reversibility

Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.

Мацуо Монро

В доме пахнет бельгийскими вафлями. Запах яркий, вкусный и приятный. Настолько, что заставляет даже в сонном сознании рождаться мысли о том, что это не может быть магазинным вариантом. Глаза распахиваются мгновенно, с пугающей настороженностью и резкостью. Я нахожу себя лежащим на разобранном сером диване, охраняемым от уличной яркости светло-зелёными занавесками. Как если бы в собранном виде на нём нельзя было уместиться. Как если бы кто-то не хотел, чтобы наступившее утро потревожило мой сон. Принимая сидячее положение и оглядываясь, я замечаю скомканный коричневый плед с высоким ворсом рядом с собой. Подгоняемый неизвестными импульсами, медленно, будто опасаюсь, беру его в руки и тяну к себе. Мягкий материал, который я подношу к носу, догорает нотками уходящего тепла и сладкого запаха ягод. Пахнет чем-то особенным и приятным. За окнами бушует сильный и наверняка холодный ветер. Я машинально ёжусь, думая только о том, как же не повезло тем, кто вынужден в эту погоду находиться за пределами тёплой кровати. С этими мыслями накрываю себя упомянутым пледом, кутаясь в него по шею, и с непонятной мне жадностью веду по нему носом, впитывая запахи и вдыхая в себя как можно больше оставленных на нём микровоспоминаний. Утренние влажные поцелуи, жадные прикосновения, жаждущие поймать в свои сети время и отсрочить наступление приходящего утра, освежающий душ с неизменным гелем одного и того же запаха, вынужденное прощание и… Это всё не мои воспоминания. Я каким-то образом чувствую их, оглядывая светлые стены гостиной и пропуская через себя запахи этой обители, каким-то образом нахожу им приют в своём сердце, будто там им и самое место. Но они не мои. Мои — возвращаются ко мне секундой позднее. О серых занавесках в квартире в Тэгу вместо зелёных. Об односпальной кровати вместо раскладного дивана. Об ошибках, сожалениях и одиночестве. И о вафельнице, которой у меня нет. На меня внезапно обрушиваются боль и тоска. Я вдруг вспомнил, как бежал к квартире Тэхёна в надежде спасти его, как обессилено упал при виде кровавой ванны, осознав своё полное поражение. Вспомнил, как Намджун привёз меня домой и находился всё время рядом, желая убедиться, что его тонсен в порядке. Вспомнил, как долго-долго не мог уснуть, всё время размышляя о том, что же со мной творится. Я провалился в сон лишь под самое утро, когда первые лучи солнца накрыли мой город пеленой света, а потом обнаружил себя стоящим перед белой дверью с рождественским венком. Мне было уже не важно, проклят я безумием или действительно награждён даром изменять реальность. Значение имело только одно: белая дверь с рождественским венком, за которой каким-то образом находится живой Тэхён. И я уверенно переступил её порог. А объятия, поцелуи и нежелание расставаться, спрятанные в предрассветном мраке — не мои. Наверное, всё это тэхёново. Его тёплые руки на чужих талии и бёдрах. Его слюни на чужих искусанных нежностью губах. Я же лишён таких даров, как чувства, ласка и привязанность. Мой путь несомненно извилист и сложен, но по своей сути — довольно прост и однообразен: человека спасти. На моей дороге нет развилок и перевалов на поцелуи и нежность. Утренние растерянность и беспамятство даровали мне щедрый подарок — минуты незнания о том, как выглядит чужая смерть. Какой жестокой, беспощадной и тошнотворно яркой она может быть. Какая она абсолютно уродливая в своих красках. Теперь же ко мне вернулась былая ответственность. Мне необходимо исправить все те ошибки, что были допущены невнимательностью и жестокостью других людей. Мне надлежало не только изменить реальность посредством возвращения в тэхёново прошлое, но и найти в нём те шрамы, что общество нарекло «изъянами». Я убеждён, что, как люди не рождаются злыми, так они и не рождаются с встроенной программой с желанием умереть. Это всё нажитое, приобретённое и добытое за годы жизни среди людей. И я, к сожалению, и сам именуюсь человеком. Я и сам тот, кто был невнимателен и жесток. Вскочив с дивана, я настороженно оглядываюсь по сторонам и прислушиваюсь к каждому звуку. На кухне шумит посудомойка, за окнами всё так же бушует ветер, а в остальном — комфортная тишина. Мне не составляет труда определить своё местонахождение. Это тот самый дом за белой дверью с рождественским венком, который я мысленно именную тэхёновым. То самое место, в котором я с жадной эгоистичностью хотел оказаться. И вот, теперь я здесь. Стою посреди пустой комнаты с абсолютным непониманием, как такое вообще возможно. Как я могу перемещаться из одного пространства в другое, как могу лицезреть чужую трансформацию из неживого объекта в живой и обратно. Но это пройденный этап. Неверие, отрицание и паника больше мне справиться с ситуацией не помогут. Сейчас я должен слепо принять тот факт, что мои перемещения реальны, и постараться извлечь из этого выгоду. Даже если всё это в конечном итоге окажется одной сплошной галлюцинацией. От бессмысленных размышлений меня отвлекает стоящая на прямоугольном деревянном столике рамка с фотографией. Подойдя ближе, замечаю, что на ней изображены Тэхён и некая женщина. Осторожно беру фоторамку в руки и подношу ближе к лицу, стараясь опознать незнакомого мне человека. Женщина — кореянка, и её точный возраст определить очень сложно. Я могу представить её и тридцатипятилетней женщиной, вполне подходящей Тэхёну в качестве жены или девушки. Могу и тётей, и матерью. Суть остаётся одной: мне не понятно, кто она такая и какие их связывают отношения. Но всё же есть у фотографии и некая конкретика: женщина улыбается, пока Тэхён обнимает её за плечи. Он улыбается тоже. Они оба выглядят по-настоящему счастливыми. И этого мне более чем достаточно. Я невольно улыбаюсь вместе с ними. Вы не представляете, сколько положительных эмоций рождается в моём мёртвом сердце, когда я вижу его — взрослого, перешедшего порог двадцати одного года, живого. На фотографии у него медовая кожа, которую своими лучами ласкает летнее солнышко. Оно же и заставляет его по-забавному щуриться, прикрыв правый глаз. Смоляные волосы намокли, слегка подсушились в тепле и завились, а я продолжаю радоваться и улыбаться, продолжаю смотреть на фотографию и впитывать в себя каждую незначительную деталь. Мне кажется, чем дольше я буду смотреть на тэхёнов образ, тем лучше смогу воспроизводить потом в своей голове. В детстве мне верилось, что если детально представлять что-то, то Вселенная либо воспримет это за правду и перестроит все свои механизмы под эту картину, либо просто не сможет препятствовать такому мощному желанию, воплощая его в реальность. Иными словами, я думал, что для исполнения мечты достаточно просто не переставать думать о ней. Верить, что так, как ты желаешь, обязательно и случится. И это случится. С возрастом и чередой неудач я, конечно же, преисполнился скептицизмом, не позволяющим мне верить в то, что желания способны исполняться таким простым способом. Но сейчас я готов сделать что угодно, лишь бы это вернуло Тэхёна в мир людей. Даже снова готов поверить в детские глупости. По мере моего окончательного пробуждения, эмоции становятся более ощутимыми и отчётливыми, картинки с перерезанными венами — живее, а чувства своей никчёмности и бесполезности — острее. Я не замечаю, как начинаю плакать. Меня ведь открыть эту дверь заставила необходимость преисполниться силами и решимостью, которые в данный отрезок моего странного существования дать может мне исключительно Тэхён. Я в этом доме нахожусь только по одной эгоистичной причине — вдохнуть тэхёнов запах, а потом, как ищейка, разыскивать его за каждой дверью по всем мирам нашей галактики. Отчаяние и жажда встречи возрастают во мне с такой прогрессией, что от минувшей медлительности не остаётся и следа. Я забегаю на просторную светлую кухню, осматривая её вдоль и поперёк, по-детски надеясь, что где-то здесь, за одним из шкафчиков со специями или посудой, прячется Тэхён, готовый выпрыгнуть ко мне с улыбкой и объятиями. Если он был здесь в нашу с ним прошлую встречу, то, возможно, и сейчас находится где-то недалеко. Возможно, мы с ним даже соседи или близкие приятели, с особой периодичностью остающиеся друг у друга в гостях. Нужно его только найти. Но ничего, кроме оставленных на столе ароматных вафель со свежими ягодами, я не нахожу. Всё во мне бесится, загорается, раздражается, и даже злостный любитель ягод не замедляет свой шаг, проходя мимо любимого десерта. У всего меня только одно желание, связанное только с одним именем. И я бегу дальше, спотыкаясь о кем-то оставленную на полу коробку с вещами. Начинаю злиться и паниковать, презирая себя за невозможность отыскать Тэхёна. Что если теперь его здесь нет? Что если он исчез из нашей Вселенной навсегда, не оставив после себя тонкой ниточки, по которой я мог бы его отыскать? Я, наверное, в ту же секунду погасну навсегда. Оставив позади кухню, соединённую общим коридором с маленькой гостиной, я направляюсь в то место, из которого в самый первый раз вышел с мокрыми волосами и домашней одежде Тэхён. Это прямоугольное пространство рядом с лестницей на второй этаж и с двумя дверьми справа. Одна из дверей приоткрыта. Это ванная комната, и в ней всё ещё слышатся запахи утренних процедур. Я делаю шаг вперёд, оказываясь в небольшой комнате с огромным зеркалом во всю стену и большой и глубокой ванной белоснежного цвета. Тэхёна здесь, конечно же, нет. Его отсутствие, остро отражающееся в моей душе, заставляет меня начать невольно воображать, как мог бы он, стоя под струями горячей воды, намыливать свои широкие плечи и крепкие бёдра, как волосы по всему его телу становились бы похожими на тёмные прямые линии, из которых можно подушечками пальцев создавать новые узоры, как вокруг него образовывалось бы густое облако пара, а мокрые капли стекали бы с его подбородка, пока он держит глаза закрытыми и пробуждает сонное сознание, готовясь к новому дню. Я опираюсь руками на бортики ванны и жмурю глаза сильнее. Представляю картинку детальнее, придаю запретных красок его соскам и половому органу, стараясь ничего не упустить. Наделяю Тэхёна звуками и запахами, надеясь, что Вселенная примет эти яркие и красивые картины за самое важное и первоочерёдное желание с яркой пометкой «осуществить в первую очередь» по центру. Сейчас всё так и случится: Тэхён материализуется в этой точке пространства, заметит моё присутствие и, хитро улыбнувшись, произнесёт: «Хён, неужели ты подглядываешь? Забирайся лучше ко мне, здесь вид в разы лучше». И протянет мне, покрасневшему кончиками ушей, руку. С какой целью — я не знаю. Продолжение само собой придумается в процессе нашего с Тэхёном возможного общения. Вот только когда я с надеждой и замершим сердцем распахиваю глаза, то компанию мне составляют лишь флаконы от гигиенических средств, две зубные щётки, белые махровые полотенца и собственное одиночество. С моих уст сходит обречённый вздох. Голова опускается ниже, подбородок касается шеи. Прядки моих чёрных волос неприятно щекочут воспалённую сквозящим меж органов холодом кожу. Вселенная не всегда находила время, чтобы ответить на мои желания. Однако отчаиваться я не спешу. У меня нет ресурсов для этого чувства. Это ведь всего лишь маленький домик в пределах одного города, а за ним — ещё миллиарды и миллиарды точек, в которых я могу Тэхёна отыскать. Главное, не сдаваться. Из собственных размышлений меня выводит шум в коридоре. Кажется, кто-то открывает входную дверь ключом. Под неоднозначным «кто-то» может скрываться кто угодно, начиная от тэхёновых родители и заканчивая… например, его женой. Я же ничего о его нынешней жизни не знаю. Почти ничего не знаю и о его прошлом. Насколько сильно вошедшего удивит моё присутствие здесь, учитывая, что я сам всё ещё не понимаю, кем мы с Тэхёном друг другу вообще в этой реальности приходимся. Все эти мысли заставляют меня впасть в ступор. Это не мой дом. Что если незнакомец вызовет полицию, увидев меня? Но в мою голову внезапно закрадывается наивное предположение, что незнакомцем может оказаться и сам Тэхён, который по какой-то причине вернулся с работы домой. Может, он что-то забыл. Может, он и не на работу уходил вовсе, а всего лишь в магазин, чтобы докупить чего-нибудь важного к завтраку. Когда я, набравшись решимости, делаю шаг в сторону входной двери, там уже разувается незнакомец. Не Тэхён. Высокий мужчина с чёрными волосами, чёлкой-«шторки» и в длинном клетчатом пальто коричневого цвета, под которым виднеется тёмная водолазка. У него внешность, как у какого-нибудь айдола, и он абсолютно точно не подходит под описание родителя Тэхёна — слишком молодой. Что-то около тридцати-тридцати пяти, — бегло прикидываю я. Разувшись, он замечает меня и испуганно подскакивает на месте, упираясь ладонью в стену. — Боже, Чонгук, — прикрывая глаза, мужчина хватается за сердце и пытается отдышаться. Что ж. Мы с ним знакомы, и это отчасти хорошая для меня новость. — Такими темпами я и до свадьбы не доживу! — у него звонкий и громкий голос, а ещё — очень красивые глаза и пухлые губы. И я вдруг почему-то ловлю себя на мысли: могли ли эти губы дарить поцелуи Тэхёну? — Ты с ума сошёл? — Он ругается на меня, активно жестикулируя и обвиняя в неумышленной попытке вызвать у него остановку сердца. Мужчина, не дождавшись моего ответа, — сомневаюсь, что он в принципе в нём нуждался, как я и не собирался ему его давать — проходит вперёд, параллельно снимая с себя пальто. — Что ты здесь делаешь?

Abel Korzeniowski — Dance For Me Wallis

Сколько в его вопросе философии. Что я делаю здесь, в доме Тэхёна, который не давал мне разрешения рыться в его шкафу? Или что я делаю в пространстве без точных времени и места? Кто позволил мне уничтожать и сотворять реальности? Что, если в одной из них какому-то человеку было неописуемо хорошо и комфортно жить? Идеальная жизнь с задействованием огромного количества времени и сил постепенно выстраивалась, как муравейник, а потом пришёл я, одним ударом его разрушивший. Можно ли назвать мой поступок плохим, если на кону стоит чужая жизнь? А если этим я спасу одного человека, но взамен умерщвлю ещё тысячу? Буду ли всё ещё значиться в списках героев? — Мне нужен Тэхён, — какими бы разнообразными не были в моей голове ответы на поставленный незнакомцем вопрос, все они ведут к Тэхёну. Я вообще, можно сказать, теряю время на путешествие в будущее, тогда как мне нужно отправляться в прошлое, в котором ему нужны внимание и поддержка. Нужны помощь и спасение. — Можете меня к нему отвезти, пожалуйста? Мужчина с подозрением хмурится, подходя к кухонному столу, на который звонко приземляются ключи и его пальто, и внимательно оглядывая меня с головы до ног. Таким взглядом, который обычно бывает у Намджуна, когда я выдавал нечто, по его мнению, очень странное и сомнительное. — У тебя всё нормально? — Он подходит ко мне вплотную, не смущаясь. Как если бы мы были в этой реальности друг другу близки. И, прищурившись, прикладывает холодную ладонь к моему лбу. — Зачем тебе к Тэхёну? Ты заболел? И с каких пор мы на «Вы»? Неправильный ответ на любой из поставленных вопросов может подвести меня к краю, падать с которого будет слишком больно. Это место, наполненное тэхёновыми вещами и его запахом, его невидимым присутствием и чувством полной безопасности, может испариться, если я допущу ошибку. Возможность прыгнуть в эту реальность, в которой он, повзрослевший и живой, существует — всё, что у меня теперь есть. — Пожалуйста, — шепчу я. Мои глаза обволакивает мутная пелена влаги. — К Тэхёну. Либо мне везёт на доброту и понимание моего окружения, либо людям просто не нравится лицезреть чужие слёзы, но уже через пару секунд незнакомец цокает языком и достаёт из кармана брюк свой телефон. Пробурчав недовольное «ну я же только приехал», он вызывает нам такси. Я облегчённо выдыхаю. Пока машина едет, мужчина топит меня в разговоре. — Слушай, раз уж ты, оказывается, свободен, и мы так удачно встретились, может, поедем в банкетный зал сразу после встречи с Тэхёном, м? — Он кружит по коридору, от шкафа к шкафу, доставая с каждой полочки по одной вещице. Это были толстый новогодний свитер с высоким горлом, несколько книг на английском языке, названия которых я не мог разглядеть, и какой-то CD-диск, содержание которого тоже было мне неизвестно. Но именно его мужчина искал дольше всего, и именно про него он прошептал «о, слава богу». — Я даже великодушно прощу тебе те два раза, что ты меня продинамил. Я безразлично киваю, оставляю собеседника довольным своим согласием. Мне даже не было интересно, что он имел в виду. Этот разговор меня утомлял, поскольку разделял от возможности увидеть Тэхёна. Я понимаю, что раньше, чем приедет такси, суетиться смысла нет, но всё равно не могу унять нарастающие волнение, предвкушение и желание. К моменту, когда машина была подана, мужчина успел уложить свои вещи в крафтовый пакет и вышел на улицу. Однако, когда я последовал за ним и почти уже сел в машину, брюнет окинул меня недоверчивым взглядом: — Ты дверь закрывать на намерен? Я нервно сглатываю. Если он ожидал, что я закрою дверь, то, вероятно, у меня должны быть ключи. Мои руки машинально тянутся к карманам объёмной куртки. Я ощупываю их, заранее зная, что, даже если там окажется связка ключей, мне не сразу будет понятно, какой из них подходящий. — Боже, я так точно никогда не сыграю свадьбу, — он в очередной раз недовольно цыкает. А в следующую секунду быстро выскакивает из машины и направляется к дому, чтобы его закрыть. Я чувствую себя чужой обузой. Тем, кто не способен на элементарные базовые вещи, вроде «закрыть дом на ключ». Моё поведение несомненно вызывало множество вопросов, которые, к счастью, мой спутник не задавал. И это вызывало вопросы у меня самого. Кто он вообще такой? Для Тэхёна, раз имеет свободный и неограниченный доступ к его дому? Для меня, с которым не пожалел и понянчиться? И, самое главное, кем в этом мире друг другу приходимся мы — я и Тэхён? Обычными знакомыми или соседями, что нередко имеют привычку или необходимость захаживать друг к другу в гости? Или же мы были теми, кто пришли в этот мир с одной-единственной целью — друг друга спасти? Были ли мы с ним действительно связаны теми самыми узами, что позволяют не только выбирать следующие место и время рождения, но и создавать новые миры? Изменять их? Разрушать. Ответов у меня, конечно же, не было. Я и не печалился этому. Мне не хотелось бросаться в омут с головой — я его для себя открывал постепенно. Кирпич за кирпичиком. И поднимался в эту гору правды медленно и постепенно. И не страшился: знал, что на самой вершине меня всегда поджидает Тэхён. Мне не было никакого дела до сменяющихся за пределами автомобиля пейзажей, и я ехал в абсолютных молчании и безразличии к окружающему и окружающим, пока наш водитель не заговорил. Возможно, я, погружённый в собственные мысли, и вовсе не услышал бы начавшийся между ним и моим знакомым разговором. Но они почему-то говорили на английском. Мой настороженный взгляд аккуратно поднимается к лобовому зеркалу, в отражении которого я вижу молодого афроамериканца, активно о чём-то разглагольствующего. Затем я оборачиваюсь обратно к окну, приглядываюсь с волнением к окружающим вещам и понимаю: передо мной не Тэгу. И даже не Корея. Здесь нет ни ярких вывесок на хангыле, ни привычных мне небоскрёбов, ни маленьких домиков с изогнутой вверх черепичной крышей. Я даже не могу выцепить в толпе хотя бы одного азиата. Зато довольно быстро и удачно замечаю развевающиеся на ветру ЛГБТ-флаг и флаг чужой страны, и тотчас же, отпрянув от окна, прижимаюсь к обивке сидения и часто дышу. Мой попутчик замечает моё состояние и обращается ко мне на корейском: — В чём дело? — Он заботливо опускает руку мне на плечо и внимательно смотрит за окно, пытаясь понять причину моего испуга. — Чонгук, ты в порядке? Почему-то моё перемещение на другой континент оказалось для меня не меньшим потрясением, чем прыжки из настоящего в будущее и прошлое. Теперь меня пугает окружение, пугают люди и незнакомый язык. Нет, английский я, конечно, знаю, но это ведь совсем другое. Другая среда и другая культура. Я действительно в США? В эту секунду желание оказаться рядом с Тэхёном увеличивалось во мне с геометрической прогрессией. Даже тихо звучащая из проигрывателя музыка теперь обдаёт меня холодом. Мне страшно. И одиноко. И пусто-пусто, словно я абсолютно один во всём этом огромном мире. Незнакомом мне мире. Что если такси не везёт меня к Тэхёну в том понимании, которое есть в моей голове? Что если мы едем в больничную палату, постоянным посетителем которой он теперь является, проживая жизнь в коме? Или на кладбище? Что если он и здесь теперь мёртв? Что если всё на самом деле действительно лишено любого смысла? Чонгук, вспомни: в этом мире погибают самые безобиднейшие из нас. С чего ты вдруг взял, что для тебя у Бога припасены справедливость и здравый смысл? — Я вспомнил, что не предупредил Тэхёна о своём приезде, — выдаю я резко, нервно. Это, конечно, было правдой, но мало волновало меня до этого момента. Я просто пытался ухватиться за любую возможность поскорее убедиться, что ошибаюсь: это всё не напрасно. Есть и смысл, и справедливость. И они всегда побеждают. Всегда! Тэхён жив, и он ждёт меня. Как я ждал его, ведь картой всех его мыслей и чувств всегда значилось моё сердце. — И телефон забыл. Нам нужно ему позвонить. Собеседник смеряет меня скептическим взглядом, а потом достаёт телефон и без раздумий набирает номер Тэхёна. — Тэхён-а, привет, — он говорит на корейском. И это становится для меня ценнейшим подарком. Тэхён отвечает ему. Он живой. Живой. Я в эту же секунду прикрываю глаза, выдыхая. — Не спустишься вниз на пару минут? Хочу пожаловаться на головную боль, — говорящий шутливо подмигивает мне, имея в виду под «болью», вероятно, меня самого. В этот момент останавливается и машина. Водитель, обернувшись, что-то произносит. Я не могу сконцентрироваться и уловить суть его слов, поскольку меня начинает тошнить. Несколько минут моя голова кружится. Мне хочется расплакаться от тревоги. Я буравлю взглядом горизонт в ожидании появления Тэхёна и, наконец увидев его спустя пару минут, я вскакиваю с места и бегу к нему. Я бегу что есть силы. Бегу, будто за мной гонится разъярённая толпа. Бегу, будто впереди — последнее оставшееся во всём мире противоядие от смертельного вируса. Так оно и было. Я — смертельно болен. А он — моя панацея.

Bon Iver, St. Vincent — Rosyln

— Эй, ты чего? — Тэхён, облачённый в белый халат, ловит меня в своих руках. Прижимает к себе, позволяя уткнуться в шею. Он касается меня везде: плечи, локти, бока. Гладит от загривка до поясницы, проводя растопыренными ладонями вверх-вниз. Медленно и с расстановкой. С реальным желанием меня успокоить. А я, словно ручное животное, подставляюсь под его прикосновения. Тёплые, живые. Живые. — В чём дело, Чонгук? — Его взгляд проходит по мне быстрым, но внимательным движением. Таким, от погони которого ничего не укроется, как ни старайся. А в голосе сквозит лёгкой тревогой, которая, однако, искусно скрывается за уверенностью и твёрдостью. — Скажи мне, в чём дело? Что случилось? Если я расскажу тебе, что случилось, то ты сочтёшь меня за сумасшедшего. Если я расскажу тебе, что случилось, то ты испаришься на моих глазах. А я не выдержу этого больше. Пожалуйста, не растворяйся. Просто останься. — Я в порядке, — быстро вытираю проступившие слёзы, активно промаргиваясь. И поднимаю к нему глаза, радуясь этой встрече, как ненормальный. — Просто хотел тебя увидеть, — и я даже не вру. Детектор правды никогда не распознал бы моих тайн, среди которых и смерти, и новые реальности, и растворяющиеся на глазах миры. Ведь все они покрыты бронёй моего желания увидеть Тэхёна. — Хотел убедиться, что ты в порядке. — Я в порядке, Чонгук, — он отвечает с полной серьёзностью, будто понимает, что это для меня действительно важно. И снова прижимает к себе, заключая в крепкие объятья. Подтверждая свои слова действиями: вот он я, стою рядом с тобой, в целости и сохранности, в абсолютном порядке. Тэхён утыкается мне в шею, щекоча кожу своими щетиной и горячим дыханием, будто ему тоже было без меня невыносимо и страшно. Я не останавливаю его, позволяя самому себе с головой утонуть в этих чувствах. Позволяя себе раствориться в Тэхёне. Насквозь пропитаться его запахом. — Теперь, когда ты убедился, что я в порядке, — шепчет он, от меня не отрываясь, — скажи, что случилось? Почему плакал? Чего испугался, родной? Родной. Физическая близость, которой я так долго был лишён, спровоцировала стадию зарождения мурашек. Но расцвели они на моей коже только после последних слов Тэхёна, которому каким-то образом удаётся глядеть мне прямо в душу. Ему хватило одного только короткого взгляда, чтобы понять: мне страшно до чёртиков. И он, говоря со мной об испуге, укрывает это колючее и неприятное слово чем-то мягким, нежным. «Родным». — Нет, ничего не случилось. Но кое-кто, кто не я и не ты, — по крайней мере, не этот ты, — не в порядке. Я хочу помочь. Плакал, потому что боюсь. Боюсь, что если не предприму действия, то так до конца жизни и буду винить во всём себя. А если... — Тшш, — он прерывает мой бессвязный и сбивчивый поток слов одним прикосновением. Обхватывает моё лицо обеими ладонями и притягивает к себе, заставляя смотреть ему прямо в глаза. — Подожди. Сделай остановку, вдохни поглубже. И выдохни, — я слушаюсь его, действую согласно рекомендациям. Приоткрываю рот, впуская в себя прохладный воздух, и медленно выдыхаю. Всё ровно так, как и делает Тэхён, продолжающий смотреть мне в глаза проникновенно, внимательно. — Вот так, хорошо. Ты молодец, Чонгук. Дыши, успокаивайся. И помни: сначала ты, потом все остальные. — Что? — Я не уверен, связан мой вопрос с его словами или действиями. Потому что он не только говорит странные вещи, но и вдруг отпускает меня. Отводит руки от моего лица, оставляя его беззащитным, и слегка отстраняется. Мне становится холодно. Не щекам, не телу, а душе. Сердцу. Оно без Тэхёна начинает покрываться корочкой льда. Я хочу, чтобы он снова обнял меня, вновь прижал к себе. Чтобы защитил от этого мира, от этой реальности. Чтобы я чувствовал его сердцебиение и не боялся. — Нельзя помочь другому, наплевав на себя, Чонгук, — он аккуратно поправляет мои растрепавшиеся волосы и до конца застёгивает молнию моей дутой куртки, второй рукой прикрывая подбородок от возможной трагедии. И говорит так уверенно, будто предельно чётко понимает, в чём заключается моя проблема. Будто мы с ним действительно связаны друг с другом так прочно, что ни время, ни пространство над этими узами не властны. — В этом не будет никакой пользы, понимаешь? — А я не понимаю. Не понимаю, почему он думает обо мне, когда я говорю, что кто-то другой не в порядке? Что он не в порядке. — Даже в самолётах говорят: «Сначала обеспечьте маской себя. Потом — помогайте другим». Как ты поможешь рядом сидящему, если сам задохнешься? — Но я… — язык заплетается, теряясь в неведомых прежде понимании, заботе и нежности, — но я и так потерял кучу времени. Если бы я только сразу среагировал.. — Чонгук, ты просто не знал, — эти слова заставляют меня по-настоящему засомневаться во всех выводах, которые я успел сделать. Я был уверен, что Тэхён из этой реальности ничего не знает о том, что происходит в других. Почему же он говорит так, словно всё-всё знает? — Мы твердим о том, что должны быть добры к другим и замечать любые изменения в их настроениях. Но что о нас самих? Мы, бывает, хотим закрыться от всех и забыть, что этот мир вообще существует. В такие моменты сложно оставаться внимательным и чутким к окружению. Я уверен, что ты обязательно бы помог своему знакомому, если бы только знал, что ему угрожает опасность. И сколько же в этих словах правды. Я не просто хотел забыть о существовании и целого мира, и себя самого — я по-настоящему это делал. Прятался в своей скорлупе, неживой и ко всему безразличный, делал вид, что мира и не существует вовсе. Такой механизм действий казался мне самым безопасным. Во мне не было ресурсов на помощь другим. Во мне не было ресурсов даже на помощь самому себе. Я закрывал глаза на любые попытки меня спасти: отвергал и Намджуна, желающего отправить меня к специалисту, и даже Тэхёна, так удачно оказавшегося в нужное время в нужном месте. Поведись я тогда на его уловки, куда бы это нас привело? Может, мы бы приятно провели время вместе, а спустя неделю, в тот злосчастный день, он не разбился бы насмерть, прыгая с крыши? Может, единственное столкновение, которое его тогда ждало бы, это столкновение с моими губами и телом? Вот только в одном Тэхён всё-таки ошибается. Винить себя, конечно, не стоит, это глупо и бессмысленно, учитывая все обстоятельства. Но я виню. И себя, и отсутствие нужных ресурсов, и весь чёртов мир, в котором никто не заметил боли молодого парня с выкрашенными в спелую малину волосами. Я виню себя. И продолжу винить, потому что всё началось с меня. «Я почувствовал твою боль и решил родиться с тобой в одном мире в одно время». Если бы меня никогда не существовало, выбрал бы Тэхён иную эпоху для реинкарнации? Стало бы то место тем самым домом, который он никогда не захотел бы покинуть? — Что же мне делать теперь, когда я хочу всё исправить? — Но один урок мной всё же был усвоен: не кусай протянутую руку. Соглашайся на помощь, если она исходит из добрых помыслов. Ты не один, никогда не был один. Можешь сколько угодно винить себя, можешь сколько угодно презирать собственное «я» за прошлые поступки, можешь даже гадать, «что было бы, если…», но не лишай себя шанса на новое настоящее и новое будущее. Не отказывайся от протянутых даров, потому что многие вещи становятся легче, если их разделить на двоих. А ты не один. Ты никогда не был один. И я принимаю помощь Тэхёна. Внимаю его советам, прислушиваюсь к каждому слову, раскладывая по полочкам своего сознания. И повторяю про себя, как мантру: я не один. Есть руки, что тянутся ко мне с целью помочь, и я тянусь к ним в ответ, принимая эту помощь. — Устройся поудобнее и закрой глаза, — когда Тэхён костяшками пальцев гладит мои щёки, я закрываю глаза. Чувствуя его рядом, мне спокойно. — Дыши ровно, отгони от себя плохие мысли. Не думай о том, что облажаешься. Отпусти время и расслабься. Дай себе отдохнуть, — в моём распоряжении нет времени ни на отдых, ни на расслабление, но я ведь принимаю помощь. Не отказываюсь от неё, заранее приняв за потенциально бессмысленную. Принимать, значит «соглашаться сделать что-либо своим». Значит, я должен сделать эти слова частью себя, воплотить их в реальность. Мне нельзя подвергать их сомнению. — Ты наберёшься сил, и решение само к тебе придёт. Ты будешь знать, что делать, потому что твоё сознание больше не будет пытаться найти возможность спрятаться, отдохнуть и восстановить силы, — он вдруг молчит. Я молчу тоже, полностью погружённый в его слова. Когда тишина затягивается, мне приходится открыть глаза. У него губы сжаты в тонкую линию, взгляд мечется в каких-то раздумьях. Я не успеваю ничего ответить, как он принимает моё бездействие за некое неверие. Будто сказанного им мне не хватило, потому, конечно же, решает добавить: — Давай так: я скажу Джину, чтобы он перенёс просмотр зала на другой день, а ты поедешь домой, наберёшь себе горячую ванну, включишь любимую музыку и расслабишься? Что думаешь? Думаю, что ты невероятный. В тебе столько тактичности и любезности. Ты не навязываешь мне своё желание от всех и всего меня укрыть. Предоставляешь выбор. Используешь словечки по типу «давай так» и «что думаешь», давая мне первоочерёдное право принять решение. Ты даже не представляешь, насколько это ценно для меня — человека, прожившего много лет в заключении гиперопекающей и всё контролирующей матери. Я даже мог бы в тебя влюбиться. Мне, одинокому и в себе неуверенному, знаешь ли, много не надо. Скажи мне единожды, насколько я ценен и важен, и что ты видишь во мне интересного собеседника, прояви каплю заботы, прикоснись ко мне нежно, и увидишь, как я начну воображать себе то, чего нет. Почему «даже» и «бы», спросишь ты? Всё просто: ты мёртв. Дело не в том, что в мёртвых не влюбляются. Как там писал Сэлинджер? «Оттого что человек умер, его нельзя перестать любить, особенно если он был лучше всех живых»? То же самое происходит и в обратную сторону: если человек был лучше всех живых, то когда он умирает, его всё равно можно полюбить. Он не становится хуже из-за того, что в его организме произошла полная остановка биологических и физиологических процессов жизнедеятельности. Но я просто не могу позволить себе испытывать все эти чувства, пока всё ещё не разобрался с твоими. Почему ты убил себя, Тэхён? И как мне теперь тебя спасти? — Чонгук? — Да? Либо я для всех сейчас, как открытая книга, либо просто именно Тэхён научился читать меня без слов. Потому что в следующую секунд он…. — Иди ко мне, — прижимает меня к себе, загребая в крепкие и тёплые объятия. Сам весь жмётся ближе, будто говорит: вон он я, здесь, живой и невредимый, не бойся, всё хорошо. А мне всё равно чуточку страшно. — Что ты решил? Тэхён вновь отрывается от меня, чтобы заглянуть прямо в глаза. И ждёт ответа, волнуется за моё состояние. Я вижу это по взгляду. Осторожному-осторожному, кроткому-кроткому, но так ярко и живо горящему чем-то для меня прежде неведомым. — Сделаю, как ты и сказал: вернусь домой и отдохну, — голова несколько раз кивает. А голос говорит так уверенно, будто это не я пару секунд назад жался к Тэхёну побитым и потерянным щенком. Я всё ещё себя таким ощущаю, но мне больше нельзя расклеиваться. Я увидел его живым, я получил совет, я должен полученную энергию теперь преобразовывать. Должен действовать. — Но я сам скажу Джину, — видимо, тому самому мужчине, приехавшему вместе со мной, — чтобы он перенёс просмотр, — потому что тоже хочу позаботиться о тебе, как это делаешь ты. Хочу справиться со всем самостоятельно, стать для тебя надёжной опорой и тем, на кого ты всегда сможешь рассчитывать. Хочу вернуть тебя к жизни. — Хорошо, — Тэхён удовлетворённо кивает. Но его взгляд повисает в некой неопределённости. Будто ему кажется, что он всё ещё сделал для меня недостаточно. — Ты ведь знаешь, что я могу отпроситься и поехать прямо сейчас с тобой, верно? — И ласковый взгляд выглядывает из-под длинных пушистых ресниц. Будто когда-то был приручен, а теперь, как и я, тоже потерян. — Знаю, — ведь ты даёшь мне понять, что я могу на тебя рассчитывать. Но я должен сам, Тэхён. Теперь я должен сам. — Но в этом нет необходимости. Я в порядке. Всё в порядке, — и вру так, как если бы от этого зависела судьба всего человечества. Лишь бы он поверил мне, лишь бы не переживал. — Ты только… только дождись меня, Тэхён, хорошо? Потому что если я снова провалюсь, у меня должно быть место, в которое я смогу вернуться, чтобы начать заново. Я должен знать, что ты всегда будешь ждать меня с широко раскрытыми объятиями. — Ты куда-то уходишь? — Нет, — не знаю, как течёт время здесь. Сколько прошло с тех пор, как я заснул на твоём плече? Когда для тебя это было? День назад? Два? Не знаю. Но теперь я буду открывать и другие двери. Не те, за которыми ты будешь встречать меня с нежностью во взгляде, но те, где ты несчастен. Чтобы спасти. — Но, возможно, мыслями я буду где-то не здесь. Прими это, и не злись на меня. — Разве можно злиться на то, ради кого сотворён? — Он позволяет себе рассмеяться, полностью меня этим завораживая и очаровывая. — В коде моей ДНК не хранится такой команды. — Что? — Спотыкаюсь о знакомые фразы и знакомые места. Цепляюсь за надежду, что, возможно, я всё-таки не единственный, кто способен делать прыжки во времени. — Что ты только что сказал? — Что не умею на тебя злиться, — он небольно щёлкает пальцем мне по носу. — Нет, я не об этом, — а я цепляю его руки, отстраняя от своего лица, и взываю к серьёзности. — Я о том, что ты сотворён для меня. — Это так. Мне предложили стать кем и чем угодно. Я выбрал страну и город, в которых есть ты. Он говорит это с улыбкой и мягкостью в голосе. И я вдруг расслабляюсь, осознав, что он ничего не знает о других реальностях. Ни-че-го. Тэхён, которого я за эти дни узнал, не стал бы мучить меня молчанием, не стал бы прикидываться, что не сведущ, зная, сколько боли мне приносят мои бессилие и одиночество. Это не про него, нет. И я делаю выводы, что слова о нашей с ним связи Тэхён никогда не произносил всерьёз. Ни в первый день нашей встречи, ни сейчас. Это не было истиной по своей сути. Всего лишь невинной шуткой. Но, как писал Карл Ясперс: «Всякое знание есть истолкование бытия посредством познающей жизни; истина существует только там, где её подразумевают и в неё верят». Так могут ли наши узы, наша с Тэхёном нерушимая связь, стать реальностью за счёт того, что мы, по-настоящему в них веря, поступаем согласно своим убеждениям? Истина неразрывно связана с бытием живущего, и сам этот мир, как он есть для нас, постоянно пребывает вместе с нами во временно́м процессе становления. И я искренне верю, что образовавшаяся между нами связь может стать той самой связью, которая и привела нас однажды друг к другу. Иными словами: мы сами привязываем себя друг к другу. В прошлом, будущем и прямо сейчас. — Сказочник, — я слегка, абсолютно беззлобно и шутливо, толкаю его. Ты самый настоящий сказочник, Тэхён. Выдумываешь какие-то глупости и говоришь с такой уверенностью, что не только окружающие верят в твои слова, но и ты сам. И я безумно рад, что в двух — или больше — разных Вселенных ты всегда остаёшься собой. — Предпочитаю называть себя мечтателем. Потому что ты, Чонгук, — он приближается к моему лицу вплотную, чтобы в самые губы игриво прошептать: — самая настоящая мечта. Я и прежде получал комплименты. Мне говорили, что у меня очаровательная улыбка и милые щёки, красивые глаза и приятный голос. Но Тэхён… Тэхён говорит это так не потому, что хочет «закадрить» меня. Я уверен, что он произнёс данные слова с одной только целью: чтобы я действительно поверил в них и никогда больше не сомневался. Тэхён называет меня мечтой не для себя. Для меня самого. — Тэхён! — где-то там, вне поля моего зрения, из-за раздвигающихся дверей выходит невысокий и худой блондин в идентичном тэхёнову халате. Не могу со своего расстояния определить, ни как выглядит его лицо, ни какие на нём отразились эмоции. Только слышу раздражённый тон. — Ты скоро?! Я не буду делать всю работу за тебя, пока ты от неё отлыниваешь! — Будет, — с хитрой улыбкой шепчет мне Тэхён, а потом разворачивается к блондину и даёт ответку: — У меня важный разговор! Подождёшь, — Тэхён, как мне становится понятно по его тону, достаточно близок с говорящим. Своим врагам или простым коллегам мы никогда подобных вольностей и громкостей не позволяем. Лишь холод и отчуждённость, желание поскорее завершить диалог. А привилегия в виде шутливых колкостей есть лишь у друзей. Лишь за них мы готовы делать работу, пока они прохлаждаются на улице. — Чонгук, — он возвращает мне всё своё внимание, и от минувшей игривости не остаётся и следа. Тэхён уточняет с предельной серьёзностью: — Ты уверен, что хочешь поехать один? Я могу составить тебе компанию. Чимин прикроет меня, ничего стра… — Эй, голубки, — теперь нам кричит Джин, вновь прерывая. А во мне нарастают некие напряжение и тревога. Мне кажется, будто сама Вселенная торопит меня, хочет поскорее с Тэхёном разделить. — Я, конечно, всё понимаю, но у меня дел невпроворот. Потом наворкуетесь! Что если это «потом» никогда уже не наступит? Что если это наша последняя встреча? Именно эти мысли меня и отрезвляют. Подсказывают, что нельзя больше медлить. Пусть и в компании Тэхёна, но стоя на одном месте, я не решу проблему. Я не спасу его, если просто прилеплюсь к нему, как банный лист. Хоть мне и очень бы этого хотелось: просто прилепиться к нему, как банный лист, прикрепиться, как часть одного механизма, крепко и навсегда, и не позволять реальности его у меня отнять. — Мне пора, Тэхён, — моя рука машинально тянется к его. Дрожащие пальцы находят чужие, робко подцепляя и скрепляя в замок. А потом я крепко сжимаю его ладонь в своей, превращая это и в утешение, и в обещание, и в надежду, — Надеюсь, мы с тобой очень скоро увидимся. Я отстраняюсь практически сразу, не дав ему возможности сделать что-то в ответ. А он, слегка подавшийся вперёд и вдруг потерявший во мне опору, выглядит теперь слегка растерянным, будто ожидал совсем не этого, будто я лишил его какой-то особенной части ритуала прощания. Развернувшись к нему спиной, я спешу поскорее уйти. И слёзы солёные смаргиваю, быстро, но неуверенно шагая по направлению к машине, в которой меня всё ещё ждёт новый знакомый. Потому что ещё чуть-чуть, ещё одно мгновение, ещё одна секунда, и я не выдержу — растеряю остатки самообладания и прильну к тэхёновым губам в поцелуе. Я бы подарил ему сотню тысяч поцелуев, вот только на расстоянии десятка лет от настоящего момента есть тот, кто нуждается во мне намного сильнее. Ким Тэхён, у которого спелая малина в волосах, кожаная потрёпанная куртка на два размера больше, изогнутая в хитрую линию улыбка и огромная чёрная дыра в сердце, заставляющая его думать о смерти. И я должен его спасти.