Моей амбицией всегда было отрицание. Весь мой мир, заполненный или опустевший, провоцировал исключительно к отрицанию. Когда мне нужно было подниматься, я оставалась в постели; когда следовало говорить – молчала; когда меня ожидало какое-то удовольствие – я его избегала. Мой голод, моя жажда, моё одиночество, моя скука и мой страх были тем арсеналом с оружием, к которому я обращалась против собственного страшного врага: окружающего мира. Понятно, что моё оружие не имело для мира никакого значения, а меня оно постоянно замучивало.
Сюзанна Кейсен
Говорят, летя с большой высоты вниз и не имея возможности обратить время вспять, человек начинает ценить свою жизнь. Ссора с родителями начинает казаться не таким уж и страшным событием, а отсутствие работы и денег — вполне решаемой проблемой. А что чувствую я, открывая глаза и видя перед собой белое безжизненное пространство, которое совсем не вяжется с описанием известного мне мира? Страх? Безразличие? Облегчение? Всё, что я вижу вокруг себя, не похоже на знакомые мне прежде места и помещения. Стены в этом пространстве даже нельзя назвать таковыми. Это, скорее, что-то очень воздушное, мягкое и эфемерное. Будто если протянуть руку, то она пройдёт насквозь, не встречая на своём пути преграды. Это не тот мир, к которому я привык. Соответственно, либо известная мне Вселенная перестала существовать, либо перестал существовать я сам. Боль, которую я должен был бы, по-хорошему, ощущать после вероятных потери сознания и падения на асфальт, отсутствует. Как и отсутствует шок, который мог бы испытывать любой человек, оказавшийся в столь странном и прежде не знакомом месте. С каждым сделанным вдохом я чувствую лишь лёгкость и свежесть воздуха. Впервые за долгое время я не обременён грузом жизненных тревог и забот. Я так давно не был свободен от собственных мыслей, что мне внутри себя теперь становится даже немного пусто. Будто во мне совсем ничего нет. Будто меня самого нет. Так ощущается смерть? Следующей моей мыслью становится Тэхён. Его яркие волосы, красивый нос и раздражающая наглость. Наш недолгий бессмысленный диалог в стенах «Сада», мелодично звучащий с его кожи ягодный запах и моя слепота. Тэхён лишил себя жизни, спрыгнув с крыши. Я предельно чётко вдруг вижу перед глазами картинку, как он умирает. Летит вниз, словно неодушевлённый предмет, не в силах изменить принятое решение. Было ли ему страшно? Почувствовал ли он боль? Мог ли я что-нибудь сделать, чтобы его остановить? Возможно, я должен был прислушаться к его словам о нашей связи, ведь стоило ему уйти из этого мира, как следом за ним ушёл и я. Неужели он, абсолютно чужой для меня человек, действительно был моим единственным спасением? Если бы я переборол нежелание выбираться за пределы своей скорлупы, если бы поверил в чудеса и дал ему шанс стать моим спасением, был бы он до сих пор жив? Спасло бы это меня самого? Я нервно усмехаюсь сам себе и с болью жмурю глаза, пытаясь избавиться от болезненных воспоминаний. Они вызывают во мне такое сильное чувство вины, что пройтись и осмотреться становится единственным вариантом для отвлечения своих мыслей. Если я действительно умер, то времени на то, чтобы поразмышлять о собственных ошибках у меня теперь будет предостаточно. Целая вечность, как ни крути. Но для начала надо понять сущность и устройство окружающего меня мира. Я никогда не был особенно религиозным или хотя бы увлечённым данной темой, чтобы знать о системе и всех этапах распределения душ. Что меня теперь ждёт? Суд с подробным рассмотрением и анализом каждого из моих поступков? Или всё куда проще — «Чон Чонгук отправляется в Ад без единой доли сомнения»? Это чувство неизвестности настолько противное, что мне хочется позорно расплакаться. Но в моём случае расплакаться равносильно безделью, а безделье в свою очередь лишь заставляет и без того мрачные краски одиночества и страха сгущаться. Я больше не могу томиться в кислой луже неопределённости относительно собственной судьбы. Желание найти все ответы на продолжающие возникать в голове вопросы куда настойчивей, чем моя вездесущая слабость. Тут ведь обязательно должен быть кто-то или что-то, способное помочь мне разобраться в правилах нового мира. Я не без труда встаю с нагретого на полу места и делаю несколько несмелых шагов вперёд. Вокруг меня всё те же белые стены, лишённые жизни, однако по две разные стороны они сужаются в длинные коридоры. Со своего расстояния я не могу понять, что они в себе прячут, поэтому принимаю решение исследовать один из них. Боли я всё так же не чувствую ни в одной части своего тела. Может, тела моего, как такового, вовсе и больше нет. Кто знает. Спустя метров сорок в белоснежных стенах начинают встречаться двери. Их оказывается здесь целое множество — разных материалов, размеров и цветов. Одни — декорированы, другие — выглядят, как самые скучные и неприметные в мире. Проходя мимо бесконечного количества дверей, я тщательно разглядываю и ощупываю каждую из них. Все они ничем не отличаются от тех, что я видел при жизни. Ни по внешнему виду, ни на ощупь. Из-за этого мне с трудом представляется, какую из них я должен открыть и должен ли вообще это делать. Но вариантов у меня на самом деле не так много: если есть дверь то, очевидно, её нужно открыть, — так я размышляю. С любопытством перемещаясь от одной двери к другой, я дохожу до самого конца одного из коридоров. И если предыдущие двери были выстроены по бокам этого самого коридора, то эта — находилась прямо перед моим лицом. Как некий итог пройденного пути. Массивная деревянная дверь, выкрашенная в приятный белый цвет, своим положением так и кричала о том, что именно её нужно открыть. Возможно, находись она даже в другом месте, всё равно привлекла бы моё внимание одной из первых. Дело в том, что на ней висит венок, похожий на те, которыми изобилует Нью-Йорк в канун Рождества. Будет правильным уточнить, что в подростковом возрасте, грезя об «американской мечте», я присматривал себе дом, который мог бы в обозримом будущем купить, переехав в США. Эта дверь — абсолютная копия двери из дома моей мечты. Является ли это знаком, кричащим: «Именно за этой дверью, Чонгук, и скрывается твой персональный Рай»? Всё, как в моих самых сладких фантазиях. Или же, напротив, это всего лишь хитрые проделки исчадий Ада, старающихся заманить меня в свои сети, а выход на самом деле ждёт меня за одной из других дверей? Тех, что были самыми грязными, обшарпанными и уродливыми. И всё же что-то заставляет меня остановиться на первом варианте. Я выставляю руку вперёд, чтобы вежливо постучаться и получить приглашение войти (чёрт знает, какие здесь правила), но так и замираю с занесённым над её поверхностью кулаком. Что-то неведомое подсказывает мне, что в этом нет никакой нужды. Словно кто-то вложил это чувство в моё неживое сердце: я могу войти без приглашения — меня ждут. Закрыв глаза и опустив ручку под нужным углом, я открываю дверь и с уверенностью вхожу внутрь. Глубокий вдох. Секунда, вторая. Я открываю глаза.Lav — From Me, the Moon
Моя фантазия простиралась широко: от сказочного мира с плывущими на облаках людях с счастливыми улыбками на лицах и до тюремного заключения в грязном котле с раскалённым маслом. Типичные Рай и Ад в представлении широкой публики. Увиденное же оказалось чем-то иным: более обыденным, привычным. Это был просторный дом в зелёных и серых оттенках с большими окнами с занавесками и лестницей на второй этаж. Ничего необычного. Ничего, чего бы я прежде не видел. Но всё здесь, тем не менее, кажется особенно уютным и мягким. Так выглядит жизнь после смерти? С красивым интерьером помещения, которое отныне и вовек становится твоим домом? Воплощение всех желаний вплоть до таких мелочей, как обилие зелени и плетённый поднос для еды на красивом столике в центре гостиной? Я давно хотел купить его себе, но, как и всегда, зачем-то откладывал на потом. Удивительно, что даже это здесь учли. Всё больше и больше аргументов в пользу того, что это — Рай, который, кстати говоря, пока что очень мне нравится. Если только прямо сейчас из-за угла не появится мой личный мучитель, способный за короткое время своими пытками заставить меня возненавидеть это место. Оглядываясь по сторонам, чтобы детальнее рассмотреть помещение, я вдруг вздрагиваю. Застываю от неожиданности и удивления в оцепенении. Мои губы начинают безмолвно открываться и закрываться, как у выброшенной на берег рыбы, а руки — дрожать. Прямо на горизонте в коротких серых шортах и белоснежной футболке появляется Тэхён. Тот самый Тэхён, покончивший с собой у меня на глазах. Он пока не смотрит на меня — сосредоточенно просушивает полотенцем мокрые волосы, цвет которых превратился из красной малины в чёрный. Изменились не только его волосы, но и образ в целом. Он больше не двадцатилетний мальчишка, а теперь уже взрослый и крепкий мужчина. Когда он внезапно обращает на меня свой взгляд, я крупно вздрагиваю. Не от страха. Скорее, от полной дезориентации. Что здесь вообще происходит? Он же происходящим абсолютно не удивлён. Напротив: его лицо при виде меня озаряется тёплой улыбкой, будто этой встречи он ждал всю свою жизнь. Тэхён отбрасывает полотенце на рядом стоящий спортивный тренажёр и устремляется в ту сторону, где поражённый увиденным стою я. — Чонгук-и, — нежно произносит Тэхён, подходя ко мне вплотную. На его ресницах скопилась влага, и выглядит это по-настоящему завораживающе. Он всегда был таким красивым? — Ты выглядишь так, словно увидел призрака, — он смеётся. Этот короткий мелодичный смешок почему-то заставляет мою душу трепетать. Словно его голос — это всё, что мне было нужно для полного успокоения. — Всё в порядке? Аккуратным движением, от которого меня неожиданно накрывает мурашками, он поддевает одну из прядей моих волос и заботливо убирает мне за ухо. Тэхён улыбается мне. Смотрит с необычайной мягкостью, с которой смотрела на меня в особенные моменты мама, и ждёт моего ответа. А я даже не знаю, что должен ему сказать. Что всё в порядке? С учётом, что мы оба, по всей вероятности, уже мертвы? У меня на душе — кадры фотоплёнки нашей с ним первой встречи: его невоспитанность и самоуверенность; мои горящие эмоции и переосмысление собственной жизни. У меня в голове — кадры фотоплёнки нашей с ним последней встречи: его алая кровь, переломанные кости и смерть. — Ты здесь, — первое, что сходит с моих уст. Пусть это всего лишь Рай, персонализированный под меня и мои мысли и иллюзорно созданный кем-то безразличным к людскому миру. Пусть настоящий Тэхён, возможно, лежит прямо сейчас на холодном столе патологоанатома или стоит в раздумьях в коридоре своих собственных дверей. Пусть это всё не взаправду — это неважно. Мои сердце, душа и глаза всё равно радуются его живому виду. По-настоящему воскрешают в этом безжизненном месте. Я больше здесь не один. — Ты ожидал, что я буду где-нибудь ещё? — Он беззлобно усмехается и опускает голову к плечу, проходя по мне пытливым взглядом. Будто у него есть чувства и желания. Будто он не умер несколько минут назад. Я отстраняюсь от него, чтобы успокоиться, и разворачиваюсь спиной, дрожа. Что это за место? Почему здесь находится Тэхён, вполне себе живой, осязаемый и тёплый? Неужели наши души действительно связаны, раз даже после смерти мы снова оказались рядом? Что нас ждёт дальше? Будем ли мы, как он говорил прежде, самостоятельно выбирать следующее место рождения? Боже, какие глупости. Тэхён внезапно отвлекает меня от всех мыслей, накрывая со спины объятиями, и опускает подбородок мне на плечо. Позволяет всем глупостям раствориться в теплоте своих прикосновений. Но, к моему удивлению, остаётся безмолвен. Будто каким-то образом знает, что мне нужно время, чтобы ко мне вернулась способность говорить. Его молчаливое, но тёплое присутствие внезапно становится мне заменой самого лучшего в мире успокоительного, а объятия будто бы укрывают от внешнего мира. Защищают. Спустя пару минут меня почему-то уже не страшит неизвестность, не донимают терзания о том, что же произошло со мной в реальности, не интересует предполагаемое будущее. Я просто рад, что больше здесь не один. И благодарен за это ему. — Спасибо тебе, — развернувшись к нему лицом, растерянно шепчу я. — Как ты оказался в моём Раю? — Если это действительно Рай, то здесь должны быть самые близкие мне при жизни люди. А что здесь делает Тэхён, которого я даже практически не знал, остаётся большим вопросом. Тэхён на мой вопрос лишь поджимает губы, расплывающиеся в улыбке, как если бы я сказал какую-то невообразимую глупость. Он отходит от меня, чтобы взять со стоящего неподалеку стола бутылку газированной воды, и делает несколько жадных глотков. Даже столь базовые и простые движения выходят у него неописуемо изящными. А я смотрю на него в ответ и думаю лишь об одном: Не ненавидит ли он меня за то, что я не стал его спасением? За то, что не смог уличить в потоке его слов суицидальные нотки и удержать в мире людей? Наконец, он говорит: — Твои навыки флирта с каждым днём удивляют меня всё больше, — даже в загробном мире он остаётся прежним. Игривым, невероятно лёгким. — Продолжай. Я совсем не понимаю, что означает его простое «с каждым днём». Сколько на его памяти у нас с ним было совместно проведённых дней? И почему наши воспоминания вообще отличаются друг от друга? Но я слишком сильно боюсь нарушить этими вопросами воцарившуюся атмосферу лёгкости. Боюсь, что он скажет мне правду, которая меня испугает. А я не хочу снова испытывать страх неизвестности. Мне бы ещё немного побыть рядом с ним, поговорить о чём-то отстранённом, беззаботном. Прежде, чем мне, трусу, придётся столкнуться с новой реальностью лицом к лицу. — Это не флирт. Ты попросил запомнить тебя — я это сделал. Я отхожу в сторону, сажусь на угловой диван серого цвета, расположенный в центре гостиной, и откидываю голову назад. На меня сразу же во всей своей мощи обрушивается усталость, которую прежде я, вероятно, подсознательно блокировал, пытаясь во всём разобраться. Мне нужно было найти ответы и подобие безопасного места. Пусть я всё ещё не до конца понимаю происходящее, всё же теперь, с Тэхёном под боком, меня почему-то ничего уже не пугает. Теперь я могу прикрыть глаза и не ждать никакого подвоха со стороны. А потом уже докопаюсь до истины. Только бы отдохнуть сначала. Тэхён присаживается рядом и, по-хозяйски подняв мои ноги и положив их себе на колени, начинает массировать мне стопы. Конечно, я удивляюсь такому жесту, но эти немного болезненные действия мне приятны, и я решаю не прерывать Тэхёна. — Надо было попросить тебя никогда меня не забывать, — размышляет он. А его голос меня убаюкивает, растворяет крупицы реальности. — Это более серьёзная просьба. — В этих фразах нет никакой разницы. — Есть, ещё какая, — спорит Тэхён. — Запомнить можно на время, а спустя годы воспоминания сотрутся. А вот «не забывать» — это навсегда. — Можем перезаключить сделку, — предлагаю сонливым голосом. И чувствую, как силы меня покидают, а я сам постепенно начинаю проваливаться в пустоту. — Я буду помнить тебя всегда, если на вечность станешь моим массажистом. Тэхён смеётся. Мелодично, успокаивающе. Мягкий диван от волн его смеха прерывисто подрагивает, передавая их мне. Я и сам начинаю улыбаться сквозь прикрытые веки. Он заражает меня своими позитивными эмоциями, заставляя позабыть и о бренности бытия, и о собственном несчастье, и о наших с ним смертях. Спустя несколько минут уютного молчания и потрясающего массажа, Тэхён привстаёт с места и подсаживается ближе. Он притягивает меня к себе за плечо и позволяет облокотиться ему на грудь. — Ты выглядишь уставшим, Чонгук, — его длинные пальцы вплетаются в мои волосы, а ноготки приятно царапают кожу головы. Неописуемое чувство. — Тебя всю ночь мучили кошмары? Может, поспишь ещё немного? Я поддаюсь словам и сильнее обмякаю на его груди, позволяя сну окончательно утащить меня в свои лапы. Позволяя тэхёновым рукам продолжать меня нежно поглаживать. — Когда я проснусь, ты всё ещё будешь здесь? Какое-то время он молчит, глубоко задумавшись над моим вопросом, а затем отвечает с особенной уверенностью: — Всегда.***
Когда я просыпаюсь, то первым делом ощущаю неприятную и холодную пустоту. И физическую, словно рядом со мной чего-то не хватало. И душевную, словно рядом со мной не хватало кого-то. За пустотой приходят острая боль в затылке, к которому я сразу же тяну руку, неприятно яркие белые пятна перед глазами, стоит мне только попытаться их открыть, и тошнотворный запах больничных коек. — Господи, Чонгук, — слышу знакомый голос и резкое движение в стороне от меня. Поворачиваюсь: это Намджун. — Какое счастье, что ты очнулся, — он, подскочивший ко мне со скоростью света, присаживается на рядом стоящий стул и выдыхает с огромными облегчением и радостью. Я чувствую на себе обеспокоенный взгляд друга, но даже не удостаиваю его вниманием. Наверное, я тоже должен бы испытать радость за своё «возвращение». Вот только понять что к чему, пока не могу. Откуда я «вернулся» и где оказался? Заторможенным взглядом прохожусь по стенам помещения. Окружение напоминает мне больничную палату. Пытаюсь выстроить в своей голове цепочку произошедшего. Получается плохо — боль замедляет процесс, а я то и дело на неё отвлекаюсь. А потом ко мне внезапно возвращаются воспоминания, заставляющие меня испытать тревогу, тошноту и страх. Я вспомнил белоснежные коридоры и разнообразное множество дверей; вспомнил приятные тона и уютную атмосферу того дома; вспомнил мокрые волосы Тэхёна, улыбающегося тёплой, солнечной улыбкой; вспомнил, как сидел, прислонившись к его груди, и испытывал спокойствие и непередаваемое чувство защищённости. Я вспомнил и свой очередной рабочий день, и одинокую посиделку в «Саду» за чашечкой чая; вспомнил крики людей и суматоху, сквозь которую пробивался на улицу; вспомнил безжизненное тело Тэхёна, лежащее посреди улицы в лужи крови. Стоп. Подождите. Нет… нет, не может быть! — Где Тэхён? — От осознания я резко приподнимаюсь на месте и снова чувствую боль в области головы. Жмурюсь, но через силу продолжаю: — Где Тэхён? Он пообещал быть рядом, когда я проснусь! Намджун, одетый по форме — видимо, моё состояние оторвало его от работы — смотрит на меня, как на сумасшедшего. Он не понимает, о чём я говорю. А его пальцы медленным движением тянутся к кнопке вызова медсестры. — О ком ты говоришь, Чонгук? — Беспокойство в его глазах застыло в той же неопределённости, что и рука над небольшой кнопкой. Намджун пытается понять, есть ли у него повод её нажимать. — Кто такой Тэхён?! Кто такой Тэхён? Давление в груди нарастает. Голова начинает кружиться из-за огромной скорости моих мыслей, которые, напуганные, врассыпную разбегаются. Всё внутри меня стягивается в тугой узел, который я хочу разорвать через кожу ногтями. Кто такой Тэхён? Парень, заявивший о моём несчастье, наших незримых связях и какой-то карте к сердцу; парень, у которого нутро полно искренности и мягкости; парень, лишивший себя жизни на моих глазах. Парень, что смотрел на меня пару минут назад, как на самую главную в своей жизни ценность. — Тот парень с красными волосами, с которым я познакомился на выходных. Я же рассказывал те... — по тому, как тяжело мой друг вздыхает и виновато отводит взгляд, я делаю выводы, которые мне совсем не нравятся. Продолжать описывать Тэхёна нет нужды — Намджун понял, о ком я говорю. — Намджун, почему ты на меня не смотришь? Он прикрывает глаза. Тяжело вздохнув, отвечает: — Парнишка покончил с собой, — после этих слов я будто заново вижу перед глазами тэхёнову смерть и вспоминаю: он действительно умер. Намджун тянется ко мне и ободряюще накрывает мои руки своими, будто это способно что-то исправить. — Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем этого кошмара, — да, я прекрасно помню тот кошмар. Толпу людей, крики, кровь и смерть. — Представляю, насколько ужасающим было зрелище, раз ты сразу же потерял сознание. Но также я помню и живой блеск в глазах Тэхёна. И его заразительный смех, и нежность прикосновений. Помню, как он пахнет. Помню его живым, как будто он никогда не умирал! Так чем же была наша с ним встреча? Всего лишь больной фантазией, спровоцированной чужой смертью, или же настоящим чудом? Прежде я полагал, что всего лишь умер от неудачного падения на холодный и грубый асфальт, а затем попал в Рай. Вполне ожидаемое развитие событий в представлении одного из жителей столь религиозной планеты, как наша. Но теперь, беря во внимание моё нынешнее положение, а также слова Намджуна о потере сознания, я сбит с толку. Произошедшее не укладывается в моей голове ни одним из доступных и логичных вариантов, однако… Чем бы это ни было, я с особой эгоистичностью вновь хочу попасть в ту реальность, где Тэхён каким-то образом жив. — Мне нужно к нему! — я с несвойственной для себя агрессией отбрасываю намджуновы руки и неуклюже пытаюсь встать с места. Мои ноги заплетаются на ровном месте, и, как итог, — я падаю. Боль утягивает в свои острые объятия мои колени, грудь и ладошки. Сквозь мои зубы пробивается нечто, похожее на смесь шипения и всхлипа. С головой меня накрывают чувства беспомощности, сожаления и отрицания. У меня начинается истерика. На эти звуки в палату прибегает испуганная медсестра, а рядом со мной уже копошится Намджун. Общими усилиями они кое-как поднимают меня с пола, блокируют все мои попытки от них отмахнуться и насильно укладывают в койку. Я ничего, кроме пелены слёз, перед собой не вижу; и ничего, кроме чьих-то истошных криков, не слышу. Кажется, кричу я сам. Разобрать сложно — мои мысли целиком и полностью охвачены Тэхёном. Он же — последнее, что я помню, прежде чем мою кожу протыкает острая игла, а сам я в очередной раз отключаюсь.***
Plenka — Call Me
Тошнотворный белый цвет, учащённое дыхание, паника. Пугающая безграничность пространства, дезориентация, удушающий страх. Я бегу вперёд так быстро, словно за мной по пятам следует смерть. Не моя. Конечно же, не моя. Его. Я бегу от намджуновых слов о самоубийстве, в которое отказываюсь верить; бегу от собственной жизни, в которой задыхаюсь от одиночества и в которую не хочу больше возвращаться; бегу туда, где в последний раз чувствовал себя по-настоящему спокойно и умиротворённо. Рядом с Тэхёном. Мой мозг не способен логически объяснить тот факт, что каким-то образом я смог попасть в пространство, в котором он всё ещё был жив, и где мы с ним могли друг с другом говорить. Он даже касался меня, представляете? Возможно, у меня просто помутнение рассудка на фоне увиденного возле «Сада». Возможно, всё это — даже не по-настоящему. Я просто сплю крепким сном, пока мой мозг создаёт такие небылицы. Но я до безумия хочу вновь оказаться в том мире, где Тэхён жив и здоров, где моя душа не разрывается на части из-за чувства вины. Пусть даже этот мир будет всего лишь плодом моего воображения — я хочу в него. Пробежав какое-то расстояние, я падаю. Спотыкаюсь о собственные боль и беспомощность. Мне так удушающе страшно, что даже дыхание даётся с трудом. Оглядываясь по сторонам, я замечаю, что всё вокруг снова стало девственно белым. Это не больничная палата, в которой я был секундами ранее, и в которой компанию мне составляли Намджун и безжизненно-бледная мебель. Это снова то место с дверьми. Место с бесчисленным множеством дверей. Я радуюсь их виду, как главнейшему в своей жизни благословению, и с облегчением выдыхаю. Прикрываю глаза и даже позволяю себе лёгкую и уставшую улыбку. Я здесь не один. Не один! Где-то там, за одной из этих разноцветных дверей, находится Тэхён. Тёплый, улыбающийся. Живой. Он успокоит меня, и всё обязательно будет хорошо. Хорошо. Не раздумывая ни секунды, я вскакиваю на ноги и бегу к одной из них. Открываю ближайшую ко мне дверь — кажется, она была красной — и, как безумец, переступаю её порог. С ходу меня ослепляют краски вечернего города и громкие звуки улицы. Не привыкший к разнообразию цветов я болезненно жмурюсь. Делаю слепые шаги назад и упираюсь во что-то твёрдое, плотное. Тёплое. — Так быстро по мне соскучился? — Говорят мне, со спины поймав в своих крепких и ласковых объятиях. Этот голос. Бархатный, тягучий. Я его ни с чем теперь уже не спутаю. Посади меня даже в комнату с тысячью громко разговаривающими людьми — я смогу различить среди них тэхёнов. Я оборачиваюсь. Тэхёновы волосы снова ярко-красные, а возраст по внешнему виду едва достигает двадцати. Поверх футболки у него накинута потрёпанная коричневая куртка, бывшая ему на несколько размеров больше. Улыбка изогнута в привычную хитрую линию. Всё, как и в тот день, когда мы с ним познакомились. Несмотря на большое количество странных событий, случившихся со мной за последний — осмелюсь предположить, что час — я каким-то образом умудряюсь выстроить в голове относительно логическую цепочку: открыв ближайшую к себе дверь, мне удалось вернуться в тот самый день, когда я впервые встретил Тэхёна. И прямо сейчас, по всей видимости, мы оказались в моменте, когда я прогнал его. Он, уйдя тогда от моей грубости, просто вставил наушники в уши и побрёл вперёд с разбитым и отсутствующим выражением лица. А теперь вот ловит меня ласково руками, как будто это не я его обидел. Конечно, адекватный человек в этой ситуации постарался бы успокоиться и не делать поспешных действий, способных привести к негативным последствиям. Например, вернулся бы с Тэхёном в кафе и попытался поговорить. Ключевое слово: адекватный. Но можно ли остаться адекватным, когда ты своими глазами видишь во всех красках смерть человека, а потом спустя несколько мгновений с ним же беззаботно разговариваешь? Когда прижимаешься к его тёплой груди, принимая за ангела, и слушаешь его чарующий смех? Вот и я не смог. У меня в голове была острая тошнотворная каша множества воспоминаний и чувств, связанных между собой одним коротким отрезком времени. Я не мог найти ни начала, ни конца своего персонального Ада, в который был втянут чередой случайных обстоятельств. У него были стёрты очертания, по которым я мог бы ориентироваться. И уж тем более мне не предоставлялось возможным найти из него выход. Я не мог выбраться из этой временной петли, задыхался в этом замкнутом пространстве, суть которых не мог понять. И видел предельно чётко, как если бы это происходило прямо сейчас, ярко-красные волосы и алую мёртвую кровь. Единственным доступным источником кислорода для меня был Тэхён. И, конечно же, я вдохнул его со всей жадностью. — Пожалуйста, не делай этого! — я кидаюсь в его объятия, которые кажутся мне, по сравнению с теми короткими прикосновениями в стенах серо-зелёного дома минутами ранее, абсолютно пустыми. Безжизненными. — Живи! Останься здесь! Умоляю тебя, Тэхён! — обхватываю его лицо ладонями и, словно ненормальный, каким я, впрочем, себя теперь и считал, притягиваю к своему. — Ты был прав: мы связаны, — мои глаза наверняка горят чем-то диким, обезумевшим. Тэхён же смотрит на меня сбитым с толку, потерянным взглядом. Мне кажется, я даже улавливаю в нём подобие страха и враждебности. Но меня охватило столько эмоций, что я уже не могу остановить себя. Мне просто хочется, чтобы он остался рядом. И я делаю для этого всё, что могу. — Представляешь, я видел тебя. Взрослого, живого. Пожалуйста, не лишай меня возможности увидеть тебя вновь. Я… Мой голос истерично дёрнулся, не давая мне возможности договорить. Из глаз покатились слёзы. Чем они были? Чувством вины за ту жизнь, которую я не спас? Или же болью из-за собственного одиночества, скрасить которое удалось лишь тому, кто в реальности был теперь уже мёртв? Тэхён настороженно отстраняется, выпутываясь из-под моего заключения, и делает несколько шагов в сторону, будто хочет держаться от меня подальше. А потом его губы начинают шевелиться, превращая буквы в предложения, но я не могу уловить их суть. Пространство вокруг меня беспорядочно задвигалось, звуки исказились. Всё начало плыть, постепенно исчезая в серой дымке. Сначала я яростно размахивал руками, пытаясь удержать реальность. Делал отчаянные попытки ухватиться за Тэхёна, бежал в его сторону. Лишь бы не расставаться. Не терять его вновь. Но спустя время я понял, что это бесполезно. Пространство было мне неподвластно — оно растворялось прямо на моих глазах. И я внезапно, как если бы эта мысль была в моей голове с самого начала, осознал, что Вселенная таким образом наказывала меня за то, что я был так безразличен и груб с человеком, нуждающимся в помощи. И наказанием для меня стало отнюдь не то, что в следующую секунду я обессиленно упал на колени и в очередной раз отключился. А то, что я снова потерял Тэхёна.