Весь мир вдруг содрогнулся от осеннего ненастья, дни стремительно похолодели и потемнели тяжёлым мраком. Ласковое солнце далеко ушло и спряталось за стеной грозовых туч, гонимых воем ветра, всё вокруг пропиталось безобразной скукой и унынием. Эта ночь оказалось ужасной и гадкой. Пока я блуждала по миру грёз, по ту сторону тело коптилось в объятиях жестокой лихорадки. Чему я несказанно удивилась, ведь меня редко пробирала сопливая хворь. Я свалилась отвратительной, безвольной тушей, раскрасневшейся в собственном поту, не в силах пошевелить и пальцем ног. Моё затяжное молчание взбудоражило внимательную старушку, живущую напротив. Та забила в колокола и разнесла тревожные вести до всех в округе. Именно благодаря её безудержной тревоге я валялась камнем уже не в своей родной постели, а в больничной, белоснежной и гладко застеленной, пропитанной запахом лекарств, от которого язык сворачивался в трубочку.
Я едва ли поспевала страдальчески закатывать глаза, слушая поток старушечьих нравоучений. А это, знаете ли, та ещё морока — интенсивно фырчать в ответ на чужое фырканье. Басистый мужской голос, услышанный мной в момент пробуждения, принадлежал одному из неравнодушных соседей, которого я никогда в лицо не знала. Тот ещё самодовольный наглец! Всё ютился вокруг меня, словно мёдом было намазано. Непреодолимые раздражение и непонимание буравили мой мозг, я тихо шипела, мечтая спрятаться в маленьком сундуке. От незваных наглецов и нудных нотаций спасали только грёзы, которые настигали меня молниеносно, затягивая манящей, сладкой дымкой.
Всё повторялось каждую ночь, но с небольшими вариациями: глубокая, как океан, тьма. Яркие и ослепляющие вспышки боли, лишающие почвы под ногами. Разные, словно на подбор, двери. Можно было ходить и капризно выбирать, что ближе сердцу: открыть гнилую, покрытую мхом, дверь. Либо совсем новенькую, свежеокрашенную в бирюзовый цвет, с крупными, затейливыми узорами. Все они показывали совершенно новые, непредсказуемые миры. Как бы я ни пыталась, у меня не получалось предугадать, что таила за собой каждая из дверей.
Я была незримой чужестранкой в грёзах, и это оказался самый безопасный вид сновидений, который для себя усвоила. Словно открывая дверь в чужие воспоминания, я блуждала одиноким призраком, оставаясь незримой для местных обитателей. Как бы усердно ни пыталась обратить на себя внимание, всё было без толку: я могла громко петь о любви и бодро хлопать в ладоши, барабанить ногами и руками о столы и двери, но никому не было до меня дела. Я была гостем, сокрытым тенью, которому раз за разом рассказывали тайные кусочки чужих жизней.
Двери покорно отворялись передо мной, показывая тех, кто когда-то обрёл своё место и дом в моём сердце. Будь на то сердечная старушка Микото, от которой пахло теплом и столовым мылом, или ворчливый Санеми, кряхтящий на всё, что хоть как-то «неправильно» попадалось ему под руку. Я плакала от счастья, громко хохотала и топала ножками, отыскав во всём, что происходило вокруг меня, детскую дворовую забаву. Загадки, хороводом окружившие меня, как девушки в празднества костёр, томили таинством и разжигали беззаботный интерес. Хотелось больше плясок и пёстрых эмоций, которых так не хватало в тусклом мире по ту сторону грёз. Сновидения позволяли проживать тысячу и одну жизнь, открыв передо мной пути к безграничным возможностям и приключениям. Поэтому я и не заметила, как медленно и бесповоротно отдала предпочтение сказочным снам, в которых жилось проще и случались яркие события намного чаще.
Как сейчас помню, я отворила чёрную дверь, сверкающую глянцем, и меня моментально затянуло в обстановку злополучного гетто и бескрайней разрухи. Всё воссоздалось из пепла через призму старого кинематографа, с содроганием романтизированное до мелочей. Я с восторгом вдыхала запах сырости и алкоголя, тянущийся между потными и разгорячёнными телами. Жизнь, бурлящая в этом маленьком мире, казалась чуждой и далёкой, и этим она меня и приманивала к себе.
Я чистосердечно удивилась, когда в эпицентре хаоса и жизни обнаружила бойкую птицу, пылающую страстным пламенем, в которой узнала юную Микото. Молодая версия душевной старушки отличалась буйным и ярким характером, выразительно грубила и не скупилась на красноречивые ответы. Она сияла и привлекала к себе всё внимание, наслаждаясь заветной славой, и я невольно пала под её чары, затерявшись в одурманенной толпе. Проснувшись, я громко шутила, нет ли у причудливой старушки татуировки в форме дракона? В грёзах у молодой Микото пёстрыми красками тянулся по бедру огненный, мистический зверь. Он был настолько ярким, что, казалось, мог в любой момент ожить и возвыситься в небо. Не заметить его было сложно. Каким было моё удивление, когда Микото, сконфуженно издав громкие вздохи, призналась, что татуировка была — на правом бедре. Неужто она ранее мне об этом рассказывала?
Когда мне снился Санеми, я ни разу не удивилась, потому что ребёнок не изменял своим колючим принципам: громко ворчал и выразительно сердился. Иногда он затихал, словно сам от себя уставал, но потом вновь возвращался к фырчанью. Страдали от его дурного нрава все: случайные камни, попавшиеся под ноги, столбы, колючие кусты и редкие прохожие. Я же поневоле притёрлась к непростому характеру мальчишки и приняла простейший факт —
кактус всегда был недоволен. Изменить ход таких вещей было неподвластно даже божествам.
С Кёджуро всё самое сокровенное рвалось на свободу.
Двери, ведущие к его сердцу, открывали самые живописные и неизведанные пейзажи, согревающие так же сильно, как и ясная улыбка мужчины, от которой душа заливалась до краёв нежностью. Уверенной походкой Кёджуро неизменно шагал вперёд, устремив свой яркий взор в сторону нескончаемого горизонта. Едва поспевая за ним, я улыбалась с наивной простотой и чистой радостью, чувствуя потребность горячо заобнимать суетливого спутника. Желание прижаться к нему беспричинно восклицало во мне, и это единственное, что портило сладостные минуты молчаливого умиротворения.
Когда я смотрела на Кёджуро, то неосознанно начинала дышать чаще, глупее и громче смеяться, почему-то усиленно до красноты тереть ладони и бормотать несусветную чушь. Каждый раз, когда была рядом с ним, во мне просыпались странные волнения, которые я никогда не испытывала. Я не могла дать отчёт своим чувствам, но была уверена, что это нечто важное, о чём нельзя так легко и просто забыть. Интересно, разрывалось бы сердце мужчины от огня, если бы он узнал, как звучали мои загадочные чувства? От Кёджуро веяло мирной мелодией, походящей на затихающий дождь поздней ночью, и мне хотелось узнать, каким бы стало его настроение, если бы я потревожила его.
Другой вид сновидений позволял мне чувствовать тепло чужих прикосновений и быть услышанной. Такие грёзы баловали меня своим радушием, как сладкоежку порцией свежих блинчиков с малиновым джемом. Но, как бы я ни хотела быть в добрых и ярких грёзах чаще, они были холодны ко мне. Зато радушно тянулись тощие лапы их уродливого близнеца, окутанного холодом осенней ночи и зловещей тайной. Эти грёзы безжалостно хлестали ледяным ветром по моим щекам, обнажали клыки и сталкивали меня лицом к лицу с недружелюбными, загадочными существами, с которыми ещё предстояло познакомиться чуть ближе.
Например, прямо сейчас.
Я буднично отряхнула себя от влажной земли и громко засопела, как цикады, грозно трещащие на деревьях. Боль слабо отступила, я втянула носом воздух, возвратив контроль над своим разумом. Мне не хотелось привыкать к безобразному недугу, охватывающему огнём всякий раз, когда я прыгала в грёзы. Но выбирать не приходилось, ведь сновидения сейчас властвовали над человеком, а не наоборот. Вокруг меня сгустился мрак лесной чащи, я неодобрительно поёжилась. Деревья стеной тянулись далеко в небо. Ни проблеск света, ни полянка для перевала не прослеживались. Всё-таки мне были более по душе поцелуи ласкового солнца, чем укусы озлобленного мрака.
Сложно было представить, сколько я брела в одиночестве, время в грёзах тянулось в своём, далёком от реальности, темпе.
Отвратительная скука схватила меня за глотку и была готова утопить в унынии: везде дерево на дереве, одинаковые кусты и камни, никакого разнообразия. Сплошные чернота и серость вызывали непреодолимое желание упасть на колени и протяжно заскулить от отчаяния.
Мерзкое настроение вмиг переменилось, и я заискрилась оживлённым интересом, когда вдалеке начал виднеться чей-то едва заметный силуэт. Тащился он тяжело и медленно, будто прикладывал все свои силы, чтобы передвинуть несгибаемые конечности. Я не остановилась, наоборот, нетерпеливо ускорила свой шаг. Как только мы оказались достаточно близко, чтобы рассмотреть друг друга, нечто заговорило:
— Милочка, не поможешь старушке часом? — Это была отвратительная, старая женщина, пахнущая сыростью и тиной.
Её длинные, седые волосы, спутавшиеся грязными колтунами, безобразно спадали на костлявые плечи. Обвисшую, морщинистую кожу на лице и руках обрамляли старые рубцы и высыпания. Одета незнакомка была в грязное, пахучее кимоно, с рукавов которого свисали лохмотья паутины. Одной костлявой рукой старуха волокла небольшой свёрток, когда другой лихорадочно скребла свою щёку — не менее грязными, отросшими ногтями. — Поможешь донести? — не унималась она и сделала рваный шаг навстречу, вытянув вперёд тощую руку со свёртком.
Я брезгливо сморщилась и ответила быстрее, чем успела обдумать собственные слова:
— Не помогу.
«Избегай существ, сотканных из дыма, паутины и снега…» — как на зло, заиграли в голове предостережения матери. Мне стало резко страшно, всё внутри скрутилось тугим узлом, из-за чего дышать было невозможно. Я через силу втягивала носом воздух, наблюдая за незнакомкой. Всё моё нутро содрогалось и дрожало, как верхушки деревьев от волны ветра. Вновь заскрежетало в голове предостережение об опасности. Старый, бодрый задор сменился колкой тревожностью, разъедающей голову. Я снова доверилась своим внутренним чувствам, поэтому осталась стоять на месте, ожидая дальнейших действий старухи. Лицо последней даже не дрогнуло, она лишь внимательнее всмотрелась в меня своими чёрными глазами-бусинками, а потом неожиданно рассмеялась скрипучим голосом.
— Нет? — Она склонила голову на бок и опустила руку.
— Нет, — хрипло ответила. У меня не получилось скрыть страх в голосе.
Женщина зыркнула на меня исподлобья с тонкой, кривой ухмылкой, в моём сердце моментально поселился холод.
— Какая умная девочка.
«Опасно!» — зазвенела в голове резкая мысль, я захотела развернуться, чтобы убежать, но существо оказалось быстрее. Издав громкий, голодный рык, старуха в быстром беге преодолела расстояние между нами и впилась острыми когтями в мои плечи. Сила была у неё нечеловеческая, свойственная трём взрослым мужчинам, из-за чего я безнадёжно повалилась на землю. Но прежде, чем существо успело сковать мои руки мёртвой хваткой, я импульсивно цапнула зубами влажную горсть земли и песка.
— Как невежливо отказывать бабушке в помощи. — Склонилось существо и обнажило острые клыки в улыбке, меня обдало тяжёлой вонью. — Мерзкая, мерзкая девчонка, но такая вкусная… — Из пасти старухи потекли слюни, и я, подавив взвизг, чуть не проглотила землю. — Вкусные душонки! Бегают туда-сюда, думают, что могут прятаться вечно. Сколько я таких уже съела. И тебя сожру! — На сером старушечьем лице проступили вены.
Она широко раскрыла пасть, и я воспользовалась секундным моментом, чтобы выплюнуть всю землю, попав существу в глаза. Моя задумка сработала, старуха истошно завизжала и зажмурилась. Её когтистые лапы ослабили хватку, в отчаянном порыве я крепко схватила массивный камень и запустила его в голову старухе. Послышался громкий хруст, раздавшийся эхом у меня в ушах. Существо жалобно заскулило и повалилось на бок. В голове у неё образовался десяток чёрных трещин, из которых повалилась паутина. Дрожа всем телом, я отползла назад, осторожно отдалившись от старухи. Та выла и громко верещала, схватившись руками за голову.
Достаточно было короткого мгновения, чтобы принять безумное решение. Трясущимися руками я с трудом подняла увесистый камень с земли, который был размером с человеческую голову. Мои пальцы кололо страхом и холодом, дыхание сбилось и стало рваным, как после долгого забега. Из последних сил я приблизилась к старухе, которая, заприметив меня, начала таращиться по сторонам и пискляво кричать ещё громче. Одним взмахом я раскрошила камнем её голову, чудище издало предсмертный рык и тяжело повалилось на землю, обратившись в грязь и пыль.
Меня колотило и знобило, острый приступ рвоты подступил к горлу, который я с трудом подавила, зажав рот руками. Многие существа, с которыми довелось столкнуться, пугающе завывали вдалеке и не смели ко мне прикоснуться. Когда это оказалось совершенно новым и опасным, сильным и активным в своих злодеяниях. Неужели дальше таких созданий будет только больше? Я долго не могла успокоиться, потрясённая недавними впечатлениями, и даже, когда могла, наконец, с облегчением выдохнуть, мне в этом помешали.
Над головой раздался звонкий женский голос, я с трудом подняла тяжёлую голову, устремив взор к верхушкам деревьев:
— Ах, прелестно, как же прелестно, ты поистине невероятна. Такая жадная, алчная, ненасытная. Сколько же было злобы в этом взгляде, как же весело! — Громко хлопая в ладоши, на одной из ветвей широкого дерева восседала молодая девушка. Большие лисьи глаза и густые, чёрные брови резко выделялись на белоснежном личике с простыми чертами. Из-под алого кимоно выглядывали босые ножки, болтающиеся энергично туда-сюда. Нахохотавшись вдоволь, девушка небрежно откинула чёрные косы на спину и смерила меня внимательным взглядом. — Ты такая отвратительная, Мэй, но этим ты мне и нравишься! — Она лукаво заулыбалась, в её красных глазах заиграло недоброе пламя. — Ты не отвергаешь блага, жадно принимаешь всё, что только можно. Другие были осторожными, но такими трусливыми и скучными. Слабые душонки! Ты совсем друга-а-я, сильная, долгоживущая, такая вкусная! — блаженно лепетала она.
— Что за блага? — Я старалась сохранять безопасную дистанцию, готовясь в любой момент защищаться, это вызывало у незнакомки непреодолимое удовольствие. — Скажи мне, — добавила я твёрдо, поборов внутри себя липкий ужас. Мне с трудом удалось различить, что бубнила в монологе незнакомка. Несмотря на то, что она говорила достаточно громко и бодро.
— Неужто тебе твоя маменька не рассказала? — с наслаждением протянула она. — Какая досада.
— Ну так? Ты будешь говорить? — Во мне вспыхнул огонёк раздражения.
Незнакомка широко заулыбалась и на мгновение прикрыла глаза, прижав к разрумянившимся щекам ладони.
— Но всё так просто, как же можно не догадаться? — она слащаво захихикала и замотала головой. — Блага — твоё счастье. То, что больше всего жаждет твоё сердце. И то, что твои жадные ручонки никак не могут заполучить по ту сторону, — в её голосе звенели чувства превосходства и презрения. — У каждого свои блага и наказания. Получив одно, ты должна отдать нечто равноценное в ответ.
«Звучит логично: хочешь — плати. У всего есть своя цена, но что придётся отдать мне, у которой ничего за душой? Чем мне расплачиваться и, главное, за что? Или… за кого?»
С каждым витком мысли вопросов появлялось только больше. Чего хотело от меня это загадочное существо?
Я сглотнула и спрятала на дне сердца неприятную догадку.
— А ты тогда кто? — Дикий кошмар чувств закипал во мне. Я захотела отступить назад и спешно отвернуться, но не смогла этого сделать. Глубокий, кровавый взгляд существа обездвижил меня холодным ужасом, я в оцепенении ждала, что будет дальше.
— Милая Мэй, ты ведь и так всё понимаешь, — она снисходительно заговорила. — Я есть начало и конец. С меня всё началось, со мной всё закончится. Я та, кто дарит блага и просит справедливую плату, — в её голосе читалась пугающая ласка. В воздухе повисло напряжение, от которого кончился весь воздух, мне резко поплохело. — Будь послушной девочкой и достойно выполняй свою роль. Я обязательно приду за тобой, когда настанет время. — Лес постепенно начал блекнуть, словно его никогда и не было, а вместе с ним растворялся и силуэт говорящей.
— Если я не захочу платить? Что будет дальше? — окаменение спало, я наконец-то выплеснула в крике страх и безысходность.
Существо посмотрело на меня холодным взглядом, мне показалось, что всё внутри тяжело сдавили чьи-то руки.
—
Лучше тебе этого не знать.
Пугающий пейзаж сменился высокими горами, тянущимися верхушками к густым облакам. Уже не бодрило всё вокруг, не сладостными грёзами казалось окружающее — это был ночной кошмар, гробовым холодом пронзающий душу. Не было мне так смешно, как прежде, все пережитые волнения вызывали волну непреодолимых сомнений. Уже ни во что не верилось, стирались грани между реальным и сказочным, мешались и путались мысли. Хотелось накрыть лицо ладонями и громко, звонко закричать, чтобы все переживания унёс в небо ветер. Но вместо того, чтобы позволить волне горечи подхватить себя, я ощутила на сердце патоку. В этом и было самое главное различие между реальностью и сновидениями — эйфория. В настоящем мире я могла испытывать весь сектор живых эмоций, когда грёзы ограничивались только солнечной их стороной. Мне могло быть страшно и больно, но все эти ощущения стремительно тлели и догорали в огне нескончаемой радости, вливаемой в меня миром сновидений. Сейчас мне опять стало легко и свободно, встреча с обитателями леса больше не внушала ужаса.
Странное чувство вновь неодобрительно заскреблось и зашипело, но вмиг умолкло, когда поток мыслей прервали чьи-то резкие и грубые руки. Цепкие пальцы крепко ухватились за моё плечо и утянули за собой назад. Я не успела и пискнуть, как мой рот плотно зажала чужая ладонь.
— Молчи, — отрывисто и властно раздался у уха грубый юношеский голос, который показался отдалённо знакомым. — Доверься мне, — полушёпотом добавил он.
Я и доверилась, но только своей интуиции, которая благосклонно отнеслась к незнакомцу. Поэтому покорно позволила себя уволочить в тень кедровых деревьев. Крепкая жилистая рука рвано легла на мою талию, когда вторая всё ещё продолжала сдавливать рот. Лопатками я чувствовала, как тяжко вздымалась грудь незнакомца и громко слетало дыхание с уст. Неосознанно моё сердце подхватило нервозность и начало колотиться учащённее.
Спустя мгновение, которое растянулось вечностью, послышалось слабое потрескивание, словно песнь живого огня. Удушливый запах дыма дошёл до моих ноздрей, я едва сдержала себя от приступа чиха. Вдалеке сквозь камни и ветви деревьев полился ручьями то ли дым, то ли густой туман. Постепенно нечто обретало получеловеские очертания: из белого сгустка образовался полупрозрачный череп. Его лобная часть покрылась размашистыми трещинами разных размеров, которые паутиной переплетались до затылочной части. Раздробленная нижняя челюсть неестественно исказилась в левую сторону, из пустых глазниц полился густой, зелёный свет, добавляющий зловещие ноты образу. Из головы тянулись длинные, костлявые лапы с острыми когтями. Остальная часть туловища бесформенным сгустком валилась из черепа и лап, волочась ковром по камням и земле. Существо несколько раз осмотрелось, а потом обернулось в нашу сторону. Хватка на моей талии усилилась.
— Здесь кто-нибудь есть? — заскрипело нечто, бездумно таращась. — Не здесь… — Оно обернулось в другую сторону. — А там есть кто-нибудь? — И продолжило вслепую свой путь.
Дрожа испуганной ланью, я всей спиной вжалась в грудь незнакомца. Одного взгляда на существо хватило, чтобы позабыть, как дышать. Как хорошо, что я не могла кричать — кто знает, что могло со мной стать. Наконец, чудище уползло достаточно далеко, чтобы скрыться на горизонте. Спаситель медленно выпустил меня из своих объятий, словно опасался, что я могла вольной птицей улететь и угодить в неприятности.
Обернувшись, я удивлённо вздохнула и чаще задышала, встретившись со знакомой, но уже недетской, язвительной ухмылкой Санеми. Теперь его нельзя было назвать ребёнком, но и не взрослым мужчиной тоже: он вытянулся, руки его окрепли, плечи стали шире. Лицо осунулось и заострилось. Всё ещё измятое глубоким шрамом, который я мысленно отметила ещё в момент нашей первой встречи, но не стала заострять на нём внимание. Теперь яркими и блеклыми узорами рубцы шрамов покрывали его руки и тянулись по всему телу. Наш рост поравнялся, а глаза находились на одном уровне. Я сдержала себя от улыбки, когда рассмотрела маленькую межбровную морщинку, которая образовалась, скорее всего, из-за того, что он часто хмурился. Санеми вырос и стал юношей. Он, казалось, тоже был удивлён нашей встрече, но отчаянно это пытался скрыть за маской безразличия. Санеми грозно сморщился, лицо его помрачнело.
Я хотела заговорить, но он прервал меня холодно и недружелюбно, не изменив своей манере:
— Если хочешь потрепать языком, то делай это не здесь. — Санеми коротко кивнул в сторону узкой извилистой тропы, которая вела сквозь редкие кусты к вершине горы. — За мной.
Я не стала ему перечить. Желания оставаться здесь не было, поэтому добровольно последовала за своим спасителем. Забирались мы по тропе долго и молча. Санеми передвигался слишком умело и быстро, поэтому ему, подавляя поток недовольных кряхтений, приходилось подолгу дожидаться меня. Иногда язва пробивалась сквозь его уста и выливалась на мою голову, когда я простодушно от неё отмахивалась и громко шутила. На что юноша строил озлобленное выражение лица в ответ, но я-то видела, как уголки его губ слегка подрагивали — то ли от смеха, то ли от порыва улыбок. А, если бы могла видеть его лицо, когда он отворачивался, то знала бы, что Санеми и вовсе ухмылялся, изредка забывая о своей сущности кактуса. Почти добравшись до вершины, юноша не выдержал и, повернувшись полубоком, схватил меня за запястье, но не сильно, помогая забраться. Я просияла и благодарно заулыбалась. Гора оказалась не крутой и не скалистой, да и не такой высокой, как казалась, но всё-таки доверия не внушала. Поэтому, когда мы уселись на голые камни, чтобы начать разговор, я неосознанно придвинулась к юноше поближе.
— Ты чего? Не липни ко мне. — Он отодвинулся.
— Да я и не липну. — И я вновь придвинулась.
— Прекрати трястись от страха и жаться ко мне! — шикнул Санеми и вновь отстранился.
— Я это делаю для того, чтобы тебе не было страшно! — Придвинулась.
— Ты… Ты! — И он сдался.
Вид перед нами открывался прекрасный: утренние лучи солнца обволакивали своими объятиями плодородные земли, усыпанные яркой зеленью и цветами. Постепенно маленький мир вокруг нас просыпался и заливался красками. Создавалось ощущение, что нет их, ночных кошмаров, только благодать и одухотворённость. Закрадывались привычные, спокойные чувства, как во время встреч с Кёджуро.
— Ты не изменилась, — решил завязать разговор юноша, не придав голосу привычной язвительности.
— А ты — очень. — Улыбка всё ещё согревала моё лицо.
Санеми понизил голос:
— Меня раздражает, что ты можешь приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится, — говорил он хрипло и с искрами во взгляде. — Да кто ты вообще такая?
— Я — Мэй. — По-лисьи прищурилась и резко потянулась к своему лицу, чтобы накрыть его ладонями, но, призадумавшись, вместо этого спрятала руки в карманах. Это был последний раз, когда я захотела скрыть своё лицо перед кем-либо в грёзах.
Его левая бровь слабо дёрнулась.
— Знаю я! — Лицо порозовело от эмоций. — Меня трясёт от тебя. Я не понимаю, что ты такое!
Сидел, пыхтел, кряхтел, весь из себя страшный и злой.
Я попыталась его успокоить и ласково спросила:
— Почему ты так взволнован?
— Я не взволнован! — И, похоже, он заволновался ещё сильнее, в нервном жесте облизнув сухие губы. — Просто не понимаю, почему это происходит именно с тобой. Всякий раз, когда я просыпаюсь, то не могу тебя вспомнить. Но стоит мне заснуть — вспоминаю. Назойливая, приставучая, дрянная девчонка, от тебя сплошные головные боли. Терпеть тебя не могу!
Санеми выплёвывал слова грозно и на выдохе, стараясь обвинить меня во всех грешных деяниях мира. Я уже и забыла, когда перестала трястись от одного его взгляда. Теперь мы говорили на равных. Ну, почти.
— А я, когда просыпаюсь, тебя помню. И никогда о тебе не забываю, — сказала осторожно, спокойно, держа ситуацию под контролем.
Недоверие отразилось на лице юноши, словно его пыталось убедить в своей живости привидение.
— Ты существуешь? Или я просто схожу с ума? — Он запустил пальцы в спутанные волосы, взъерошив их. — Слишком много мыслей о тебе, слишком много чести. — И заскрипел зубами. Пытался вновь уколоть и побольнее, да что-то получалось плохо.
Я ощутила дежавю, словно такой разговор уже проходил ранее.
— А ты как думаешь?
Санеми скользнул по мне серьёзным и даже оценивающим взглядом.
— Существуешь. Настоящая, наверное, — начал говорить он, но не смог угомонить свою внутреннюю вредоносность, поэтому добавил. — И откуда мне знать! Ты должна ответить на этот вопрос!
«А, может, он такой же, как и я? Правда… Живой?» — в надежде задумалась я. Такой же яркий, сверкающий мечтой, неудержимо рвущийся к новым горизонтам. Человек, в душе которого существовал маленький мир, окутанный своими историями и тайнами.
В минуты, когда добрая сказка грёз отступала, и меня одолевали дикие мысли, хотелось верить в чудо. Я уже не корила себя за тайные надежды, только изредка жалела, осознавая, как тяжело и сильно затягивали меня в водоворот робкие мечты. С каждым божьей ночью слабая вера по крупицам крепла в сердце, выстраивая между мной и грёзами нерушимые мосты.
Я горько засмеялась в лицо своим же мыслям и оживлённо переключилась на юношу. Всё-таки Санеми тот ещё кактус, но с цветочком — очень маленьким и в неприметном месте. Обычно всякий, кто захочет притронуться к нему, уколется, и только внимательный рассмотрит его чуть лучше. Хоть и был Санеми неприятен своими резкими ответами, но во многом выдавал свои истинные намерения, наверное, в силу юного возраста: съязвил, но протянул руку помощи. Обругал, но вовремя схватил за шиворот, когда запнулась. Сказал, какая я проблемная и бесполезная, но никуда не ушёл. А после и вовсе, подавив нарастающую неловкость, бросил, что, вроде, нормальная и уже не такая бестолковая. Он не идеальный, далеко не идеальный, но для меня его поступки были куда ценнее, чем сладкие речи.
Мы продолжили свой путь. То поднимались, то опускались вниз, морозя носы — хоть и было солнечно, но царил беспощадный ветер. Не знаю, куда мы направлялись, просто шли. Но одно важно — за это время мы ни разу не наткнулись на злых обитателей.
Тишину разбивали лишь редкие ворчания Санеми:
— Ты. Медленная, — цыкнул языком он, словно в издёвку ускорив шаг.
— Нам некуда спешить, — парировала я.
— Не хочу торчать здесь вечность из-за тебя.
Я попыталась подавить хохот, но вышло плохо.
— Знаешь, что ни посмотрю, но ты мне кое-кого очень напоминаешь.
— Кого же?
Улыбка снова просияла на моём лице, я закрыла на короткий миг глаза, позволив тёплым воспоминаниям закрасться в душу.
— В детстве у меня во дворе ходил-бродил вечно ворчливый дед. На всех кричал по поводу и без: то кто-то слишком громко хохотал под окнами дома, то перебежал ему дорогу в неположенном месте, то просто слишком глупо и бурно давил на лице улыбку. Размахивал своей длинной тростью и грозился, что поколотит каждого, кто ему не приглянулся. Самоуверенно и бойко держал он в страхе всю округу, — начала я. Санеми притормозил и окинул меня зловещим взглядом, у меня чуть не подкосились ноги от волнения. — К чему это я! — шумно выдохнула через ноздри и продолжила я. — Несмотря на всё, что говорил старик, он и мухи за свой век не обидел. Потом, представляешь, оказалось, что этот чудак тот ещё добряк. Помню, шла по улице осенним вечером, наматывала сопли на кулак. Старик подозвал меня к себе, поманив костлявым пальцем, громко и выразительно ворча, сунул мне в руку огромную горсть шоколадных конфет. Всё причитая и вздыхая, какие они гадкие и невкусные. Развернулся ещё тогда и спешно убежал, чуть ли не подпрыгивая. Но я-то помнила и знала, что конфеты эти были его любимыми, выгребал он их из магазинчика чуть ли не мешками, — я сделала паузу, с удовольствием наблюдая за реакцией юноши. — Санеми, ты тот ещё старик. Сварливый и можешь «тростью поколотить по филейной части», но что-то доброе в тебе всё-таки есть. — И широко заулыбалась, обнажив белые зубы.
Санеми ничего не ответил. Даже не съязвил, не накричал и не нагрубил. Лишь какое-то время он всматривался в меня, не мигая, жадно блуждая взглядом по моему лицу.
— Ты! — на свисте недовольно выкрикнул он и резко отвернулся. — Не делай вид, что хорошо меня знаешь! — добавил юноша сердито, и я заметила, как его походка стала более расслабленной и пружинистой.
— Хорошо-хорошо, больше не буду. — От смеха у меня на глазах выступили слёзы.
Горы лениво сменились огромными полями, усеянными золотистой рожью. Небо ласково окрасилось в красные и жёлтые цвета пламени, укутавшись пушистым одеялом из облаков. Солнце, играясь своими лучами, сладко засыпало на горизонте, с любовью обнимая весь мир напоследок. Тёплый ветерок пробежался по ржи и поцеловал меня в щёки. Я блаженно подставила лицо закату.
— Скажи, ты ещё придёшь? — произнёс юноша. — Мэй. — И окинул меня ожидающим взглядом. Я сердечно заулыбалась, в моих глазах вспыхнули добрые и искренние чувства.
— А что? Хочешь? — задорные ноты заискрились в моём голосе. Какое-то время я и Санеми неотрывно смотрела друг на друга, словно продолжали беззвучный диалог.
— Не буду отвечать. — И он резко отвернулся. Я тоже отвела взгляд и устремила его в сторону горизонта. Ах, если бы всё только зависело от моего выбора, я бы приходила каждую ночь и к Кёджуро, и к Санеми.
— Хорошо, — тихо произнесла, но спутник меня услышал. — Постараюсь, — добавила неуверенно. Я не знала, какая наша встреча могла оказаться последней. Грёзы оставались всё ещё шаткими и хрупкими, как хрусталь, не поддаваясь моей власти. В этой сказке я была случайным странником, перед которым разворачивалась история, никак иначе быть не могло.
⋇⋆✦⋆⋇
Этот мужчина, оказавший мне помощь совместно со старушкой Микото, продолжал ко мне гаденько липнуть. Всё выискивал моего общества, как назойливая пиявка, чему я не была рада. Несмотря на безудержный хохот старушки и её неоднозначные взгляды, я не ощущала прилива радости. Откуда такое резкое внимание? Мы оставались чужаками, не зная друг о друге ничего. Неожиданный жар, сменивший холод равнодушия, вызывал тягучее, грязное отторжение, перемешанное с непреодолимым раздражением. Он изводил меня каждый день, ловил случайные касания и громко, безудержно говорил. Эта неожиданная преемственность пугала меня.
Терпение кануло в бездну одним злополучным вечером, когда мужчина вновь засветился на пороге моего дома после выписки. Жар из-за болезни почти отступил, но слабость, охватившая цепкими лапами тело, оставляла меня хрупкой. Словно невидимая сущность вытягивала из меня понемногу все силы. Сейчас я пожалела, что никогда не спрашивала, кто пришёл. Бездумно отворила дверь, бодро улыбнувшись, подумав о любимой старушке.
— Здравствуй… — над головой прогремел знакомый мужской голос, я сердито сморщилась. — Пустишь к себе? Я торт купил… торт. Поговорим, чаю… попьём, — закончил он, у меня по спине пробежалась волна неприятных мурашек. В сердце забурлило липкое чувство, словно кто-то меня оценивал сальным, грязным взглядом, как дешёвый товар на полке. Захотелось прижать руки к груди и прикрыться, только бы не ощущать себя так, будто с меня рвано сдирали одежду и кожу.
— Я не хочу с вами общаться, уходите! — Мои губы задрожали, я гневно воскликнула, ощутив, как сердце отбивало ритм громче сказанных слов. — Не приходите сюда больше! — Набралась я храбрости и попыталась рывком захлопнуть дверь, но вытянутая нога мужчины её удержала. Меня затрясло от осознания, что могло сейчас произойти. Неожиданно захотелось расплакаться горькими, обильными слезами от злости и собственной беспомощности. А потом упасть на колени в самом тёмном углу и обнять саму себя за плечи, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Нет… ты не понимаешь, — заговорил он сухо и безжизненно, словно управляемый кем-то. Мужчина шатнулся и скривил спину, нависнув надо мной грозной тенью, я вдохнула полной грудью вонь грязного тела.
— Всё я понимаю! — Немая паника охватила мой разум, я изо всех сил дёрнула дверь на себя, но толку оказалось мало. — Уходите! Сейчас же!
— Мы должны быть вместе… — проигнорировал он мой отказ.
— Почему?! — Я широко и безумно заулыбалась, на глазах у меня проступили слёзы.
— Потому что ритуал должен быть завершён, — заговорил он низким и нечеловеческим голосом, как недоброе существо из сновидений. Дьявольское пламя, раздуваемое ветром, охватило моё сердце. Я окаменела от ужаса и бездумно уставилась в одну точку. С замиранием сердца я боялась узнать, что нежеланный гость мог сказать дальше. — Ты должна… послушно выполнять свою роль… у тебя… ещё нет дочери, — с трудом закончил он.
Отчаяние и страх ледяной волной окатили меня с ног до головы. Поддавшись безумству и ярости, я рывком отдавила ногу мужчины, тот заскулил и инстинктивно отпрыгнул в сторону, как человек, которому наступили на открытую рану. Я воспользовалась удачным моментом и громко захлопнула дверь перед носом незваного гостя. Стоило мне её защёлкнуть на замок, тотчас посыпались громкие хлопки и угрозы, сопровождаемые звериными воями. Я обессиленно сползла на пол, зажав уши руками, ощутив, как по румяным щекам градом понеслись холодные слёзы. Беззаботная эйфория, на которой строились грёзы, лопнула, как мыльный пузырь. Вырвались на свободу зловонные предостережения и кошмары, притаившиеся на дне моего сознания.
Огромные часы ожили, шестерёнки внутри которых заискрились и со скрипом закрутились. Таинственный механизм событий был запущен, и никому не было под силу предсказать, что должно произойти дальше.
⋇⋆✦⋆⋇
— Ай, ай, ай. — Черноволосая дева скучающе обратила взор к ночному небу, держа букет из ликорисов. — Я же хотела быть хорошей. — Она притворно нахмурила брови. За её спиной вытянулись стеной нечеловеческие тени, громко перешёптываясь и в унисон хохоча. Ликорисы иссушились и почернели, словно из них вытянули все жизненные силы, и незнакомка лениво выпустила их из рук, брезгливо кинув на голую землю. — Теперь мне придётся тебя наказать. — Лицо её исказилось кривой, неестественной улыбкой, жаждущей крови.
