Охотники на нечисть или Нечисть на охоте

Голова шла кругом. Запах гари бил по обонянию, заставляя задыхаться в попытке вдохнуть побольше воздуха, а яркие снопы искр и вспышки пламени слепили глаза. Грохот сердца в ушах отдавался болью в затылке, заглушая все остальные звуки, включая ранее оглушительный треск пламени. Дилюк рывком вздёрнул себя на ноги, вскакивая с кучи тлеющих коробок, в очередной раз перехватывая непривычно тонкий и лёгкий полуторный меч - его Волчья погибель давно погребена под внушительным айсбергом, который вырос посреди склада прямо из воздуха. Дилюку казалось, что он смотрит на происходящее со стороны. Что всё это - пылающий полупустой склад, душащяя тёмная гарь, пляшущие от жара очертания предметов и до отвратительного чёткий Кэйа на ледяном троне посреди всего этого хаоса - всего лишь дурной сон, из которого можно вырваться, стоит только покрепче зажмуриться и резко распахнуть глаза. Но картинка не пропадала. Это должно было быть простое задание по зачистке заброшенного склада: Дори, подкинувшая им информацию, божилась Архонтами, что там нет ничего серьёзнее мелких чертей и лесных мавок, и ни Дилюку, ни Кэйе они ничего противопоставить не смогут. Что ж. По началу так и было: две-три лёжки чертей, меньше десятка девушек с стеклянными глазами без кожи на спине, какой-то то ли вампирский недобиток, то ли свеженькое умертвие, которое Кэйа играючи обезглавил... И вот с этого и начались их проблемы. Из обрубка шей моментально взвился поблёскивающий голубенький дымок, стремительно поднявшийся по руке поражённого охотника и проникший в нос и шокировано приоткрытый рот. Кэйа испуганно отбросил меч, схватившись руками за горло, и захрипел, раздирая кожу ногтями, словно дымок мешал ему дышать, но стоящий в нескольких шагах Дилюк не успел приблизиться ни на шаг, когда его отшвырнуло волной ледяного воздуха. Волчья погибель, выставленная вперёд в качестве щита, вмёрзла в ледяной массив вместе с рукоятью - Дилюк интуитивно подхватывает оказавшийся рядом клинок названного брата, пока сам Кэйа стоит с вытянутой правой рукой, из которой только что и вырвался ледяной шторм. Красивое и такое любимое лицо искажается в довольно жутком оскале, который не назвать иначе как маньячным, а изо рта с выдохом вырывается хрип и морозное облачко инея. - К... Кэйа? - практически шёпотом поражённо зовёт Дилюк и едва успевает заметить, как довольно сверкает золотая искра в ранее абсолютно синей радужке. Отбивать ледяные глыбы тоненьким звенящим клинком тяжело, в первую очередь, потому что Дилюк не привык: ни к весу, ни к длине, ни к обоюдоострым граням. Во вторую, потому что он постоянно отвлекается на лицо Кэйи. Отличить, когда последует наиболее сильная атака легко - мужчина вскидывает правую руку. Сложнее смотреть как лицо дорого сердцу человека искажается от злости, пока по нему пробегают судороги боли. Один раз аловолосый замечает, как Кэйа болезненно жмурится, скалясь и изо всех сил прижимая и удерживая у груди свою правую руку левой. Даже без нудного голоса и душащего присутствия всезнающего Аль-Хайтама над душой Дилюк с ходу определяет одержимость. По загривку опускается холодная дрожь, отдающаяся болезненной судорогой в сжатых на рукояти меча пальцах: одержимых было принято убивать на месте любыми доступными способами. Среди охотников было известно всего два экзорциста, способных провести изгнание подселившейся в тело сущности, но их почти невозможно было найти сиюминутно, а возиться от нескольких суток до нескольких недель с особо буйными и крайне агрессивными жертвами, чаще использующими для атак способности потустороннего, тоже было особо некому. Было, правда, одно исключение из этого правила... Рагнвиндр успевает отбить ещё четыре атаки, медленно подбираясь к названному брату, когда из-за неверного движения даже сверхпрочный посеребрёный по краю сплав не выдерживает и разлетается острыми осколками, один из которых оставляет длинный тонкий порез на щеке мужчины, который сразу начинает печь. В дрожащей далеко не от напряжения руке остаётся только потёртая рукоять с коротким, не больше пятнадцати сантиметров, осколком клинка. А Кэйа вот он, в нескольких метрах всего: скалится, едва слышно рычит, хрипя подмороженными лёгкими. Сверкает золотой четырёхконечной звездой вместо зрачка в правом глазу. Было всего одно исключение в условно непререкаемом правиле убийства одержимых: если в первые часы, когда сущность ещё не прижилась в теле, определить место сосредоточия инородной силы и избавиться от него, был шанс спасти одержимого. Дилюк широко распахнутыми глазами смотрит чётко перед собой - на периферии зрения начинают мельтешить черные точки, размывающие восприятие, а грохот в голове сменяется тихим звоном, сквозь который пробивается наконец звук из окружающего мира - треск пламени и, пока что подобный шороху, грохот обвалившегося угла здания. До Кэйи остаётся не больше трёх метров, а тварь внутри его тела снова искажает лицо в оскале, вскидывая правую руку своей новой куклы. Дилюк сжимает челюсть так, что зубы едва не крошатся, и совершает рывок, занося над самым дорогим человеком осколок меча... Последнее, что он запоминает - кровь. Везде. И блестнувшая совсем рядом золотая макушка, кроющая "бестолковых идиотов, которые лезут куда не надо в одиночку" трёхэтажной бранью...

***

- О чём ты настолько задумался? Или опять заснул? - Кэйа шутливо мажет средней фалангой пальца по кончику чужого носа, словно приподнимает вверх. Голова Дилюка на его коленях инстинктивно дёргается, а алые глаза распахиваются, сразу находя единственный искрящийся весельем глаз с радужкой яркого синего цвета, напоминающего аловолосому бескрайний южный океан. На губах Кэйи играет нежная ухмылка, а волосы слегка растрепались за целый день бестолкового валяния в кровати, из-за чего слегка ослаб узел чёрной повязки, скрывающей правый глаз. - Повязка сползла, - шепчет Рагнвиндр раньше, чем успевает осознать, зато быстро вскакивает с чужих колен, перехватывая тонкие запястья, тут же потянувшиеся поправить полоску ткани. Кэйа не любит показывать своё увечие. Потому что считает это слабостью. Потому что считает, что мог бы предотвратить ту ситуацию, будь он чуть внимательнее. Потому что Дилюк испугался, когда впервые увидел пустой тёмный провал глазницы, от которого, чуть-чуть задев нижнее веко, вверх до самых волос тянется широкий, затянутый чуть более красноватой кожей шрам. Дилюк, у которого обе руки в шрамах от последней ледяной атаки и ампутированно две фаланги мизинца на левой руке. У которого ожоги во всю спину от упавшей на них горящей балки, которую Кавех сбросил с них буквально пинком, кроя матом всю их родню до десятого колена, пока обоих сразу на своём горбу вытаскивал из полыхающего склада наружу. Там ждал Хайтам, которого вампир просто не пустил внутрь, с медикаментами наготове. И Дилюк уже миллион раз объяснял, клялся и божился, что испугался не внешнего вида Кэйи, которого увидел лишь месяц спустя, когда их обоих наконец смогли из реанимации перевести в общую палату, а того, что это он сделал с ним. Альберих понятливо кивал, ластился щекой к горячей ладони и прилезал в объятия, потому что постоянно теперь мёрз, но при Дилюке повязку не снимал. Даже их первый секс, резкий и спонтанный, после очередной охоты, где Рагнвиндру в прямом смысле чудом не отрывают голову, не был достойным поводом избавиться от этой полоски ткани, скорее наоборот: Кэйа наотрез отказался её снимать, потому что тогда Дилюк его, якобы, разлюбит. И аловолосый планировал прямо сейчас доказать возлюбленному обратное, поэтому продолжал надёжно удерживать в своих руках тонкие запястья. - Дилюк? - испуганный резкими движениями, зовёт синеволосый, - ...отпусти. Пожалуйста. - Нет, - качает головой названный, приближая руки партнёра к лицу. Он мягко притирается носом к доверчиво раскрытой ладони, которую так и не попытались вырвать из некрепкой хватки, и оставляет едва ощутимый сухой поцелуй в самом центре, не смея даже неосторожным движением вызвать щекотку. Кэйа ослаб после вселения сущности: это был сильный удар и для организма, и для сознания, потом ещё потеря крови и внутреннее обморожение сыграли свою роль. Альберих чуть растерял в силе, не говоря уже о ловкости да и просто о координации - давало о себе знать сокращение видимости едва ли не в половину - так что это доверие было для Дилюка поистине бесценным даром. Особенно после того, что он сделал. Раньше Кэйа мог позволить ему что угодно: шутливый захват, спарринг с завязанными глазами и тому подобное, потому что был равен по силе и знал, что в любой момент сможет обернуть ситуацию в свою пользу. Сейчас Рагнвиндр был сильнее - а Кэйа позволял ему даже больше: удержать за бёдра или талию, не позволяя отстраниться от болезненного проникновения, заломить руки, заставляя синеволосого сильнее выгнуться, ложась судорожно вздымающейся грудью на примятые простыни, чуть придушить во время секса - когда Кэйа особенно уязвимый, проигрывающий собственному удовольствию, от которого поджимаются пальцы на ногах и закатывается единственный видящий глаз. Альберих дарил ему всего себя без оглядки, отдавая всё - всё, кроме повязки на пустую глазницу - без остатка, доверяя безгранично и без колебаний. И Дилюк никогда бы не предал это доверие, никогда не преступил бы черту, за которой все его действия стали бы насилием и принуждением, но... Это была другая ситуация. Кэйа пренебрегал своим комфортом - повязка ужасно натирала ещё нежную молодую кожу - ради его, Дилюка, надуманной психологической травмы. - Можно мне тебя поцеловать? - шепчет аловолосый, глядя прямо на возлюбленного, пока Кэйа от совсем невинных действий покрывается восхитительным румянцем - он до сих пор смущается от любого проявления нежности, что почти разбивает Дилюку сердце. - Почему ты опять спрашиваешь, когда я уже разрешил тебе делать это в любой момент? - притворно раздражённо бурчит синеглазый рыцарь, стыдливо отводя взгляд, и этот момент Дилюк выбирает, чтобы бережно уложить любовника на спину, перехватывая его запястья над головой одной рукой. Кэйа недовольно мычит ему в губы, но позволяет чужому языку скользнуть между белоснежных зубов, на секунду предупреждающе сжимая его резцами. Но Дилюк чувствует, как по телу под ним пробегает сладкая дрожь - по своему опыту он знает, что она приятной тяжестью оседает в паху, горяча кровь. Колено аловолосого без препятствий проскальзывает между чужих ног, окончательно лишая партнёра возможностей отступления. - Хах... Что... Что на тебя нашло? - чуть потерянно шепчет Альберих, едва они разрывают поцелуй. Дилюк не спешит отвечать: вместо этого он начинает осыпать короткими поцелуями подбородок, медленно спускаясь к чувствительной шее, обычно прикрытой воротником рубашки или водолазки. - Ты такой красивый... Такой восхитительный, такой доверчивый... Только для меня... Такой чувствительный, - добавляет Рагнвиндр, когда на прикусывание кожи за ушком Альберих отзывается очаровательным мяуканьем и тут же смущённо пытается сдвинуть ноги, чтобы спрятать всё явственнее проступающий на штанах бугорок в области паха, - Не смущайся, пожалуйста, любовь моя, позволь мне смотреть на тебя... И пока возбуждённый и растаявший от внезапных ласк Кэйа не успел осознать истинный смысл сказанного, зубами поддевает черный шнур повязки над ухом и стягивает, оголяя повреждённый участок. Кэйа издаёт возмущённое курлыканье, которое аловолосый охотник тоже находит просто очаровательным, и испуганно замирает, глядя широко распахнутыми глазами на любимого человека. Широко распахнутыми нереально синим глазом и пустой, болезненно покрасневшей глазницей - ему точно предлагали протез в больнице, но Альберих отказался, шутя про байку о деде-сомалийском пирате. Дилюк чуть отстраняется, приподнимаясь на руках, чтобы видеть картину полностью, а затем тихо выдыхает. - Такой красивый... И, пока у Кэйи на левый глаз набегают слёзы, наклоняется, целуя пострадавшее верхнее веко: максимально осторожно и медленно, чтобы не навредить, если возлюбленный под ним дёрнется, избегая прикосновения. Но голубоглазый издаёт тихое "ха!" вместе с первой скатившейся слезинкой, и Дилюк считает, что ему дали немое разрешение: перемещается губами чуть выше, мягко прихватывая самый низ надбровной дуги, где должна была быть выразительная тонкая бровь, и, слыша, как учащается дыхание возлюбленного, рискуя, едва-едва прижимается зубами, даже не думая прикусить тонкую кожу. Кэйа выгибается под ним и кричит, неосознанно притираясь практически каменным стояком, заставляя Дилюка на несколько секунд отпрянуть: он испугался, что сделал больно, но, судя по мутнеющему от возбуждения взгляду, дело было совсем не в этом. - Ль... Люуууук, - всхлипывает его сокровище, тянущееся за поцелуем, и алоглазый не может ему отказать, склоняясь обратно, чуть сильнее вжимаясь коленом в пах... .