reversibility

Куда, несчастный, скроюсь я, бежав

От ярости безмерной и от мук

Безмерного отчаянья? Везде

В Аду я буду. Ад — я сам.

Джон Мильтон

Ilya Beshevli — Wind

— Тэхён! Это первое, что сходит с моих уст при пробуждении. Я испуганно подскакиваю на кровати, словно увидел свой самый страшный ночной кошмар. Сердце в моей груди бешено колотится, а сам я часто дышу, стараясь успокоиться. Мой взгляд устремляется к приоткрытому окну, из которого слышен шум проезжающих мимо поезда и машин. Мне видны деревья, безмятежно колышущиеся от порывов ветра. Город застыл в свойственном ему состоянии. Это приносит мне успокоение. Жизнь, не выходящая за рамки обыденного и привычного, заставляет меня расслабленно выдохнуть. А потом я вдруг чувствую, как по моим щекам ливнем катятся горькие слёзы, и машинально тяну руку, чтобы стереть с него следы неизвестных мне чувств. Но оно оказывается абсолютно сухим. Слёзы мои — фантомные. Фантомная боль — это боль, которую человек ощущает в несуществующей части своего тела. Обычно такое возникает после ампутации конечности. Например, пациент может пожаловаться на боль в ноге, которой уже даже не существует. Вот и я плакал из-за того, чего никогда не существовало. Ни бесчётного количества дверей, ни уютного дома в серо-зелёных цветах, ни плетённого подноса из моего списка «избранного» в интернет-магазине. Ни-че-го. Всего этого, вероятно, никогда не существовало, а я просто проснулся от самого ужасного кошмара. Это звучит вполне логично. Иногда сны становятся настолько реалистичными, что несколько дней кряду чувства и эмоции из мира грёз могут оставаться с нами и в реальности. Будь то поцелуй с парнем мечты, вкус губ которого оседает на собственных; или смерть близкого человека, боль от утраты которого передаётся реальному «я». Ощущения не всегда, но могут быть такими, будто это действительно произошло. Хотя это был всего лишь сон. Мне всё это только приснилось. Приснилось. Но мой взгляд, подгоняемый безумием и некой наивностью, всё же устремляется на настенный календарь с яркого цвета знаками и фигурами. У меня есть привычка забывать важные даты. Это случается не из-за безразличия, как любит обиженно предполагать моя мама, и не из-за проблем с памятью, а лишь из-за невнимательности и лёгкой потерянности. Поэтому множество цифр моего календаря пестрит таким же множеством от руки выведенных заметок. Обведённая в кружок пятница — встретиться после работы с мамой; восклицательные знаки двумя строчками ниже — не забыть о дне рождения тёти Сохи. А сегодня… Сегодня — среда. День, который я уже пережил. День, когда Тэхён покончил с собой. Меня охватывает целый ряд эмоций: страх, волнение, паника и, конечно же, некое предвкушение. Я начинаю судорожно искать свой телефон, чтобы узнать время и проверить свою — боже, насколько это безумно и глупо, просто невозможно, не-воз-мож-но — догадку. Часы показывают шесть часов вечера. Момент, когда я должен выйти с работы и направиться в сторону «Сада». Момент, когда Тэхён всё ещё был жив. Почему сегодня всё ещё среда, которую я уже прожил? Время каким-то загадочным образом смогло изменить свой курс и вернуться назад, оставляя меня в полном неведении? Или же я всего лишь вчера был настолько уставшим, что умудрился наутро не услышать звонкий будильник и проспать целый день, прогуляв работу? И, самое главное, моё знакомство с Тэхёном, его смерть, исчезающий прямо на моих глазах мир… было ли всё это частью безумного сна? Или же… Меня охватывает дрожь. Она пробирается от макушки до пальцев ног. Я обнимаю себя за колени, стараясь сдержать рвущийся из глубин моего сознания крик. Привести дыхание, а с ним и мысли в порядок. Вдох-выдох. И ещё раз. Вдох. Выдох. Объяснить тот факт, что мне удалось увидеть Тэхёна и юным, и взрослым можно лишь двумя вариантами: божий дар или сумасшествие. Только ими я могу обосновать свои невозможные перемещения из больничной палаты в общественное кафе, от мёртвого тела Тэхёна в его мягкие объятия. Но разве могло это быть просто галлюцинацией? Тэхёновы улыбка и прикосновения казались мне настолько тёплыми и приятными, что вряд ли они когда-либо сотрутся с моего сердца. Такое не может всего лишь причудиться. Мозг не способен воспроизводить столь поражающе реальные образы. Даже моя собственная жизнь менее реалистична, чем каждая из встреч с Тэхёном. Я снова бросаю внимательный взгляд на настенный календарь — среда. Следом задействуется и мой телефон: 18:07. Моё лицо озадаченно хмурится. Если я проснулся в том дне недели, который уже пережил, если в Тэгу почему-то всё ещё не наступил тот самый час, когда мне удалось засвидетельствовать чужую смерть, то значит ли это, что Тэхён, возможно, всё ещё жив? Я вскакиваю с места с такими резкостью и быстротой, с какими никогда в своей жизни не спешил на работу. Экзамен даже у самого строгого преподавателя не заставлял меня собираться и бежать с такой скоростью. Какими бы невозможными ни были мои домыслы, я должен быть уверенным на сто процентов, что ничего общего с настоящей действительностью они не имеют. Иными словами, мне скорее нужно попасть в кафе «Сад». Мне нужно убедиться, что никто по имени Ким Тэхён не придёт сегодня на крышу одного из зданий Тэгу с целью себя убить. Заплатив таксисту сверх нормы, я добираюсь до нужного места за двадцать минут. Нахожу лавочку с самым лучшим обзором на вход в кафе и принимаюсь выжидать. Проверяю время, вглядываюсь в каждого прохожего и каждый угол. Кутаюсь в дутую чёрную куртку, спасаясь от порывов холодного ветра, сильнее. Нервно мотаю ногой, кусаю кожу пальцев. И дрожу с каждой проведенённой наедине со своими мыслями минутой сильнее. От предположения, что Тэхён не придёт, а всё произошедшее — моя фантазия. От варианта, где я действительно стал свидетелем того, как он умер, но ничего теперь изменить нельзя. Дисплей телефона показывает уже почти семь часов вечера, а в это время я уже должен был бы стоять посреди пешеходной части и задыхаться от увиденных ужасов. Но Тэхён за тот час, что я пробыл здесь, даже не проходит мимо. Возможно, всё случившееся — мой сон. Тэхён проживает свою самую счастливую жизнь, пока я просто схожу с ума. Просто схожу с ума. Я прикрываю глаза, начиная задыхаться от заполняющей меня изнутри тревоги. Моё сознание пробивается воспоминаниями того дня. Насыщенный вкус ягодного чая и яркого цвета кровь, окрасившая тротуар. Покоящийся на моём столе Шекспир и громкие крики людей, воочию увидевших смерть. Смерть Тэхёна. Не было никаких наших с ним последующих встреч, не было уютного дома с лестницей на второй этаж. Были только его самоубийство и моё дальнейшее безумие, спровоцированное увиденными картинами. Мальчишка не появится теперь передо мной с хитрой улыбкой на лице и живым блеском в глазах. Я не смогу его спасти. Это всё моя фантазия. Это всё — нежелание признавать свою вину за безразличие к людской судьбе. И я с решимостью достаю мобильный телефон и набираю номер Намджуна, который расставит всё по своим местам, напомнив мне и про больничную палату, в которой я лежал после потери сознания, и про юного парня, взбесившего меня своей выходкой, а потом умершего на моих глазах. Намджун отвечает после первого же гудка, как если бы сидел у телефона и ждал моего звонка. А я сглатываю вставшие комом в горле слёзы, появление которых даже не заметил. — Привет, хён, — я шмыгаю носом и стараюсь звучать с максимальной естественностью. Буднично и приветливо. Будто у меня всё в полном порядке. — «Привет, хён»?! Ты, мать твою, серьёзно?! — Я моментально кривлюсь. И чтобы не оглохнуть от чужого крика, убираю телефон подальше от уха. — Джиун написал мне, что ты не появился сегодня на работе. После этого я позвонил тебе около, внимание, тысячи раз, но ты, конечно, не отвечал. Прямо сейчас, вместо того, чтобы встретиться с Хэрин, я стою перед дверью твоей квартиры, пока ты просто звонишь мне и говоришь «привет, хён»?! Если сегодня среда. Если я прогулял работу. Если Намджун не пренебрегает криками в мой адрес, несмотря на моё нестабильное ментальное состояние. Значит ли это, что не было потери сознания и больничной палаты? Значит ли это, что Тэхён не прыгал с крыши? Или ещё не прыгнул? — Прости, я всё объясню тебе позже, — я вскакиваю с места, неосознанно стараясь привести тело в действие, чтобы замедлить процесс, когда собственные мысли сведут меня с ума. Не было больничной палаты. Не было прыжка с крыши. Я должен избавиться от любых возможных «ещё». — Мне нужна твоя помощь, хён, — у меня дрожат не только конечности, но и голос. Прячу его в низкой громкости и непонятной интонации. — Сможешь пробить для меня одного человека? — Шутишь?! — На том конце реагируют мгновенно. С неприятным удивлением, недовольством. — Меня могут уволить! — Знаю, — с моих уст срывается истеричный вздох, граничащий сразу с двумя желаниями: рассмеяться и расплакаться. Всё во мне трещало по швам, готовое в пыль рассыпаться от груза действительности. — Я бы не обратился к тебе, если бы дело не было важным. — В какое дерьмо ты вляпался, мелкий? — Он прикрикивает на меня с присущей ему громкостью. Не злится, не рассержен. Лишь обеспокоен, как любой старший брат. Пусть даже мы были всего лишь друзьями, Намджун всегда переживал обо мне, как о родном. — Я всё расскажу тебе позже, обещаю, — мой голос становится до неузнаваемости тихим, жалобным. Готовым расплакаться в жалкой попытке получить желаемое. Разобраться с происходящим. — Сейчас нам нужно в полицейский участок. В этот раз ответ поступает незамедлительный. Твёрдый, беспрекословный. — Буду через двадцать минут. Намджун был не только хорошим другом, но и отличным полицейским. Практически всё своё время он посвящал работе, готовясь к различным аттестациям по повышению квалификации и читая специализированную литературу, и лишь для меня делались исключения в виде прогулок и совместных обедов или ужинов. Даже свидание с Хэрин, на которое он планировал сходить, было исключительно инициативой его настойчивой матери, обеспокоенной личной жизнью единственного сына. Редко когда Намджун соглашался закрыть глаза на закон и поступиться своими принципами ради дружбы. Однажды он повязал своего бывшего приятеля, занимающегося распространением наркотиков. Кто-то посчитал его поступок попыткой самоутвердиться, желанием показать свои силу и важность; кто-то даже предположил, что Намджун тем самым мстил за то, что тот увёл у него девушку. Ничего из этого, конечно, правдой не было. Намджун просто выполнял свою работу. Его же согласие помочь мне не что иное, как абсолютная уверенность в моих невинности и чистоте намерений. Такое вот я складывал у него впечатление: безобидный, добрый и, пожалуй, слишком трусливый для чего-то противозаконного. Впервые это пришлось мне на руку. Мы встречаемся в полицейском участке спустя оговоренные двадцать минут. Намджун хмур и серьёзен. Я с надеждой во взгляде жду, что прямо сейчас он заговорит о больнице, уколах и моём состоянии, которое ещё не стабилизировалось, что мне нельзя подвергать себя риску, ведь буквально вчера он сидел возле моей больничной койки с отразившимися на лице волнением и страхом. Такой вариант развития событий кажется мне наиболее реальным. Все мысли, рождённые с момента моего пробуждения, ни что иное, как нарушение понимания мира. На моих глазах умер человек, а я за неделю до этого не предпринял ни одной попытки, чтобы его остановить. Даже не обратил внимание, что он не в порядке. Но Намджун лишь осматривает меня на предмет повреждений и каких-то, полагаю, безумств, а затем, оставшись, вероятно, удовлетворённым моими адекватностью и здравием, уводит в свой кабинет. Его молчание говорит мне о многом. Оно же меня и медленно разрушает изнутри, вызывая очередную порцию тревожности. И липкого-липкого страха, не отпускающего меня с того самого момента, как я проснулся. — Ну, — хмурится мой друг, ладонью указывая на кресло напротив своего рабочего места. Сам он присаживается за стол из тёмного дерева, начиная нервно стучать по нему пальцами. Аварийные силы несут моё ватное тело к креслу, помогая преодолеть расстояние и обессилено упасть на мягкую обивку. — И как же зовут счастливчика, оказавшегося в центре твоего внимания? — Тэхён, — отвечаю машинально, на автомате. И натягиваю рукава серой толстовки до кончиков пальцев, пряча в них дрожащие руки. — Ким Тэхён. Намджун с моих слов вбивает произнесённое имя в компьютер. Атмосфера напряжённой тишины сопровождается звуками клацанья клавиатуры и обрывками чьих-то телефонных разговоров. В полицейском участке во всю кипит работа. Никто здесь даже не догадывается, что в нескольких метрах от них сидит настоящий кот Шрёдингера, совсем не готовый узнать, мёртв он или жив. Награждён он Богом даром менять реальность, воскрешая мёртвых, или же просто проклят ментальным безумием. — Год рождения? — Я… я не знаю, — меня с головы до ног обволакивает пеленой угнетённости, лишающей жизненных сил. То, что происходит — нереально. Такого попросту не бывает. Мне хочется скорее в этом убедиться. И вдохнуть поглубже отрезвляющий свежий воздух. — Возможно, что-то между 2000-м и 2003-м. — Возможно? — Сначала Намджун с подозрением прищуривается. — Что-то между? — Затем его глаза загораются удивлением, смешанным со злостью. Он перестаёт вбивать данные в компьютер, обращая всё своё внимание на меня одного. Такого маленького, жалкого, запутавшегося во всём меня. — Ты представляешь, сколько в Тэгу может быть таких вот Тэхёнов? Представляю. Но Тэхёны интересуют меня в последнюю очередь. Настоящую ценность представляет только один-единственный. Мальчишка со спелой и сочной малиной в волосах, страдающий от невыносимой скуки и обрёкший меня на бесконечные терзания в собственных противоречивых мыслях. Но Намджуну я ничего не отвечаю, и этого, вместе с образом побитого щенка, оказывается достаточно, чтобы он прикрыл глаза и потёр лоб, а потом, устало вздохнув, вновь принялся набирать что-то на клавиатуре своего персонального компьютера. Во время поиска он преимущественно молчит, пару раз уточняя некоторые детали о Тэхёне, но его итоговые слова оглушают меня сильнее любого удара. Тэхён действительно существует. И он жив. Двадцатиоднолетний второкурсник факультета прикладной информатики. Живёт в однокомнатной квартирке, расположенной недалеко от университета в Намгу. Лаконично, сухо, пресно. Но это вызывает целую бурю эмоций во мне. Потому что без графы «смерть». Потому что живой. Я все эмоции в себе давлю и блокирую, сосредотачиваясь только на том, чтобы не допустить ещё одного самоубийства, и сразу же вбиваю имеющийся адрес в приложение для вызова такси. Снова с помощью аварийных сил, которые Бог знает, откуда вообще берутся. Мои руки дрожат, глаза слезятся, а сам я ни черта не понимаю. Но спустя короткое время мне пишут, что машина будет подана через три минуты. Три минуты. Этого, с учётом езды в сорок минут, чёртовски мало. Мне нельзя терять ни секунды. Я должен увидеть Тэхёна как можно скорее. Лично. Убедиться, что это действительно он, что моя теория с перемещениями во времени — лишь глупая выдумка богатой фантазии, воспалённой холодным одиночеством. Я не попадал в Рай, где видел Тэхёна живым и повзрослевшим. Он, возможно, в тот злосчастный день просто выжил? Я не дотянул совсем немного до той минуты, когда мог бы об этом узнать, а Намджун просто не посчитал мою потерю сознания чем-то важным, чтобы упомянуть в разговоре. Вот так всё и было. А остальное мне просто приснилось. — Большое спасибо, хён, — я делаю несколько низких и продолжительных поклонов, стараясь выразить степень своей благодарности в полной мере. И желая поскорее сбежать. Намджун же под аккомпанемент моих действий медленно встаёт с места, с важным видом поправляя кобуру с пистолетом и направляясь ко мне. — Правда. Огромное с-спасибо. Ты не представляешь, как много сейчас сделал. — Эй, с ума сошёл? — Намджун хватает меня за руку, в последнюю секунду обрекая попытку рвануть в сторону выхода на провал. Его хватка настойчивая и твёрдая. А взгляд полон обеспокоенности и заботы. Я бы даже сказал, что никогда прежде не видел его таким взволнованным. — Не знаю, что вообще происходит, но одного я тебя точно не пущу. Прекрасно осознавая тот факт, что Намджун ни при каких обстоятельствах не отступится от своих решений, я решаю позволить ему поехать со мной. Во-первых, у меня просто нет других вариантов. В сложившейся ситуации власти у него было намного больше, чем у меня. Во-вторых, меня посещает мысль, что его служебная машина поможет нам беспрепятственно преодолеть возможную в это время суток пробку в более короткие сроки. — Хорошо. Я отменяю такси, запрыгиваю в намджунову машину и спустя уже тридцать невероятно долгих для моего сердца минут мы оказываемся перед трёхэтажным зданием из красного кирпича, расположенного напротив небольшой пиццерии. Здесь немноголюдно и серо. Тускло. Абсолютно безжизненно. Заряжается ли эта улица настроением Тэхёна, отражая его внутреннее состояние? Или же он сам стал заложником этой серости, взрастившей в нём отчаяние? Я выхожу из машины, ничего не сказав Намджуну, и подхожу к неприметному входу. Тэхён живёт на третьем этаже, а я не знаю, что должен буду ему сейчас сказать. Как объяснить моё появление в его квартире, избегая разговоров о невидимых нитях, связывающих нас, о Рае, где люди продолжают жить после смерти? Я до сих пор даже не уверен, что меня ждёт в квартире тридцать семь на третьем этаже. Будет ли там меня ждать тот самый Тэхён, которого мне удалось однажды, пусть и ненадолго, но повстречать? То, как я стоял под его дверью и стучал в неё — не помню. Не могу назвать ни точное число произведённых мною параллельно стукам звонкам, ни количество проведённых в страхе секунд. Помню лишь то, что мне никто не отвечал. И как по мере нарастания этой бездеятельности увеличивалось и моё внутреннее напряжение. Меня с головы до ног объяло необъяснимое чувство сильных тоски и утраты, будто моё сердце уже знало то, чего всё ещё не знал мозг. Я ухом прислонился к двери, стараясь услышать хоть что-то, и это что-то стало новым началом очередного конца. Я услышал шум воды. И сразу же, как по щелчку, навалился всем телом на дверь, пытаясь её открыть. Конечно, это было бесполезно. Дверь, несмотря на распространённую практику кинематографа, не поддавалась моему слабому телу. Но я всё равно продолжал толкать её, параллельно плача и выкрикивая, как в бреду, тэхёново имя. А журчание воды громыхало в голове, становясь моим личным траурным маршем. Когда на этаж прибежал Намджун, он обхватил меня руками и встряхнул, стараясь привести в сознание. Он спрашивал меня, в чём дело, а мои губы лишь шептали, что Тэхён умирает. Так и не получив от меня никакой другой реакции, кроме слёз и слов о смерти, Намджун вызвал подкрепление. Люди из соответствующих органов вскрыли дверь, и я без оглядки и тени сомнения вбежал в тэхёнову квартиру. Она оказалось очень маленькой, и ванна в ней располагалась практически у самого входа.

Далуна — Уйду с тобой

Мне сразу же открылся красочный вид. Красочный, значит отличающийся яркими красками. Красный, алый. Все мои теории о том, что мне удалось вмешаться в ход времени и изменить чужую печальную судьбу, в ту секунду, когда я увидел кровь, рухнули. Ванна, в центре которой лежал Тэхён, была наполнена кровавой водой. Одна из его рук небрежно вывалилась наружу, являя моему взору неприятные виды сухожилий. Казалось, что на запястье не было ни сантиметра уцелевшей кожи, бывшей в прошлом бархатной. Тэхён ведь касался меня, и я прекрасно помню, насколько мягкими были его прикосновения. Намджун, увидев произошедшее в квартире, громко выругался. Но, в отличие от меня, быстро взял себя в руки. За годы службы и нелёгкой судьбы он научился сдерживать эмоции. Я ему не завидую: не хотел быть стать тем, для кого подобное — обыденность. Меня же через секунду из-за обилия крови — или же мой организм просто уже не выдерживает всех потрясений — вырвало прямо себе на ноги. Перед глазами всё закружилось, а запах крови, смешанный с собственной рвотой, вызывал новые позывы. Ноги, в попытке увести меня от этого ужаса подальше, заплетались. Я упал, больно приземлившись коленями на голый пол. И громко закричал от отчаяния. На коленях подползнув к ближайшему углу, обнял себя за плечи и заплакал. Тихо, но очень горько. Я окончательно лишился рассудка, будучи не подготовленным к подобным потрясениям. Я ещё даже не начал, но уже устал бороться. Кровь, смерть. Двери, двери, двери. Бесчисленное множество дверей. У них, как и у всего это кошмара, не было конца. Намджун, быстро сообразив, закрыл дверь ванной комнаты, а затем проверил моё состояние. Я даже кивнул ему на вопрос о том, всё ли со мной в порядке. Но был ли я в порядке? Хах. Что теперь вообще такое порядок? Дальше были другие люди, приехавшие очень быстро. Или это было слишком долго? Моё сознание не различало ни времени, ни пространства. Кажется, меня увезли обратно в участок. Мне пытались задавать вопросы, ответы на которые я не знал. Кем вы приходились друг другу? Что Вы делали возле его квартиры? Вы знаете, почему он сделал это? А я не знал ничего. Ни полного названия специальности, на которой он учился, ни точной даты рождения, ни любимого времени года, ни того, влюблялся ли он когда-нибудь. Ни. Че. Го. Я даже не мог ответить, кем мы друг для друга являемся. Случайностью, с которой нередко начинаются самые важные жизненные этапы; или судьбой, о которой он пытался мне рассказать, приводя в пример нашу связь и его рождение «для меня» и «из-за меня». Кем был он сам? Чудаком с богатой фантазией? Или тем, кому, в отличие от меня, было открыто какое-то знание? Я ничего из этого не знал. И мечтал, чтобы всё скорее закончилось. Спустя время, за которое я не смог дать стражам порядка ту информацию, которая была им нужна, меня отпустили. Полагаю, всё с подачи Намджуна, который за меня вступился и всё уладил. Он же и отвёз меня домой. Я на автомате поблагодарил его за помощь и извинился за доставленные неудобства. Он лишь крепко обнял меня и помог улечься спать. Закрывая глаза, я молился о том, чтобы никогда больше не проснуться. Но сон не шёл. После всего пережитого это было вполне понятным и ожидаемым исходом событий. Намджун долгое время не уезжал, сидя возле моей постели. Вероятно, он беспокоился за моё состояние. Это тоже было для меня абсолютно обоснованно. Но мне всё-таки удалось его обмануть — сорок минут моего молчания друг воспринял за полное погружение в сон. Намджун, тихо встав с места, повыше накрыл меня одеялом, обулся и вышел за дверь, закрывая её своим запасным ключом. Тогда я и дал волю всем своим чувствам, снова позорно расплакавшись. Но происходило это не долго. Видимо, слёзы во мне закончились ещё в тот момент, когда я в очередной раз увидел безжизненное тело Тэхёна. После слёз пришла трезвость. Она была нестерпимо болезненной, потому что несла в себе правду, которую я так отчаянно избегал. Правду, после разговора с которой придётся подключать и ответственность, и решимость, и смелость, которых во мне некоторое время назад совсем не было. Мне было страшно. Ответственности, решимости и силы нет во мне и сейчас. И страшно мне до сих пор. До одури страшно. Однако сил, чтобы бороться с этой правдой, к сожалению, не осталось тоже. Значит, выход один: встретиться с ней лицом к лицу. И я, по-прежнему страшась, всё же заглянул ей в глаза. А правда была такой: Тэхён действительно убил себя. В среду, двадцать седьмого октября, когда, сидя за столиком в одном из кафе Тэгу, я пил ягодный чай, а Намджун собирался на свидание с Хэрин. Не выдержав такого потрясения, как смерть, свидетелем которой я случайно (случайно ли? я уже ни в чём не был уверен) стал, моё сознание отключилось, а само тело (и душа, конечно же, вместе с ним) каким-то образом оказалось в неизвестном пространстве с множеством разнообразных дверей. За одной из этих дверей меня ждал Тэхён. Живой, повзрослевший. Тёплый, как летний вечер. И нежный, как убаюкивающая своё новорождённое дитя мать. Вероятно, то место не было Раем, как я смело предположил в первый раз, а было неким, совсем не абстрактным «будущим». Ведь только в будущем Тэхён мог бы стать шире и крепче, а черты его лица — чётче и мужественнее, верно? И мне всё ещё не ясно, что это за будущее. Альтернативное, которого я одним из своих путей могу либо достичь, либо лишиться. Или же единственно правильное, к которому в любом случае должен прийти. Когда я очнулся в больничной палате, то снова оказался в «настоящем времени». Оно меня по ряду причин не устроило, несмотря на то, что являлось моим, моим настоящим, и я рванулся к своему условному «Раю». Тому, где Тэхён всё ещё был живым. Но вместо белоснежной двери с рождественским венком, за которой тот самый Тэхён меня и поджидал, я случайно открыл иную — первую попавшуюся мне на глаза. Она была уродливо красной, и за ней меня ждал день нашей первой с Тэхёном встречи. Наговорив ему разных глупостей, которые, конечно же, вполне оправданы моим состоянием, я его напугал. Что тоже, без споров, абсолютно нормально. Человек выбегает тебе навстречу, чтобы попросить не умирать. Это любого не только насторожит, но и оттолкнёт, и напугает. Особенно того, кто этим как раз заняться и собирается: умереть. Не знаю, что тогда подумал обо мне Тэхён: пожалел ли о том, что вообще решил заговорить со мной или же посчитал ненормальным, но, очевидно, мои слова на него всё-таки повлияли. Мои слова каким-то образом нашли отклик в его душе. Я изменил действительность и очнулся в своей квартире ровно в тот день, когда он должен был умереть. То есть реальность перестроилась, подарив мне шанс Тэхёна спасти. Но я и с этим не справился. Даже не успел застать его в мире живых. Виню ли я себя? Наверное, это абсолютно бесполезно. Ведь если бы такого масштаба проблемы решались одной-единственной встречей и одним-единственным разговором, то самоубийц было бы гораздо меньше. И, пусть моя попытка заведомо была обречена на провал, я о ней не жалею. Именно благодаря этому во мне теперь есть, наконец, столько решимости. Я её, вместе с силами, черпаю теперь у тэхёновых образов. И что-то мне подсказывает, что, открывая другие двери — более убогие, более яркие, более красочные — я смогу попасть в иные временные отрезки. Например, в тэхёново прошлое, в котором и найду решение главной проблемы. Иначе быть не может. Иначе: во всём моём «даре» нет никакого смысла. А смысл, как мне хочется верить, есть во всём и всегда.