделившись сокровенным. Тэхён излучал доверие, как бы Чонгук этому не противился, Тэхён невероятно располагал к себе, и рядом с ним всегда была уверенность, что всё сказанное останется только между ними. Хотелось подняться к нему и, укрыв кусочком пледа ноги, взять книгу и начать читать вслух. Его мама всегда просила его почитать, говорила, что его мягкий голос очень успокаивает, он всегда читал на родном языке, это навевало ностальгию, в которую иной раз хотелось погрузиться, но при этом им никогда не хотелось вернуться к прошлой жизни: её больше нет. Тэхён сочетал в себе образ мальчика из книжки, срисованного со страниц, характер его, конечно, хромал, но не все рождаются принцами. Чонгук — романтик, но даже он реалист и понимает, что герои книг навсегда останутся лишь вымышленными персонажами, образы которых не встретишь в реальной жизни. Но, чёрт возьми, как же Тэхён похож на одного из них. Он не двигался с места, боясь нарушить момент тишины, выдать себя, он всё-таки не сталкер, как некоторые, но ретривер всё решил за него и, не желая больше ждать, игриво кинул взгляд на своего хозяина и помчался к Тэхёну, который, конечно же, обратил внимание на восторженный лай собаки, что бросился к нему на колени. Чонгук поджал губы, понимая, что его заметили и теперь смотрели на него так довольно, он бы даже сказал сахарно, что аж зубы сводило и раздражало, но, вопреки всему, он поднялся и зашёл на территорию чужого дома. — Ты мог просто подойти, необязательно было прятаться. К тому же я тебя ещё раньше заметил, — Чонгук порозовел щеками и, чтобы не было так неловко, сел на лавочку, привлекая внимание своего питомца. — Я просто выгуливал Пьера. — Как скажешь. Тэхён заинтересованно наблюдал за чужими эмоциями и подметил, что Чонгук стал относиться к нему более спокойно, растаял. Это льстило, и потому хотелось подобраться ещё ближе. Азарт разогревал кровь, и он скинул плед с плеч, чтобы укрыть им чужие ноги и подсесть поближе. Тэхён чувствовал этот взгляд, полный недопонимания, и, будь Чонгук посмелее, он бы задал интересующий его вопрос и, думается, что не один, но видимо он предпочитает тактику изучения объекта. Так пусть изучает. Его длинные карамельные ноги, вытягивающиеся из-под пледа, пшеничные кудри, которые он с недавнего времени начал отращивать, чтобы можно было лаконично убирать их за уши, приоткрывая доступ к лицу, что он сейчас и сделал. Чтобы ровный нос с родинкой на конце открылся карим глазам, обрамлённым веером длинных ресниц, виднелись щёки, усыпанные родинками, не такими очаровательными веснушками, как у некоторых, но Тэхёну нравится этот хаотичный ряд его созвездий, особенно того, что под нижним веком его миндалевидных глаз, которые он пытается не поднимать, сосредоточившись на книге. Тэхён провёл ладонью по бумаге, разглаживая перевернутую страницу, и повёл пальцем по предложениям, задерживаясь на исписанных полях. Сбоку послышался сдавленный вздох и то, как разомкнулись чужие губы. Настолько сегодня ночью тихо, настолько они близко. Тэхён потерял счёт времени, сколько они просидели в этом уютном молчании. Мало найти человека, с которым будет комфортно вести диалог, нужно умудриться найти того, с кем будет комфортно молчать. И объяснений у него по поводу того, почему это именно Чонгук, по-прежнему нет, да они больше и не нужны. Ему слишком хорошо, чтобы об этом думать, а когда Чонгук начинает читать вслух, тихо, вполголоса, он прикрывает глаза, которые так сильно дрожат под веками, будто в его теле начинается какое-то землетрясение. — «Мы молча сидим на скамейке и смотрим вокруг. Понадобилась целая жизнь, чтобы этому выучиться. Наверное, только старики могут молча сидеть друг подле друга и наслаждаться тишиной. Молодые — горячие и нетерпеливые — непременно ее нарушат. И зря, потому что тишина совершенна. Священна. Она сближает, да только те люди, что подходят друг другу, не скучают в тишине. Такой вот парадокс…». Тэхён повернул голову, столкнувшись носом с тёмными кудряшками. Запах миндаля прокрался в лёгкие, и он в наслаждением, чуть прикрыв глаза, подался вперёд. — Я часто читаю маме вслух, она просит об этом по вечерам, говорит, что её мой голос успокаивает и расслабляет, после она засыпает. Это уже просто привычка, прости, если… — Я понимаю твою маму, — шепчет в висок, проводя линию носом к щеке. Чувствовать, как чужие мурашки, пробегающие по телу, передаются тебе через прикосновения невероятно. — Твой голос завлекает, его хочется слушать, — щёки всполыхнули жаром и, конечно, Тэхён это почувствовал. — Смущаю? — Раздражаешь, — Чонгук шипит, показывая своё недовольство и, повернувшись вполоборота, видит самодовольную ухмылку. Этот парень слишком много о себе думает. — И как только смелости хватает такое спрашивать? — Я не смелый, просто безрассудный. — Ты просто идиот, — обречённо вздыхает. — Я прямолинейный и не умею по другому, но с тобой учусь. С тобой нужно быть чутким. Тэхён сводит его с ума. Он чувствует, как в горле у него пересыхает, не находится слов. Никто не обращался с ним так, подстраиваясь под чью-то душу, чтобы просто понравиться, расположить к себе, чтобы иного выбора и не осталось вовсе, улыбаться так, что эту улыбку хочется сцеловать. Чонгук боялся, что его мир, который он заново выстроил здесь, пошатнётся с приходом такого, как Тэхёна. Наглухо закрытую дверь невозможно открыть, но стоило ему легонько постучаться, и она поддалась. Он не нервничает — он просто в ужасе. — Поедем завтра вместе на фестиваль? — губы дрожали. — С удовольствием. А ты не испугаешься? Смотреть на то, с какой скоростью сменяются эмоции на лице Чона Тэхёну, кажется, не надоест никогда. В этой большой галактике происходит что-то нереальное, там бушуют ураганы похлеще, чем на Юпитере. — Уже жалею, что вообще сегодня вышел из дома. Не надо было вообще подпускать. Куда влез, уже теперь и не вытянешь, а в книгах нет подробной инструкции, как выпутаться из такой ситуации. — Так почему не уходишь? — Ухожу, — и действительно встал, собираясь уйти по-английски, да только разрез тёплых глаз не дал и взгляда отвести. — Ты можешь остаться, — игриво склонил голову в бок, откладывая плед в сторону, чтобы тоже встать. — Ещё пол книги впереди. А ещё у меня есть вопрос насчёт одной твоей заметки… — Тэхён начал перелистывать страницы. Чонгуку это совсем не нравилось, сегодня и прямо сейчас он точно не готов обсуждать свои когда-то записанные мысли, те слишком интимны, хватит и того, что он дал Тэхёну их увидеть. Чон незаметно подозвал к себе Пьера и ретировался к ступенькам, дабы скрыться, как можно скорее. — Спокойной ночи, Тэхён, — бросил он уже на полпути к тропинке, не видя, как один конкретный парень томно вздыхал, оперившись о перила.***
Ступеньки поскрипывали под человеческим весом и чуть проседали, когда Тэхён присел на подогретые солнцем деревяшки. Пока погода хорошая, он ловил каждый её теплый кусочек, и пока для завтрака слишком рано, он осторожно раскрыл отданную вчера Чонгуком книгу. Роман затягивал не так, как написанные в уголках пометки, чужие мысли заставляли задумываться и с интересом переваривать их в голове, проводя параллели с книгой. Очередная страница пролистывается, а солнце резко заслоняет чья-то фигура. Не успел он поднять и головы, как перед его носом оказался букет подсолнухов, и солнечный запах окутал лёгкие. — Чонгук зачитал эту книгу до дыр, оттого она такой помятой и выглядит. Он до сих пор частенько читает мне её по вечерам, ведь это и мой любимый роман тоже, — от Еджин вкусно пахнет цветами, будто женщина только что вышла из огромной клумбы, она посмеивалась, видя обескураженное лицо Тэхёна, который вероятно никого не ожидал так рано увидеть. — А это для тебя, в честь фестиваля. Тэхён неловко обхватил букет руками, задыхаясь от переполняющего тепла в груди. — Спасибо Вам, Еджин! — Это маленький аванс, — женщина подмигнула. — Аванс? Что вы имеете в виду?! — кричит он уже вслед убегающей женщине. Тэхён покачал головой, глупо улыбаясь, и наклонился к букету, касаясь губами жёлтых лепестков и мысленно проводя параллели между этими двумя, сын действительно весь в мать. Ему ещё не приходилось за кем-то бегать, но желание открыть чужую маленькую вселенную отбивает в груди бешеный ритм. По собственному мнению, Чонгук занимается какой-то фигней, приглаживая пушистые волосы у зеркала. Он надел светлые свободные штаны, опоясывающие талию тонким ремешком, свитер цвета сливочного крема разной вязки, укрывающие его бёдра, с широкими рукавами, чтобы было удобнее, причесался, сделав прямой пробор и аккуратно уложил кудряшки, открыв лоб. Сначала ему всё это не нравилось и он сделал пробор на бок, открыв одно ухо, на которое до этого надел длинную и ещё одну — в виде небольшого камешка — серёжки. Нахмурив брови, вовсе зачесал волосы назад, оставив лишь передние выпадающие пряди, но волосы упрямо не хотели слушаться, и он раздраженно зарычал, откинув назад голову. — Да чем я вообще занимаюсь? Ветер всё равно всё разлохматит, раньше и дела до этого не было, чего я сейчас нервничаю из-за этих ебу… — Гуки, твои кудряшки — чудо, и я это тебе говорю сейчас не как мама, — Еджин застала сына на лестнице, который летел недовольным ястребом сломя голову к выходу. — Никогда тебя таким не видела. Ты что влюбился? — Мама! Гук пыхтя себе под нос разыскивал ботинки, даже не видя, что те уже стоят, подготовленные, прямо перед его носом. Еджин понимающе вздохнула и наклонившись пододвинула сыну белые кроссовки. — Милый, тебе не о чем переживать, я бы тебе посоветовала просто хорошо провести время, возьми камеру, накупи любых сладостей на ярмарке и насладись вечером концертом, — она вручила сыну камеру и, погладив ласково по щеке, поцеловала в лоб, разгладив нахмуренные брови. — Просто повеселись с Тэхёном, я еще не благословила вас, так что пусть на многое не рассчитывает, — договорила она серьёзным тоном, а после рассмеялась смотря на то, как Чонгук надулся, словно шарик, и алел щеками. — Я люблю тебя, но порой ты просто невыносима, — он целует её в щеку. — Всё, я ушел. Еджин с годами начала замечать вещи, которые раньше и сама принимала за повседневные, но чаще всего за такими мелочами, как улыбка, которую трудно скрыть, когда речь идет о человеке, к которому у тебя появились чувства; блеск глаз, который можно списать на отражение солнечных лучей, но глаза никогда не горят просто так: это переполнение эмоций, которые просятся наружу, мысли другого человека, которые стали для тебя в один момент важны так же, как и собственные. Всё это мелочи, которые стоит замечать, чтобы не упустить что-то важное. Женщина удовлетворённо вздохнула, смотря на неловкое топтание сына у развилки дороги, но стоило в поле зрения появиться Тэхёну, летящей походкой спускающегося к нему, сердце успокоилось у обоих.***
Поезд не спеша тронулся с места. Людей ожидаемо было много, вагон пестрил красками, преимущественно красным и ярко-жёлтым, под цвет благородной осени, все дети были одеты в национальные костюмы, длинные волосы заплетены в косы, что переплетались с цветными лентами, играла музыка, было неминуемое ощущение праздника, но Чонгук ожидаемо повёл Тэхёна в просторный вагон с панорамными окнами, где было не так шумно. Облака будто специально расступились, давая солнцу шанс ещё немного прогреть землю, и Тэхён, ластясь к солнышку, сел у окна, подложив ладонь под подбородок, и прикрыл в наслаждении глаза. Было так тепло. Но сильнее грела изнутри мысль, что вот он, Чонгук, сидит с ним рядом, соприкасаясь бедрами, не где-то в этом вагоне за три сидения от него, уткнувшись в книгу, а здесь, так близко. Он ожидал, что и в эту поездку Чон возьмёт с собой что-нибудь почитать, но оборачиваясь Тэхён видит, как за ним наблюдают, очаровательно приоткрыв губы. Чонгук действительно хотел взять с собой роман, но подумал, что проведет эту поездку с пользой, присматриваясь к настырному, наглому парню. Он не хотел так в открытую пялиться, вот уже второй раз, но открытые участки кожи были словно горячая карамель, они переливались на солнце, что уж говорить про пшеничные волосы, превратившиеся в шар света, который горел изнутри; тонкие цепочки браслетов, украшающие хрупкие запястья, запали в самое сердце, мелочь, а так невероятно шло Тэхёну, как и красный платок, что аккуратно повязан на шею бантиком сбоку. Глаза не казались такими бездонными, солнце раскрыло в них цвет жжёного сахара с золотистым контуром, длинные ресницы очерчивали контур раскосых глаз и бросали тени на румяные щёки. Красиво. И больше ничего не приходило на ум, казалось, он может так просидеть несколько часов, любуясь чертами чужого лица и изучая их, и ему за это будет не стыдно, ведь на него смотрят так же неотрывно, трепетно, желанно, облизывая губы. Колени затряслись. Тэхён довольно вздохнул, позволяя себя разглядывать, не сказал ни слова, дабы не смущать Чона и не разрушить такой трогательный момент, то чувство, когда вы только вдвоём и больше никого не существует, есть только они. Он уверен, Чонгук знает такое чувство, книжек много прочитал, там такие моменты не редкость, когда мир двоих замирает. И их замер, несмотря на скорость поезда в двести тридцать километров в час. Его пухлые губы слегка приоткрыты, очень хотелось провести по ним пальцем, проверить действительно ли те такие мягкие, какими кажутся, а лучше накрыть собственными. Да, так действительно было бы лучше. Но как он говорил раннее, с Чонгуком нужно по-другому, с Чонгуком нужно трепетно, трепетно и томно. Он вздохнул, засматриваясь на то, как треплет легкий ветер из приоткрытого окна кудряшки, и подмигнул, наблюдая за тем, как дрожащие губы расплываются в смущённой улыбке, такой искренней. — Я читал, что улыбка — это лучший способ поселиться в сердце человека, — наклоняясь ближе, сказал Тэхён. — Если продолжишь в том же духе, то в скором времени у тебя просто не останется шансов, я не отстану. — Я подумаю над этим, — смахивая чёлку с глаз, Чонгук отвернулся, копируя позу Тэхёна, и, прикрыв глаза, подставил лицо солнцу. Тэхёну хотелось засмеяться. Сердце стучало, как сумасшедшее, его всего потрясывало от счастья, да так сильно, что он сжимал ладони в кулаки и порывался обнять Чонгука, сжать того в самых сильных объятьях, но, сделав глубокий вдох, он пересилил свои желания и, лишь придвинувшись ближе, заправил чёлку Гуку за ухо, любуясь порозовевшими кончиками ушей и длинной сережкой, касающейся тёплой щеки, по которой он провел аккуратно, невзначай. Не удержался. В Цюрихе половина улиц перекрыта, по проезжей части идёт народ, проходит красочный парад с музыкой и танцовщицами, проезжают наряженные кареты с экипажем, отовсюду доносятся пение и смех, а спектр запахов просто поражает. — Основным торжеством считается красивый ритуал — Алпабзуг. Это одно из самых крупных и красивых осенних событий в стране. Коров перегоняют с высокогорных альпийских пастбищ в долине в места, где они будут зимовать. Стадо украшают цветами. Они прощаются с летом в рамках большого парада. Коров чистят, их рога полируют, а затем делают головные уборы из альпийских цветов, — рассказывал Чонгук, всё время поглядывая назад, чтобы не потерять Тэхёна в толпе. Тот крутил головой по сторонам, не зная на чём заострить внимание, ничего подобного он раньше никогда не видел: множество живых цветов и животных, которые свободно ходят по главным улицам города, и всё это на фоне величественных гор и водопадов под лучами солнца. Он останавливался посреди улицы, смотря на колонны лошадей, разодетых в яркие накидки с живыми цветами, которые так же были вплетены в гриву вместе с лентами; кто-то проходил на лошади верхом, запевая во всё горло национальные песни. Картинки сменялись как кинопленка, люди проходили толпами вслед за парадом, и в какой-то момент Тэхён поворачивается и застывает, понимая, что Чонгука нет рядом. Он крутит головой и не находит кудрявой макушки, нервно сглатывает и тянется за телефоном. Только зачем он ему, если они даже номерами не обменялись. Толпа толкала его в сторону, и по спине пробежал холодок. — Ты уже второй раз попадаешь в неприятности, я же сказал тебе быть внимательнее, — Чонгук крепко схватил его за руку, сжимая пальцы, и потянул на себя, обеспокоенно смотря на Тэхёна. Тот до сих пор находился где-то в прострации, но чужую руку держал крепко, — Не отходи от меня, пожалуйста. — Засмотрелся, прости, — неловко улыбнулся. Чонгук облегчённо выдохнул, он, вроде, как и младше, но чувствовал, что несёт за Тэхёна здесь ответственность, потому что тот ещё совсем не знает города. Когда он, обернувшись, не нашёл его взглядом, сердце сжалось, он действительно испугался, но старался не паниковать. Тэхён взрослый парень, ничего бы с ним не случилось, но он почувствовал, что тот должен быть рядом. Не нужно уходить. Оба успокоились, идя по городу за руку, Чонгук хоть и смущался, ощущая тепло чужой ладони, но это было пережить легче, нежели потерять его в толпе снова. Тэхён любопытно заглядывал в каждую лавку, задавал миллион вопросов, порой, даже глупых, но все в ответ ему улыбались и смеялись вместе с ним. В центре города собрались танцоры, Ким то и дело топтался на месте и рвался тоже поучаствовать, как и все остальные, и в какой-то момент Чонгук отпустил его руку и легонько подтолкнул вперёд. Тёплые глаза обеспокоенно засияли, но Гук подтолкнул снова, намекая взглядом, чтобы тот повеселился, а он тут понаблюдает. Не нравилось ему находиться в центре внимания, он наблюдатель, и его это более чем устраивает. На Тэхёна накинули праздничную одежду, и он под руку с остальными пытался повторить национальный танец. Чонгук не переставал улыбаться, смотря через объектив камеры на нелепые движения, с которых Тэхён и сам заходился смехом вместе с детьми, кружащимися рядом. Видимо парень другой национальности с очаровательной улыбкой запал им в самое сердце, и они не желали его отпускать, идя с ним вдоль долины и рассказывая ему про коров, которых гнали пастухи на пастбища. Он продолжал бегать с детьми по полю ярких альпийских цветов, оборачиваясь каждый раз, чтобы не потерять из виду Чонгука, который не торопясь шёл позади с камерой. Ближе к вечеру народ начал расходиться, небо — багроветь, дети, притомившись, уселись на траву, что-то серьёзно лепеча Тэхёну, а после принялись срывать пёстрые цветы и плести их в косичку, чтобы в итоге получился венок. Даже издалека Чонгук видел, как Тэхёну это удавалось с трудом, но он старался. Он впринципе старательный, упрямый, напористый, и это пугало его в первое время, от чужого давления хотелось скрыться, было тяжело дышать, это раздражало, но Тэхён не желал ничего плохого, как и многие, он просто хотел познакомиться, возможно найти друга, стать чуточку ближе, чтобы не чувствовать себя одиноко в чужой стране. И Чонгук позволил ему это, ощутив то, что тоже нуждается в ком-то. Закончив плести венок, Тэхён поднял голову к розовому закату, навстречу щекочущему ветру, что уносил с собой огромные мыльные пузыри, которые надували дети. Мыльные сферы переливались с поверхностью, в них отражалось небо и последние лучи закатного солнца, они красочно лопались, сталкиваясь с детскими пальчиками. Из-за недолговечности мыльные пузыри стал синонимом чего-то привлекательного, но временного, красивого мгновения. Чонгук невольно поднимает камеру и делает снимок, запечатлев, как Тэхён подносит руку к мыльному пузырю. Такой красивый, оставшись в белой рубашке, которую надел под кардиган, что сейчас безвольно свисал с одного его плеча, с растрепанными волосами, такими солнечными и безумно мягкими на вид. Чон смотрит на получившуюся фотографию. Нечто столь прекрасное, отчего перехватило дыхание. Был вид из поезда, первое впечатление, это было ни с чем не сравнить, его захлестнуло в смешанных эмоциях, хотелось бежать, скрыться, а сейчас хочется любоваться, тихо, спрятать, чтобы больше никто этого не увидел. Он смотрел на сделанный снимок, пока к нему не подбежал Тэхён, прижимаясь грудью к его спине и заглядывая за плечо. Гук, почувствовав то самое тепло, прильнул ближе, опираясь о чужую грудь. — Вау, ты захватил красивый кадр, прямо в последний момент, пока солнце не зашло, — Тэхён дышал ему в плечо, от него пахло полевыми цветами и приятным одеколоном, на который Чонгук почему-то не обращал внимания раньше. Он довольно хмыкнул похвале и пролистал фотографии дальше, расслабляясь, чувствуя себя будто укрытым тёплым одеялом, на деле же всего лишь кардиганом Тэхёна, которым тот его неосознанно укутал, будто в кокон. На макушку упала некая тяжесть, и он задрал голову к верху вместе с ладонью, чтобы понять, что это. — Подарок, — Тэхён словил его ладонь, поглаживая пальцем кожу, и поправил венок. — Пойдем, я слышал скоро концерт начнется, — он встал напротив него и протянул ладонь, начиная идти спиной вперед. Одиноким Чонгук себя никогда не чувствовал, он был тихим и довольствовался тем, что имеет, ему это нравилось, но с появлением Тэхёна и моментом, когда тот уходил, появилась жуткая нехватка этого человека рядом. Он так и знал, что этот парень настоящий засранец! Переехал из Сеула, его родного города, именно в эту страну, именно в Швейцарию, где достаточно городов, в которых можно поселиться, но он забрёл в тихую деревушку и даже купил здесь дом, намереваясь остаться здесь. Уму непостижимо! В мире столько стран, городов, он мог переехать куда угодно, но оказался здесь, будто не встретив Чонгука в Сеуле, он решил последовать по зову сердца, души, или Бог знает чего ещё. Таких совпадений просто не бывает. Если они были так близко друг к другу раньше, почему не встретились, почему судьба не столкнула их на улицах Сеула? — Я знаю отличное место, откуда лучше видно. Первый раз достоин места в партере, — Чон вкладывает свою ладонь в его, всё такую же теплую, приятную на ощупь до дрожащих ресниц. Они поднялись на холм, подальше от сцены, где столпился весь народ в преддверии завершения вечера, каждый год к ним приезжала какая-нибудь группа, и этот год не стал исключением. — Вот это вид! — вся площадь будто на ладони: зажглись огни, освещая всю сцену, которую действительно отлично видно, и думается, что достаточно хорошо слышно и не настолько громко, чтобы не услышать собеседника. Здесь стоят удлиненные лавочки, изогнутые под шезлонги и предварительно укрытые пледами, на случай если станет холодно. Они молча уселись рядом, и никто не сказал, насколько близко они друг к другу. Взялись первые аккорды гитары, и сердце подстраивалось под этот ритм, охватывающий тело, незнакомой песне хотелось подпевать. Небо потихоньку охватывала темнота. Тэхён первый раз на таком концерте, восторгу нет предела, он пытался попасть в слова, отдавался атмосфере сполна, до звёзд перед глазами, и улыбался как дурачок, откидываясь на спинку. Чонгук сидел согнув колени, опираясь о них локтями и смотря в небо, краски там всегда яркие осенью. Тёплые. И это же тепло он чувствует в душе, поглядывая на Тэхёна, такого неземного в этот момент, довольного. — Спасибо тебе, за этот вечер, — Тэхён сказал это с нескрываемой улыбкой, привстав на колени. В нём неудержимая энергия плескалась через край, он не мог насытиться этим приятным чувством, мгновением вечернего концерта, свободы на несколько сотен километров в округе, запахами цветов и ванильного пива. — Без тебя этот вечер не был бы таким чудесным. Думаю я бы просто шёл за толпой, мне не хватило бы смелости станцевать на площади, увидеть Алпабзуг, потому что я бы о нём даже не узнал, немецкий мне все ещё плохо дается, я и половины не понимал, о чём все говорят. До концертной площадки я бы даже не дошёл, тёрся бы где-нибудь в конце, так и не увидев целиком сцену, пришлось бы на дерево лезть, я сто процентов упал бы и, глядя на разряженный телефон, вспоминал как дойти до вокзала. Идя за толпой, как-то не особо удается запомнить, куда тебя несёт эта волна. А самое главное, у меня не было бы ни одного снимка, чтобы бы потом хоть что-нибудь вспомнить! Чонгук залился смехом откидывая назад голову. Он не думал, что Тэхён умеет быть таким драматичным, но больше его приятно удивило то, что из таких мелочей он сумел сделать что-то значимое, что захочется потом вспоминать. — Я слышал теорию, где люди проживают сотни, тысячи, миллионы и до бесконечности разные варианты своих жизней, — начал он улыбаясь глазами. — Сегодня я решил, что хочу остаться в этой, как можно дольше, — договорил и посмотрел так проникновенно, намекая на очевидную причину, и Гук перестал улыбаться, смотря на этого болвана. Влюбленного болвана. Тот даже скрыть этот факт не пытался. — Ты преувеличиваешь. — Нет, это ты приуменьшаешь, — Тэхён нагло выпрямил его колени и уложил голову на его бедра. — Я заставлю тебе передумать, — тыкает в Чонгука пальцем и, довольно улыбаясь прикрывает глаза, сложив руки на груди. А Чонгук не может сделать вдох, не говоря уже о том, что руки деть просто некуда. Не класть же их на Тэхёна, или может запустить пятерню в его волосы? Наглый до невозможности. — Совсем страх потерял. Ты где уверенности поднабрался? — Ты забыл, я — безрассудный, опасный тип. — Тогда может мне не стоит иметь с тобой дело, я не хочу проблем, мне нравится моя тихая и размеренная жизнь, — он наклонился ближе загнано дыша: неизвестно, что этот парень снова выкинет. Тэхён открыл глаза и по звёздам, что там плещутся в черном море, всё стало очевидно. — Не смей! — Я ничего не сказал, только лишь хотел… — Замолчи. Даже не думай, не сейчас, пожалуйста… — Чонгук не готов к признанию, он понимает и видит, открытую симпатию Тэхёна в свою сторону, не такой уж он и слепой, но не готов услышать его прямо сейчас. Он просто не готов! Это кажется чем-то простым, но он знает, что если Тэхён скажет это, то он просто не сможет промолчать, нужно будет что-то сказать, оттолкнуть не сможет, потому что рядом с ним чувствует себя совсем иначе, умиротворённо, комфортно, но чуточку страшно, даже если до дрожи на кончиках пальцев приятно. — Эй, успокойся ладно, — Тэхён заметил его метания вперемешку с настигающим чувством вины и приподнялся, легонько коснувшись его скулы. — Не стану добивать тебя, но шансов убежать у тебя правда нет, я испытываю к тебе чувства, и ни за что от них не откажусь. — Откуда в тебе столько терпения? — На самом деле его нет, как и совести, — Чонгук усмехнулся, соглашаясь. — Дело в тебе и только.