Сновидения

      После того инцидента миновало двенадцать мучительных ночей. Отвратный обожатель больше не искал моего общества, быстротечно остыл и растерял все пламенные чувства, словно таковых и вовсе никогда не было. Каждый вечер я грелась облепиховым чаем у окна и слушала томительные охи и вздохи, испускаемые ворчливой старушкой. Микото сопела, жаловалась и громко кряхтела о том, насколько краткосрочны людские желания и чувства, досадно топала ножкой и по десять раз протирала обеденный стол. Записав ветреного воздыхателя в мои суженые, она гневалась то ли на свою мечтательность, то ли на виновника мыслей.       К её бурным возмущениям я отнеслась с холодом, изредка кивая головой и угрюмо вставляя пару сухих слов. Иногда давила из себя кислую улыбку, смиренно сложив руки, и эти эмоции старушка ошибочно считывала за разочарование, из-за чего фыркала ещё громче. Говорить о происходящем не было ни сил, ни желания. Одно радовало — впечатлительной Микото не было дома, когда всё приключилось, и она не застала столь позорную картину. Одним небесам было ведомо, как бы откликнулось на происходящее больное, старушечье сердце. Состояние последнего беспокоило меня больше, нежели ряд мистических событий, всколыхнувших всё привычное.       Следовало обратить внимание и на последнее обстоятельство: если верить твёрдым старушечьим словам, слаба я была на вид, буквально таяла на глазах, как последний зимний снег. Невольно тревога прилипла к моим щекам пунцовым румянцем, нервозность червячком зашевелилась в мыслях из-за пришедших немощности и разбитости. Я никогда не была настолько хрупкой и уязвимой, как сейчас, и даже акварельная кисть, удерживаемая руками, казалась неподъёмной. Все стремления тотчас покидали моё тело, как мука из дырявого мешка, стоило взяться за любое дело. Ни на творчество, ни на унылую рутину, ни на что сил не хватало, оставалось безнадёжно увядать в постели, уныло гнить в невольной скуке и сетовать на судьбу. Позор, деградация и лень. Были ли в этих муках отголоски минувшей болезни, ответить точно я не могла, только чахла изо дня в день, как дряблая старуха, готовая в любой момент испустить дух. Даже крепкие и долгие сны в объятиях ватного одеяла не придавали сил.       Не только таинственный обожатель остыл ко мне, но коварные грёзы задышали в лицо загадочным равнодушием: недобрые обитатели сгинули во тьме, оставив после себя туманную неопределённость, и только боль привычно пробиралась до глубины сердца, да мимолётные двери оставались путеводными билетами в мир сновидений. Всё происходящее ни грело, ни радовало душу, а только топило в мучительной неизвестности, нагнетая тучи. Только редкие лучи радости, как отголоски чужих воспоминаний, изредка пробивались сквозь серость и озаряли передо мной путь.       Кто бы мог подумать, что Санеми безмерно любил моти. До такой степени, что слёзно щурился и ярко румянился, когда ел их, безумно громко и жадно причмокивая. Старался он это делать мало-помалу, прячась в тени деревьев, пока никто не видел. Это открытие настолько умилило и повергло меня в шок, что я долго не могла отделаться от ассоциаций малиновых колобков из рисового теста с колючим юношей. В такие моменты кактус казался настолько милым, что можно было ему простить любую оплошность. Когда моти заканчивались, Санеми тихо говорил «было вкусно» с таким очаровательным и благодарным выражением лица, словно его накормили королевскими сладостями, и я была готова выкупить для него все моти в мире, только бы вновь увидеть это по-детски радостные эмоции. Досадно, что умиляющие стороны кактус обнажал, находясь в полном одиночестве. Когда я становилась зримой, он вновь ершился и щетинился на меня, выпятив вперёд самые длинные и острые иголки.       С Кёджуро всё обстояло несколько иначе, сны коварно томили и терзали одиночеством душу, позволяя лишь уныло волочиться бесшумной тенью за спиной мужчины. Он не видел, не слышал и даже не подозревал, как я скучала.       А я безумно скучала по временам, когда могла смеяться и дразнить его случайными прикосновениями, доводя до припадков пунцового смущения и низкого хохота. Чего только стоили румяные щёчки мужчины, когда я бережливо смахнула с его волос опавшие листья. Заробел настолько сильно, что невольная краска припала и к моему лицу, и я даже затрепетала и засомневалась в благоразумности своих намерений. Но справедливость требовала сказать, что мужчина тоже грешил мимолётными потехами: то приобнял за плечо, а после осторожно что-то с него смахнул, сославшись на невидимых жучков. То склонился низко-низко, из-за чего мы едва ли не столкнулись лбами, заглянул в глаза, словно выискивая что-то, а после спешно отвернулся, будто ничего и не было. Между нами всегда витали невидимые искры, разгоняющие потоки игривости.       — Твои руки такие тёплые. — Однажды улыбнулась я.       — А твои, Мэй, всегда холодные, — прошептал в ответ Кёджуро.       — Твоя правда, — сказала я и ощутила трепет, исторгающийся из груди. — Согреешь меня? — с задорным смехом продолжила я, и яркие огоньки тотчас зажглись в моих глазах. Добрая улыбка просияла на лице мужчины, он перехватил ладонями мои ледяные пальцы, бережливо сжал и мимолётно поднёс их к своим губам, обдав горячим дыханием.       Наши лукавые «гляделки» закончились тем, что златовласый лис перехитрил меня, прикинувшись невинной овцой.       Прекраснее нежных и тёплых дней были только времена, когда мы обращали друг к другу дерзкие и острые взгляды. Они были редкими, но глубоко пробирающими, после чего тело щипало мелкой дрожью, а громкий стук сердца никак не унимался. Я знала, чем могло обернуться для меня чувство, буравившее стенки сердца, но никак не могла насытиться Кёджуро и не умела скрывать своей глубокой жадности. Мужчина же, заливаясь звонким и нежным смехом, словно намеренно дразнил и игнорировал мою лихорадку, всё без умолку болтал, долго поглядывал на меня с прищуром и кривил весёлые гримасы. Мне нравилось перетягивать на себя всё внимание, ощущать жуткий трепет, безумную радость, с замиранием осознавать, что Кёджуро не сторонился моих прикосновений. Я со странными чувствами поглядывала на своего спутника, запрокинув голову, широко улыбалась и слабо щурилась, словно ослеплённая лучами солнца.       В мире сновидений жилось и дышалось намного легче, когда по ту сторону…       Вокруг меня всегда разрастался глухой гул, который невозможно было заглушить ни собственным криком, ни беспокойной мольбой. Гул только нарастал, давил на плечи непосильной ношей, остриём впиваясь в кожу и кости. Сначала мне казалось, что он возник в минуту моего отчаяния. Когда я была наиболее уязвима. Но после пришло осознание, что гул был со мной всю жизнь и бесшумно волочился за спиной холодной тенью. Он хранил в себе все страхи и сожаления, ядовитую горечь и несбывшиеся мечты всех людей во всём мире. Гул был злым роком, который выбирал из толпы случайных людей и становился их пожизненным спутником.       Сначала я боролась и металась из стороны в сторону, бросаясь с одного дела на другое. Ярко улыбалась, не испуганная ни поражениями, ни утратами. Вскоре беспорядков в моей жизни становилось только больше, и в какой-то момент я осознала, что гул сомкнул лапы на моей шее.       Испугавшись, я захотела кинуться прочь и взмолиться небесам о помощи. Но слишком поздно приняла тот факт, что стала пленницей уз колдовских кошмаров. Гул, ядом распространившись по душе и телу, с каждым годом разрастался до невиданных размеров. В один момент его стало настолько много, что он перекрыл доступ к живительному свету, который проникал через окно в моё сердце.       Кому-то могло показаться, что меня сломило то самое несчастье, вызванное слепотой. И это действительно так — оно сожгло все мосты в доброе будущее, но истинное разрушение постучалось в мою жизнь задолго до этого. Я не справлялась, и даже любовь, которую дарила мне старушка Микото, не спасала. Меня обступили призраки прошлого, восстали и насильно овладели душой, внушив чувство ужаса. Я улыбалась и медленно разрушалась изнутри, мысленно падала лицом в землю, объятая унынием и отчаянием.       История могла закончиться тем, что меня поглотил холод кромешной тьмы, безжалостно подтолкнув в объятия кровожадной бездны, если бы не тёплый голос, пробившийся извне. Обернувшись в минуту отчаяния, я увидела перед собой Кёджуро, незаметно вошедшего в мою жизнь. Сам того не подозревая, мужчина протянул мне свою руку и стал долгожданным спасением, которое я ждала всю свою жизнь.       Сейчас я утопала в своей жадности и жалела, что наслаждалась теплом Кёджуро не так часто, как могла и хотела. Изводила жажда — хотелось поскорее прильнуть, приобнять, провести дрожащей ладонью по крепкой мужской спине, уткнуться носом в острую ключицу и вдохнуть полной грудью родной аромат мёда и лаванды.       Последняя всё ещё оставалась верной спутницей, талисманом согревая сердце по ту сторону грёз. Она охраняла меня от кошмаров, словно ловец снов, сокрытая от любопытных глаз под пуховой подушкой, и связывала реальность со сновидениями своим мистическим присутствием. Благодаря этому внутри меня грелось чувство, что я и милый Кёджуро были чуть ближе друг к другу.       «И когда только начала называть его милым, — думала я с нежной улыбкой. — Так и напрашивался, чтобы и своим его прозвала!»       Душу ярким пламенем обжигали бесчисленные вопросы, ни один из которых я так и не сумела озвучить вслух, сохранив в лице ледяную стойкость. Этому научил меня Кёджуро — быть терпеливой, не спрашивать лишний раз, чтобы потом не пожалеть, а так хотелось! Сладостно манило разузнать, кем же был мужчина на самом деле, да так боязно одновременно — словами не передать! Я тешила себя отчаянными надеждами: может, он такой же, как и я — повелитель дверей? Или обычный человек, в чьи владения я вторгалась без позволения — человек, но всё-таки живой! Интересно, помнил ли он наши встречи, вырываясь из объятий сновидений?       «Настоящий я, настоящий, живее всех других!» — бесчисленное количество раз твердил Санеми, этот кактус, гордо задирая нос.       Жил, дышал, раздражал людей и доводил их до посинения своими колючими выходками. На фоне всего этого умудрялся и жаловаться — видите ли, когда просыпался, то никак не мог вспомнить ни моего лица, ни имени, вообще ничего. Сам забыл, разозлился, потряс кактусовым цветком на макушке, но виноватой оказалась я! Амнезия отступала, стоило негоднику вновь окунуться с головой в навязчивые грёзы — а Кёджуро? Что происходило у него в голове? Интересно, как он жил по ту сторону — были ли у него друзья, семья или…       Отныне могла я только терзать себя догадками. Сожаление властвовало и давило — совершенно беспощадно и дико! Всё, что я могла — это молиться божествам загадочных грёз, чтобы встречи длились как можно дольше и не прекращались. Но невидимые властелины сновидений, словно играясь со мной и моим тревожным сердцем, делали сладостные мгновения бесправно короткими, мимолётными и такими редкими. Мне оставалось запастись терпением, бессильно смотреть и наблюдать, как родные, яркие черты лица Кёджуро маняще оставались близко и так далеко одновременно. Казалось, прикоснулась бы я рукой к золотистой волне его волос, ощутила бы под пальцами приятную мягкость и пушистость, словно поглаживала ласковые вечерние облака. Однако, суровые грёзы оставались непоколебимы и жестоки — приходилось наслаждаться моментом уныло со стороны.       Как, например, сейчас. Это был очередной жестокий сон.       — Ты словно солнце. — Я горько улыбнулась, понимая, что осталась неуслышанной. Липкая жалость зашевелилась на дне души, и я поджала губы. — Такой манящий, тёплый и недостижимый. — Сердце заколотилось чаще от порывистого желания быть понятой и согретой, и я с нежностью окинула взглядом молчаливый силуэт мужчины. Спрятавшись в тени подсолнухов, Кёджуро блаженно запрокинул голову, устремив взгляд к небу, наблюдая за тем, как лениво ползли редкие, пушистые облака. Я ещё какое-то время любовалась его неизменной, сияющей улыбкой, а потом из моих уст покатились откровения. — Спасибо за каждую встречу и искренние слова. — Маленькая буря поселилась внутри меня и неприятно громыхнула, я содрогнулась и низко опустила голову, ощутив, как каждая частичка меня мучительно сгорала дотла. — За всё… — Отчаяние затянулось клубком под рёбрами, заскреблось и долго, протяжно завыло. Взглянул бы на меня милый Кёджуро, улыбнулся с привычной лучезарностью, вся бы тьма отошла на второй план.       «Всё готова отдать, променять самые прекрасные миры на то, чтобы Кёджуро вновь меня позвал по имени! — с содроганием думала я, слёзы градом понеслись по щекам, обжигая подбородок и губы, спадая на худые ноги. — Почему я стала такой ненасытной? Почему этих коротких, безмолвных встреч с каждым разом становится мало? — размышляла я и понимала, что ответ уже давно расцвёл в тревожном, беспокойном сердце».       Чувства мои, столь яркие и обжигающие, были далеко не дружескими. За отчаянно короткий миг одинокий цветок нашёл путь к своему солнцу, без которого жизнь казалась уже невыносимой.       Была бы моя воля — любовалась и дальше местными окрестностями и милым спутником. К несчастью, у судьбы и грёз были иные планы на счастливых. Сладостный и бесценный миг разбил резкий, приторный голосок, растянувшийся долгими нотами:       — Как романтично!       Я похолодела, словно тотчас некто иной облил меня ледяной водой, резко обернулась на звук и неосознанно развела руки в стороны, растопырив пальцы звездой. Всего в метре от меня, подставив острое, серое лицо лучам солнца, нежился в траве костлявый мальчишка, и был он настолько тощим и болезненным, что мог сломаться от лёгкого дуновения ветра в любое время. Ноги и руки его казались короткими и слабыми, едва выглядывая из-под большой, мешковатой одежды цвета ликориса. Он смотрел на меня долго и внимательно пустыми и безжизненными глазами, словно принимал в голове важное для себя решение. Его тонкие, потрескавшиеся губы слабо тянулись в кривой улыбке, от которой у меня стремительно замораживались руки и сердце. Кёджуро, не обративший на нас внимание, бодро подорвался на месте и уверенно последовал в неизвестном направлении, исчезнув в объятиях густых рядов деревьев. Я разочарованно вздохнула, проводив мужчину унылым взглядом, но не шелохнулась.       — Кажется, я помешал вам! — ахнул мальчишка, когда я вновь к нему повернулась. — Каюсь! — печально заговорил он, накрыв глаза ладонью, и я сморщилась от нескрываемой фальши в его голосе. — Не последуешь за своим принцем? — лукаво протянул он и посмотрел на меня странным, хищным взглядом, словно оценивал.       — Нет, — раздраженно прошептала я без спешки.       «А вдруг… вдруг он может быть опасен для Кёджуро — подумала я, совсем не побеспокоившись о себе, и воздухе вмиг затрещало напряжение, от которого болезненно закололо тело. — Пускай мальчишка останется здесь».       — Правильно. — Удовлетворённо кивнул незнакомец и чуть придвинулся ко мне, шумно втянув носом воздух. — Приятно пахнешь. — Ещё шире заулыбался он, уловив в моих глазах огоньки отвращения. — Как маленький, прелестный цветок, который хочется поскорее сорвать и забрать с собой, — хрипло протянул мальчишка, смотря на меня исподлобья, чем-то напомнив таинственную черновласку. Было в этих двоих что-то общее — безумное, мрачное, устрашающее, как остриё ножа, подставленное к горлу. — Не нужно меня так сторониться! — заметил он моё короткое замешательство. — Я же тебе не враг! — Я неосознанно прижала руки к груди, когда его липкий, совсем недетский взгляд скользнул по моему телу.       — Но и не друг, — осторожно добавила я, ощутив, как меня слабо потрясывало от внутреннего ужаса, который кричал и рвался наружу, как при любой встрече с недобрыми обитателями.       — Твоя правда! — на выдохе произнёс мальчишка и рассмеялся, обнажив острые, белоснежные клыки. — Но сегодня я пришёл, чтобы немного помочь тебе, мой цветочек. — Он перехватил мою прядь, игриво накрутил её на палец и коротко поднёс к своим губам.       Моё лицо помрачнело.       — Почему я должна верить в доброту твоих намерений?       — А кто сказал, что они добрые? — Он нехотя выпустил из рук мои волосы, щёлкнул пальцами рук, и в его ладони оказалась лаванда. Я неосознанно коснулась волос, но родной веточки на месте не было. — Просто наши интересы совпадают. Почти, — заговорил мальчишка загадочным голосом и спешно приподнялся, попутно отряхнув от травы одежду. — Пойдём, у нас мало времени! — Развернулся он и зашагал быстрым шагом. — Чего застыла? Говорю же, мало у нас времени! — Обернулся он через плечо, а после уверенно последовал в сторону лесной чащи, куда в танце тянулся хоровод подсолнухов.       «Стоит ли мне идти за ним следом? — подумала я, но хватило секунды, чтобы принять решение. — Сердце подсказывает, что на этот раз недоброму обитателю можно довериться. Если бы он хотел напасть на меня, то сделал бы это сразу. — Я прислушалась к своей интуиции, которая никогда не подводила в грёзах».       Несколько раз хлопнула себя по щекам, быстро поднялась и бесшумно последовала за загадочным обитателем сновидений. Прошло немного времени, прежде чем всё вокруг начало стремительно мрачнеть, приобретая новые, приглушённые краски, и ясный день сменился жуткой ночью. Мальчишка неожиданно остановился и возвысил руки в молитвенном жесте, я открыла рот, но не успела заговорить, как меня громко перебили.       — Просто наблюдай, — властно заговорил он и пару раз на меня шикнул, я сжала губы, но послушно затихла и выпрямила в напряжении спину. Протянулось несколько мучительных мгновений, и недобрый спутник указал пальцем куда-то в сторону, где густой пеленой подступал туман, и я внимательно проследила взглядом за его рукой.       Медленно перед нами вырисовывались чьи-то незнакомые образы, сотканные из тумана и пыли — это были две женщины. Одна совсем свежая, цветущая прекрасной юностью, восседала на холодной земле и горько заливалась слезами, склонив голову. Лицо её вспыхнуло и разрумянилось от напряжения, когда пальцы, наоборот, сжатые в кулаки, мертвецки побелели. Длинные, густые косы вихрем растрепались по спине. Одета она была бедно, в старые, изношенные одеяния, совсем маленькая и тощая, из-за чего голова её казалась невообразимо огромной, с трудом удерживающаяся на тоненькой шейке. Другая женщина, в которой я узнала мистическую черновласку из леса, величаво расхаживала из стороны в сторону, важно отряхивая рукава дорогого алого кимоно.       — Я пришла на твой зов, — холодно отозвалась последняя и вновь брезгливо отряхнула свои рукава, пару раз хлопнув пальцами по плечам. — Чего же ты хочешь, дитя? — Из-под подола выглянули её белоснежные, босые ноги.       Неожиданно «дитя» взвыло, жалобно и хрипло заскулив:       — Мать… прошу, помоги мне! — воскликнула женщина, и я отчего-то вздрогнула и вся сжалась, словно от удара. — Я знаю, что тебе всё под силу, — заговорила бегло она и подползла к Матери на коленях, запрокинув голову. Грязными пальцами с почерневшими ногтями она ухватилась за шёлковый подол кимоно собеседницы, но та не разозлилась, наоборот, снисходительно улыбнулась тонкими, красными губами. — Мой любимый, мой драгоценный жених погиб! — Громко хлюпала она носом и щурилась из-за неконтролируемого потока слёз. — Прошу, помоги мне! Соседские старухи поведали мне, что ты можешь вернуть его — тебе всё под силу! — перешла она на шёпот. — Я не могу жить без него, я… мой ребёнок. — Тощие ладони инстинктивно очертили ещё плоский живот, что не ускользнуло от внимательного взгляда таинственной спутницы.       Женщина, она же Мать, улыбнулась ещё шире, словно вкусила лакомый кусочек самого сахарного яблока в чужом саду.       — Конечно же, я помогу тебе, — неожиданно нежно заговорила она, и от её улыбки повеяло пугающей вьюгой. — И сделаю счастливой! — радостно воскликнула и хлопнула в ладоши.       Несчастная тотчас прекратила рыдать.       — Правда? Ты воскресишь его? — В её глазах просияла детская надежда.       Но Мать сразу поспешила разочаровать страдалицу:       — Нет, это мне не под силу.       — Как так… ты же всё можешь! Мне сказали…       Нескрываемое равнодушие проползло по стеклянному лицу Матери и тотчас растворилось в ласке. Присев на корточки, она нежно посмотрела на собеседницу и заговорила спокойным, непривычно тёплым голосом:       — Я не могу так сильно вмешиваться в мир живых, меняя ход естественных вещей. — Она протянула руку к несчастной и рвано смахнула слёзы, размазав их по её грязным щекам. — Однако, я могу подарить тебе блаженные сны, которые не отличить от реальности… — Что-то тёмное заискрилось в её взгляде. — Помогу открыть двери в совершенно иные, далёкие от людского взора миры, где жива твоя любовь, да жаждет встречи с тобой.       Манящие, сладкие речи почти одурманили скорбящую, но та, словно очнувшись от долгого сна, непонимающе моргнула.       — Как? Как это возможно? — возразила она.       Но Мать чарующе продолжила свою гнусную, подлую ложь, словно всегда была готова к этому:       — Всё, что является этим. — Она ткнула костистым пальцем в плечо девушки, и та болезненно сморщилась. — Материальное и грязное, но есть более духовное, светлое, бестелесное — твоя душа. Каждую ночь она покидает это бренное тело, улетая в сказочный, добрый мир грёз. Такой безопасный и такой убогий в своей ограниченности. — Скривилась она. — Я могу научить тебя обходить мирские правила, открывая двери, ведущие в самые чарующие, живописные миры, где теряются правила времени и пространства, — таинственно зашептала она, и собеседница чуть поддалась вперёд, зачарованно слушая. — Ты сможешь реализовать свои самые тайные желания, стать новым человеком и прожить бесчисленное количество жизней. Тебе будет под силу проникать в чужие грёзы или, наоборот, создавать из камней и пепла нечто новое и только своё.       Речи Матери были пленительно сладки, как спелая клубника, они тянулись и завлекали дивной песней. Будоражили и путали разум, сбивали с толку и проникали глубоко в душу, отравляя ядом. На мгновение я позабыла, кем являлась, как одурманенная шагнула навстречу, но мальчишка резко схватил меня за руку, приводя в чувства. Молоденькая женщина уже и позабыла о своём горе, завороженно впитав желанную сказку из уст Матери. Словно невидимая сила, обнажив острые когти, цепкой хваткой вырвала из светлой головы несчастной все дурные мысли, оставив детскую, безумную задорность.       — Проникать в чужие сновидения. Мне за это ничего не будет? — защебетала она тоненьким голосом, — А если… я загляну в сон знатного господина? Меня же найдут, обругают и с позором прогонят прочь! — наивно говорила она, приняв всё за чистую монету, и я изумлённо выдохнула.       Мать блаженно улыбнулась и понимающе качнула головой.       — Не пугайся, милое дитя! Если ты и заглянешь сквозь время в сон живого или того, кто уже не ходит по земле, тот этого никогда не вспомнит! — хохотнула она и перехватила ладонями лицо женщины, заглянув ей в глаза своими кровавыми очами. — Понадобится гора усилий, чтобы вернуть себе далёкие воспоминания из мира грёз! Почти никому, никому это не удавалось! — сказала она, и на лице собеседницы дрогнула болезненная улыбка. — Перед тобой будет открыто море возможностей, не думай о мелочах… — Мать сделала загадочную паузу, а после заговорила с совершенно иной интонацией. — Ведь ты особенная, — властно добавляла она, словно вбивала эти слова молотом в голову женщины. — Обязательно будешь счастлива.       — Особенная… — повторила собеседница в отупелом состоянии. — Счастлива…       Мать блаженно прикрыла глаза, довольная результатом.       — Верно, моё дитя, но взамен необходима справедливая плата. Но разве важно это, если ты будешь самой счастливой женщиной на свете? — невинно спросила она, и спутница быстро закивала. — А ещё… — Говорящая склонила голову на бок. — Можно осчастливить не только тебя, но и девочку, что ты вынашиваешь под сердцем. — Неожиданно в её глазах мелькнул необъяснимый голод, и Мать поддалась чуть ближе с важной и плавной медлительностью. — И дочь твоей дочери, и так все десять поколений, чтобы все твои потомки были счастливы, — нашёптывала она сладкую, как мёд, речь. — Прекрасно, не правда ли? Ты спасёшь не только себя, но и наследниц своего рода, — ворковала она, почти касаясь острыми коготками лица женщины. — Только скажи, что хочешь этого…скажи. Важно, чтобы ты произнесла это вслух.       Болезненная полуулыбка коснулась лица последней, и её глаза пугающе сверкнули, как у человека, который всем сердцем поверил в божественное чудо.       — Хочу! Я готова отдать всё! — порывисто воскликнула она. — Хочу, чтобы все были счастливы. Все… Так будет правильно… — забормотала она чужими, холодными словами.       — Умная, очень умная девочка, — торжественно заключила Мать и ласково погладила спутницу по голове — та чуть прильнула, сощурилась от похвалы и улыбнулась так, из-за чего внутри меня всё разом сжалось.       «Остановись! Не поддавайся её влиянию! — хотела воскликнуть я, но из горла вылетел слабый свист, похожий на дуновение ветерка. Образы начали блекнуть, постепенно растворяясь в воздухе мыльными пятнами, оставляя за собой лишь колючую тревогу, да холод равнодушной ночи. — Почему судьба этой девушки так взволновала меня? — Я мельком посмотрела на мальчишку, и неожиданная догадка острой иглой кольнула сердце. — Он не стал бы мне показывать этот эпизод за просто так. Это… наверняка как-то связано со мной… — заключила я».       Из моих уст вырвался тихий смешок на грани слышимости.       — Удивлена? — заговорил незнакомец, когда образы вокруг нас окончательно развеялись. Его блуждающий взгляд и липкая улыбка были мне нестерпимы. Что-то было во всём этом откровенно пошлое, и пошлость эта казалась пошлее прочих, что я ощущала к себе когда-либо. Это отчасти меня смущало, отчасти — пугало.       Я коротко кивнула.       — Да. — И тяжело выдохнула. — Объяснишь?       — Конечно, дорогуша, — елейно протянул нежеланный спутник, и я нахмурила брови. — Та бедняжка, что отчаянно просила о помощи, была твоей предшественницей. Видишь ли, её жадность оказалась велика, девица возжелала то, что подвластно только высшим силам. — Он развёл руки в стороны. — Глупые, глупые людишки, думают, что могут повернуть ход истории, именно на зов таких, как они, и является Мать, — говорил мальчишка с чувством превосходства. — То, что я тебе показал — обычная сделка между человеком и демоном. — От последних слов мне вмиг стало не по себе. — Мать исполняет желание женщины через грёзы, последняя — отвечает справедливой платой.       — Почему именно женщины? — задала я очевидный вопрос, и в горле у меня запершило.       Мальчик искоса посмотрел на меня и заговорил с лисьей хитростью:       — Кто знает, — загадочно протянул он. — Мать всегда приходит на зов женщин и заключает сделки только с ними, — говорил он с такой интонацией, словно запрещал задавать лишние вопросы. — Но ей не интересна договорённость с одним человеком, нужно больше женщин, чтобы утолить голод. Поэтому она делает всё, чтобы заключить сделку на несколько поколений и передать дары по праву крови.       Я вспомнила все отрывки из дневника матушки, в голове у меня сразу сложились все детали.       — Чем я должна расплатиться? — задала смелый вопрос, заглянув в глаза недоброму обитателю. — Ведь за любые дары, полученные из рук Матери, придётся заплатить.       Незнакомец, довольный моими словами, радостно просиял.       — Своей жизненной силой, — ответил он, и по моему сердцу прошёлся лёд. — Когда закончатся силы, то и жизнью. Произойдёт это сразу или в глубокой старости — загадка. Всё зависит от того, сколько времени тебе отведено, да как жадно ты растрачивала блага, — недобрый спутник сделал паузу, дав мне время, чтобы поразмыслить. — На тебе всё закончится, — сказал он пугающим голосом. — Согласно договорённости — ты станешь последней. Именно поэтому Матери необходимо, чтобы ты родила девочку и продлила договор.       Я заговорила слабым голосом, всё ещё не веря в происходящее:       — Что мне делать?       — Неужели решила довериться мне? — воскликнул мальчишка. — Это приятно, даже очень! Ты такая милая и очаровательная, так бы и съел тебя. Но я, как истинный джентльмен, не ем женщин, которые мне понравились, — закончил он, плутовато опуская и поднимая взгляд.       Я на короткий миг прикрыла глаза.       — Расскажешь?       — Обхитри её. — Он судорожно облизнул губы и продолжил чуть слышно. — Мать обязана исполнить твоё самое сокровенное желание и осчастливить. Докажи, что она не реализовала часть своей сделки. Тогда ритуал не завершится, и твоя жизнь будет при тебе. Пока что. Останется только не перезаключить контракт по новой. — Мальчик решительно сделал шаг навстречу, и я неосознанно отшатнулась назад. — Твои жизненные силы не вернуть, ты уже слабеешь, но залатать дырявое корыто ещё можно. — Он ласково качнул головой, заметив мой акт отступления. — Уничтожь проводник и спаси своё тело по ту сторону.       — Что за проводник?       — То, что связывает тебя с этим миром. — Он протянул руку, разжав сухую ладонь, и я уставилась на знакомую веточку лаванды.       От страха у меня перехватило дыхание.       — Если я его уничтожу, тогда… всего этого больше не будет? Сновидения закончатся? — Осознание остриём пронзило моё сердце, и у меня в глазах застыло отчаяние. То, чего я так сильно боялась, могло сбыться.       — Конечно! — громко ответил недобрый обитатель. — Твоя связь с мирами будет оборвана, и ты больше не сможешь открывать двери. — Существо посмотрело так, словно вело беседу с неразумным созданием. — Ты должна отказаться от ритуала как можно скорее. — На этих словах я ощутила, как таинственный мир грёз начал медленно сгущаться и выталкивать из своих владений, постепенно разрушаясь на маленькие осколки, как и моё опечаленное сердце.       Я на короткий миг зажмурилась и с трудом сдержалась от порыва нежеланных слёз, задав тихо вопрос, который не давал покоя:       — Ты сказал, что наши интересы совпадают. Какая тебе выгода от того, что я разорву сделку? — с трудом зашевелила я губами и вновь взглянула на мальчишку, чей силуэт терял привычные краски. Неужто между недобрыми обитателями была вражда?       Ответ не заставил себя долго ждать.       — Я схожу с ума, когда она в ярости, — очаровательно протянуло существо перед тем, как окончательно исчезнуть, и я не смогла понять, было ли в его словах притворство.