Лабиринты прошлого

      Эвтида подняла голову. Глаза непроизвольно заслезились. Солнце было почти в зените. В Мемфисе было привычно жарко, погода была скупа на живительную влагу с небес в период созревания лотоса. Гуляющий на открытой местности ветерок играл с её выбившимися из-под накидки парой прядок волос. Качнув головой, она приложила опавший кончик лёгкой ткани к лицу, закрывая всю нижнюю часть.       На торговой улице было ожидаемо людно — и это было одновременно и хорошо, и плохо для дочери номарха , по очевидным причинам. Она не искала взглядом любимую фруктовую лавочку, ноги давно запомнили этот путь. Набрав у торговца небеспричинно всего да побольше, другую лавочку найти было уже не так просто. Она никогда не была дважды на одном и том же месте. Завидев блеск тлеющих под дневным солнцем драгоценных и полудрагоценных камней, не спешила к лавочке, сделала несколько кругов, подметила, что покупатели или просто любители постоять и посмотреть сменялись, никто не задерживался дольше обычного или не подходил дважды или больше. Дождавшись, когда вновь около торговки никого не будет, Эвтида подошла.       — Эва? — С удивлением в голосе спросила девушка напротив.       — Тише, не стоит ко мне по имени. Не здесь.       — Ты очень мнительна. Никто не узнает тебя в таком виде. — Изучающий взгляд прошёл по одеянию, не упуская деталей. — Я едва узнала.       — Я привыкла перестраховываться. Причины ты знаешь, Агния. — Эвтида приподняла многозначительно бровь. Сложно было выражать эмоции, когда больше половины лица были скрыты.       Агния молча кивнула, отвела глаза на минералы и сделала вид, что увлечённо поправляет их и так безукоризненную выкладку.       — Сможешь сегодня помочь мне обменять? Я кое-что принесла.       Агния искоса посмотрела на Эвтиду. Последняя, в свою очередь, завела руку за поясницу, извлекая из мешочка под накидкой некоторые безупречные украшения, сделанные специально по заказу любящего отца для дочери. Она ценила подобные жесты, но понимала, что они в желанных руках и вырученные за них деньги послужат большей пользой, чем будут однажды надеты на какой-нибудь выход, а затем останутся пылиться вплоть до её погребения, когда на то будет воля Ра.       — Одно мне не понятно. Как ты можешь так просто с ними расставаться? — Блеск её малахитовых глаз выдавал в ней неподдельный интерес.       — Очень просто. — Эвтида, пожимая плечами, убрала горсть обратно в мешочек за поясом и тут же сняла его с себя, и протянула Агнии. Та встряхнула головой и взяла мешочек, а в ответ дала похожий, но более тяжёлый.       — Я не уверена в стоимости, приходи на следующей неделе, добавлю ещё, если посчитаешь нужным.       — Спасибо, Агния, ты добра...       Мешочек с деньгами оказался там же, где и ранее купленные фрукты, и Эвтида сразу засобиралась. У неё ещё было полно дел до заката, однако ещё до него, ровно за час, отец зачем-то настрого приказал быть в своих покоях. На него это было непохоже. Ещё никогда прежде Эвтида не подводила своего отца-номарха, могла иногда ослушаться, реже перечить, но никогда это не переходило грани.       — Постой...       Агния робко протянула руку к дочери номарха. Едва коснувшись её запястья кончиками своих сухих и почерневших от постоянной работы с землёй пальцев, она отдёрнула руку, а сама отшатнулась, будто на голову ей вылили ледяную воду. Она сомневалась, заводить ли разговор на следующую тему. Боялась, потому что отдавала отчёт себе, с кем водит благосклонные отношения, и кто знает, чем обернётся её любопытство в этот раз.       — Прости, — Агния не знала точно, за что просит прощения: за резкое нарушение личных границ или за то, что посмела отвлечь дольше положенного Эвтиду.       — Что-то не так? — Эва перехватила отпрянувшую ладонь Агнии и заключила между своими двумя. Ладонь торговки была холодной и это прикосновение ощущалось будто встретились огонь и лёд.       — Мне неудобно, но, может, ты что-то знаешь?.. — Агния перешла на вкрадчивый шёпот, будто говорила что-то стыдливое, что-то, что самой произносить не хотелось и нужно было приложить все свои силы, чтобы сказать это вслух.       — Ты о чём? — Эвтида продолжала растирать ладонь в своих руках, желая растопить лёд.       — Покупатели шепчутся о хвори, лихорадке, чуме... Один Ра знает о чём ещё! — С каждым словом голос торговки понижался, пока не дошёл до растерянного шёпота. Эвтида пыталась посмотреть ей в глаза, но та, будто бы сгорая от стыда, устремила их вниз, не решаясь поднимать. Агния выглядела как никогда потерянной, и это не нравилось Эвтиде.       — Когда об этом заговорили?       — Буквально на днях. — Эвтида пыталась вспомнить последние дни. Они хаотично пронеслись в её мыслях.       — Нет, ничего не припоминаю.       — Говорят, есть вести о бедах от Гермополя до Крокодилополя! Если портовые города будут охвачены... — Агния под наплывом догадок не выдержала и закрыла лицо руками. Такой ранимой и беззащитной Эвтида её не видела никогда.       — Тише…       Эвтида подалась вперёд и раскрыла руки для объятий, в которых Агния с упоением утонула. Она словно немного поёжилась, но уже через несколько мгновений расслабилась и доверилась. Ощущение, что для торговки такой ответ на проявление эмоций был жизненно необходим, пронзало большое сердце Эвы. Знала, как никто иной, насколько важно быть вот так, просто рядом, стать платком, в который выльется соль слёз, стать стеной, на которую хочется облокотиться, потому что сил больше ни на что не хватает, в минуту отчаяния для нуждающегося человека. Потому что именно так однажды поступил для Эвтиды другой человек и теперь она будет обязана ему всю жизнь.       — Я вновь буду здесь завтра, если что-то узнаю. — Дочь номарха чуть ослабила объятия и отпрянула от Агнии. В её заплаканных глазах читался страх остаться без гроша на еду — именно этим и была опасна хворь, если она действительно появилась в прибрежных городах или любых других, где был транспорт и дороги. — Обещаю. — В ответ последовал лишь несмелый кивок. — А сейчас мне пора. Прости.       — Да.       Агния протёрла лицо тыльной стороной ладони, убрала некоторые улики моментного эмоционального всплеска, оставалась лишь ещё пара других, которые пройдут с течением времени в кратчайшие сроки. Тепло, которое грело внутри после объятий, постепенно стало остывать, а с уходом Эвтиды и вовсе исчезло.       Облака над головой реяли как ожидающие призраки, закрывали собой Солнце, мешали узнать на глаз, который сейчас час. Смиренное ожидание чистого и голубого неба над головой не входило в планы девушки, поэтому она поспешила.       Торговая улица осталась далеко позади. Шумные улочки сменились песчаными хижинами, одна была похожа на другую. Это была почти самая окраина города, до которой было не менее часа ходьбы от торговых лавок. Ничто не выделялось из общего плана. Чистые и аккуратные дома, но умудрявшиеся при этом выглядеть грубоватыми.       Эвтида едва спешно приближалась к одному из домиков, находящихся на вершине небольшого холма. Их отделка была светло-коричневого цвета, крыша на настиле из пальмовых стволов – светло-серая. Дорога заканчивалась около дома. Девушка неторопливо постучала в дверь. Она знала, что дверь всегда была всего лишь прикрыта. Более того, она знала, что всегда будет радушно поприветствована жильцами дома. Однако воспитание и уважение к людям, которые здесь жили, не позволяли ей поступать иначе. По ту сторону послышались нескорый глухой топот шагов. Лёгкий, вместе с тем звучный. Дверь плавно приоткрылась. За ней стояла хрупкая девушка в лёгкой воздушной одежде белого цвета. Волосы неестественно были распущены, у большинства женщин в этом поселении, как Эвтида постоянно замечала, волосы чаще были завязаны в косички.       — Рада тебя видеть. Проходи. — Без лишних слов хозяйка дома пригласила в дом, раскрывая руки для объятий.       Эвтида, оставив мешок с яствами в ногах, окунулась в тёплые прикосновения подруги. Когда-то Дия была служанкой при дворе отца Эвтиды, она была немногим старше дочери номарха, почти ровесницы. Возможно, это было одной из причин такой близкой связи. Но, всё же, равный возраст никогда не сблизит так, как пережитое вместе. Дия была той единственной, которая с особым участием заботилась об Эвтиде, когда та потеряла мать. Она мало может вспомнить из того времени, но никогда не забудет таких же тёплых и мягких объятий, которые убаюкивали её днём и ночью. Прошлое осталось давно в прошлом, но что-то будоражило и откликалось в сердце по сей день. Работа во дворе закончилась, когда Дия вышла замуж и родила детей. Через несколько лет несчастный случай лишил её семью единственного кормильца, её мужа. Сироты и вдовы низших и средних классов общества, несомненно, обречены были влачить жалкое существование, если у них не находилось мужчины, который взялся бы их опекать. У Дии был сын, который в силу своего малого возраста ещё не мог помогать в хозяйстве, работать, но уже через пару лет, когда ему будет пять, иного выхода не останется. Ещё была дочь; её, если Дия не хочет своим детям голодной смерти, то же придётся отдать в услужение или даже заменой слуги, выполнять работу взрослого.       Покинув объятия друг друга, Дия отошла в сторону и дала пройти Эвтиде внутрь хижины, а затем прикрыла деревянную дверь. В центре тлел очаг, на полу лежали три циновки, в углу стояла глиняная посуда. Дети играли на одной из циновок с деревянными игрушками.       — Поздоровайтесь с Эвтидой, — твёрдый тон молодой мамы для детей был нерушимым указанием, — отвлекитесь.       Дети послушно оставили свои игры и кинулись к Эве. Она не успела встать на колени, чтобы поравняться с ростом детей, как они обвили своими крохотными ручками её ноги через платье. Ей ничего не оставалось, как склониться и накрыть каждой рукой их спины.       — Кажется, вы растёте по дням. — Эвтида с улыбкой взглянула на Дию. Та стояла, робко обняв себя руками, на прежнем месте и переводила глаза с дочери номарха на своих детей и обратно. Не могла нарадоваться за них, и сама едва приподняла уголки губ. — Смотрите, что у меня для вас...       Эвтида бережно освободилась от детских «оков», по-хозяйски подошла к углу с посудой, взяла несколько тарелок и подошла к мешку. Оттуда на пару тарелок положила лепёшки, финики, инжир, виноград и некоторые другие сладкие высушенные фрукты.       — Не забудьте вымыть сладкие плоды перед тем, как съесть. — Эва подмигнула детям и каждому вручила по тарелке. Они демонстративно поднесли носы к тарелкам, вдохнули запах и живо запричитали, чтобы Дия отпустила их до ближайшего пруда.       — Только быстро. Я буду смотреть.       Эвтида смотрела на Дию в настоящем и едва могла уловить в ней нотки той Дии, которую смогла запомнить в детстве и даже в уже более взрослом возрасте. Пусть они и были почти одинакового возраста, но Эве Дия казалась по делам, по поведению старше лет на десять. Так было и до, и после замужества. Однако с последним в ней Эва увидела ещё и стержень, который она не могла позволить себе показать при дворе номарха; служение кому-то не предполагало демонстрацию характера и эмоций, лишь выполнение одних и тех же механических действий изо дня в день. Со смертью мужа почти все качества в ней будто заострились.       — Ты строга. — Заметила Эвтида, когда дети уже выпорхнули из хижины.       — Я переживаю за них. Они — всё, что у меня осталось.       — Конечно... — Эва закусила язык, согласившись, что сказала предыдущую фразу, не подумав. — Прости.       — И ты. — Дия помотала головой и перевела взгляд с двери на Эвтиду, на её лице читалось чуть больше раскованности и лёгкости. — Я сегодня сама не своя.       — Что-то случилось?       — Нет, но... Да. — Дия подчёркнуто тяжело сглотнула. — Плохо себя чувствую. Надеюсь, в скором времени пройдёт.       Эвтида суетливо пробежалась взглядом по Дие головы до ног, словно пытаясь визуально определить какие-то симптомы болезни, но, не найдя ничего, остановилась на лице, чуть покривилась в сочувствии и поспешила обнять её, как когда-то, в далёких воспоминаниях, это делала она сама; так же самозабвенно и отдаваясь без остатка.       — Нет, ты что... — Дия поспешила отстраниться от подруги, но та лишь крепче сцепила руки за спиной. — Заразишься ещё, мало ли.       — Меня это не волнует. Меня волнуешь ты.       Эвтида вновь и вновь проводила сверху вниз по мягким, распущенным, слегка волнистым волосам Дии, будто не могла никак насладиться ощущениями, которые из-за этого испытывала. Как и прежде, в объятиях друг друга рождался комфорт и умиротворение.       Простояв так несколько коротких секунд, Эвтида прервала молчание.       — Я не с пустыми руками. — Она перевела взгляд на мешок с фруктами. — Помимо еды. — После сказанного и сделанного Эве было по-особенному некомфортно сделать то, что она собиралась.       — Что ещё? — С неподдельным удивлением Дия проложила маленькую ямочку между бровями, нахмурившись.       Эвтида завела за спину руку и сняла с пояса увесистый мешочек с золотыми монетами, вырученными за украшения у торговки. Прежде она делала это не более пары раз, и в последний подруга явно дала понять, что это было слишком со стороны дочери номарха. Она понимала, что таким непокорным характером, вольным делать что она захочет или посчитает нужным, Эвтида неявно рисковала всем, а главное — именем отца, именем номарха, избранным и назначенным самим правителем великого царства.       — Ты же знаешь, я не приму!       — Дия, послушай...       — Нет, Эвтида. — Дия с опаской отошла на несколько шагов от подруги, как от опасного зверя. — Это путь в никуда. Я не могу принимать от тебя постоянно подачки! — Последнее слово она выплюнула с особой жестокостью, как что-то пренебрежительное и уничижительное. — Лепёшки, фрукты — ладно, и то, соседи спрашивают, откуда у меня такие сочные плоды...       — Значит, всё дело из-за косых взглядов соседей? — Эва с предательски задрожавшей губой прошептала, перебивая, стеклянными глазами впилась в угольные глаза Дии.       — Но это, — она показала сначала указательным пальцем на мешок, а потом перевела на Эвтиду, а потом снова на мешочек, — это то, что ты должна убрать с моих глаз. Я их не возьму. Это ставит меня в зависимое положение, а я больше так не могу. Была зависима всю жизнь, ото всех вокруг, теперь и от тебя!       Эвтида молчала, не знала, что сказать на такое. Изучала Дию взглядом, пыталась найти оправдание или подвох в хоть чём-нибудь: себе, ней, настоящем или прошлом. Острые иглы воспоминаний пыткой пробирались под кожу, впрыскивая в кровь яд. «Значит, вот чем для неё было служение моей семье — зависимостью, проще, рабством», последнее слово ещё с десяток раз отдалось громогласным эхом в мыслях Эвы, от которого запульсировало в висках и будто сдавило. Вслух ничего из этого она, слава богам, не произнесла.       — А теперь, прошу тебя, уйди. — Дия многозначительно посмотрела на Эвтиду. — Забери всё и уходи. Пожалуйста. — Последнее слово она вкрадчиво прошептала словно в мольбе и сдавленно закашляла.       Для Эвы дважды повторять было не нужно. Прекрасный и уютный, сделанный из самого светлого песка, дом из прошлого рассыпался в душе на мельчайшие частички за считанные мгновения на глазах. Она ещё постояла несколько секунд с тлеющим огоньком надежды, а когда тот потух, ушла, как и попросила Дия, забрав и мешок с едой, и мешочек с деньгами. Выйдя за пределы хижины, в спину дунул поток воздуха от закрывающей двери. По спине пробежал рой мурашек, заставивший онеметь ноги. Эвтида постояла на месте с минуту, а потом приставила мешок с едой и мешочком с золотом внутри к стене хижины. Детей Дии она увидела на пути издалека. Те старательно мыли подаренные фрукты, помогали друг другу. Эва улыбнулась и пошла к домашнему двору. Солнцу оставалось пройти последнюю треть на небосводе.       Эвтида на подкашивающихся ногах поднималась по ступеням в жилище, сжимая похолодевшие ладони одна в другой. Всю дорогу от дома Дии до своего она корила себя, чувствовала странное сжимающееся чувство то где-то в желудке, то в горле. Она желала отстраниться от навязчивых мыслей после случившегося, но каждая из оных будто заставляла копаться в себе, ещё и ещё глубже. Это был порочный круг, ловушка, в которую она заходила добровольно. Последнее, во что она верила — это время, которое расставит всё по своим местам.       По дороге до своей комнаты Эва заметила, что главный зал дома готовили к приёму гостей. Отец не посвящал её с кем будет встреча, о чём, только строго наказал найти его сразу же, как слуга закончит с приготовлениями вечернего туалета и уйдёт.       В комнате Эвтиды прислуживающая ей женщина как раз заканчивала раскладывать на спальном месте одежду, когда дочь номарха переступала порог.       — Всё готово. Пожалуйста, — обходясь без длинных речей, слуга показала рукой на платье с сандалиями, лежавшими на полу рядом, а сама уже была у выхода из комнаты. — Как только закончите, я помогу с причёской.       — Спасибо. — Сухая благодарность была встречена учтивым кивком.       Голубая ткань огибала девичью талию, повторяя каждый изгиб. Верх платья расходился на две равные части от пояса до плеч как спереди, так и со спины. Чтобы широкие линии не могли соскользнуть с плеч, оголив при этом всю верхнюю часть тела, вплоть до груди ткань была прошита вокруг золотыми лентами. Низ платья был более свободным, достигал почти пола. Спереди по линии обеих ног от нижнего края и до пояса тянулись два разреза. Сандалии повторяли визуально рисунок, который был на талии платья в виде золотых повторяющихся огибающих ногу ремешков вплоть до бедра. Одевшись, Эвтида пригласила служанку.       — Что пожелаете сделать с волосами? — Женщина взяла деревянный гребень в одну руку, зажала в тугой хвост иссиня чёрные волосы Эвы другой, чтобы предварительно расчесать.       — Ничего. Оставить прямыми. — Эвтида не пыталась скрывать равнодушное настроение к происходящему, но всё же забота о своём внешнем виде всегда помогала ей справиться с апатией к остальному миру. Пересилив себя, она поразмыслила, что бы хотела добавить. — Только надеть золотой обруч. И какие-нибудь длинные золотые серьги, но не крупные.       — Как пожелаете. — Все манипуляции с волосами происходили в полной тишине, и лишь под конец Эва её осмелилась нарушить.       — Не знаешь ради кого это всё? — Девушка обернулась к своей служанке, беззастенчиво заискивающе заглядывая в глаза.       — Ваш отец не сказал?       — Он был особенно строг сегодня... Тревожно строг. И молчалив.       — Военное доверенное лицо от самого правителя.       — Понятно. — Без явного воодушевления обронила девушка, встала, сделала один оборот вокруг на месте, потрогала причёску. — Всё хорошо выглядит?       — Безупречно. — Служанка добавила в единственное слово толику восхищённых эмоций, от которых Эве стало чуть веселее на душе. — Спешите в главный зал. Ваш отец уже там.       Кем бы ни был гость номарха на этот раз, Эвтида готовилась в очередной раз исполнять роль прекрасного немого изваяния. К этому было не сложно привыкнуть и это отнюдь не тяготило. Такая жизнь, как сейчас у Дии — вот, что по-настоящему могло тяготить душу. Пусть отец ранее утром пожелал, чтобы Эвтида нашла его как можно раньше, до встречи с гостем, она не спешила. Она знала, что он не упрекнёт её ни в чём на глазах у посторонних. Более того, после смерти супруги с единственной дочерью он стал вести себя мягче, услужливей, и она это чувствовала каждый новый день.       Эвтида входила в зал к прибывшим гостям, когда отец уже произносил своё традиционное приветственное слово номарха, представляясь сам и благодаря за визит. Её взгляд зацепила маленькая птичка, с любопытством склонившая свою маленькую головку и наблюдающая за происходящим. Она сидела на одном из окон в верхнем ярусе, почти под самым потолком, которые обеспечивали свободное перемещение воздуха в пространстве и его охлаждение в особенно знойные дни. Так, казалось, дочь номарха входила к гостям с гордо поднятой головой.       — ...Моя дорогая дочь, — Эва остановилась на месте, переведя взгляд на отца, а потом мельком обратно наверх, на птицу. Окно пустовало. — Эвтида.       Отец немного приподнял руку, подавая её вперёд для своей дочери. Та, улыбаясь уголком губ, приняла грубую мужскую руку и вышла на одну линию с ним. После того, как прикосновение стоило разорвать, она отошла чуть в сторону, держась по-прежнему близко, но поодаль. Перед ней стояло четыре незнакомых человека, двое из них стояли ближе к номарху, двое других на несколько шагов позади. Один из тех, кто стоял ближе, небеспричинно приковывал к себе заинтересованный взгляд.       На всех гостях были надеты сандалии, схенти и ускх, но на голове и плечах того, кто стоял во главе, покоилась белая накидка прямоугольной формы, нарочито скрывала внешность от посторонних глаз. Она покрывала его с головы до пят со спины, но живот и грудь не закрывала. Особенно бледная кожа, ясные голубые глаза, тонкая прядь таких же светлых, как кожа, волос, выбившихся из-под накидки — такую необычную человеческую внешность Эвтида видела впервые. Другие мужчины обладали обычным типажом для этих земель.       Из-за задержки ранее Эвтида не сразу поняла кто перед ней был. Как потом выяснилось, когда с официальной приветственной частью было закончено и они расположились в соседнем зале для совсем символической трапезы, в ном отца был отправлен самим правителем Великого царства эпистат, исполняющий военные обязанности, вместе со своими ближайшими товарищами по оружию. Вести, которые он нёс, не предвещали ничего хорошего. Область Верхнего Египта постепенно охватывалась неизвестной Чёрной хворью. Катализатором распространения могла служить вода, однако, как уже было известно, среди заражённых находили будто бы демонических созданий, одетых во всё чёрное, которых в своей речи эпистат называл не иначе, как шезму. Доподлинно было известно, что они проводили ритуалы, которые и могли стать первопричиной Чёрной хвори. После услышанных подробностей от эпистата о том, с какими ужасными увечьями и в каких муках умирали люди, охваченные болезнью, Эва нервно стала перебирать ткань своего платья под столом, а открытые руки, плечи и декольте покрывались россыпью мурашек.       — Учитывая сказанное мною, Мунх, единственный выход избежать такой же участи для Мемфиса и других городов твоего нома — их перекрытие. Никто и ничто не должно входить и выходить через границы. — Невозмутимое светлое лицо эпистата источало холод. Эвтида самозабвенно продолжала всматриваться в заострённые черты его лица, пока не была поймана с поличным. Она пошевелилась на месте, но не смутилась и перевела взгляд на отца. Тот покачал головой.       — Это... Скорбно. Наше положение уникально. Инбу-хедж не может быть закрыт. Он является домом для многих чужеземцев. Мы развиваемся за счёт торговли и политики.       — Об этом всём ты сможешь забыть, Мунх, если допустить Чёрную хворь сюда. Медлительность с твоей стороны и либо ты будешь оплакивать свою семью, умершую от болезни, либо тебя. — Эвтида вновь встретилась взглядом с эпистатом. Его существо не проявляло и толики сочувствия. Его слова без прикрас высекали на её теле глубокие раны без ножа. — Впрочем, наш правитель уже изъявил свою волю. Тебе осталось лишь принять это и помочь мне обезопасить твой септ . — Эпистат встал из-за стола, богато накрытого спелыми фруктами, так и не съев ничего. — Готовься сделать объявление уже завтра.       Отец Эвтиды оставался неподвижен. Вслед за устремившимся к выходу из трапезного зала эпистата, поспешила и она. Правила обязывали сопроводить гостя.       — Постой, Великий эпистат. — Он резко обернулся прямо перед её лицом на женскую просьбу. Она едва не врезалась в его широкоплечее, высокое тело, вовремя отшатнулась на шаг и подняла пытливый взор к его лицу.       — Не нужно титулов и званий. Зови Амен. — Низкий голос был более вкрадчив, чем при официальном общении с номархом.       — Скажи мне, Амен, мы действительно можем обезопасить септ? Скажи мне правду.       — Можем. При жесточайшем соблюдении указов.       — Я знаю наших людей. Они не смогут прожить в закрытых стенах города. Торговцы, извозчики и многие другие останутся без еды, не смогут прокормить свои семьи.       — Если Чёрная хворь придёт сюда, то кормить будет некого. — Амен немногим склонился к Эвтиде. — Если же кто пожелает пересечь границы городов, то об этом пожалеет.       — А что, если те, как ты их назвал, шезму, уже здесь и ты опоздал? — Эвтида неуёмно продолжала. Опасный блеск голубых глаз напротив её не страшил. Это был вызов, который она намеревалась выдержать.       — На таких, как они, у меня чутьё. Нагоню. — В эти слова Эве отчего-то легко верилось. — Когда я их ловлю, редко кто не умоляет о пощаде.       — Значит, правитель как Верхнего Египта, так и нижнего послал нам лучших.       — Так и есть.       — Есть ли что-то, что можно сделать ещё?       — Сделать кому? — Амен не сводил глаз.       — Мне, например. — Эвтида пожала плечами. — Я умею читать и писать. Могу постоять за себя и за других.       — Как же? — С неприкрытым любопытством Амен склонил голову к правому плечу. Умение читать и писать дочери номарха не вызывало в нём столько удивления в отличие от интереса к обороне. Эвтида сцепила ладони в замок, заметно улыбнулась.       — Расскажу, если пообещаешь показать мне подготовку твоих помощников. — Амен покачал головой.       — Исключено. Дочери номарха...       — Я знаю, — спешно перебила Эва, поднимая правую ладонь на уровень своей груди в просьбе замолчать, — что положено и нельзя дочери номарха. О многом не прошу. Только посмотреть. Только я. Отца... Не стоит беспокоить по этому поводу. Он знает. — Она обернулась на вход в трапезный зал, из которого номарх уже вышел в сад. — Так что?       — Дам знать завтра, Эвтида. — Амен поднял глаза на одно из окон, за которым уже розовел закат. — Завтра важный день. Неизвестно, что будет потом. Выспись.       — Вероятно, так стоит поступить нам всем.       Эвтида кивнула и обошла эпистата, до выхода из жилища сопровождала его именно так. По ту сторону Амена ожидали трое его солдат, которые сопровождали его к визиту с номархом. Шагая по золотистому песку, они ускользали, как последняя возможность насладиться мирным Мемфисом.       Когда наступила ночь, выспаться не удалось никому.